Текст книги "Уитни, любимая"

«Дартс, – думал он, улыбаясь про себя. – Стоило бы свернуть ее прелестную шейку!»

После ужина Мартин и леди Энн перешли в смежную гостиную, но, когда Уитни попыталась последовать за ними, Клейтон удержал ее, положив руку на плечо.

– Дартс! – хмыкнул он. – Что за кровожадная плутовка!

Уитни, уже собиравшаяся смягчиться, мгновенно вспыхнула.

– Должно быть, ваша манера выражаться – предмет зависти всех приятелей! – взорвалась она. – За время нашего короткого знакомства вы соизволили сначала назвать меня «наглой, бесстыдной девчонкой», теперь я превратилась в «кровожадную плутовку»! Думайте обо мне что угодно, но прошу впредь держать свое мнение при себе!

Сгорая от стыда и угрызений совести, поскольку чувствовала, что заслужила все уничтожающие эпитеты, Уитни старалась вырвать руку, но пальцы его сжимались все сильнее.

– Да что вы имеете в виду, черт возьми? Не могли же вы подумать, будто я хотел оскорбить вас? – И, заглянув в несчастные, обиженные глаза, которые она пыталась отвести, но не могла, тихо охнул. – Боже, да вы именно это и подумали, – пробормотал он и, приложив ладонь к ее щеке, заставил посмотреть на него. – Умоляю о прощении, малышка. Слишком долго я вращался в кругах, где модно выражаться подобным образом, говорить все, что придет в голову, и где женщины так же откровенны, как мужчины, с которыми они флиртуют.

Хотя Уитни не имела никакого отношения к тому обществу, о котором он говорил, небольшое представление о нем она все же имела и знала, какие там царят нравы. Неожиданно девушка почувствовала себя наивной простушкой.

– Дело не только в этом! – горячо запротестовала она. – В день пикника вы так… – Она в ужасе осеклась, вспомнив, как самозабвенно отвечала на страстные поцелуи. – Давайте договоримся: вы забудете обо всем, что я наделала, а я постараюсь выбросить из памяти, как вы себя вели, и начнем все сначала. При условии, конечно, что вы дадите мне честное слово не пытаться еще раз повторить ту сцену у ручья.

– Если вы имеете в виду хлыст, то конечно, – начал Клейтон, недоуменно нахмурившись.

– Не это. Другое.

– Что именно? Не целовать вас больше?

Когда Уитни кивнула, у Клейтона сделался настолько ошеломленный вид, что она невольно расхохоталась:

– Только не говорите, что я первая женщина, которая отказывается от ваших поцелуев!

Клейтон пожал плечами, словно отметая подобную мысль:

– Признаюсь, что меня несколько избаловали женщины, которым, по-видимому, нравились оказанные мной… знаки… внимания. А вы, – пояснил он, мгновенно развеяв ее торжество, – слишком долго были окружены влюбленными глупцами, предпочитавшими целовать подол вашего платья и молить о разрешении быть вашим господином и повелителем.

Улыбка Уитни была полна веселой самоуверенности.

– Я уже говорила, что никогда не назову ни одного мужчину своим повелителем. Выйдя замуж, я постараюсь стать хорошей и преданной женой, но при этом равноправным партнером, а не покорной служанкой.

Остановившись в дверях гостиной, он скептически оглядел ее.

– Хорошая и преданная жена? Нет, малышка, боюсь, у вас ничего не выйдет.

Уитни вдруг пронзило неясное чувство тревоги. Она поспешно отвернулась. Он словно уверен, что обладает некоей властью над ней! С той первой минуты, когда она увидела его у ручья, с первых слов, которыми они обменялись, ее не оставляло это гнетущее чувство. Возможно, именно поэтому казалось таким важным избегать его или стараться перехитрить любой ценой. Но тут Уитни встрепенулась, поняв, что он снова что-то сказал.

– Я спросил: не хотите ли сыграть партию в вист или во что-нибудь другое? Кроме дартс, конечно.

– Думаю, мы могли бы сыграть в вист, – кивнула Уитни, скорее вежливо, чем с энтузиазмом.

Но тут, увидев перед камином шахматный столик, она подошла ближе, чтобы получше рассмотреть фигурки.

– Как прекрасно! – выдохнула девушка.

Половина комплекта была отлита из золота, половина – из серебристого металла. Каждая фигура была почти с ладонь, и, подняв тяжелого короля, Уитни затаила дыхание: она держала в руке изображение Генриха Второго, и лицо статуэтки было настолько выразительным и похожим на оригинал, что Уитни могла лишь восхищаться гением ювелира, сделавшего ее. Королевой оказалась жена Генриха, Элеонора Аквитанская. Уитни поставила фигуру на место и подняла слона[4]4
  Слово bishop имеет в английском языке два значения – «епископ» и «шахматный слон».


[Закрыть].

– Так и знала, что это будет Томас Бекет! – улыбнулась она. – Бедный Генрих, даже на шахматной доске архиепископ Кентерберийский его преследует.

Она осторожно, почти благоговейно расставила все по местам.

– Вы играете? – удивленно вырвалось у Клейтона, и он с таким недоверием уставился на нее, что Уитни немедленно решила попробовать уговорить его сыграть партию.

– Боюсь, не слишком хорошо, – ответила она, опуская глаза, чтобы скрыть лукавый смех.

Она действительно играла так «плохо», что дядя Эдвард искренне жалел о том дне, когда решил научить ее. Так «плохо», что он часто приводил наиболее опытных шахматистов из консульства, чтобы те попытались нанести поражение племяннице.

– Вы часто играете? – с наивным видом осведомилась она.

Клейтон уже расставлял кресла с темно-красной кожаной обивкой по обе стороны шахматного столика.

– Очень редко.

– Прекрасно! – объявила Уитни с ослепительно жизнерадостной улыбкой, усаживаясь поудобнее. – В таком случае это не займет много времени.

– Попытаетесь разбить мои войска, мадам? – лениво протянул он, высокомерно подняв бровь.

– Наголову! – решительно заявила Уитни.

Она сделала несколько хорошо продуманных ходов в полной уверенности, что может выиграть, но опасаясь при этом недооценить его способности. Сначала Клейтон играл быстро, решительно, почти не задумываясь, но прошло минут сорок пять, и темп игры сильно замедлился.

– Кажется, вы намереваетесь выполнить свою угрозу, – хмыкнул он, оглядывая ее с откровенным восхищением после того, как лишился ладьи.

– Все идет не так легко, как я рассчитывала, – вздохнула Уитни. – Кроме того, я сумела распознать ваше мастерство за три хода до того, как вы убедились в моем. Уже одно это должно было стоить вам партии.

– Прошу прощения за то, что разочаровал вас, – шутливо извинился он.

– А по-моему, вы в полном восторге оттого, что «разочаровали» меня, и прекрасно знаете это! – парировала Уитни.

Она как раз потянулась к слону, когда отец неожиданно встал и объявил, что, поскольку у него вновь разыгралась подагра, он был бы крайне благодарен мистеру Уэстленду, если бы тот проводил Уитни домой по окончании игры. И с этими словами подхватил свояченицу под руку и быстро направился к дверям, отнюдь не походкой подагрика, на совершенно здоровых ногах, увлекая за собой Энн. Приступ, казалось, нисколько не отразился на его осанке и манерах.

Уитни немедленно вскочила.

– Мы можем доиграть в другой раз, – поспешно предложила она, скрывая сожаление по поводу того, что не придется продолжить партию.

– Вздор! – решительно провозгласил отец, запечатлев на лбу дочери неуклюжий поцелуй и усаживая ее в кресло. – Ничего нет неприличного, если двое молодых людей сидят за шахматным столиком, и, кроме того, вы не одни – в доме полно слуг.

Но Уитни хорошо помнила то время, когда оказалась объектом насмешек и презрения соседей, и вовсе не желала вновь навлечь на свою голову осуждение, да еще из-за такого пустяка, как шахматы!

– Нет, отец, я не могу.

Девушка с умоляющей улыбкой взглянула на тетку, которая, беспомощно пожав плечами, пронзила, однако, Клейтона строгим взглядом:

– Надеюсь, вы будете вести себя, как подобает джентльмену, мистер Уэстленд?

– Поверьте, я стану обращаться с Уитни со всем почтением и уважением, которых она заслуживает, – вежливо пообещал Клейтон.

Вторая партия началась немедленно вслед за тем, как первую Уитни удалось свести вничью. Некоторое время после отъезда отца и тети Энн девушке было не по себе, но по мере продолжения игры соперники начали немилосердно критиковать друг друга, обмениваясь ехидными замечаниями.

Расставив локти на шахматном столике и подперев подбородок кулачками, Уитни заметила, что Клейтон взялся за коня.

– Крайне неосторожно с вашей стороны, – заметила она, но он лишь коварно улыбнулся и сделал по-своему.

– Вы не в том положении, чтобы давать советы, особенно после столь рискованного хода, мисс.

– В таком случае не жалуйтесь, что я вас не предупредила, – бросила Уитни, постучав длинным аккуратным ноготком по пустому квадрату, и задумалась над следующим ходом.

Подавшись вперед, она подвинула ладью и уселась в прежней позе. Каждый раз, потянувшись за фигурой, она не замечала, что взгляду Клейтона открывается вид соблазнительно белоснежных округлостей, и в конце концов ему пришлось собрать последние крупицы самообладания, чтобы сосредоточиться на игре. Туфельки девушка успела сбросить давным-давно и теперь свернулась в кресле, подобрав под себя ноги. Роскошные волосы в беспорядке легли на плечи, зеленые глаза сверкали дьявольским лукавством, и она, сама того не сознавая, представляла настолько захватывающую картину, что Клейтон то терзался стремлением отбросить столик, притянуть ее к себе на колени и насладиться драгоценной добычей, то мучился не менее соблазнительным желанием просто откинуться в кресле и бесконечно смотреть на нее.

Каким образом она ухитряется одновременно быть неотразимо прекрасной женщиной и очаровательно невинным ребенком? Невероятное смешение интригующих и манящих контрастов! На протяжении всего лишь одного вечера она обращалась с ним с холодным пренебрежением, яростным негодованием, неукротимым гневом и сейчас – с веселой дерзостью и беззаботной непочтительностью, которые Клейтон находил для себя совершенно новыми и опьяняющими.

Подстрекаемая духом соревнования и захваченная атмосферой дружеской перепалки, Уитни подняла глаза и, ослепительно улыбаясь, осведомилась:

– Размышляете, каким должен быть следующий ход, или сожалеете о последнем, милорд?

– Разве вы не та самая юная леди, – хмыкнул Клейтон, – которая всего несколько часов назад сообщила, что не собирается называть «милордом»[5]5
  mylord – «мой господин» и вежливо-почтительное обращение к лорду.


[Закрыть] ни одного мужчину в мире?

– Я сделала это лишь затем, чтобы отвлечь вас и заставить сдаться. Однако вы не ответили на мой вопрос.

– Если хотите знать, – пробормотал он, делая совершенно неожиданный ход королем, – я не переставал удивляться, что побудило меня играть в шахматы с женщиной, хотя каждому известно: эта игра требует холодной мужской логики.

– Тщеславное, самонадеянное чудовище! – засмеялась Уитни, ловко предотвращая готовящуюся на ее слона атаку. – Не могу понять, зачем я трачу свое мастерство на столь слабого противника!

Прошел еще час. Темная головка Уитни была наклонена над шахматной доской. Девушка в раздумье оценивала положение на поле. Еще три хода, и она, возможно, выиграет!

– С каким коварством вы заманили меня в эту невыгодную позицию, – пожаловалась она, когда Клейтон сделал именно тот ход, который она предвидела.

– Считаете, что заманили меня в ловушку? – отпарировал он.

Пока Уитни обдумывала следующий ход, Клейтон обернулся и кивнул слуге, стоявшему навытяжку около двери с той минуты, как отец и тетка Уитни уехали.

Повинуясь молчаливому приказу герцога, лакей подошел к столу, на котором стояло несколько хрустальных графинчиков, и налил в бокал янтарной жидкости, а потом, помедлив, вопросительно взглянул на хозяина, не зная, что предпочтет молодая дама. Клейтон поднял два пальца в знак того, что Уитни тоже захочет бренди.

Слуга принес бокалы на маленьком серебряном подносике и поставил на шахматный столик. Заметив очередной короткий кивок Клейтона, он поклонился и тихо вышел из комнаты, закрыв за собой дверь. Клейтон вежливо протянул Уитни бокал. Содержимое цветом не походило на вино, и девушка с подозрением перевела взгляд с бокала на лицо Клейтона. Но тот с безмятежным спокойствием пояснил:

– Сегодня за ужином вы так красноречиво выступали против ограничений, налагаемых на женщин обществом, поэтому я решил предложить вам попробовать то, что пью сам.

Он действительно самый коварный человек на земле, если вздумал дразнить ее таким образом!

Полная решимости держаться до конца, она осторожно вдохнула острый запах, исходивший от бренди. Любимый напиток дяди Эдварда!

– Бренди, – объявила она, наградив Клейтона вкрадчивой улыбкой. – Идеально вместе с хорошей сигарой, не так ли?

– Совершенно верно, – подтвердил он с каменно-серьезным лицом и, взяв с соседнего столика украшенную эмалью металлическую коробку, поддел пальцем крышку. Внутри оказались сигары различных сортов, которые он и предложил Уитни.

При этом он держался так невозмутимо, что Уитни едва удерживалась от смеха. Закусив нижнюю губку, чтобы не выдать предательскую дрожь, Уитни приподнялась и стала изучать сигары, словно пытаясь решить, какую выбрать. Что он сделает, если она так и поступит? Без сомнения, зажжет сигару!

– Могу я предложить ту, что слева, подлиннее? – галантно пробормотал он.

Уитни рухнула в кресло, корчась от смеха.

– Может быть, понюшку? – продолжал он, вызвав у Уитни новый приступ веселья. – Я держу нюхательный табак специально для таких привередливых гостей, как вы.

– Нет, вы просто невозможны! – охнула девушка и, отдышавшись, подняла бокал под пристальным взглядом хозяина и нерешительно пригубила бренди.

Оно, казалось, прожгло внутренности до самого желудка. Второй и третий глотки оказались не такими ужасными, и Уитни наконец отнесла бренди к категории вещей, к которым за последнее время приобрела вкус.

Однако очень скоро она ощутила непривычное восхитительное тепло, охватившее все ее существо, и решительно отодвинула бокал, задаваясь вопросом, насколько сильно могут подействовать несколько глотков бренди.

– Кто научил вас играть? – поинтересовался Клейтон.

– Мой дядя, – рассеянно бросила Уитни и, подняв короля, начала рассматривать, восхищаясь великолепной работой. – Несведущий человек, вероятно, мог бы подумать, что эти фигуры действительно сделаны из золота и серебра.

– Несведущий человек, – без обиняков заметил Клейтон, взяв золотого короля из тонких пальчиков, чтобы помешать более внимательному исследованию, – посчитал бы, что вы пытаетесь избежать моей хитроумной ловушки, поместив короля в более безопасную позицию на доске.

Уитни немедленно насторожилась:

– Избежать ловушки? Безопасную позицию? О чем вы толкуете? Мой король вовсе не в опасности!

Неспешная, лукавая улыбка осветила лицо Клейтона. Потянувшись к слону, он сделал ход:

– Шах.

– Шах? – с недоверием повторила Уитни, вперившись взглядом в доску. Действительно шах! И какие бы шаги она ни предпринимала, положение уже не исправить.

Она медленно подняла глаза, и Клейтон преисполнился гордости при виде нескрываемого восхищения, осветившего милое лицо.

– Вы бессердечный, коварный, расчетливый, притворный негодяй! – мягко, полным благоговения голосом прошептала она.

Клейтон, откинув голову, громко рассмеялся, восторгаясь контрастом между ее тоном и словами.

– Ваши комплименты согревают мне сердце, – хмыкнул он.

– Нет у вас сердца, – отрезала Уитни, ослепительно улыбаясь ему, – иначе не завлекли бы беспомощную женщину в игру, которой так мастерски владеете.

– Но это вы завлекли меня, – напомнил он, улыбаясь. – Ну, что мы будем делать, заканчивать партию или вы украдете у меня победу, заявив, что не собираетесь доигрывать?

– Нет, – добродушно вздохнула Уитни, – признаю свое полное поражение.

Ее слова многозначительно прозвенели в наступившей торжественной тишине.

– Я надеялся на это, – тихо вымолвил он наконец и, расстегнув темно-синий фрак, откинулся на спинку стула, вытянул перед собой длинные ноги и задумчиво уставился в огонь.

Уитни исподтишка рассматривала его, время от времени поднося к губам бокал с бренди. В этой позе Клейтон выглядел словно сошедшим с портрета «благородного джентльмена», которые так часто рисовали художники. И все же она не могла не испытывать странного ощущения, что под этой спокойной, непринужденно-раскованной внешностью кроются непреодолимая мощь, стальная сила воли, тщательно сдерживаемые сейчас и готовые проявиться в любое мгновение. Он напоминал грациозного, но могучего хищника, выжидавшего в засаде, и, стоит Уитни сделать неверный шаг, неосторожное движение, он тут же набросится на нее, и тогда не жди пощады.

Девушка мысленно упрекнула себя за разыгравшееся воображение. Глупая фантазерка!

– Не знаю, который сейчас час, – мягко напомнила она, – но уверена, что мне давно пора быть дома.

– Не раньше, – твердо сказал он, переводя взгляд с яркого пламени на Уитни, – чем я вновь услышу ваш смех.

Уитни покачала головой:

– Больше не могу! Я так не смеялась со дня музыкального вечера, когда мне было двенадцать лет.

Клейтон ожидал продолжения, но, видя, что девушка не собирается пускаться в подробности, попросил:

– Поскольку вам, очевидно, не слишком хочется поведать мне эту историю, объявляю, что требую рассказа в качестве приза за мою победу.

– Сначала вы умудрились заставить меня играть с вами, – упрекнула Уитни, – потом перехитрили и выиграли обманом, а теперь еще и требуете награды?! Неужели вы настолько безжалостны?

– Настолько. Ну а теперь признавайтесь во всем.

– Хорошо, – покорно кивнула она. – Но лишь потому, что отказываюсь и дальше тешить ваше тщеславие, умоляя помиловать меня. – Голос девушки смягчился при воспоминании о прошедших днях. – Это произошло так давно, однако кажется, что все это было лишь вчера. Мистер Туитсуорти, местный учитель музыки, решил устроить в городе весенний музыкальный вечер. Все девушки, получавшие музыкальное образование под его неусыпным оком, должны были продемонстрировать, чего они достигли, спев или сыграв короткую пьесу. Всего нас насчитывалось человек пятнадцать, но Элизабет Аштон считалась самой талантливой исполнительницей, поэтому мистер Туитсуорти оказал честь быть хозяевами праздника ее маме и папе. Я даже не хотела идти, но…

– Но мистер Туитсуорти настоял, утверждая, что иначе вечер потерпит оглушительный провал? – докончил за нее Клейтон.

– Господи, конечно, нет! Он был бы счастлив избавиться от меня! Видите ли, стоило ему войти в дом, чтобы провести урок, как его глаза начинали болеть и слезиться. Он всем жаловался, будто это моя игра настолько терзает его уши, что он не выдерживает и начинает рыдать.

Клейтон почувствовал необъяснимый приступ гнева против учителя музыки.

– Должно быть, он просто дурак!

– Верно, – согласилась Уитни с лучезарной улыбкой. – Иначе давно бы понял, что я сыплю перец в его табакерку каждый раз, когда он приходит на урок. Так или иначе, в день праздника я спорила и убеждала отца, что мне не стоит туда идти, но он настаивал на своем. Оглядываясь назад, я думаю, что он смягчился бы, не пошли я Клариссу, свою горничную, к нему с запиской.

– И что же вы написали? – весело осведомился Клейтон.

– Я объявила, – призналась Уитни, блестя глазами, – что слегла в постель с приступом холеры и что он может отправляться на вечер без меня и попросить всех молиться за мое выздоровление.

Плечи Клейтона подозрительно затряслись, но Уитни сурово объявила:

– Я еще не перешла к юмористической части рассказа, мистер Уэстленд.

Клейтон мгновенно постарался принять серьезный вид, и Уитни продолжала:

– Отец прочитал Клариссе длинную лекцию и едва не уничтожил бедняжку за то, что ей не удалось привить мне хотя бы малейшее уважение к истине, и не прошло и пяти минут, как она уже впихнула меня в лучшее платье, которое оказалось слишком коротким, поскольку я предупредила, что не собираюсь ехать на вечер, и она не позаботилась отпустить подол. Отец втащил меня в коляску. Конечно, пьесу я не выучила, и в этом не было ничего необычного, потому что я не собиралась бездарно тратить жизнь, барабаня по клавишам. Я умоляла отца позволить мне вернуться и захватить ноты, но он был слишком рассержен, чтобы выслушать меня. Все соседи на много миль кругом собрались в музыкальной комнате дома Элизабет. Она играла как ангел, и даже старания Маргарет Мерритон были оценены по достоинству. Меня приберегли напоследок.

Уитни погрузилась в задумчивое молчание. На мгновение она словно снова перенеслась в прошлое и опять оказалась в третьем ряду заполненной гостями музыкальной комнаты, как раз позади Пола, чьи глаза были прикованы к изящному точеному профилю Элизабет, игравшей на фортепиано. Пол вместе со всеми вскочил тогда на ноги, чтобы аплодировать игре Элизабет, а Уитни стояла за его спиной, одергивая короткое, плохо сшитое розовое платьице, ненавидя собственную неуклюжую фигуру – сплошные ноги, руки, колени и локти.

– Вы должны были играть последней, – напомнил Клейтон, и шутливый голос вернул Уитни от невеселых воспоминаний к реальности. – И даже без нот вы играли, конечно, так, что все кричали «браво», «бис»?!

– Я бы сказала, – звонко засмеялась Уитни, – что реакцией было ошеломленное молчание.

Несмотря на ее ироническую манеру рассказа, Клейтон, однако, нашел его скорее трогательным, чем смешным. В этот момент он с радостью удушил бы этих узколобых провинциалов, которые так пренебрежительно смотрели на Уитни, всех и каждого, начиная с учителя музыки и кончая ее глупым отцом. Глубоко в душе Клейтон чувствовал невольную нежность и стремление защитить это необыкновенное создание. Непонятные ощущения тревожили и удивляли, и он поскорее поднял бокал, чтобы скрыть сбивающие с толку, непривычные эмоции.

Боясь, что он начнет ее жалеть, Уитни улыбнулась и небрежно взмахнула рукой.

– Я объясняю вам все это, чтобы дать предысторию случившегося. Главная история начинается только сейчас! Настоящая драма разыгралась, когда все наслаждались легким ленчем на лужайке. Видите ли, после ленча должны были вручать приз за лучшее исполнение, и получить его, конечно, предстояло Элизабет Аштон. К несчастью, приз исчез, и ходили слухи, что он спрятан на самом большом дереве, том, что росло на лужайке.

Клейтон восхищенно сверкнул глазами:

– Именно вы спрятали его там?

Уитни вспыхнула.

– Нет, но это я пустила слух, что он на дереве. Так или иначе, все только начали есть, когда Элизабет свалилась с дерева, рухнув, как камень, на расставленный внизу стол. Лично я посчитала, что из нее вышло прелестное украшение, нечто вроде вазы в центре стола. Она так мило приземлилась среди сандвичей и пудингов в своем розово-белом платьице с оборочками, что я не удержалась и залилась смехом.

Девушка улыбнулась, припомнив забавную сцену, но тут же вспомнила, как Пол пришел на выручку Элизабет и, вытирая ей слезы платком, разъяренно пожирал глазами Уитни.

– И взрослые, увидев, как вы смеетесь, немедленно обвинили вас в сокрытии приза?

– О нет, они были слишком заняты, пытаясь снять Элизабет со стола, чтобы заметить, как я хохочу до истерики. Однако Питер Редферн все видел и предположил, что виновата именно я. Конечно, он прекрасно знал, что я могу взобраться на любое дерево гораздо быстрее его. Он пригрозил надрать мне уши, но Маргарет Мерритон предложила обо всем рассказать моему отцу чтобы он задал мне хорошую порку.

– И какова была ваша судьба? – осведомился Клейтон.

– Все обошлось, – объяснила Уитни, и ее смех напомнил Клейтону звон бубенчиков на ветру. – Видите ли, Питер был слишком рассержен, чтобы слушать Маргарет, а я была совершенно уверена, что он не посмеет меня ударить, и потому уклонилась лишь в самый последний момент. В результате вместо меня он стукнул Маргарет прямо в глаз. О Господи! В жизни не забуду выражение лица несчастного Питера, когда Маргарет покатилась по траве. Когда она встала, на физиономии у нее красовался самый великолепный фиолетовый фонарь, который я когда-либо видела.

Их смеющиеся взгляды скрестились; счастливое молчание прерывалось лишь веселым потрескиванием поленьев на решетке камина. Клейтон поставил бокал, и улыбка Уитни потускнела, когда он решительно поднялся. Бросив поспешный взгляд в сторону двери, где раньше стоял лакей, она обнаружила, что в комнате, кроме них двоих, никого нет.

– Ужасно поздно, – заметила она, торопливо вскакивая. – Мне лучше немедленно уйти.

Клейтон остановился в дюйме от нее и произнес глубоким бархатистым баритоном:

– Благодарю за самый восхитительный вечер в моей жизни.

Но взгляд его говорил совсем о другом, и сердце Уитни неудержимо забилось, хотя знакомый предостерегающий голос настырно звучал в мозгу.

– Пожалуйста, не нужно стоять так близко, – шепнула она, – иначе я чувствую себя кроликом, которого вот-вот схватит… хорек.

Глаза Клейтона улыбались, но голос оставался спокойно-искушающим:

– Вряд ли я смогу поцеловать вас, если окажусь на другом конце города, малышка.

– Не зовите меня так и не нужно поцелуев! Я еще не простила вас за тот день у ручья.

– В таком случае, боюсь, мне придется заслужить ваше прощение.

– Ни за что, ни за что, – бормотала Уитни, но он уже привлек ее к себе. – На этот раз я никогда не прощу вас.

– Ужасающая перспектива, но придется рискнуть, – хрипло выдохнул он, и его рот жадно сомкнулся на ее губах. Потрясение от первого прикосновения было подобно удару молнии. Его руки неустанно двигались по ее плечам и спине, прижимая ее сильнее и сильнее к мускулистому мужскому телу. Он целовал ее настойчиво, сладостно, бесконечно и, когда ее дрожащие губы раскрылись под дерзким языком, с силой стиснул ее в объятиях. Его язык проник в ее рот, потом медленно выскользнул, лишь для того, чтобы врываться снова и снова, в непонятном, безумно возбуждающем ритме, мгновенно воспламенившем неведомые доселе ощущения внизу живота девушки.

Дерзкие ласки его рук, губ и языка, длинные ноги, интимно прижатые к ее ногам, пробудили тело Уитни к полноте ощущений и трепету жизни в его объятиях. Она беспомощно отдавалась воспламеняющим требованиям его рук и рта, а остатки разума, казалось, улетучились. Навсегда. Чем дольше длились поцелуи, тем сильнее кружилась голова. Она словно превратилась в двух женщин: одну – теплую и покорную, другую – парализованную тревогой.

Когда Клейтон наконец отстранился, Уитни беспомощно прислонилась лбом к его груди и продолжала стоять, сбитая с толку, потрясенная, взбешенная, разгневанная на него и себя.

– Могу ли я теперь просить у тебя прощения, малышка? – весело поддразнил он, приподнимая ее подбородок. – Или лучше подождать?

Уитни подняла мятежные зеленые глаза и смело встретилась с ним взглядом.

– Думаю, мне лучше подождать, – решил Клейтон, уныло вздохнув и легко прикоснувшись губами к ее лбу, повернулся и устремился из комнаты, чтобы минуту спустя вернуться с ее атласной накидкой.

Он обернул ею плечи Уитни, и девушка вздрогнула, когда его пальцы коснулись ее кожи.

– Вам холодно? – пробормотал он, обнимая ее со спины и прижимаясь к ней грудью.

Но Уитни не могла заставить себя произнести хотя бы слово. Горло сжимало стыдом, смущением, яростью и презрением к себе.

– Неужели из-за меня вы лишились дара речи? – шутливо осведомился Клейтон, чуть наклонившись так, что его теплое дыхание шевелило ее волосы.

– Пожалуйста, – с трудом выговорила она сдавленным шепотом, – отпустите меня.

Клейтон не сделал попытки заговорить с ней снова до тех пор, пока не остановил экипаж у ее дома.

– Уитни, – нетерпеливо сказал он, схватив ее за руку, как только она открыла дверь и попыталась войти в дом, – я хочу поговорить с вами. Между нами существуют тайны, которые лучше всего понять и объяснить сразу.

– Не сейчас, – устало попросила Уитни. – Возможно, в другой раз.

Она лежала без сна до рассвета, пытаясь понять противоречивые бурные эмоции, которые Клейтон оказался способным возбудить в ней. Господи, почему ему удалось всего лишь объятиями и поцелуями заставить ее забыть все планы и мечты о Поле, свои понятия о порядочности и благородстве?

Уитни перевернулась на живот и зарылась головой в подушку. С этой ночи она любыми способами будет избегать оставаться с ним наедине. Ее ошибка, которую она никогда, никогда не совершит больше, заключается в том, что она слишком наслаждалась его обществом сегодня, была слишком обезоружена его неотразимым обаянием и поэтому начала считать его своим другом.

«Друг», – с горечью думала она, снова перевернувшись на спину и уставясь в балдахин. Да кобра и то способна стать более преданным другом, чем он! Этот гнусный развратник мог бы соблазнить святую в церкви! Он пойдет на все ради очередного завоевания. И чем больше приходится прилагать стараний, чем труднее заполучить добычу, тем яростнее он увлечен охотой. И теперь Уитни без всяких сомнений знала, что именно она его добыча. Он намеревается соблазнить ее, обесчестить, и ничто не помешает ему предпринимать все новые и новые попытки.

Ради нее и Пола, чем скорее о помолвке будет объявлено, тем лучше хотя бы потому, что Клейтон Уэстленд не осмелится преследовать женщину, обещанную другому мужчине. Мужчине, известному своей меткостью в стрельбе!