Текст книги "Две жизни Лидии Бёрд"

– Должен ли? – Джона чуть повышает голос, и Камилла вздрагивает, видя его боль. – Зачем? Чтобы ты страдала еще сильнее, чем сейчас? Чтобы ты проклинала его за глупость и постоянно представляла, как он несется с бешеной скоростью, на пару миль больше дозволенного, и при этом вертит ручку приемника в поисках веселого саундтрека?

И тут я отчетливо вижу все это. Нога Фредди на акселераторе, взгляд устремлен к приемнику.

– Хочешь сказать, он слишком уж торопился на мой день рождения? Ты и о превышении скорости не упоминал, кстати.

Джона смотрит в окно, в сторону школьных ворот. Так много лет мы втроем выбегали за эти ворота, свободные, уверенные, что жизнь будет длиться вечно. Я почти вижу нас, слышу эхо наших шагов и нашего смеха…

– Все это на самом деле не имеет значения, – бормочет Джона. – Это не изменит того факта, что Фредди больше нет.

– Нет, это имеет значение! – заявляю я в бешенстве оттого, что Джона не понимает моих чувств. – Для меня имеет. Ты позволил мне думать, что он погиб из-за погоды, такая тупая обыденная причина придавала всему некий глупый смысл… – Я смотрю вокруг, пытаясь сама понять и выразить свои чувства в реальном времени. – А теперь ты мне говоришь, что он и сейчас был бы здесь, если бы был поосторожнее? – Я резко умолкаю от острой тоски, потом собираюсь с силами и продолжаю: – Джона Джонс, не смей мне говорить, что это не имеет значения! Он должен был ехать прямо домой. И ничего бы не случилось, если бы он поехал прямо домой!

– Думаешь, я этого не понимаю? – шепчет он. – Думаешь, не вспоминаю об этом каждый чертов день?!

Мы почти с ненавистью смотрим друг на друга. Джона прикусывает губу, чтобы она не дрожала.

– Я и не хотел, чтобы ты все это узнала, – устало произносит он и потирает лоб, привлекая тем самым мое внимание к шраму. – Но ты опоздала… Я не думал, что ты придешь.

– Лучше бы не приходила! – бросаю я.

– Согласен. – Он крепко сжимает руки.

Сидящие вокруг стола зашевелились. Думаю, мне пора уходить.

– Мой сын умер год назад, – говорит Мод, глядя в потолок. – Тридцать шесть лет со мной не общался. А что тут поделаешь!

Я молчу, но ее слова проникают в мозг. Тридцать шесть лет. Они оба были живы, но позволили какой-то мелочи развести их так далеко друг от друга, что они не разговаривали…

– Мод, это так грустно… – Камилла поглаживает Мод по руке.

Та поджимает губы. Не думаю, что сегодня она пришла сюда для того, чтобы поговорить о своем заблудшем муже, нет. И я не уверена, сообщила ли она о своем сыне, желая помочь мне, но вроде как помогла, потому что я знаю: если встану и уйду сейчас, то не смогу видеть Джону Джонса лет тридцать шесть, а то и вовсе никогда.

Мы сидим рядом – напряженно, молча.

– Нужно было раньше тебе рассказать, – наконец признает Джона, глядя вниз.

– Да, но я понимаю, почему ты этого не сделал.

Встречаю через стол взгляд влажных глаз Камиллы, и она кивает. Это та самая тихая поддержка, которую я одобряю. Мне стоит немалых усилий коснуться руки Джоны, а ему стоит больших усилий не разрыдаться.

– Такой пирог можно делать и со сливочным маслом, – заявляет Мод. – Остался еще кусочек?

Нелл придвигает к ней коробку:

– Возьми.

На мгновение я прижимаю руку к глазам и встаю.

– Мне нужно идти, – говорю я, окидывая всех взглядом. – Рада была познакомиться.

– Увидимся еще? – спрашивает Джона, глядя на меня.

– Да, – киваю я.

Но думаю, что, скорее всего, нет. Желания приходить сюда у меня не было, но все оказалось не зря. Мы пережили нечто вроде катарсиса. Я держусь, пока не добираюсь до своей машины, а потом падаю на водительское сиденье и роняю голову на руки. Наверное, мне не следует вести машину, но я хочу домой. Хочу побыть с Фредди.

Во сне

Воскресенье, 3 июня

Мы на автомобильной парковке больницы. Фредди несет Элли. Она в одной туфле, а вторая у меня в руках, я бегу рядом с ними.

– Думаю, перелом, – бормочет Элли.

Ее лицо кривится от боли, когда она пытается пошевелить ступней. Она упала с нашей лестницы полчаса назад, до смерти напугав меня и Фредди. Странно видеть и ее тоже в этой «иной» реальности. Я уже привыкла считать, что этот мир предназначен только для меня и Фредди, но, похоже, время от времени в нем отмечаются и другие жизни. И сегодня в этой реальности Фредди именно таков, каким я хочу его помнить. Он владеет ситуацией и более чем жив.

– Возможно, – соглашается он. – Ты здорово постаралась, чтобы заставить меня носить тебя на руках.

– Это немножко походит на ту сцену из «Офицера и джентльмена», – пытаюсь пошутить я.

Фредди вроде бы нравится эта мысль.

– Вот только я куда симпатичнее Ричарда Гира.

– Ты определенно выглядел бы прекрасно в форме, – говорю я.

– Такие продаются в том секс-магазинчике в городе, – откликается Фредди. – Могу купить, если хочешь.

– Эй, ребята! – вмешивается Элли. – Здесь женщина со сломанной ногой. Давайте отложим эту милую беседу.

– Может, она еще и не сломана. – Я стараюсь мыслить позитивно.

– Ох, боже, и я надеюсь, что не сломана. Я не могу на работе ходить на костылях!

Но Элли и на костылях осталась бы самым продуктивным работником.

Что-то в этой картине – человека несут в приемный покой отделения скорой помощи – заставляет людей мгновенно расступаться, пропуская нас, и мы оказываемся внутри куда быстрее, чем то могло бы быть.

– Удачно, что мы были дома, – говорю я Фредди, присаживаясь на край кушетки.

Доктор не думает, что у Элли перелом, но ее все равно отправляют на рентген, для дополнительной проверки.

– Вряд ли бы ее осмотрели так быстро, если бы она сама сюда приковыляла.

– Обаяние Фредди Хантера всегда действует! – усмехается он, а я закатываю глаза к потолку. – Хочешь, я потом отнесу тебя наверх на руках? – спрашивает он.

– Только если ты купишь ту форму.

Фредди оглядывается на вешалку с задней стороны двери комнаты.

– Можно стащить вон тот докторский халат. Хочешь?

Я не выдерживаю и тихо смеюсь:

– А знаешь что? Пожалуй, можно.

В этот момент Элли привозят обратно в кресле на колесах.

– Ничего не сломано, – бодро сообщает доктор. – Сильный ушиб, так что лучше поберечь ногу пару дней.

Элли пытается встать, опираясь на костыли, которые принесла ей сиделка, но Фредди снова подхватывает ее на руки и несет из больницы. Когда дверь перед нами открывается, я начинаю напевать: «Любовь возносит нас туда, где следует нам быть», и Элли пинает меня здоровой ногой.

– Ты просто потрясающе справился сегодня – я об Элли, – говорю я, как только мы снова оказываемся дома.

– Конечно, как иначе? – Фредди качает головой. – Слава богу, это оказался просто ушиб лодыжки. То, как она слетела с этой лестницы… Все могло быть гораздо хуже.

Я вздрагиваю, потому что он прав. Я едва дышала от страха, когда мы подбежали к упавшей Элли: слишком остро осознала, как легко обычный день может превратиться в ночной кошмар.

– Я никогда ничего не ломал, – заявляет Фредди. – Представляешь?

Очень даже представляю.

– Я тоже. Ох, погоди, неправда. Ну да, я сломала палец в день рождения Элли, когда мы были маленькими. Мама пригласила Ники, он жил в конце улицы, хотя он был просто ужасным мальчишкой, и он прижал мою руку дверью.

– Что, нарочно? – морщится Фредди.

– Может быть, – пожимаю я плечами, поднимаю правую руку и выставляю указательный палец. – Вот этот, здесь.

Фредди подходит ко мне и целует палец:

– Как, говоришь, его звали? Я найду его и страшно отомщу за тебя.

– И что ты с ним сделаешь? – включаюсь я в игру.

– Думаю, будет справедливо, если я займусь его пальцами. Может, отрубить их один за другим? Или раздробить молотом бога Тора?

Физическая сила Фредди – часть его идентичности, он абсолютно убежден, что должен быть моим защитником, нуждаюсь я в том или нет. В этом смысле он старомоден. Ему нравится хвататься за дрель, когда что-то ломается. Потому с удовольствием купил и газонокосилку, хотя у нас всего лишь маленький садик за домом. Но на самом деле я ничего не имею против. Знаю, что это уходит корнями в его детство, когда он потерял отца. И ему поневоле пришлось занять его место, потому что мать была из тех женщин, которые привыкли к постоянной заботе. Теперь Фредди с радостью собрал всю семью Бёрд под свое крылышко. Не думаю, что маме хотя бы раз за последние десять лет пришлось самой менять перегоревшую лампочку.

– Ты просто супергерой! – заявляю я и смеюсь.

– Думаю, сегодня мы это уже подтвердили. – Он падает в свое кресло. – Сделал ли я достаточно для того, чтобы меня напоили кофе?

– С бисквитами, – уточняю я.

– А как насчет секса? – тут же прощупывает он.

Я смотрю на него:

– Только если ты стащил тот докторский халат.

Наяву

Понедельник, 4 июня

Я сижу в машине на служебной парковке. На пассажирском месте рядом со мной старый ярко-розовый прозрачный контейнер для ланчей. Я обнаружила его этим утром перед дверью с запиской на крышке – пожелание удачи. Сквозь его стенку можно разглядеть фольгу мятного бисквита. Маме, наверное, пришлось обойти несколько супермаркетов, чтобы найти его. Еще там упаковка чая «Райбина», в пакетиках, она выглядывает из-за сэндвича неведомо с чем, тоже в фольге, и пачки хрустящей соломки. Мама уже более девяти лет не собирала контейнер с ланчем, но легко вернулась к этому занятию, словно мне по-прежнему четырнадцать лет. Я обнаружила, что это успокаивает, и положила яркую коробку в сумку, стараясь набраться храбрости и подойти к служебному входу городского общественного центра впервые за более чем восемьдесят дней. Там, конечно, знают, что я приду. Уверена: все изо всех сил постараются облегчить мне первый день, но все равно мне трудно. Делаю глубокий вдох и вылезаю из машины.

– Прямо как большой босс, – бормочу я, вскидывая подбородок и расправляя плечи. – Как босс.

Пытаюсь держаться как некий агрессивный герой одного из американских сериалов, который мне нравится. Как человек куда более бойкий и деловой, чем я сама. Например, как Меган Маркл в сериале «Форс-мажоры». До сих пор свободный дресс-код – возможность ходить на работу в джинсах и футболке – выглядел чем-то вроде награды, но прямо сейчас я скорее предпочла бы спрятаться в строгом деловом костюме в сочетании с туфлями на шпильке, а волосы скручены узлом на затылке.

Смотрю на цифровой замок на двери, нерешительно нажимаю на кнопки; конечно, дверь не открывается. Код меняют каждые несколько недель скорее ради проформы: вряд ли кому-то вздумается сюда вламываться. Что там искать ворам? Потрепанные книги из городской библиотеки на первом этаже? Мы, наверное, одно из последних мест, где все еще полагаются на библиотечные карточки и систему штампов. Делия, наша восьмидесятилетняя библиотекарша, просто не справилась бы с чем-то более современным. Офис наверху оборудован не намного лучше в том, что касается техники. Там есть пара старых персональных компьютеров и принтер. Кто-то назовет это очаровательным, иные же сочтут допотопным. И оба описания будут точными. С одной стороны, работать здесь приятно, с другой – доводит до бешенства то, что ни одну из этих вещей не поменяют, пока они буквально не развалятся.

И этот чертов замок, например, с его громыхающими кнопками, на которые приходится нажимать изо всех сил, как будто ты злишься. Я не злюсь, но уже подумываю о том, чтобы сбежать обратно в машину… Тут на мое плечо ложится чья-то тяжелая рука.

Я разворачиваюсь и прижимаюсь к боку Фила, моего босса.

– Лидия, слава богу, ты вернулась! – Он обнимает меня и одновременно со смаком нажимает на кнопки замка. – Без тебя здесь совсем дерьмово.

Именно это мне и нужно было услышать. Никаких пышных церемоний, никаких приветствий с осторожным подбором слов. Фил из тех руководителей, кем все восхищаются, он полон добродушия и обаяния. Это человек, который совершенно естественно общается с людьми. Настолько естественно, что громогласно предложил Доун присутствовать при ее родах, если вдруг ее мужу придется работать, когда это случится. К счастью, все обошлось, а мы все от души посмеялись, представив себе такую картину. Но я не сомневаюсь, что он действительно пошел бы на такое в случае необходимости.

– Смотрите, кого я поймал на попытке взлома задней двери! – провозглашает он, заходя вместе со мной в офис.

Нервничать глупо, но я нервничаю. Я проработала здесь последние пять лет. Эти люди знают меня. Я знаю их. Но они знали и Фредди тоже, и все теперь смотрят на меня круглыми глазами. Наверняка они думают сейчас: «Черт побери, ну что нам ей сказать?! Вдруг она разревется, если я упомяну его имя, или обидится, если не вспомню о нем? Наверное, лучше сделать вид, что я ужасно занят, просто улыбаться и посмотреть, как пойдет дело дальше, после чашечки чая».

– Чай? – как по сигналу спрашивает Доун.

И я благодарно киваю, когда она удирает в кухню.

Мой рабочий стол выглядит так, словно на него переехала местная свалка. Он завален брошюрами и коробками, а стула вообще нигде не видно. Не знаю, что мне чувствовать. Может, облегчение, потому что никто не захватил мое место у единственного в этой комнате окна? Или пожалеть себя, ведь никто и не подумал привести его в порядок? Райан, двадцатидвухлетний красавчик с иссиня-черными волосами и загорелой кожей, поднимает голову и подмигивает мне, прижимая к уху телефонную трубку. Видимо, лицо меня выдает, потому что он понимает, куда я смотрю, и тут же вскакивает, прерывая разговор.

– Лидия, – улыбается он, весь сплошное сияние, и спешит через маленькую комнату обнять меня.

Отмечаю, что оба коллеги-мужчины кажутся более подготовленными эмоционально к моему появлению, чем коллеги-женщины. Доун просто скрылась, а Джулия в глубине комнаты лишь помахивает рукой с безупречным маникюром. К счастью, ей зачем-то нужно выйти в конференц-зал, но в любом случае особого тепла от нее не исходит. Вообще-то, это несправедливо. Мы с Джулией уже несколько лет работаем вместе, и она частенько держится как холодная рыба, хотя на самом деле мягкая, как масло. Просто предпочитает, чтобы об этом никто не догадывался, и использует невероятно гламурную прическу и длинные красные ногти. Это пугает людей и заставлять их думать, что она настоящая стерва. Джулия постарше всех нас, но определить ее возраст невозможно: где-то между пятьюдесятью пятью и шестьюдесятью. Подозреваю, что она так и останется в этих рамках, пока кто-нибудь этого не изменит. Но никому это не нужно.

– Извини за твой стол. – Райан ведет меня к рабочему месту за руку. – Позволь все разобрать.

Разбор для него состоит в том, чтобы сгрести все разом и свалить на ближайший шкаф с папками. Но я все равно благодарна. Райан оглядывается вокруг в поисках стула и, ничего не найдя, перекатывает через комнату свой собственный, а потом коротким поклоном дает понять, что я должна занять его.

– Миледи, ваш трон.

Я не возражаю. Не могу, потому что от этого простого проявления доброты у меня перехватывает горло. Райан замечает это и, к его чести, в панику не впадает. Просто похлопывает меня по плечу, находит мне бумажные носовые платки и проницательно кивает:

– Понимаю, я потрясающий. На многих женщин я произвожу такое впечатление.

Я давлюсь смехом, радуясь его шутке, и тут же ловлю облегченный взгляд Доун, которая плывет ко мне с обещанной чашкой чая. Она, без сомнения, рада видеть, что я улыбаюсь, да и я тоже рада, если честно. Чувствую, как медленно прихожу в норму, пальцы скользят по знакомым царапинам и вмятинам моего старого орехового стола. У меня есть свое место в этом мире.

– Без сахара, чуть-чуть молока, – говорит Доун, как всегда.

Это тонкий намек, но я его слышу. Это значит: помни, здесь ты среди друзей.

Появляется Джулия и ставит на мой стол маленькую вазочку с розовыми и пурпурными цветками душистого горошка.

– Для меня они слишком сильно пахнут, – фыркает она.

Ее безупречно подведенные глаза изучают меня, без сомнения отмечая тот факт, что я сильно похудела. Джулия, конечно же, делает для себя мысленную заметку принести завтра пирожные и соврать, что купила их со скидкой.

Я смотрю на них, на всех по очереди, и тяжело сглатываю.

– Спасибо, – бормочу я. – Так приятно вернуться…

– Мы не были уверены, стоит ли упоминать о… ну, ты понимаешь, о… – признается Райан, и его чудесные темные глаза полны тревоги.

И снова я восхищаюсь им за то, что он решился говорить за людей вдвое старше его самого, пусть даже он и споткнулся.

– Фредди, – помогаю я, заставляя произнести это имя отчетливо и без слез. – Ничего, вы вполне можете упоминать о нем.

Все кивают, топчась на месте, ожидая чего-то еще.

– Спасибо за стул, и за чай, и за цветы. Но больше всего я рада компании. Я уже просто не в силах сидеть дома, тупею от скуки.

– Скажи, если что-то понадобится, – слишком быстро произносит Доун.

Ее нижняя губа дрожит. Она шарит в кармане своего большого кардигана в поисках бумажного носового платка. Вся ее одежда слишком ей велика. Она перед свадьбой несколько месяцев сидела на диете и не стала тратить деньги на замену гардероба. И еще отпустила свои красновато-каштановые волосы; в итоге теперь немножко походит на беспризорника.

Джулия бросает на нее испепеляющий взгляд, снимает очки в роговой оправе, позволив им повиснуть на цепочке розового золота.

– У меня тут список дел, с которых ты вполне можешь начать, если готова.

Райан подает Доун бумажный платок, и она промокает глаза, выуживая из моей сумки коробку с обедом.

– Я положу это в холодильник.

– Ну и цвет, ужас! – бормочет Джулия.

– Бисквиты, – замечает Райан, всматриваясь сквозь розовый пластик.

Они отходят, и я позволяю себе вздохнуть с облегчением, радуясь возможности вернуться в укрытие работы. Реальной работы.

Мы четверо вместе с Филом ведем все дела городского общественного центра. У Райана особый дар трепать языком, и потому он отвечает за наш журнал, что в основном значит продажу мест для объявлений и рекламы и организацию конкурсов фотографий. Еще он занимается статейками о местных жителях с необычными увлечениями. Иногда это интересно, иногда ошеломляет. Райан так никогда по-настоящему и не оправился после посещения класса живописи, где в качестве обнаженной модели увидел своего старого учителя физики, вышедшего на пенсию.

Джулия ведет деловую часть, управляет финансами, сражается с местными предпринимателями, требуя от них вложений для поддержания нашего здания и городского фонда. А нам с Доун остается организация и проведение мероприятий. На самом деле это означает планирование вообще всего, что происходит в нашем историческом Таун-Холле – от летних праздников до рождественских ярмарок, концертов, танцев и приемов. Я слышала, что Фил называет нас общественными программистами. Мы составляем расписания для клуба пожилых супругов на понедельники, и группы «Малыш и мама» на утро пятницы, и для всего прочего. Это одна из тех работ, в которую можно провалиться, как в яму, и застрять там навсегда, потому что жизнь просачивается в трещины вокруг и цементирует стенки. Люди становятся вашими друзьями, здание центра – вашим вторым домом, мягкое сиденье стула приобретает вмятины по форме вашего зада. На бумаге мы вроде каждый сам по себе, но почему-то вместе мы представляем собой нечто большее, нежели просто сумма частей, и городской центр превратился в истинный центр событий. Это маленькое чудо, учитывая наш весьма скудный бюджет.

Начав изучать список дел, выданный мне Джулией, я быстро понимаю, что она брала на себя многое из моих обязанностей, а Доун работала пять дней в неделю вместо ее обычных трех, хотя Тайлер еще не школьник и ей нужно присматривать за ним. Но как-то они справлялись, и никто и слова не сказал, что им пришлось нелегко. Теперь понятно, почему они не подготовили для меня стол: у них просто не хватило времени. Коллеги были заняты по горло, чтобы справляться еще и за меня в ожидании, когда я наконец вернусь. Они поддерживали меня издали, а я этого и не замечала.

Горе – странная вещь. Оно только мое, никто не может пережить его за меня, но оказалось, что вокруг находится целая молчаливая группа поддержки… Мысленно я добавляю своих коллег к списку людей, которых должна по возможности отблагодарить. Во главе этого списка – мама, и Элли, и все мои соседи, которые заглядывали на чашку чая, а теперь еще и Джулия, Доун, Райан и Фил. Стеклянная кастрюлька от семьи, живущей через три дома от меня; открытка со словами: «Детка, как ты справляешься?» – от старика дальше по улице, потерявшего жену вскоре после того, как мы сюда переехали. Даже Джона, потащивший меня на ту чертову встречу для переживших потерю.

– Я, вообще-то, не шутил насчет бисквитов, – заявляет Райан, подавая мне розовую коробку, когда мы все устраиваемся в буфете на перерыв.

Здесь вокруг стола выстроились пять разнородных стульев, и, когда мы все рассаживаемся, Фил поднимает свою кружку с чаем.

– Хорошо, что у нас больше нет пустых мест, – говорит он, и все кивают и поднимают свои кружки.

Мои глаза щиплет от горячих слез, и я спешу открыть свою коробку и передать бисквит Райану.

– Только моя мама не должна знать, что я отдала это тебе. – Я макаю соломку в «Райбину».

Ее вкус сразу возвращает меня в школьные годы, когда я проводила перерыв с Фредди и Джоной, но сегодня я предпочитаю улыбнуться, а не позволить слезам поползти по моим щекам. Если я назначена на главную роль, то шоу будет продолжаться.