Текст книги "Золотой мираж"

– Насчет частного клуба мы посмотрим, – сказала Клер. – Вероятно, введем некоторые правила.

Уголки рта Эммы опустились:

– Ты хочешь сказать, что не доверяешь мне?

– Конечно, я тебе доверяю. – Мгновенно Клер решила избежать объяснений любой ценой. Упрямство Эммы вспыхивало и исчезало так же быстро, как луч прожектора в небе, но Клер всегда хотелось, чтоб его не было вовсе. – Мы не будем устанавливать такие правила, которые помешают твоей радости, Эмма. Я не пытаюсь сделать тебя несчастной, ты же знаешь.

– Знаю, знаю, это просто оттого, что все так дико… да? Я поверить не могу, что мы станем жить здесь, съедем из… ох.

Ее лицо снова помрачнело:

– А что же с Тоби? Что, если он вернется, а нас уже нет?

– Не знаю. Кажется, я не слишком много думала о Тоби в последние дни.

– Я тоже, разве это не ужасно? Я была так занята… А нельзя нам оставить на двери записку с новым адресом? Тогда, если кто-то найдет его, он сможет нам позвонить.

– Конечно, – сказала Клер. – Но знаешь, Эмма, кажется, он не вернется. Что ты думаешь о том, чтобы купить другую собаку?

Эмма кивнула.

– Я об этом думала. То есть – конечно. Он, наверное, нашел себе другую семью. По крайней мере, я надеюсь, что это так.

Она застыла на мгновение, но затем ее краткая меланхолия пропала; слишком много нового, происходило, чтобы в ней оставалось еще что-нибудь, кроме радости. Она повернулась и обняла мать:

– Я так взволнована всем этим… эта комната, этот дом, машины, одежда… ты можешь представить себе жизнь еще более потрясающую?

Клер глядела на Эмму, которая расхаживала по комнате, оценивая ее размеры, словно примеряя их к будущей мебели. Как у нее может быть такая дочь? Эмма вся – энергия и непостоянство, и сильная воля, которой Клер недоставало. Если кто-нибудь станет рисовать портрет Эммы, то он будет в масле, тогда как Клер получится только в акварели. Ну, вероятно, для моего возраста это все, чего следует ожидать, решила Клер, но она совсем не была уверена, что так чувствует, по крайней мере не настолько уверена, как какую-нибудь неделю назад. Ей в голову пришла мысль, пока еще смутная, но впервые пустившая корни, что, может быть, она слишком легко смирилась со своей долей, что, может быть, это и переменится.

– Это так непривычно, – сказала Эмма, – иметь возможность делать все, что захочешь. Но нам здорово удается, правда? Даже хотя никакой практики у нас не было.

– Мы быстро учимся, – сказала Клер. – Ну ладно, а теперь у нас много дел.

– Каких? Куда мы поедем?

– Не знаю. Я такая беспокойная, просто хочется двигаться и что-то делать. – Они вышли из дома и посмотрели, как агент закрыл за ними дверь на ключ. В следующий раз я сделаю это сама, подумала Клер, своим собственным ключом. Они с Эммой сели в машину.

– А не поехать ли нам к Джозефу? Нам обеим нужны туфли.

– А давай просто поедем домой? – попросила Эмма. – Я думала позвонить Марии и Лорне, и чтобы они пришли и поглядели мои новые одежды, а затем покатать их, когда прибудет моя машина. Он сказал, что их привезут сегодня попозже. О, я дождаться не могу – так хочется увидеть лица Лорны и Марии: они просто умрут. – Это самый изумительный день. Все изумительно, но ты больше всего; ты потрясающа. А ты и вправду собираешься поехать в круиз?

– Ну да. Почему бы и нет? Я читала о них столько лет, и всегда мне это казалось чудесным; думаю, эта мысль уже давно засела мне в голову. А почему бы не отправиться вместе? Разве не здорово проехаться перед колледжем?

– Ох, – Эмма побледнела, и Клер поняла, что она думала о новом доме, вечеринках и пикниках с друзьями в это последнее лето перед колледжем, в последний раз вместе перед тем, как они разойдутся каждый по своему пути.

– Если ты не хочешь…

– Нет, это должно быть весело, – сказала Эмма. – Есть ведь и коротенькие круизы, правда? Я имею в виду, не на все лето.

– О, нет, мы выберем такой, который продлится неделю или две. Все зависит от нашего желания, что нам нужно. – Клер свернула на их улицу и припарковала машину на обочине. Люди все еще были здесь, разбившиеся на группки, ожидающие; она не могла сказать, те же ли это были, что и утром, или какие-то новые подошли за день. Но на них она не глядела; она глядела на дом, в котором прожила так много лет. Когда-то, вероятно, он был отличным – трехэтажный панельный дом на углу, рядом с центром Дэнбера – но теперь Клер просто потрясло, насколько жалким он ей показался. Она прекратила озирать его уже давно, но теперь разглядела, что на оконных рамах шелушится краска, а внешние стены поблекли и обесцветились; узкая полоска земли сбоку и спереди оказалась плотно сбившейся грязью с несколькими чахлыми стебельками травы, которые все еще пытались прорасти каждую весну. Как мы прожили здесь столько времени, ужаснулась она.

Она открыла дверцу машины, рассеянно поглядев на сутулого мужчину с седой бородой и длинными вьющимися волосами, который бросился к ним через улицу.

– Миссис Годдар? – сказал он. – Вы миссис Год-дар, правда, я узнал вас по фото в газете. Если вы уделите мне минуту… – Он вытянул из кармана толстую пачку бумаги. – Я не займу много вашего времени, но это так важно это, может быть, самая важная вещь, в которую вы можете вложить свои деньги – это путь революционизировать автомобилестроение, и мне нужно только… миссис Годдар!

– Извините, – сказала Клер через плечо, устремляясь вперед с Эммой за спиной. – Я ничем не могу вам помочь.

– Но мне нужны деньги и у вас они есть! – закричал мужчина, следуя за ними. – Вы можете увеличить свои миллионы; вы будете главным акционером!

– Единственным акционером, – пробормотала Клер. Он был так близко к ней, что она пошла быстрее, поглядывая через плечо. Другие тоже смотрели, готовясь последовать за ним: все те, кто сидел на обочине или в своих припаркованных машинах с открытыми дверями, все в ожидании. Она почувствовала себя в осаде, и виноватой. Все они, казалось, так нуждались.

Подъехал фургон от Симоны, и шофер принялся вытаскивать одежные сумки.

– Я помогу, – сказала Эмма и побежала обратно к фургону.

– Клер Годдар, я так рада с вами встретиться, – сказала молодая женщина в совиных очках без оправы и с песочного цвета волосами, развевавшимися во все стороны. Она встала на пути Клер и вытянула руку. – Меня зовут Эредити Семпл: вы, вероятно, слышали обо мне, может быть, даже видели меня, я ставлю спектакли в деловой части, в Доллхаус-Клубе; мне никогда не удавалось поставить на Бродвее или рядом, нужны связи, вы понимаете, но у вас их не будет, пока вы не проживете в Нью-Йорке год или два, не познакомитесь с людьми, я думаю, с пятьюдесятью тысячами долларов я смогла бы это сделать, подождите, – сказала она Клер, обошедшей ее вытянутую руку. – Мне удастся это и с сорока, или даже с тридцатью, но… слушайте, я должна это сделать!

– Пожалуйста, уходите, – сказала Клер беспомощно. – Я ничем не могу вам помочь.

Мужчина, который все еще продолжал идти за ней, встал рядом, слушая.

– Вы можете помочь! – крикнула Эредити. – Вы обязаны! Я имею в виду, это мой шанс, и вы можете помочь! Вы ведь получите все эти деньги!

Клер взбежала на ступеньки, когда Эмма подошла с дорожки.

– Извините, – сказала она и проскользнула мимо Эредити Семпл, чтобы придержать дверь для посыльного от Симоны, почти невидимого за своей ношей. Пока они поднимались, Эредити Семпл шла по пятам за ними; Эмма открыла почтовый ящик и вынула пачку конвертов, напиханных туда; она никогда не видела такое количество почты в маленьком ящике.

– Мам, гляди, – сказала она, взбираясь по лестнице к открытой двери. Зазвонил телефон, и она услышала, как Клер ответила:

– Нет, не надо. Нет, у меня есть финансовый менеджер и мне не нужен биржевой маклер… Нет, я вполне удовлетворена условиями, которые у меня есть… Нет, я не заинтересована в изменении…

Эредити Семпл разгуливала по гостиной.

– Пожалуйста, идите домой, – сказала Клер, и телефон зазвонил снова. – Да, – ответила она, – … Что? Вы серьезно? Нет, я не хочу покупать два участка на кладбище Фэйрфилд для себя и для дочери. Нет! – она бросила трубку.

– Убирайтесь или я вызову полицию, – сказала она разъяренно Эредити Семпл, когда телефон опять зазвонил. – Да, – резко сказала она. – . Нет, я ничего не хочу… ох. Не знаю. Общество Жен Пожарников Дэнбери? Думаю, что смогу дать деньги, если узнаю что-нибудь об этом. Вышлите мне бумаги и я погляжу… Нет, я не собираюсь делать вклад. Нет, в самом деле, не хочу до тех пор, пока… послушайте, вы ничего не добьетесь таким напором; я хочу сначала прочитать.

Она повесила трубку, расстроенная тем, что от нее требуется столько сил.

– Нам придется завести тайный номер, – сказала она громко, ни к кому не обращаясь.

– Я положил все на кровать, – сказал посыльный, выходя из спальни. – Там не так много места, – прибавил он неодобрительно, давая им понять, что клиенты Симоны обычно не живут в таких квартирах. Он немного постоял, а затем ушел. Клер подумала, а не следовало ли ей дать ему на чай. Нет, конечно, нет, решила она, но без полной уверенности в этом. Так много вещей – она не знает…

Телефон под ее рукой снова зазвонил, и она бездумно сняла трубку.

– Миссис Годдар, это Морган МакЭндрю из «Серебро и Золото в Дариене»; я просто хотел предупредить вас о посылке, которую мы высылаем вам: подборка драгоценностей, которые вы можете поглядеть на досуге и отослать обратно лишь те, которые не…

– Вы высылаете мне драгоценности? Зачем?

– Наши самые уважаемые покупатели предпочитают так, – сказал МакЭндрю нежно, словно давая урок. – Вы можете попробовать разные вещицы с вашей одеждой в уединенности вашего собственного дома, подумать о том, чего вы хотите, без хлопот и отвлечений. Такой способ уничтожает светский аспект покупки. Я позвоню вам сегодня попозже, чтобы узнать, не возникли ли у вас вопросы или не требуются ли вам другие вещи для выбора; наш доставших будет ждать…

– Нет! – закричала Клер. Она бросила взгляд на свою маленькую квартиру, свою кровать и Эммы, заваленные одежными сумками и коробками, на обеденный стол, заваленный почтой. Что она будет делать с драгоценностями и рассыльным, который будет ее ждать где-то на втором плане? – Я ничего этого не хочу. Позвоните ему и скажите возвращаться – я ничего не хочу.

– Но, миссис Годдар, мы подобрали весьма особую коллекцию: мы даже назвали одно ожерелье Лотерейным; оно может стать известным как Ожерелье Годдар, если вы решите, что оно вам нравится. Поверьте мне, вы не найдете такой коллекции как…

Клер повесила трубку.

– Мама, – сказала Эмма, возникая в дверях, – здесь пришли из «Брэтуэйта», это магазин мехов? Они принесли охапку шуб, которые, они думают, ты захочешь посмотреть.

– Нет, – сказала Клер, Ей представилось, что ее и Эмму смывает волна людей, каждый из которых протягивает руки, чтобы оторвать кусочек от ее выигрыша, и ее жизни. – Я не хочу меховых шуб. Не сегодня, по крайней мере. Просто скажи им – «нет».

– Но ты должна увидеть эти шубы, – сказала Эмма. – Они просто невероятные.

– Не здесь! – закричала Клер. Она увидела, как волна залила ее квартиру, и потопила ее. – Скажи им нет!

– Нет, – сказала Эмма из дверей. – Может быть, мы когда-нибудь зайдем в ваш магазин. Не сегодня. Сегодня не подходящее время.

Клер увидела, что Эредити Семпл все еще рядом с дверьми. Она сняла трубку телефона:

– Я вызываю полицию.

– Вы не сделаете этого, – заявила молодая женщина. – Я имею в виду, что я пришла сюда с миром и любовью; все, что мне нужно, это деньги.

Клер отчаянно и медленно стала нажимать на кнопки.

– Черт возьми, вот же эгоистичная сучка!: – сказала Эредити Семпл и вышла.

– Погляди-ка на это, – сказала Эмма. Она сидела за обеденным столом и распечатывала письма. – Все хотят денег. Некий парень желает, чтобы ты оплатила его путь до Африки, где он сможет сфотографировать какую-то редкую змею, а вот женщина, которой нужно полмиллиона, чтобы наладить выпуск совершенно бессахарного торта, и… о, послушай, мне это нравится: " кто-то, кто говорит, что ему девяносто три года и что он хочет умереть в том доме, в котором родился, но это в Ирландии, и поэтому ему нужно оплатить билет на самолет и затем – купить ему дом, потому что, он говорит, ему потребуется какое-то место для жилья, ведь он не может прямо сразу умереть: он может дожить и до ста как его отец.

Клер рассмеялась:

– Наверное, надо передать всю эту почту писателям, которые ищут сюжетов. – Легче было разделаться с почтой, чем с теми людьми, которые умоляли ее о деньгах прямо на пороге. Телефон зазвонил и она автоматически ответила: – Да, да. Нет, я не… о, да, конечно, я интересуюсь круизами. Вы можете выслать мне все брошюры, которые есть. Особенно на путешествия без телефона.

Прозвучал дверной звонок. Клер не шелохнулась.

– Ты не собираешься открывать? – спросила Эмма.

– Кажется, нет. Мы не можем разговаривать со всеми репортерами: нам нужно просто посидеть в покое. Я не знаю, что говорить всем этим людям.

– Мам, если ты просто будешь повторять «нет», они в конце концов поймут. То есть, они же не будут тут крутиться все время. Наверное, есть и другие богачи, которых они могут атаковать. Тебе просто нужно быть твердой. Я сделаю это, если ты не хочешь. Ты думаешь, они воображают, что мы скажем им всем «да» и останемся без денег? Но мне кажется, они так не думают.

Звонок снова зазвучал, твердо и настойчиво.

– Я открою. Я не вынесу этого – если не узнаю, кто там пришел.

Эмма открыла дверь и поглядела вниз, увидела маленькую-старушку, которая стояла на пороге, сухонькую и хрупкую, но так твердо расставившую ноги, словно пустила в порог корни. Ее лицо было покрыто сетью тонких морщин, а глаза были светлыми, как мрамор, и озирали Эмму с неожиданным одобрением.

– Очень хороша, – заявила она. – Очень мила.

Она протянула ручку с маленькими коричневыми пятнышками и прорезанную венами:

– Ну как ты, моя дорогая? Мы родственники, хотя я не точно знаю, насколько.

– Я вообще так не думаю, – сказала Эмма весело. – У меня нет родственников.

– Неправда, вовсе неправда: у тебя есть я. Ханна Годдар, моя дорогая. – Ее рука все еще была протянута, и Эмма пожала ее. – Одно удовольствие тебя видеть. Ты миленькая девочка, и я поздравляю тебя с твоей удачей и новым состоянием. Я какая-то тетушка, троюродная, четвероюродная, не знаю, или, может быть, сестра, ты понимаешь, проследить трудно. Но я точно знаю, что связь есть. Когда я прочитала о твоей маме в газете, я поняла, что без всяких вопросов, мы родственники. Я слышала о ней, ты понимаешь, но никогда не знала, где она. Секундочку, моя дорогая. – Она прошла несколько шагов по коридору и обратно, толкая перед собой огромный чемодан, которого до сих пор не было видно. – Я потеряла квартиру в Филадельфии, моя дорогая; они превращают ее в совместное владение и сказали мне, что я могу купить ее, но это просто шутка; старая женщина с маленькой пенсией не покупает квартиры с совместным владением; я планировала остаться там навсегда, квартплата была вполне разумной, просто замечательной для старушки, которой не так уж много и надо, но затем все изменилось, просто за одну ночь. А потом – какая удача – я прочла о твоей матери. Я поздравляю вас обеих; я очень рада за вас. И, конечно, я приехала, как только смогла.

Она протолкнула чемодан в гостиную, заставив Эмму отпрыгнуть с дороги.

– Прекрасно, – сказала она, быстро оглядываясь, ее взгляд задержался на двух спальнях, видных через открытые двери. – Очень… уютно. Но, определенно не соответствует людям с вашими деньгами. Вы, наверное, теперь хотите что-нибудь побольше, намного больше, чтобы была куча спален, комнат, вероятно, земля, тоже, под сад и тому подобное. И, конечно, посветлее. Я совершенно уверена, что вы не собираетесь жить здесь дальше; вам, должно быть, не терпится съехать. А если за это возьмемся мы втроем, то переезд станет пустяковым делом.

Ее светлые глаза остановились на Клер, которая стояла рядом с круглым обеденным столом.

– Моя дорогая Клер, – сказала Ханна, направляясь к ней через комнату и снова вытягивая руку. – Я Ханна. Я приехала к вам жить.

ГЛАВА 3

Ничто не могло остановить ее, она была как океанская волна, сметавшая все на своем пути, меняющая все в своем кильватере.

– Боже, я никогда не видела столько почты, – изумилась она и начала собирать письма, которые Эмма раскидала по столу: – Деньги, – пробормотала она, пробежав одно, другое, а затем третье. – Деньги, деньги и деньги. А кто-нибудь поздравил вас с удачей?

– Нет, – сказала Клер коротко. Она была зла; она чувствовала, что ее дом стал объектом вторжения, но когда она задумалась, как бы приказать Ханне убираться, то не смогла выговорить ни слова. Ей пришло в голову, что Ханна действительно единственная незнакомка, которая поздравила их с выигрышем в лотерее. Это очень в ее пользу, но не такое уж большое, подумала она, и заставила себя произнести: – Я думаю, вам лучше…

– Ты можешь захотеть оставить себе некоторые, – сказала Ханна, – в качестве сувениров. Конечно, у тебя не так много места, но на время… Я уверена, что у тебя найдется бакалейная сумка. – Она поспешила на крошечную кухню и распахнула дверцу под раковиной. – Одна есть. Но этого хватит. – Она принялась сметать всю почту через край стола в бумажную сумку, когда зазвучал дверной звонок.

Клер вздохнула и начала подниматься.

– Я могу сделать это, – сказала Эмма. – Я знаю, как говорить «нет».

– На что? – поинтересовалась Ханна.

– На то же, что и в письмах, – сказала Эмма. – Все хотят денег. Все думают, что мы можем дать им все, что они захотят… – Она остановилась, и покраснела: – Я вас не имела в виду, я имела в виду…

– Конечно, ты не имела в виду меня, – сказала Ханна просто. – Как ты могла бы, когда мы одна семья? Но тебе не надо обо всем этом беспокоиться; позволь, я позабочусь. Я когда-то была вышибалой. – Она была уже на ногах, на пути к двери.

– Да? – спросила она, счастливо оглядывая мужчину и женщину на пороге.

– Миссис Годдар? – спросил мужчина. – Ух ты, вы не очень похожи на вашу фотографию в газетах. Послушайте, у нас к вам разговор. – Он попытался проникнуть в комнату, но Ханна, чье маленькое хрупкое тело вдруг стало удивительно твердым, пресекла эту попытку. – Если бы мы могли войти…

– Нет, – сказала Ханна просто.

– Всего лишь на несколько минут, – он протиснулся мимо Ханны, протаскивая за собой женщину.

– Молодой человек! – воскликнула Ханна.

– Нет, послушайте, это действительно быстро. Ох, – сказал он, поглядев за нее. – Так вы миссис Годдар: я узнал вас. Послушайте, Клер, вот в чем дело. Я художник, а Лиза – фотограф, – и мы хотим поехать в Париж, чтобы жить настоящей артистической жизнью и развернуться там, а вы могли бы помочь нам, став нашим патроном. Вы понимаете, как в прежние дни? Я имею в виду, если бы не было патронов, то не было бы Бетховена или Моцарта или Гойи, ну вы понимаете, всех их. Мы будем привозить вам фото и слайды, и вы сможете увидеть, что мы делаем, и сможете открыть нас, как точно так же открыли Пикассо и Моне.

– Извините… – начала Клер.

– Да нет, послушайте, это не так много денег, вы поймите, только на несколько лет, а мы отплатим вам, когда прославимся…

– Нет, – сказала Клер.

– Послушайте, у вас такое состояние и…

– Молодой человек, – подбородок Ханны почти касался его груди, когда она выпихивала его обратно через дверь. – Пикассо и Моне и все их друзья зарабатывали себе на жизнь и расплачивались картинами, когда у них не было денег. Вот тот вид посвящения себя искусству, которому вам следует подражать; история показывает, что это взращивает гениев, – она упорно толкала его назад, в холл. – Вы тоже, – сказала она молодой женщине и подтолкнула ее к двери обеими руками. – Я желаю вам обоим успеха в Париже.

Она закрыла дверь и вернулась к столу.

– Боже мой, – сказала Эмма.

Клер поглядела на нее. Как действенно, подумала она. И забавно. Но кто просил ее заботиться о нас?

– Спасибо, – сказала она. – Вы справились с этим очень хорошо, но я и Эмма и сами…

– Он не должен был пролезать мимо меня, – сказала Ханна. В ее голосе прозвучала нотка отчаяния. – Такого больше не произойдет.

– Так вы были вышибалой? – спросила Эмма.

– О, весьма недолго. Больше всего я была учительницей, я учила…

– А кого вы вышибали?

– Группы людей, которые хотели сорвать наши митинги. Но, ты знаешь, ничего таинственного в том, что я была вышибалой, нет. Нужно только верить в то, что хочешь, больше, чем другие верят в то, что они хотят. Это не мышцы – это стратегия. Я использовала это и в учительстве.

– Вы преподавали в колледже? – спросила Эмма.

– О нет, моя дорогая, я преподавала в начальной школе, сорок лет.

– Сорок лет! – воскликнула Эмма. – Вам, должно быть, жутко наскучило это.

– Вовсе нет, – сказала Ханна и нежно улыбнулась. – Мне нравилась начальная школа, у детей столько любопытства, юмора и любви. Это потом они становятся как все и теряют так много своей живости и творческих способностей. Но в начальной школе они все еще просто такие, как есть, и мне очень нравилось помогать им открывать мир. Время от времени некоторые из нас начинают скучать и пробуют прорваться повыше, в старшие классы, вплоть до высшей школы, но мне этого никогда не хотелось. Я бы не справилась со всеми этими подростковыми мучениями и их сексуальными проблемами. Когда мои малыши приходили ко мне за советом и уютом, я всегда могла помочь им, даже если их было сразу много. Я скучаю по ним, – прибавила она, ее голос затих. – Я скучаю по помощи другим людям.

– А своих детей у вас нет? – спросила Эмма.

– Видишь ли, я никогда не была замужем.

– Потому что не хотели?

– Потому что этого не случилось, – сказала Ханна спокойно, – Но я учила, и это давало мне возможность быть полезной, быть частью жизни других людей. Мне это нравится, мне нравится помогать людям: это и вправду лучшее, что я умею.

Клер встретилась со взглядом Эммы и увидела, что Эмма ей не поможет выставить Ханну. Они втроем сидели за столом, и молчание затягивалось.

– Я могу помочь вам с переездом, – сказала Ханна, когда молчание стало невыносимым. – Вы ведь будете переезжать? В большую квартиру? Или в свой дом?

– Мы только что купили дом, – сообщила Эмма. – Самый прекрасный дом в мире.

– О, это чудесно, – сказала Ханна. – И большой?.

– Огромный, – сказала Эмма.

Ханна поглядела на нее, а потом на Клер. Ее глаза по-прежнему светились, но уголки рта немного подрагивали. Она распрямила плечи.

– Ну, значит, будет много работы. Я не могу дождаться, когда увижу его: так здорово иметь пустой дом и делать его своим. Однажды я это делала, внутренний дизайн, вы понимаете, делать дома красивыми и уютными, не просто четыре стены и голый пол. И я хотела бы помочь в покупке кухонных принадлежностей, Клер: я считаюсь хорошим поваром.

– Правда? – спросила Эмма. – Маме никогда не нравилось готовить.

– Да и как ей могло после работы? – сказала Ханна. – Хорошая готовка отнимает время и силы, и требует творчества: это слишком много для человека после целого дня работы; чтобы делать это хорошо, нужен полный день.

Неплохой способ пристроить ее, подумала Клер, и ее злость и раздражительность чуть поумеьшились. Но она же не собирается жить с нами, подумала она еще, это ведь невозможно. Нам хорошо самим по себе, и мы сами обставим наш дом и сами будем там жить.

Она поглядела на Эмму, которая слушала, как Ханна рассуждала о кухне, которую она когда-то оформляла. Эмма была захвачена повествованием, у нее было лицо ребенка, слушающего сказку. Она ей нравится, подумала Клер. Она обеим нам нравится. Но она такая же чужая, вошла сюда, как и все прочие незнакомые люди…

И все же она не была похожа на всех прочих. Эмме она понравилась. И еще кое-что: Эмма ей доверяла. И я тоже ей доверяю, подумала Клер.

Но все это не значит, что мы должны взять ее к себе.

Нет, конечно, но ведь ей больше негде жить.

Это не наша проблема.

Но разве не было облегчением то, как она избавила их от людей, прорвавшихся было внутрь?

Да, и я верю, что она сделает это снова и снова, и столько раз, сколько будет нужно. Она будет заботиться о нас.

Клер подумала об этом с удивлением. Она будет заботиться о нас. Что-то было в Ханне, что внушало такую уверенность.

– Так вы этим занимались в Филадельфии? – спросила Эмма, – были поварихой?

Ханна украдкой взглянула на чемодан, все еще стоявший только перед парадной дверью, нераскрытым. Она часто поглядывала на него, надеясь, что Клер и Эмма заметят и позволят ей унести его в спальню. Она жаждала распаковаться. Никогда нельзя быть уверенной в том, что тебе разрешат остаться, пока вещи не распакованы. Но они продолжали расспрашивать.

– Нет, я готовила только для друзей, – сказала она. – Они все уже умерли или переехали в места потеплее. Иногда и то и другое.

– И вы оформляли их дома? – спросила Эмма…

Клер подождала ответа Ханны. Та начала интересовать ее. У нее была странная, формальная манера говорить, и ее слова были точны, как маленькие камешки через речку, ведущие к концу каждого предложения, и в ее речи было нечто пылкое, что почти гипнотизировало, как будто она рассказывала сказку. И, казалось, что у нее было весьма много полезных умений. Дверь открылась.

– О, снова, в самом деле, – сказала Ханна в раздражении, и вскочила.

– Добрый день, дверь была открыта, – сказал бородатый мужчина. Две женщины и маленький мальчик зашли за ним следом. – Мое имя Картер Мортон, и мне нужно поговорить с Клер Годдар, о которой писали в «Норуолк Крайер».

– Достаточно, – сказала Ханна. Она схватила мужчину за руку и начала разворачивать его к двери.

– Вы хорошо одеты и хорошо говорите; вы должны были знать, что так врываться в дом не следует…

– Одну минуту! – сказал он с отчаянием. – Я только хочу попросить. – Его взгляд остановился на Клер и он, упершись ногами, принялся говорить с такой скоростью, что они едва могли различить слова: – Я думал, с вашим состоянием вы сможете помочь нам. Вы видите, моему мальчику нужно лечение – вот мой мальчик, Алан, и моя жена, Пэт, и моя сестра, Бет – и я потерял работу несколько месяцев назад и вся страховка вышла. Врачи говорят, что у Алана есть шанс, если он начнет лечиться прямо сейчас, но это очень особенное лечение и очень дорогое, а мы думали, что у нас совсем нет шансов, пока не прочли о вас, и мы пришли сюда потому что…

– Мы не хотели просить, – сказала Пэт Мортон, ее голос был тих и приглушен, а слова вырывались так же быстро, как и у мужа. – Мы не выпрашиваем, мы никогда так не делали, но ему всего лишь девять лет, и никто не хочет одолжить нам денег, а всё наши сбережения закончились, и, – ее голос сорвался, – мы не знаем, что делать.

– Что с ним? – спросила Ханна.

– У него лейкемия. Но детская лейкемия вылечивается чаще, если рано начать и делать все как положено.

– Откуда вы приехали? – спросила Клер.

– Из Бостона. Туда послали нас врачи. А врачи там сказали, что есть шанс; они сказали, что у Алана впереди целая жизнь. Мы все верим в это. Верим. И мы сделаем все, чтобы она у него была. Мы дадим ему жизнь!

Клер встретилась со взглядом Ханны. Ханна слегка кивнула.

– Сколько вам нужно? – спросила Клер.

– Мы не знаем, – ответил Картер Мортон, – Врачи говорят, что примерно все лечение может обойтись в сто тысяч долларов. А, может быть, и больше. Конечно, мы только возьмем в долг, до тех пор, пока я не найду – работу и не встану на ноги, но сказать, когда я верну вам деньги, сейчас я не могу. У меня нет даже приработка или других мелких доходов. Ничего, кроме моего слова, что я сделаю буквально все, чтобы возвратить вам каждый цент, с какими вам будет угодно процентами, сколько бы это ни было в сумме.

– Нам не важно, есть ли у вас приработок, – сказала Клер, почувствовав себя уверенной после кивка Ханны. – Или когда вы вернете долг. Просто пересылайте мне больничные счета. Мортон в изумлении уставился на нее:

– Так вы нам поможете, правда?

– Конечно, поможем, – сказала порывисто Ханна. – А теперь запишите ваше имя, адрес и телефон, и уходите. Вы сделали то, ради чего приехали. Во всяком случае, готовьтесь к отъезду в Бостон.

Клер и Эмма обменялись взглядами, когда Ханна вступила в разговор таким образом. Эмма уже собралась что-то сказать, но Клер покачала головой. Нечто изменилось: Ханна стала частью их. И Клер больше не казалось возмутительным то, что она, возможно, станет жить с ними. Почему бы и нет, подумала Клер. Родственница, которая будет о нас заботиться, которая, по крайней мере, кажется, хочет заботиться о нас… почему нет? И я положилась на нее; кивнув, она одобрила то, что я на этот раз вместо «нет» скажу «да».

Маленький мальчик подошел к Клер:

– Большое вам спасибо, – сказал он торжественно. – Я буду делать все, что мне скажут докторами может быть, тогда лечение не продлится долго и будет дешевле. Я постараюсь делать все так, чтобы вы гордились мной.

– Ох ты, Боже мой… – пробормотала Ханна. Слезы обожгли глаза Клер. У нее так много, а у них так мало. И Эмма никогда серьезно не болела; Клер даже не могла вспомнить, чтобы когда-нибудь ей приходилось бояться за ее жизнь или здоровье. Я переделываю свою жизнь, добиваясь теперь всего, что могу только пожелать, а они просто хотят спасти то, что у них есть. Она обвила мальчика руками, и прижала к себе его худенькое тело.

– Мы уже тобой гордимся, – сказала она. – Я надеюсь, что ты сможешь звонить нам хоть иногда и говорить, как у тебя дела.

– Конечно. Наверное, это будет жутко скучно, но если вы так хотите… конечно. – Он присоединился к своим и встал на месте, прямой и молчащий, пока его отец записывал то, что его попросили, на конверте.

– Я не знаю, как вас благодарить, – сказала Пэт Мортон. – Вы и нам тоже дали жизнь.

– Привет, я пришла навестить знаменитую Клер Годдар… о, извините, я помешала.

– Заходи, Джина, – сказала Эмма. – К тебе тут есть дело.

– Спасибо, – произнес Картер Мортон. – Мы никогда не сможем вас отблагодарить. Я дам вам знать, когда найду работу и позабочусь о том, чтобы мальчик вам звонил; мы не забудем. Я обещаю, вы никогда не будете сожалеть…

– Ну, уходите, уходите, – сказала Ханна, махая на него рукой. – Мы будем молиться за вас. А вы будете нам писать, понимаете, а не звонить: это гораздо дешевле. – Она посмотрела, как они уходят, и закрыла за ними дверь.

– Удивительно, как людно становится в этой комнате, когда в ней так немного народу, – сказала Джина. Она обняла Клер и Эмму и кинула свою куртку на стул.

– Мы раньше не встречались, – сказала она, протягивая руку Ханне: – Джина Сойер.

– Ханна Годдар. Рада с вами познакомиться. Вы подруга Клер?