Текст книги "Воспоминание"

– Да это же порох, – сказал он вслух и успел отвернуться как раз вовремя, потому что в следующую секунду цилиндр взорвался с оглушительным грохотом. Камни взлетели в воздух, один из них ударил его сзади по голове… Больше он ничего не помнил.

– Где я?

– Тише-тише, – пробормотал чей-то женский голос. Голос говорил с акцентом, который был ему незнаком, но определенно выдавал отсутствие образования. – Тише. Ты отдыхай пока, я за тобой присмотрю.

Вокруг была абсолютная темнота, он ничего не видел. Его голова так болела, что, казалось, такую дикую боль может унять только смерть. В ушах стоял гул.

– Нет-нет, руками повязку не тронь, – предупредила женщина. Скорее всего, она именно это имела в виду, потому что понять ее из-за странного акцента было почти невозможно.

Руки его упали по бокам. Хотя он ничего не понимая, но был так слаб, что не мог думать о том, что происходит. Он спросил женщину:

– Я что, ослеп? – А про себя равнодушно подумал, что слепота – это вполне достойное завершение для такой бесполезной жизни, как была у него.

– Да нет, ничего-ничего. Просто был взрыв небольшой, и все. Немного пороху, и все. Ничего-ничего, не беспокойся… Вот смотри-ка, красивый: выпей этого, и тебе сразу же станет лучше.

Его глаза были туго стянуты повязкой. Просунув руку ему под шею, женщина подняла его голову, прижав лицо к своей мягкой груди. К его губам была поднесена какая-то грубая кружка, из которой ему в горло полилась теплая жидкость. Ему было приятно почувствовать лицом ее грудь. Похоже, она не потрудилась даже надеть корсет.

– Что это за питье? – поинтересовался он мечтательно.

– Чай с ивовой корой, предшественник аспирина, – ответила она невозмутимо. – В который добавлено немного темного рома. – Потом она про себя добавила еще что-то относительно того, что не уверена, изобрели аспирин или еще нет. Ее высказывание показалось ему достаточно удивительным, и ему захотелось задать ей несколько вопросов, но из-за головной боли ему не удавалось сосредоточиться на том, что именно он хочет спросить. Тогда он прошептал просто:

– Ты кто?

– Я твой ангел-хранитель, красивый, – ответила она с тем же акцентом. – А ты кто хочешь, чтоб я была?

– Я хочу, чтобы ты и была такая как есть, – подумав, ответил он и провел рукой по ее руке вверх, до локтя.

Внезапно, рассердившись, женщина отшвырнула от своей груди его голову, и он упал назад, на твердую лежанку. В голове заблистали вспышки яркого света, появилась пронзительная боль. Он застонал.

– У тебя что, жены, что ли, нет? – спросила женщина с гневом. – Что, нет жены, которая сидит дома одна, пока ты повсюду шляешься?

Он опять понял не все слова, а только общий смысл фразы, потому что она выражалась наполовину незнакомым ему языком. Он попытался возразить:

– Моя жена…

– Ну, ну! Еще скажи, что она тебя не понимает! Да я тебе кочергой съезжу по голове, если ты так скажешь.

Тависток засмеялся:

– Она-то, наоборот, меня понимает слишком хорошо! А можно мне еще этого твоего напитка?

В этот раз она уже не стала приподнимать его голову и прижимать к груди, а поднесла кружку ему к губам на расстоянии вытянутой руки. Поскольку он ничего не видел, ему пришлось пошарить вокруг себя руками.

Женщина молчала, и он попытался по звукам определить, где она, но шум у него в ушах заглушал все звуки. Ее появление, ее странные манеры, ее акцент – все в ней страшно заинтриговало его.

– Как я здесь очутился? Послушай, пожалуйста, расскажи мне все.

– Я тебя сюда принесла, – ответил ее голос. С каждым глотком теплого напитка, который вливался ему в горло, акцент казался все менее ужасным, и он все лучше понимал, что она говорила.

– Нет, – сказала она тихо, и он услышал, как она садится рядом с ним. – Сперва ты мне все о себе расскажи. Ты почему ехал на лошади-то так быстро? Ты ж ее почти что загнал до смерти.

Она тихо фыркнула, и, когда он услышал этот ее смешок, его сердце почему-то заныло. Но боль проходила от волшебного эликсира в кружке.

– Ну, если я сейчас начну тебе рассказывать обо всех своих жизненных проблемах, я никогда не остановлюсь, – ответил он.

– Я умею слушать, – ответила она, забыв на мгновение изобразить свой преувеличенный акцент. Тависток этого, казалось, не заметил.

В странности всей этой ситуации, в его слепоте, в том, как было тепло в комнате, и в том, как в этой женщине, несмотря на ее попытки казаться чужой и холодной, прорывается что-то знакомое и теплое – во всем этом было что-то такое, что ему захотелось говорить.

– Ты когда-нибудь любила кого-нибудь так, что, кажется, ничего другого на свете не существует? Такая любовь, что не можешь ни есть, ни спать, ни работать?

– Да, – ответила она, и он понял по этому ответу: она это знает. – Когда в этом человеке весь смысл жизни…

– Да. Все в ней.

– А, – понимающе пробормотал голос. – Это та самая твоя леди Фиона.

Тависток улыбнулся в окружающую его темноту.

– Фиона.. Это ничтожество. Пустое место. В некоторых статуях, которые стоят у меня в доме, и то больше души, чем у нее.

– Тогда кто же это? – прошептала женщина. – Не жена твоя, конечно. Все знают, что вы не сегодня-завтра разведетесь.

– Нет, она. Я люблю ее и только ее.

– Так почему ж…

– Надо, – сказал он твердо, и его сердце при этих его словах заныло. – Надо. Надо. Надо.

– Ш-ш-ш, – сказала она и снова притянула к своей груди его голову, но на этот раз она сидела, чуть отодвинувшись от него. К своему ужасу, Тависток почувствовал рядом со своей ногой ее голую ногу.

– А что же не так? – тихо прозвучал ее шепот около самого его уха. Тависток слышал его сквозь шум в голове, и ее голос показался ему от этого каким-то далеким и нереальным, как будто, может быть, он ему только чудится.

– Я не могу сделать так, чтобы она стала моей, – сказал он. До этого момента он не говорил это ни единому человеку в жизни.

– Не можешь… – еще тише произнесла она, придвигаясь бедрами к его боку, и в то же время почти касаясь губами его уха.

В последние несколько лет ему приходилось спать с несколькими женщинами, некоторые из которых были хорошо известны своим искусством в любовных утехах. Но таких волн возбуждения, как посылала ему эта женщина, он никогда ни с кем не испытывал.

– А кажется, как будто ты все можешь, что захочешь, – почти промурлыкала она, скатываясь с постели.

Тависток сам не знал, почему он колеблется, , почему сразу не возьмет эту женщину. Резким неожиданным движением он сорвал с глаз повязку. В первый момент он ничего не видел, и его даже охватила паника – он подумал, что и вправду ослеп. Но потом что-то увидел, однако как будто сквозь дымку. У него начало создаваться впечатление, что он находится в маленьком однокомнатном павильончике. В одном углу комнатки мерцал слабый огонек. Почти нет мебели, и та, которая есть, самая простая и грубая, какая бывает. За окном темно – наступила ночь. Дубовая дверь основательно заперта на тяжелый металлический запор.

Когда зрение у Тавистока начало проясняться, он увидел и ее. Она сидела на кровати сбоку, широко раздвинув ноги и упершись руками в бока в одной из самых вызывающих поз, которые только ему доводилось видеть. Он все видел очень смутно, даже несмотря на то, что несколько раз протер глаза руками. На ней была прозрачная красная блузка, которая небрежно прикрывала грудь, тонкая талия была перевязана широким красно-черным поясом, а длинная широкая черная юбка была высоко подколота с одного бока, обнажая ногу.

– Ну, а я подойду? – дерзко осведомилась она, и ее ярко-красные губы изогнулись в такую усмешку, от которой у него мурашки побежали по коже.

В голове у него пронеслась мысль, что он ни в коем случае не должен ее трогать, что, возможно, где-нибудь в темноте подсматривает ее муж, который хочет дождаться, пока она его соблазнит, застать их в таком виде, и потом шантажом вымогать у него что угодно. До сих пор он никогда не имел никакого дела с такими женщинами как… как она. Но в ней есть что-то, чему очень трудно сопротивляться… Вне сомнения, решил он, его так возбуждает сама обстановка. Он видит словно сквозь дымку, а слышит, как будто все происходит в отдалении. И еще…

Она прервала его мысли, подойдя ближе к нему. '

– Каким любовником может быть такой джентльмен, как ты? – поинтересовалась она, прижимаясь своим телом к его телу. – Небось даже не раздеваешься? Небось снимешь с дамы халат, бросишь куда-нибудь, потом быстренько сделаешь дело, и бежать?

– Точно, – ответил он, улыбаясь. Улыбался он, чувствуя, как она прижимается сверху к нему, лежащему на кровати. Потом добавил шутливо: – В любви знают толк только низшие классы, аристократы в ней ничего не смыслят.

Она положила руки ему на лоб. Открыв глаза, он увидел, как вокруг ее лица, почти совсем его заслоняя, струятся черные волосы. В неверном мерцающем свете огонька, казалось, она была почти совсем как Катрин, его возлюбленная жена. Но, если на то пошло, ему все женщины, к которым его влекло, казались похожими на Катрин.

Он вздрогнул от испуга, когда она резким движением разорвала у него на груди рубашку, так что пуговицы с треском разлетелись по комнате. Пальцами она провела по его груди, почти расцарапав ногтями живот:

– Ну, что, красивый? А не испугаешься заняться любовью с женщиной?

Тавистоку казалось, что он в жизни никогда не бывал так возбужден, как в ту секунду, когда он захватил руками роскошные волосы этой женщины и с силой потянул на себя, притягивая ее губы к своим. После этого в его голове совсем не осталось мыслей. Он ослеп уже не от пороховой вспышки, но от волны вожделения, которая охватила все его тело. Ему казалось, он в жизни не хотел ни одну женщину, кроме этой. Ему казалось, он умрет, если не овладеет ею прямо сейчас, прямо здесь же. Он больше не в состоянии был задумываться о том, к каким последствиям приведут его действия; его желание было сильнее всех его мыслей.

Он всегда гордился тем, что он прекрасный любовник. Поскольку до сих пор он спал всегда с чужими женщинами, а не с собственной женой, и у тех женщин, с которыми он спал, тоже был не он один, он понимал, что они тут же примутся сравнивать его с другими известными им мужчинами. Сознание того, что после него останутся сплетни и слухи, заставляло его всегда помнить об ответственности и держаться на высоте. Он был обязан так показать себя, чтобы женщина потом говорила всем, что он редкий мужчина, такой умелый, такой нежный, так внимательно относится к тому, чтобы удовлетворить партнершу.

Но с этой женщиной, к которой он испытывал такое огромное желание, он не мог думать ни о чем. Он мог помнить только о том, что было нужно самому ему. Он вел себя, как никогда себя не вел, но она в этом, пожалуй, даже превзошла его. В тот момент, когда он срывал с нее одежду, он почувствовал, что его собственная одежда уже почти снята с него. Она ничуть не стеснялась.

Через несколько минут они оба были обнажены. Она не стала тратить времени на предварительные условности. Его чувства в этот раз были примитивны, почти как у животного. Просто голод, который требует удовлетворения.

Когда он вошел в нее, он смутно удивился, что чувствует, как разрывается какая-то тоненькая пленка, и услышал слабый вскрик боли. Но он был слишком сильно удален от всяких посторонних соображений, чтобы задумываться о том, что это может означать. Она была так нужна ему, и так немедленно, что он был готов излить в нее свое семя почти тут же.

Когда он вошел в нее, ему показалось, что в его жизни еще никогда не было ничего подобного. Он вдруг почувствовал, что какая-то его часть умерла, но какая-то другая ожила, которая была мертва до этого момента. Он почувствовал освобождение, которого, как ему казалось, он ждал всю жизнь. Происшедшее было концом чего-то, и в то же время оно было и началом чего-то.

Он дрожал с головы до пят. Он прижимал ее к себе со всей силой, обнимая ее, стремясь покрыть своим телом все ее тело. В его глазах были слезы, но он не знал почему.

– Я это сделала, – произнесла женщина. – Я это сделала. Ему казалось, он не сразу понял, что происходит. Ему казалось, он забыл все, что произошло до этого. «Ах, да, – вспомнил он. – Какая-то вспышка пороха… Какая-то женщина с черными волосами…» Когда она попыталась высвободиться из его объятия, первой его реакцией было схватить ее, не дать ей уйти, вообще никогда не отпускать ее.

– Нет, – прошептал он. Ему хотелось умолять ее никогда не покидать его.

– Все хорошо, – ответила она и стала целовать его в шею. – Все теперь в порядке. Все кончилось. Проклятия сняты.

Голова у него все еще болела, перед глазами по-прежнему была дымка, а в ушах по-прежнему шумело, но этот голос он узнал. Схватив ее за плечи, он отодвинул ее от себя, чтобы рассмотреть. Он смотрел ей прямо в глаза. Из-под разноцветных пятен косметики и из-под черных волос на него смотрела Катрин.

На какую-то минуту он рассердился. Как ей удалось сыграть с ним такую шутку? Что его жена делает в одежде, как у какой-нибудь шлюхи? Что она…

Но наконец он все понял. До него дошел смысл того, что сейчас случилось. Он только что был близок с Катрин, с женщиной, которую любил. И не было никаких препятствий, и ему ничто не мешало…

– Но как ты это…

Она прикрыла ему рот рукой:

– Ты что, в самом деле намерен беседовать?

Тут он, расхохотавшись, схватил ее и притянул к себе, и в следующее мгновение его руки и губы соединились с ее руками и губами так крепко, что их невозможно было разорвать. Если бы его состояние было сейчас несколько другим – если бы он не выпил только что изрядную порцию рома, если бы не пережил встряску от взрыва пороха, если бы его не ударило камнем по затылку, уже не говоря о том, что еще до этого он упал с лошади, которая неслась галопом – так вот, если бы не все это вместе взятое, то, возможно, сейчас бы он счел необходимым пристрастно допросить Катрин, где это она умудрилась узнать толк в любовных утехах. Но, с другой стороны, возможно, и тогда бы у него хватило ума не прерывать вопросами то, что она делала с его телом.

Он всегда знал, что заниматься любовью с Катрин – это должно быть что-то необыкновенное. Но это было еще лучше, чем он себе представлял. Естественно, он не смог бы объяснить это кому бы то ни было в словах, но это было так, как будто он чувствовал разом, в одно и то же время, за них обоих. Как будто он слышал, что она думает, а она слышала, что думает он. Как только ему в голову приходило какое-нибудь желание, Катрин тотчас выполняла это. И так же ему казалось, что он знает без подсказок, чего хочет она и какие мысли в голове у нее.

Они занимались любовью всю ночь. Они меняли позы с такой легкостью, как будто все позы были им уже знакомы, как будто они занимались любовью тысячу раз до этого. Казалось, что они знают об этом и друг о друге все, что только возможно знать.

– Мне кажется, что мы с тобой всю жизнь были любовниками, – прошептал он.

– Нет, никогда не были, – ответила она. – Никогда в этом времени. Но мы уже столько веков хотим друг друга, что мы знаем все. Мы как будто занимаемся любовью с самими собой.

– Да, – ответил он. Он ее не понял, но в то же время он понимал каждое сказанное ею слово.

Он наконец освободился. С ней он чувствовал себя свободно. С другими женщинами он всегда заботился о том, чтобы поддерживать свою репутацию, и ему все время приходилось следить за тем, чтобы казаться умелым, знающим и опытным партнером.

Но с этой черноволосой Катрин он мог… ну, делать то, что ему хочется. «А так будет приятно?» – подумал он, попробовав ее поднять, перевернуть и усадить верхом прямо на очевидное свидетельство своего желания.

– О-о-о-о-ох, хорошо, – простонала она. Он смеялся, проводя руками по ее грудям, потом – по ее плоскому животу, потом вокруг ее тонкой талии.

Когда он свалился рядом с ней в четвертый раз за эти прошедшие долгие часы, он наконец принялся рассказывать ей о том, как безумно ее любит.

– Ну что, ты все еще намерен жениться на Фионе? – дерзко поинтересовалась она.

В ответ он так сильно ущипнул ее за ягодицу, что она взвизгнула.

– А это что такое? – спросил он, проводя руками по ее волосам и имея в виду их цвет. С наступлением дня в окно начал проникать свет, и с каждым часом он начинал видеть все яснее и яснее.

– А тебе не нравится?

– Я тебя люблю с любыми волосами… Даже неплохо, когда есть некоторое разнообразие.

– Да что ты говоришь! – И она улеглась на него сверху. И тут же схватилась руками за голову. На ее лице отразилась резкая боль.

– Что ты? Катрин! Что ты?

– Нет! – услышал он ее изменившийся голос. – Нет, я не хочу возвращаться. Я хочу быть тут. Я останусь!

– Ну конечно, мы останемся. Ты имеешь в виду, что не хочешь идти в дом? Ну если ты не хочешь…

– Да нет! – резко ответила она. Ее глаза были плотно зажмурены, а лицо было такое, как будто она говорила не с ним, а с кем-то еще. – Я не хочу возвращаться.

Когда она снова открыла глаза и посмотрела на него, в ее глазах отражалась мука.

– Это Нора. Она зовет меня назад. Она сказала, что я сделала все, что нужно, и теперь надо возвращаться. Она говорит, что я не должна здесь чересчур задерживаться, потому что я не отсюда. Не отпускай меня!

Он не понял, что она говорит, но услышал по ее тону, как она испугана. А если ей что-то грозит, то и ему тоже, и он ее защитит. Прижав тело Катрин к себе так крепко, что еще чуть-чуть – и затрещали бы кости, он повторял:

– Я тебя никому не отдам. Ты моя.

– Да, да, – ответила она. – Я твоя, и только твоя. Я никогда никого не любила, кроме тебя. Никого во всех жизнях. Даже в тех жизнях, которые прошли без тебя.

Ему было уже все равно, что она говорит. Он только держал ее, и это было то, что было нужно обоим.

– Не отдавай меня ей. Она меня звала. Она хочет отнять меня у тебя!

– Я тебя ей не отдам.

– Нет, ты не понимаешь. Она мое тело оставит, возьмет только сознание. О, Талис, не покидай меня больше. Я уже столько раз тебя теряла!

– На этот раз ты меня не потеряешь. Я отправлюсь с тобой. Мы с тобой всегда будем вместе.

Откинув голову назад, она внимательно посмотрела ему в лицо:

– Как жаль, что у меня не хватит времени все тебе объяснить! Позаботься о Катрин. Она – это то же самое, что и я, и она тебя любит.

– Это ты Катрин, это ты меня любишь! – воскликнул он. Он был испуган ее словами, в которых не было никакого смысла. Он, кажется, поверил в то, что она сейчас умрет. – Я не позволю тебе никуда уйти от меня.

– Я не Катрин. Меня зовут Хейден Лейн, и я по-настоящему живу в другом месте и в другое время. Но и там я люблю тебя так же, как я люблю тебя здесь. Обними меня крепче! Обними! Она делается все сильнее. Пусть она оставит меня в покое! Пусть она уйдет. Я не хочу туда возвращаться. Я хочу навсегда остаться с тобой!

Он обнимал ее, ласкал ее волосы и прижимал к себе так крепко, как будто хотел втянуть ее в себя самого, и в то же время нежно и ласково говорил ей:

– Я тебя не брошу. Где бы ты ни была, я буду там же. Я пойду за тобой.

– Поклянись! – закричала она, и ее голос прозвучал сдавленно, потому что она с силой прижималась лицом к его груди. – Поклянись в этом своей бессмертной душой!

– Я в этом клянусь, – тихо сказал он. – Приношу священную клятву тебе и Богу. Я отправлюсь за тобой туда же, куда отправишься ты. Я никогда тебя не брошу. Никогда.

При этих словах Хейден почувствовала, как начала слабеть. Ее сознание отрывалось от тела Катрин. Она протестовала в уме, громко кричала о том, что не хочет уходить отсюда. Она пыталась заговорить с голосом Норы, который звучал у нее в голове, но этот голос с каждой минутой звучал все громче и обретал все больше и больше мощи.

Но когда она услышала и голос Милли тоже, она поняла, что проиграла. Голос Милли всхлипывал:

– Хейден, милая, пожалуйста, ну проснись. Мы тебя любим, мы без тебя не можем. Пожалуйста, вернись к нам. Ну не умирай, ну, Хейден!

Теперь, когда она попыталась в последний раз заговорить с Тавистоком, из ее губ не вырвалось ни звука. Она почувствовала, как его тело ускользает от нее. Она закричала:

– Не надо! – Но тут же все почернело, и на несколько секунд она оказалась в пустоте, вообще без тела.

В следующую минуту Хейден открыла глаза. Она лежала в кресле в гостиной Милли, в Техасе. Открыв глаза, она увидела, что на нее с испугом смотрят несколько человек.

Никто не произнес ни слова, когда она отвернулась от людей, и по ее щекам заструились горячие и горькие слезы.