Текст книги "Золотой мираж"

– Лучшая, – Джина выдержала паузу: – Так мы действительно не встречались?

– Нет, но я надеюсь, что мы станем друзьями, – Ханна улыбнулась.

– Ладно, – сказала Джина, немного удивившись. Она всегда полагала, что лучше позволять людям представлять себя самим и давать свои собственные объяснения. Она повернулась к Эмме: – Так что за дело?

– А ты зайди в нашу гостиную, – сказала Эмма. – Мама купила тебе изумительный подарок. Подожди в гостиной и приходи.

– Правда? Вы включили меня в свои покупочные развлечения?

Клер принесла две золоченые коробки с выисканным именем Симоны из спальни.

– Симона, – сказала удивленно Джина. – Вот это да. Стоило выигрывать лотерею: ты сходила к Симоне. И у меня теперь подарок от Симоны: это хорошо. – Она открыла коробки и чуть не задохнулась: – Да, – сказала она тихо. Она вынула темно-красный кашемировый свитер и соответствующий шарф с бахромой. – Поразительно. Мой цвет. И мой первый кашемировый свитер. Клер, я тебя обожаю… Да, изумительно.

Одним молниеносным движением она сдернула с себя блузку и затем, еще более стремительно, надела свитер. Потом намотала на плечи шарф и повернулась на месте.

– Ну, как?

– Очень, очень хорошо, – сказала Ханна. – Ты выглядишь очень театрально, прямо по-шекспировски. Надеюсь, ты будешь носить его в особых случаях.

Джина поглядела на нее решительно:

– А вы что, здесь живете?

– Буду жить, – сказала Ханна, со светлой улыбкой. – Я тетя Клер.

– Тетя? – переспросила Клер. – Мне казалось, вы говорили, то ли тетя, то ли кузина.

– Скорее всего именно тетя. Это более подходит к человеку семидесяти пяти лет от роду, особенно такому, который намеревается влезть в чужие дела. Во всяком случае, мне нравится быть тетей. Если, конечно, ты не возражаешь.

– Нет-нет. Вы можете быть всем, чем пожелаете.

– Ну, что до меня, то я теперь, – сказала Джина, – безработная.

– Ты уволилась? – спросила Эмма. – Мне казалось, ты этого и хотела.

– Да хотела, но не уволилась. Я пошла ко дну вместе со всем кораблем. Они вышли из дела, вот так; утром все было в порядке, а затем, около двух часов нас всех собрали и объявили, что делать им нечего и контора закрывается. В наши дни это случается со многими маленькими компаниями.

Она усмехнулась:

– Теперь мне нужно найти другую работу. А для меня это посложнее, чем для секретарши – они всегда просто находят. Ведь лабораторному технику нужна лаборатория, а сейчас их осталось не так уж много.

– Так что же ты будешь делать? – спросила Эмма.

– Ну, немного покручусь. С пособием и всеми сбережениями я продержусь несколько месяцев, а за это время успею разослать сотни резюме. Ну а потом – кто знает?

– Слушай, тебе незачем беспокоиться насчет денег, – сказала Клер. – Еще одна прелесть в выигрывании лотерей: денег такое множество, что хватает на всех. Ты уверена, что прямо теперь тебе ничего не нужно? – Тут она увидела, как странный, почти неприязненный взгляд мелькнул в глазах Джины. – Что случилось?

– Я думаю, мне стоит попробовать справиться своими силами, прежде чем я начну доить других, – сказала Джина просто.

– Доить? Джина, это совсем не значит доить – брать деньги, когда они тебе нужны, у человека, который практически твоя родня.

– Может и так, но все же я собираюсь немного подождать и поглядеть, не вытяну ли сама. Но очень мило с твоей стороны мне предложить это, Клер, и если дела действительно станут скверными, я воспользуюсь.

– Я совсем не хотела тебя оскорбить, – сказала прямо Клер, отказываясь закончить обсуждение этого вопроса.

– Я знаю. Ты слишком добра, чтобы кого-то оскорбить. Но понимаешь, Клер, очень странна эта внезапность, с которой ты начала относиться к деньгам небрежно. Как будто ты уже забыла, что значит их не иметь. Я не большой специалист в этом, но заметила, что люди, у которых много денег – это как раз те самые, которым на них наплевать; остальные всегда на них как будто зациклены, только о них и думают, понимаешь, и нам, остальным, всегда немного противно слышать, как кто-то говорит: «А, возьми несколько сотен или тысяч, или сколько хочешь, и не думай об этом», – чуть-чуть раздражает, ты понимаешь, что я хочу сказать?

Клер все еще хмурилась:

– Ты думаешь, что я изменилась.

– Ну, не по сути: ты все та же Клер, которую мы знаем и любим. Просто у тебя начинают появляться совсем другие мысли о деньгах, вот и все.

– Но я не чувствую, что я лучше кого-то другого только потому, что у меня есть деньги.

– Конечно, нет, и не будешь чувствовать, хотя так считают многие богачи. Просто ты… что за черт, я не, знаю, как это выразить…

– Это образ мышления, – сказала Ханна. – Когда у тебя не так много, ты думаешь о себе одним образом, и работаешь, и копишь, если можешь. Но как только у тебя заводятся деньги, ты уже думаешь о себе как о ком-то, кто их тратит, а не зарабатывает, а это огромная разница. Это значит, что ты и ощущаешь себя другой. Это гораздо больше чем то, что ты можешь покупать какие-то вещи; это касается того, как ты идешь по миру и чувствуешь, что принадлежишь ему всему, а не просто торчишь в одном его уголке.

– Мне это нравится, – отметила Джина. – Отлично. Это заключение из собственного опыта?

– О, я знаю о деньгах очень мало, – Ханна встала и начала понемногу подвигаться к своему чемодану, опасаясь, что для нее так и не наступит время распаковаться и устроиться. Но тут зазвонил телефон и ей пришлось повернуть к нему, чтобы ответить.

– Нет, – сказала она печально через какое-то время. – Я никогда не вкладываю средства в нефтяные скважины прежде чем лично не осмотрю их. Может быть, это звучит несколько странно, но значит, я такая эксцентричная особа. – Она повесила трубку и повернулась к Клер: – Я думаю, ты не против, что я вмешалась и сделала вид, что я – это ты?

– Вы не вмешались, вы пришли на помощь, – сказала Клер. – Я совсем не знаю самых азов инвестирования нефтяных скважин. Спасибо.

– Весьма изящно, – восторженно сказала Джина. – А это – из личного опыта?

Телефон снова зазвонил и снова Ханна скользнула к нему:

– Да… Нет, наш телефон работает превосходно. Было занято потому, что люди постоянно звонят и… нет, подождите, у меня появилась мысль. Нам нужен тайный номер. Вы можете отключить этот?

– Ханна, подожди-ка! – сказала Клер резко. Ханна поглядела на нее:

– Разве тебе не кажется это хорошей идеей? Зачем всем этим чужакам знать, где ты живешь и вторгаться в твой дом, лично или по телефону, когда ты даже не знаешь, кто они такие?.

– По мне, так это хорошо, – заметила Джина.

– Но если наши друзья захотят позвонить, они же не смогут отыскать номер, – сказала Эмма.

– Очень просто: ты заводишь маленькие карточки, на которых напечатан телефон, и рассылаешь их своим друзьям, – сказала Ханна. – А особым друзьям звонишь сама. Люди всегда так делают, тем более те, которые попались на глаза обществу. Клер! Что ты думаешь?

Клер и Эмма снова обменялись взглядами. Она продолжает одерживать над ними верх. Но Клер кивнула. Эта идея приходила и к ней в голову, немного раньше, но она так ничего и не сделала. Что плохого в том, что это сделает Ханна?

– Отлично, – сказала она. – Спасибо, Ханна.

Та просияла и повернулась снова к телефонному аппарату.

– Она просто тигр, – сказала Джина. – Вам не кажется, что скоро потребуется поводок для нее?

Клер рассмеялась:

– Может быть. Но, однако, я могу и привыкнуть к тому, что кто-то взял на себя все эти мелочи. Я только надеюсь, что других родственников, которым вздумается снизойти до нас, будет не слишком много.

– А в нашем новом доме будут слуги? – поинтересовалась Эмма.

– Слуги! – воскликнула Джина. – А разве они не исчезли в прошлом веке?

Эмма вспыхнула:

– Я хочу сказать – горничная, и кухарка, и тому подобное.

– Я не знаю, – сказала Клер. – Об этом я не думала.

– Идея-то неплохая, – сказала Джина. – Зачем тебе напрягаться?

– Дело сделано, – объявила Ханна, присоединяясь к ним. – Они не дадут мне нового номера, пока мы не сделаем всю бумажную работу, но я еще сказала им, что нам нужно две линии: это гораздо удобнее.

Она поглядела в лицо изумленной Клер.

– Я собираюсь распаковать вещи, это недолго, и мне нужно убрать их с дороги. А потом мы сможем подумать о завтрашнем дне. Нужно купить мебель, распланировать кухню… у меня столько идей о профессиональной, настоящей кухне. И потом, – она подняла голову и некоторое время созерцала Клер, – я думаю, моя дорогая, что тебе нужна новая стрижка.

– Мама сама себя стрижет, – сообщила Эмма.

– И очень мило это делает, – сказала Ханна. – Но мне кажется, пришло время кое-что изменить.

Снова Клер ощутила вспышку недовольства. Матери у нее не было уже тогда, когда она ходила в старшие классы, потому что родители умерли, один за другим через год, и уже давно она прекратила о таком мечтать. Теперь появляется Ханна, вмешивается, выступает вместо нее, иногда весьма раздражающим образом, но с пользой и ошеломительно быстро.

– И куда, ты думаешь, мне пойти стричься? – спросила она холодно.

Ханна в удивлении подняла бровь:

– Не имею понятия – я же чужая здесь, в Дэнбери. Почему бы нам не спросить у кого-нибудь?

– Симона! – крикнула Джина. – Клер, это отличная мысль; я думаю, тебе стоит попробовать. Спроси Симону: она должна знать такое место. Пришло время сделать что-нибудь потрясающее, элегантное.

– По-твоему шестьдесят миллионов долларов – это недостаточно потрясающе элегантно? – нервно спросила Клер.

– Это только начало, – сказала Ханна. – Конечно, это отличное начало, но деньги сами по себе еще ничего не значат: все дело в том, насколько умно ты будешь ими пользоваться. Ты можешь положить их все в банк, но тогда у тебя не останется ничего, кроме гарантий достатка. Гарантии это чудесно, я горячо верю в них, но у тебя с Эммой должны быть какие-то приключения, Клер. И начать нам надо с прически. Первый шаг к приключениям побольше и получше, какие они не будут. Но прямо теперь я хочу распаковать чемодан. Вопрос только где.

В молчании Эмма и Клер посмотрели друг на друга долгим взглядом.

– Занимай мою спальню, – сказала Эмма. – Я могу спать на кушетке.

– Нет, нет, моя дорогая, – воскликнула Ханна. – Это я должна спать на кушетке, я же, правда, такая маленькая.

– Это только до переезда, – сказала Эмма. – Давай. Это отлично. Мне хочется, чтобы все было именно так, пожалуйста.

– Ну… Ну что ж, это очень великодушно с твоей стороны, – Ханна встала и поцеловала Эмму в щеку. – Ты милая девочка и я благодарю тебя. – И толкая впереди себя чемодан, тем же способом, каким она внесла его в дом чуть раньше, Ханна отправилась в комнату Эммы и закрыла за собой дверь.

– Я думаю, она хороша, – сказала Джина, – по крайней мере, до тех пор, пока вам не надоест то, как она все объезжает.

– Мне она нравится, – сказала Эмма. Она увидела, как Клер приложила палец к губам и быстро показала глазами на дверь спальни всего в нескольких футах от них, и тогда она понизила голос до шепота:

– Я хочу сказать, что мне, наверное, не понравится, если она захочет вмешаться во всю мою жизнь и будет указывать, что я должна делать, но она ведь очень деятельна, да? В общем, она мне нравится.

– Мне тоже, – призналась Клер. – Я думаю, она гораздо более одинокий и напуганный человек, чем делает вид. Ей так отчаянно хотелось распаковаться последние пару часов, как будто мы можем ее пинками прогнать отсюда, если она быстро не устроится.

– Ты думаешь, она останется с нами навсегда? – спросила Эмма.

– Держу пари, что останется, если вы ей разрешите, – сказала Джина. – Это не плохо, вы знаете, – прибавила она почти глубокомысленно, – что есть кто-то, кто пресекает всякие вмешательства, и заботится о твоей прическе, и планирует твою кухню… она должна хорошо готовить, если хочет настоящую кухню.

– Она говорит, что да, – сказала Эмма. – Она похожа на маленького мудреца, правда? Вся в морщинках, с маленькими волшебными трюками, и умеет делать тысячу разных вещей, по крайней мере, так кажется. Я думаю, она все умеет.

– Ну, я полагаю, мы пока ее оставим, – сказала Клер, – но если ей придет в голову слишком напирать, то мы можем попросить ее уйти.

– Как это ты себе представляешь? – поинтересовалась Джина.

Клер рассмеялась:

– Не знаю. Вероятно, легче выиграть в лотерею, чем избавиться от Ханны. Мне кажется, что всегда так происходит. Я даже не хочу об этом думать сейчас. Мне нужно обдумать столько других вещей, столько всего хочется сделать. Раньше жизнь казалась гораздо медленней.

– И скучнее, – прибавила Эмма.

Более управляемой, подумала Клер. Ей всегда нравилось, когда что-то происходило постепенно, чтобы она успела привыкнуть. Семнадцать лет они с Эммой жили! такой спокойной жизнью, с рутинным распорядком, в котором редко что менялось. Она изредка гуляла с мужчинами, и с некоторыми из них у нее бывала связь, но даже эти любовные связи, казалось, следовали некоему образцу, который только соответствовал спокойному ритму ее жизни, мало страсти, и никаких взрывов. То, что случилось с ней, никак не укладывалось в ее схему жизни – все случилось не по ее воле. И она не хотела ничего пугающего в будущем.

Но" теперь все казалось пугающим. Изумительные события разворачивались с головокружительной скоростью, и Клер оказывалась в самом их центре. Джина права, подумала она: я и вправду меняюсь. Как иначе я бы смогла делать покупки у Симоны и меньше чем за час приобрести дом, а теперь обдумывать переезд?

И поэтому, когда на следующий день Ханна объявила, что она договорилась в Нью-Йорке о парикмахере для Клер, то Клер не противилась. Сама по себе, она бы оставила свои волосы такими, какими они и были. Но раз уж Ханна решила об этом позаботиться, то пусть так и будет.

Она сидела в кресле, наблюдая себя в зеркале, пока Грегори расчесывал ее волосы и стриг, снова расчесывал и стриг, а Ханна торчала рядом, и следила за быстрыми движениями его рук.

– Прическа должна следовать форме ее лица, – сказала Ханна, опасаясь нарушить его сосредоточенность, но уже не в силах молчать.

– Конечно, мадам, – сказал Грегори кратко. – Именно форма лица является основой прически. Но без вдохновения мастера форма лица ничего не значит.

– Вы правы, – Ханна кивнула. – Но иногда вдохновенные мастера сбиваются с толку потоком собственных нововведений, которые им хочется прибавить к своему опыту, и тогда они нарушают основы гармонии в природе.

Грегори встретил ее взгляд через зеркало:

– Очень мудро сказано, – отметил он и снова принялся стричь.

– Просто следуйте линии моих волос, – сказала Клер, чувствуя неловкость из-за того, что ее обсуждают, и беспокоясь о том, что, собственно, сделает из ее головы Грегори. – Когда их оставляют в покое, они вьются. Грегори и Ханна поглядели на нее коротко и изумленно.

– Когда их оставляют в покое, мадам? – повторил Грегори. – Тогда зачем вы здесь?

– Чтобы кто-нибудь более опытный следовал линии моих волос, – сказала она, надеясь, что это был достойный ответ. Она не добавила, что думает, что тот, кто берет триста долларов за стрижку волос, и при этом процветает, должен хоть что-то делать правильно.

Грегори работал в молчании, Ханна тоже умолкла, и только смотрела, как он щелкает ножницами и возится с одной клиенткой вот уже почти два часа. И когда он закончил, она вздохнула:

– Превосходно, – сказала она. – Примите мои комплименты.

Клер поглядела на саму себя в удивлении. Ее волосы струились вокруг лица, оставляя открытыми высокие скулы и обрамляя изящные, элегантные контуры. Ее рот казался полнее, а глаза больше; она выглядела моложе, и больше напоминала Эмму.

– Мадам желает поговорить с Марго? – спросил Грегори. – Она наш мастер по косметике.

– Да, – сказала Ханна.

– Да, – как эхо, откликнулась Клер, и они перешли в комнату, всю завешанную вельветовыми шторами, с туалетным столиком, залитым светом. Марго обхватила Клер рукой за подбородок и осмотрела ее черты.

– Хорошее лицо, – объявила она. – Отличные скулы, изумительные глаза, изящный рот. Хороший подбородок. Лицо немного узковато, но Грегори смягчил это своей прекрасной работой. – Ее пальцы затрепетали, как крылышки бабочки, скользя по левой стороне лица Клер; затем она смотрела и давала инструкции, пока Клер сама применяла те же кремы и пудры на правой стороне.

– Вам не нужно совершенное изменение, – сказала Марго. – Макияж только делает более чудесным то, что уже чудесно в вас. Чуть больше – и все становится маской, и вы уже больше не вы.

Клер снова села и поглядела на себя в зеркало. Это не было совершенное изменение, но и прежней она не осталась. Все, что было смутного и непроявленного в ее лице, теперь стало заметно взгляду, более живо, и это пугало ее и причиняло ей странное неудобство.

– Вы прекрасная женщина, мадам, – сказала Марго и Клер, которая никогда не думала о себе даже как о красивой, поняла, что это правда, и что отныне ей придется и думать о себе по-другому. Я переделываю свою жизнь и даже саму себя. А потом ее заинтересовало, что скажет Эмма, когда они вернутся домой, и она; увидит, что ее мать стала выглядеть внезапно гораздо моложе и эффектнее; стала точно такой же, как дочь.

Эмма поглядела:

– Ты здорово выглядишь, – сказала она. – Он отлично поработал.

– Эмма, – заворчала Ханна. – Ты могла бы и побольше восхититься своей матерью.

– Да нет, все в порядке, – сказала Клер. – Она удивлена. Я тоже. Нам обеим надо привыкнуть к этому. Но мне нравится. По крайней мере, кажется, что нравится.

Она расслышала мольбу в своем голосе, словно она спрашивала у них, а прилично ли ей выглядеть так; стоит ли ей укладывать волосы так же завтра после того, как она их вымоет; стоит ли употреблять завтра утром всю ту косметику, что она купила, таким же образом, после того, как она снимет ее сегодня перед сном.

– Никогда не надо стыдиться того, что ты пытаешься стать настолько хорошей, насколько это возможно, – заметила Ханна. – А если будешь, тогда еще сильнее тебе придется стыдиться тогда, когда в семьдесят пять лет ты поймешь, что позволила жизни протечь сквозь пальцы и даже не попробовала… столь многого.

– Вроде чего? – спросила Эмма.

– Всех тех приключений, которые выводят нас к но-, вым путям и делают нас лучше и мудрее.

– Да, но какие именно? – настаивала Эмма. – Ты хочешь сказать – любовники? Или наркотики? Или что?

– Я не думаю, что любовники или наркотики делают нас лучше и мудрее, а ты? – спросила в ответ Ханна. Эмма нахмурилась и ничего не сказала. – Я думаю о том, как мы сами себя видим, о гордости, которую испытываем за самих себя, об опыте, который мы превращаем в часть себя, о том, как мы учим других, и о том, чему мы их учим. Я думаю о том, как мы пользуемся миром, как много мы можем понять о нем, и как много мы можем отплатить, прежде чем умрем.

– Да, но что – точно… – начала Эмма, и Клер вмешалась.

– А я думаю, что теперь нам стоит решить, что делать для того, чтобы переехать уже через несколько недель.

– Мы должны купить мебель, – сказала Ханна поспешно.

– И все другое, – добавила Клер. – Я не собираюсь брать из этой квартиры ничего, кроме одежды и книг. Нам лучше начать составлять списки; я уже так давно не переезжала, что не могу даже точно вспомнить, когда это было.

Но к тому времени, когда они съезжали, все было учтено, и только благодаря Ханне.

– Я делала это так часто и много, что стала экспертом по переездам, – сказала она и организовала буквально все.

Начала она с меблировки дома. Позвонив Симоне, и Грегори, и Марго, и выяснив названия магазинов, которыми пользуются их клиенты, она составила список.

– В большинстве магазинов приходится ждать мебели от шести месяцев до года, – поясняла она Клер. – А в этих вот продают древние и штучные вещи, и конечно же, они дороги, но если ты не против…

– Я не против, – сказала Клер. – Я не хочу ждать. Они подыскали глубокие кушетки из темно-красной, изысканной ткани, мягкие кресла, очень изящные и хрупкие по виду, итальянский кофейный столик, сделанный из роскошных пластинок с мозаикой, что как-то гармонично подходило к антикварному французскому столу и отделанной бахромой викторианской оттоманке. Для обеденной комнаты они нашли квадратный антикварный стол орехового дерева с двенадцатью стульями эпохи королевы Анны; для спальни отыскали датские сосновые шкафы девятнадцатого века, и сосновый сервант из Шотландии восемнадцатого века в кухню. Ханна любовно гладила рукой его поверхность, гладкую, темную, золотисто-коричневую от старости.

– От старых деревянных вещей на кухне становится уютней, когда они соседствуют со всеми этими современными шкафами, – сказала она, и поэтому они купили еще староамериканский сосновый стол с шестью стульями в добавление к серванту. Они приобрели древние восточные ковры, с поблекшими от времени цветами, из материи, похожей на вельвет, мило дополнявший сияющий паркетный пол в нескольких комнатах; и шторы, и занавески, и люстры.

На этот раз, покупая, Клер глядела на ценники, но ее тревога перед большими цифрами мало-помалу исчезала. Ага, думала она, трехстворчатый французский шкаф для моей спальни стоит тридцать тысяч долларов. Как интересно. И три тысячи за пару, старинных английских подставок для камина. Вероятно, они того стоят.

Один день у них заняла покупка телевизоров, видеомагнитофонов и стереосистемы в библиотеку. Затем они отправились в огромный музыкальный магазин и, бродя по проходам, снимали диски и видеокассеты с полочек, л откладывали все те фильмы и музыкальные записи, о которых когда-либо мечтали. Клер не могла остановиться; блестящие упаковки были такими соблазнительными, а она никогда раньше не позволяла себе больше одного диска в несколько месяцев, теперь же, беря в руки очередной, она думала, конечно, я могу купить его, а почему бы нет? – и запихивала его в корзинку.

– Мам, – сказала Эмма благоговейно, – у нас уже около четырехсот дисков.

– Да, – сказала Клер и на мгновение снова ощутила приступ старого страха. Это слишком много; она становится нездорово экстравагантной. Но как только она извлекла из бумажника кредитную карточку, страх испарился. Конечно, она могла купить все это. И почему только она так долго не может с этим свыкнуться?

Затем Ханна повела их в путешествие за вещами для кухни, потом их увлекло что-то другое. Дни сливались, пока они бродили по магазинам, сверяясь с пунктами своих списков и иногда заходя в те отделы, где лежали такие сокровища, о которых им раньше не приходилось и помышлять. Для Клер все было как сон: куда бы она ни глядела, вокруг блистала красота. Она протягивала руку и гладила изящные вазы и кувшины, картины, наборы серебряных кубков, рукав меховой шубы… все было для нее достижимо, и все желанно. Она не могла остановиться покупать. Она даже никогда не знала, что столько прекрасных вещей существует в мире, потому что никогда на них не смотрела; никогда не подозревала, как много людей по всему свету работают, изготавляют замысловатые стеклянные скульптуры, искусные сплетения мягчайших кашемировых накидок, ткут гобелены богатейших раскрасок, разрисовывают фарфор завитками, и цветами, и фруктами, окаймленными золотом. Она открыла, что существует постельное белье из такого тонкого хлопка, что оно похоже на шелк, и полотенца, такие толстые и огромные, что могли завернуть ее в теплый кокон, и стеганые одеяла с рисунком, который блестел на свету. Она открывала прекрасные вещи этого мира, и брала их с собой, и указывала, и кивала и не могла остановиться в своем порыве немедленно сделать все эти чудеса своими.

Затем Ханна устроила день разборки всех тех вещей, . что они закупили для кухни и обеденной комнаты. Мурлыча от удовольствия, она заполняла буфет в столовой фарфором, – хрусталем и серебром, ее глаза сияли; в кухне она озабоченно сновала от шкафчика к шкафчику, обмахивая гладкие полочки и ящики, и расставляя, укладывая всевозможные приспособления, какие только ей удалось найти. Еще она заложила такое количество еды в буфет, холодильник и морозильник, что Эмма сказала, что этого им хватит, чтобы пережить три урагана и торнадо, или любую другую катастрофу, которая могла произойти в этой части страны.

– Я просто чувствую себя уверенней, – пояснила. Ханна. – В конце концов, никто не знает, что может случиться, а теперь, что бы ни было, у нас, по крайней мере, будет что есть. Хотя Клер, есть одно…

– Да? – сказала Клер. Они вернулись на старую квартиру, и Клер сидела на полу и запаковывала книги, думая о всех пустых полках, которые их ждут – не дождутся.

– Я хотела бы что-то делать, – начала Ханна, но затем остановилась, дожидаясь, когда Клер на нее посмотрит.

– Да? – повторила та, отложила книги и взглянула на Ханну.

– Я ничего не имею против готовки; для меня это удовольствие. Но я не знаю, что еще ты хочешь, чтобы я делала. Могу, конечно, следить за домом, я это так часто делала, на если я займусь и стиркой, и чисткой, буду на посылках и еще готовить, то почувствую себя совсем прислугой, которая отрабатывает кров и хлеб. Бедная родственница. И тогда меня будет очень волновать и тревожить, что случится, если я заболею и не смогу управляться со всем. Ты понимаешь, если бы можно было этого избежать… если бы я была уверена, что я здесь, потому что ты просто этого хочешь… Потом, конечно, в моем возрасте, даже такая здоровая женщина, как я, не может быть столь же полезной, как кто-нибудь помоложе.

– Нет, конечно, мы и не рассчитывали, что ты займешься всем этим, – сказала Клер. – И конечно ты здесь потому, что ты нам нравишься. Я даже представить себе не могу, как мы с Эммой могли бы меблировать дом, или переехать в него и поселиться так быстро, без тебя.

– Ну что ж, – улыбка сморщила маленькое лицо Ханны – это, конечно же, и было то, на что я надеялась. – Ты очень великодушно поступила, что сказала мне это, Клер: теперь я не испытываю никакой неловкости.

Клер рассеянно кивнула, внутренне удивляясь, как же так случилось, что за какие-то две недели, даже меньше, Ханна стала частью их жизни, и такой неизменной и важной, как будто так было всегда.

– Мы подыщем кого-нибудь, кто будет приходить и убирать раз в неделю, – сказала она.

– Может быть, – сказала Ханна осторожно, – такой большой дом лучше убирать дважды или трижды в неделю.

– Ну да, конечно. Конечно, ты права.

– И кого-нибудь стирать. Разве только ты захочешь посылать все в прачечную, но всегда лучше дома: для одежды это полезнее. И я не знаю, как ты, но я не очень смыслю в ремонте дома и тому подобном; какой-нибудь мужчина, который будет следить за этим, был бы полезен, не правда ли? Дома нуждаются в уходе, подкрасить, подлатать, починить сломанные приборы и водопровод, если будет просачиваться вода, и посудомойку, и сушилку, когда они будут портиться… это большая работа.

– Это обескураживает, – призналась Клер, у которой никогда не было своего собственного дома. Ей стало любопытно, был ли у Ханны. – Что ж, найдем и такого мужчину. Что-нибудь еще?

– Садовник. Эти сады не кажутся мне Способными обходиться без заботы. И не знаю, как ты, но я не очень хороший садовник, хотя у меня есть склонности ухаживать за цветами.

– Человек для уборки, прачка, кто-нибудь для ремонта, садовник, – перечислила Клер. Она поглядела на коробки с книгами. Все казалось таким простым, когда она купила дом: эти светлые, милые комнаты со множеством шкафчиков, полочек, и такой просторный, надо только переехать и, наконец, почувствовать себя свободной. А теперь ей казалось, что новый дом как-то пухнет, надувается и поглощает ее.

– Но тебе не надо беспокоиться обо всем этом, – сказала Ханна. – Я была бы рада присматривать за этими людьми вместо тебя; в этом я неплохо разбираюсь. А ты ведь будешь так занята своей новой деятельностью; и наверное, не захочешь беспокоиться, все ли сделано по дому, вовремя ли, и так ли, как тебе было нужно. Я буду просто счастлива заняться этим.

А теперь Ханна, казалось, начала увеличиваться, стремясь сжать в своих объятиях весь новый дом, и жизнь Клер. Но, видимо, она знает, что делать, а Клер нет. А чтобы выучиться, потребуется время. А ты ведь будешь так занята своей новой деятельностью. Какой деятельностью? – подумала Клер. Чем я собираюсь заняться, когда мы устроимся в доме, теперь когда на работу мне ходить не нужно?

Ну, ведь я подумывала о круизе. Это уже кое-что для начала.

– Спасибо, Ханна, – сказала она. – Я буду тебе очень благодарна, если ты возьмешь все это на себя.

Она нашла телефонный справочник в одной из коробок и открыла его на разделе туристических агентов. Никогда ей не приходилось пользоваться услугами таких агентств, и поэтому она выбрала то, у которого было больше всего рекламы, и, все еще сидя на полу, набрала номер.

– Меня интересуют круизы, – сказала она. – И я читала когда-то недавно об одном на Аляску.

– У нас их много, и все они великолепны, – сказала агент. – И очень популярны. Я как раз сейчас закончила планирование одного маршрута для владельца Лабораторий Эйгера – знаете, в Норуолке? – и его сына. И еще одна пара из этих же краев; у нас впечатляющая группа людей, готовых отправиться в круиз на Аляску.

– А какой круиз ближе всего? – спросила Клер.

– В конце июня; это не очень далеко, но на него еще есть места: это чуть рановато для больших толп.

– Отлично, – сказала Клер. – Мне это подходит.

– Вы будете одна? – спросила агент.

– С дочерью, – и Клер продиктовала агенту всю информацию о кредитном счете и их новый адрес, чтобы и брошюры и билеты послали туда. Когда она повесила трубку, то на ее лице была улыбка. Другое приключение. Она подняла глаза и увидела, что Ханна смотрит на нее.

– Я всегда хотела это сделать, – сказала она. – Не знаю, почему; кажется, что это нечто другое. Отличное от всего.

– Круиз может быть чудесным, – сказала Ханна. – Я думаю, очень хорошо, что ты собралась. Может быть, я допакую книги?

– Спасибо, – Клер прислонилась к стене и глядя, как Ханна укладывает книги, стала размышлять о путешествии, с впечатляющей группой людей, и о самолете, на котором они с Эммой полетят в Ванкувер. Ни одна из них еще не летала. Новая жизнь, подумала она. Все, все было внове.

И затем, наконец, они переехали. Все грузовики с мебелью и коврами из дюжины мест в Нью-Йорке и Коннектикуте съехались в одно утро около их дома; фургон привез их одежду, книги, и чертежные приспособления Клер; сама она вела белый «мерседес», а Эмма, с Ханной на соседнем сиденье, следовала за ней на красном, вверх по длинному пологому подъему, который вел к их сияющему дому, строгому и безопасному в дубовом и платановом лесу.

Они ходили из комнаты в комнату, указывая, куда ставить мебель и класть ковры.