Текст книги "Золотой мираж"

– Именно, – сказала Лоррэн. – Мы были ужасно невоспитанны. Клер, извините; вы застали нас не в лучшей форме. Я думаю мы все становимся немного склочными, когда путешествуем; может быть, это из-за воды. Вы увидите разницу, когда мы вернемся домой, и мы станем близки.

– Близки? – Ина снова поглядела на Клер. – Я не помню, чтобы встречала вас раньше.

– Мы не были на одних и тех же вечеринках, – сказала Клер.

– Но ты наверняка читала о ней, если ты вообще открываешь газеты, – сказала Лоррэн. – Клер выиграла недавно в лотерею – она знаменитость.

– Лотерея, – произнесла Ина, как будто это было иностранное слово. – Лотерея. Как мило. Значит, у вас теперь небольшая куча денег – это для вас здорово.

– Я слышал об этом, – заявил Зек. – Было много шума по телевизору и в газетах, и тому подобное. Извините, Клер, я как-то не сообразил. Но там было немало, это я помню – речь шла о «лимонах».

– Ого, – сказала Ина. И все замолчали.

– Ну, и сколько же там было? Молчание продолжалось.

– Разве это не то же самое, что расспрашивать кого-то о его зарплате? – спросил Оззи!

– Это едва ли такая уж частная информация, если все было в газетах и по телевизору, – уперлась Ина.

– Но мне не хотелось бы об этом говорить, – сказала Клер.

– Ну я – то знаю, сколько там было, потому что помню по газетам, – сказала Лоррэн, – но я не выдам. Давайте просто скажем, что сумма была больше, чем стоимость фунта икры и меньше государственного долга.

– Да ведь это часть истории, разве нет? – сказала Ина. – Не только выигрыш, но и сколько вы выиграли. Я правда хочу узнать, сколько вы выиграли.

– Но Клер не хочет говорить об этом, – сказал Квентин спокойно.

Снова воцарилось молчание.

– Да, но как это волнующе для вас, – сказала Ина Клер, перегибаясь, чтобы говорить через Квентина. – Вы уже поразвлекались в магазинах? – Она скользнула взглядом по белому костюму Клер. – Ну конечно – да. Это от Симоны, так? Я иногда приезжаю из Нью-Йорка туда; такая милая у нее коллекция. – Она украдкой взглянула на Квентина, чтобы проверить, восстановила ли она себя в его глазах. – А потом вы отправились на Аляску. Разве здесь не изумительно? Так отличается от Европы и Африки.

– Ну с этим не поспоришь, – заявил Зек.

– А вам разве не нравится? – спросила Лоррэн.

– Айсбергов несколько многовато. – сказала Ина, – и лесов. И ни единого «Бедфорда». Ох, черт, извините, – она сняла руку с плеча Квентина. – Вы правы: я просто не в духе. Я думаю, это от высоты.

– Мы на уровне моря, – сказал Зек.

– Мы просто провели одну из наших битв. – Ина поглядела на остальных. – Но вы же знали, не так ли? Я была слегка ранена. – Она поглядела на Клер. – Во всяком случае, поздравляю. И извините за то, что, вы думаете, было невоспитанностью. Я просто была любопытна, и почему бы вам не гордиться тем, что вы выиграли лотерею? Я бы гордилась. Я бы все рассказывала. Так что мы предлагаем тост. За Клер.

– За Клер, – сказал Оззи. Они все подняли бокалы.

– Спасибо, – сказала Клер. Ей было неловко. Это была такая встреча, которую она с радостью провела бы с Джиной и несколькими другими друзьями в Дэнбери, но не с чужаками, взбудораженными собственными взаимоотношениями и, по большому счету, совершенно не интересующимися ею.

– И если вам нужен совет по вкладам, – сказала Ина, – вы можете спросить Зека: он действительно в этом разбирается.

– Полегче, Ина, – сказал Зек. – Это ужин, и круиз. Но я и вправду скромно предлагаю вам свои услуги и советы, и помощь, Клер. – Он протянул ей визитку. – Я живу в Нью-Йорке, и еще у меня своя контора в Норуолке. Звоните в любое время. А в правом углу мой домашний телефон.

– Это ужин, и круиз, – проворчал Оззи. – Ну же, Зек, ты же не станешь заниматься здесь делами, Бога ради…

– Я просто знакомлюсь, – сказал Зек.

– Не совсем, – сказала Лоррэн. – Мы только и делали, что говорили о себе и о людях, которых Клер даже не знает.

– О ком это? – спросил Зек.

– А, ты о Долли и Эрле. Да, но теперь она не захочет с ними знакомиться.

– Я, честно говоря, не понимаю, зачем вы ходите на их вечеринки, – сказала Клер.

– Будь я проклят, если понимаю сам, – сказал Оззи. – Лучше спросить моего секретаря по общению.

Лоррэн пожала плечами:

– Люди просто приходят. Для чего же вечеринки, как не ходить на них, вот что я всегда говорю. И, кажется, даже не важно, нравится тебе кто-то или нет; ты пойдешь к ним и пригласишь их к себе – все равно. Вы знаете, на что это похоже – как в бильярде-автомате, где шарик катается по лабиринту, но никогда из него не выберется – все катается и катается. Так вот это мы: мы не знаем, где выход.

– Умно, – заметил Оззи с удивлением. – Лабиринт. Обычно ты таких вещей не говоришь.

– Это, должно быть, Клер, – сказала Лоррэн. – Из-за нее я начинаю думать о чем-то новом.

Клер подняла глаза и встретилась со взглядом Квентина. Это были его друзья, и она видела, что они его занимали, но еще заметила мерцание скуки в его глазах, и подумала, а не специально ли он окружает себя людьми, которых считает ниже себя, людьми, которые его считают выше. Счастливая маленькая свита: своих желаний у нас нет – мы подбираем за ним. Безусловно, сегодня он главенствовал за столом; он едва сказал несколько слов, но остальные всегда помнили о нем и часто говорили для него, даже если кто-то другой задал вопрос. Было нечто в его спокойствии – наблюдающем, защищенном, неумолимом – что всем давало знать о его силе, и Клер видела, что многие подчинились ей, хотя некоторые продолжают упорствовать в сопротивлении. Как и страна, мимо которой они проплывали, Квентин Эйгер был человеком преувеличений, не признающим ничего бледного и незаметного. И когда он поворачивался к ней, чтобы послушать, что она скажет, или понаблюдать ее с одобрением или восхищением, она чувствовала, как откликается на это внимание, садится прямее, гордится, что так его впечатляла, и еще она ощущала, что становится кем-то другим, кем-то, кого она еще не до конца поняла.

Позже, когда все отправились смотреть фильм, они вдвоем вышли на палубу, и он спросил ее, что она думает о его друзьях. Они стояли у самых перил в затянувшихся, но уже исчезающих сумерках, и бледный свет падал на палубу и узкую полосу воды, по которой двигался их корабль. Клер обернула вокруг себя черно-серебристую кашемировую шаль, и Квентин глядел на неё пристально, пока она рассматривала дремучие леса, которые вдруг иногда раздвигались, чтобы показать быстрый проблеск водопада или маленькие деревушки, чьи домики сбились в кучку на островках или вокруг заливов. Ветер дул постоянно, и птицы безмолвно проваливались во все темнеющие сумерки; на палубе осталось совсем немного пассажиров, и Клер была так счастлива оттого, что Квентин захотел быть с ней одной.

– Мне понравились Лоррэн и Оззи, как вы и думали, – сказала она. – И я не в восторге от Ины и Зека, точно, как вы и ожидали.

Он поглядел на нее изумленно:

– Откуда вы знаете, чего я ожидал?

– Я поняла это по тому, как вы их представляли, как смотрели на них, когда они говорили, и как вы прощались с ними после ужина.

– Вы словно читаете мои мысли. Клер покачала головой:

– Вы выдали много меньше, чем большинство людей выдает себя – я думаю, вы очень осторожны. Но я не была бы хорошим дизайнером, не будь я хорошим наблюдателем. Думаю, я потеряла бы свое мастерство, если бы не смогла увидеть что-нибудь настолько простое, как ваше отношение к друзьям.

Он чуть улыбнулся:

– Почему бы вам не расслабиться и прекратить быть хорошим наблюдателем?

– А зачем?

– Может быть, так смогли бы расслабиться и остальные. – Он все еще улыбался, но Клер увидела, что он серьезен. – А что вам не понравилось в Ине и Зеке?

– Они слишком серьезно принимают себя и недостаточно серьезно – других.

– А вы принимаете людей серьезно? Она поглядела на него удивленно.

– Надеюсь, да. Я люблю людей, и обычно верю тому, что они говорят, и меня не забавляют ни они сами, ни их видение мира.

– Но у вас ведь не много друзей.

– Сложно сказать. У меня есть один очень близкий друг и несколько друзей, с которыми я иногда вижусь. Я и Эмма спокойные люди – нам не нужна толпа.

– А ваш муж? Он был такой же? Клер вздохнула:

– Почему все спрашивают меня о муже? Разве не достаточно того, что я теперь не замужем?

Он улыбнулся:

– Видимо, нет. Многим нужна вся история, а вам?

– Только то, что другие хотят рассказать: я не выспрашиваю.

Клер оторвала от него взгляд и посмотрела на тени на берегу. Было чуть больше одиннадцати, и сумерки, наконец, вылились в темноту. Месяц едва касался верхушек деревьев, его серп становился тем ярче, чем гуще делалась ночь. Она вспомнила о предыдущей ночи, как она верила, что Квентин был совершенно искренен, говоря о своих женитьбах и о Бриксе. Но, конечно, он не был так уж откровенен; она видела его сегодня, замкнутого, наблюдающего, и теперь вообще сомневалась, бывает ли он хоть с кем-нибудь честным. Но она все еще чувствовала, что должна ответить.

– Мой муж любил, когда вокруг много людей, и все время. Ему нравилось верить, что нечто еще более волнующее может всегда случиться в следующее мгновение.

– И случалось?

– Думаю, да. – Она помолчала. – Он следовал за этим, что бы оно ни было, и больше я его не видела.

Квентин взял ее руки и сжал в своих:

– Вам было тяжело это сказать. – Клер молчала. – Он не поддерживал связь? Он просто…

– Он просто больше не появлялся.

– И не оставил вам денег. И не присылал.

– Нет.

– И не пытался увидеть дочь?

– Я не думаю, что он даже о ней помнил. Когда он ушел, она еще не была личностью.

– Он ушел до ее рождения? – Да.

– А сколько вам тогда было?

– Семнадцать. Почти восемнадцать.

– Вы были в школе?

– Только поступила в колледж, но мне пришлось его бросить и устроиться на работу, когда он ушел. Мы поженились на следующий день после окончания школы. И он ушел, когда я была на четвертом месяце.

– Он ушел, потому что вы были беременны? Она чуть покачала головой:

– Я уверена, что он не хотел быть отцом, но, думаю, он просто не мог оставаться долго с одной женщиной, и появление ребенка просто дало ему понять, что это и есть основа брака. Мои друзья предупреждали меня о нем, но я не верила и потом я думала, что смогу его изменить. Конечно, я ошибалась; нелегко кого-то изменить, и одной любви для этого недостаточно.

Квентин положил руку ей на талию и поцеловал. Это был странный поцелуй, без страсти или волнения. Холодный, как рукопожатие, подумала Клер; или проверка температуры воды.

– Вы очень милая и очень мудрая, – сказал он, – его губы были рядом с ее, и Клер отклонилась. Она была смущена и смутно разочарована, как будто они сделали неверный поворот на пути, которым она наслаждалась.

– Спокойной, ночи, – сказала она, и не придумав ничего другого, что можно было сказать, развернулась и пошла прочь, через дверь в комнату для коктейлей, а потом вверх по лестнице на свою палубу, к каюте. Перед глазами у нее стояло лицо Квентина, ставшее, когда она ушла, задумчивым, но также и забавляющимся, как когда он наблюдал за своими друзьями. Может быть, он думает, что я тоже ниже его, как остальные?

– Это не был приятный вечер? – спросила Ханна на следующее утро. Они с Клер медленно спускались по Крик-стрит в Кетчикане, ожидая Эмму, которая на что-то загляделась в магазине. Когда-то, в самом начале века, улица была магистралью города, а теперь домишки, рассевшиеся на насестах по берегам реки, превратились в магазинчики, лавки, торгующие местными ремесленными диковинками, и художественные галереи. Город возник на самом краю гористого острова, климат которого был столь дождливым, что леса приобрели изумрудный цвет. Но сегодня светило солнце, и пассажиры сразу с двух кораблей заполнили улицы. Клер и Ханна уже посетили парки тотемов, когда Эмма еще спала, и теперь, бродя по городу, Клер решила залезть на Оленью Гору.

– Она триста футов высоты, и тропа растягивается на три мили, – сказала Ханна ласково. – Я вычитала это прошлым вечером. Если хочешь – иди, а я отыщу чайную и подожду. Ты ищешь себе что-то напряженное, чтобы забыть ощущения этой ночи? Вечер был неприятный?

– Очень странный. Мне многое не понравилось, но не могу прекратить о нем думать. – Она подождала, не скажет ли Ханна чего-нибудь, но та молчала, и, наконец, Клер добавила: – И о Квентине. О нем я тоже не могу прекратить думать.

– А почему бы и нет?

– Потому что он из тех людей, что любят производить впечатление, и нравиться; они чувствуют, что все в порядке, только когда им это удалось.

– А ты ему нравишься?

– Думаю – да. Он, по крайней мере, убедил, меня в этом.

– И что теперь?

– Не знаю. – Клер остановилась. – С ним я чувствую себя такой… молодой. Несмышленой. Как будто это мое первое свидание. Я через это все прошла; много раз была с мужчинами и у меня были романы, и я должна была привыкнуть к этому, по крайней мере, знать, что я делаю. Но нет, с Квентином нет, и мне это не нравится и это очень возбуждает, одновременно. Он пугливый, по-своему, по-особому: я не могу сказать, когда он говорит что-то честно, и не знаю, что он думает обо мне и что от меня ожидает. Кажется, он пользуется своей силой над людьми, чтобы держать их на расстоянии, и поэтому, может быть, я так никогда его и не пойму. Да и какая разница? Я дала такой хороший совет Эмме, нужно и самой ему следовать. Это безумие: я путешествую в первый раз, в первый раз я дальше, чем на пять миль от Коннектикута, и все, о чем я думаю – это мужчина, встреченный два дня назад.

– А что в этом плохого? – спросила Ханна осторожно.

– Я уже говорила тебе. Все в моей жизни изменилось и я должна уделять внимание всему новому, что со мной происходит, всему тому, что я могу сделать.

– Ну, не знаю. Раньше я думала о мужчинах все время; мне казалось, что они и интересней, и забавней, и важней, чем работа в школе и все другие мои занятия и мои подруги, все вместе.

Заинтригованная, Клер спросила:

– Когда это ты думала о мужчинах все время?

– Когда была молодой и несмышленой. Потому что я ошибалась, конечно, что и выяснилось довольно скоро; говоря по совести, женщины гораздо интереснее и важнее для нашей жизни, чем мужчины, и гораздо надежней. Но это не значит, что нам не стоит думать о мужчинах, даже когда мы странствуем по новым местам. Просто надо все держать в равновесии, и тогда тебе будет хорошо.

– Сложно удержать все в равновесии. – Клер остановилась и недовольно взмахнула рукой. – Вот это и есть то, о чем я говорила, что я казалась себе молодой. Я волнуюсь, сможет ли сохранить равновесие Эмма, а сама веду себя, как ее ровесница.

– Ну, может быть, тебе и следует чувствовать себя моложе. Может быть, ты не добрала этого чувства, когда ушел твой муж, и тебе пришлось стать для Эммы и матерью и отцом, и кормильцем, и всем прочим, в семнадцать-то лет. А сейчас ты должна как раз и прислушаться к тому, какой ты себя ощущаешь и что ты собираешься с собой сделать при всех этих переменах в жизни. Тебе очень сильно повезло, откуда ты знаешь, станет ли тебе лучше или хуже от этих денег? Может быть, случится очень много чего хорошего, но может быть, и плохого тоже. Дай себе немного времени, Клер: ты разберешься во всем, когда это произойдет.

– Что-то дурное? – повторила Клер.

– Ну, и так может быть.

– Никогда об этом не думала. Все было так замечательно. Ничто со мной не происходило. И что теперь делать с Квентином?

– Вероятно, ничего. Как я могу знать. Ну, а теперь, расскажи мне о людях на улице.

Клер сначала засомневалась, но потом решилась. Она оглянулась, чтобы убедиться, что Эмма все еще на виду, а затем они снова побрели. Она поглядела на женские имена спереди каждого дома – маленькие таблички, которые удостоверяли и рекламировали каждый из них. Прямо перед ними был «Дом Долли», вероятно, самой знаменитой из всех здешних дам. Клер слегка улыбнулась.

– Они как раз говорили о какой-то Долли вчера. Они ее не любят, но ходят на все ее вечеринки, и она, я думаю, ходит к ним. Ну, мне понравились Лоррэн и Оззи; они, наверное, с любым сойдутся. Он адвокат, а она говорит, что знаток дружбы и путешествий. Думаю, ей хотелось бы делать что-нибудь в жизни, но она только не знает, что. Они не несчастны, и поэтому не пытаются сделать других несчастными, распространяя вокруг себя уныние; и, кажется, они не так уж жадны или нуждаются, поэтому не накидываются на всякого, у кого больше, чем у них. Ина и Зек много ссорятся и я не знаю, значит ли это, что они друг друга терпеть не могут или они просто настолько встревожены какими-то другими вещами, что не могут быть довольны друг другом.

– Встревожены чем? – спросила Ханна.

– Думаю, тем, как бы удержаться на своем месте в обществе. Они все, кажется, очень об этом беспокоятся, поэтому не пропускают вечеринок и тому подобное. Да, и я думаю, что Ина хочет переспать с Квентином.

– И ей это удастся?

– Сомневаюсь.

– Почему? Она ему так не нравится?

– Я не думаю, что он вообще как-то ею интересуется.

– Но он пригласил ее на ужин.

– Может быть, из-за Зека. У него инвестиционная компания, и он может заняться деньгами Квентина. Это, может быть, еще одно, о чем он так волновался – сохранить Квентина как клиента. Он попытался и в мои дела влезть, что было весьма странно, посреди ужина. – Что ж, люди пытаются получить твои деньги с тех пор, как ты выиграла лотерею.

– Но он выбрал неудачное время. На самом деле, весь ужин был странный: никто из них по-настоящему не любит других, но все четверо хотят быть поближе к Квентину. Как щенки, которые давятся за место у брюха собаки. – Она помолчала и прибавила тихо: – Я не хочу быть одним из щенков.

– Не замечаю, чтобы ты становилась, – сказала Ханна проворно. – Ты слишком умна. И, кроме того, женщина, которая занялась переделыванием своей жизни, никогда не вытягивает шею, ища кого-нибудь, кто наденет на нее поводок.

– Хорошо сказано, – улыбнулась Клер.

– Значит, ты не в восторге от его друзей.

– Никого из них себе в друзья я бы не выбрала, если ты об этом спрашиваешь. Ну, может быть, Лоррэн. Но я не могу себе представить, как можно с ними проводить много времени вместе.

– А Квентин? Ты с ним еще увидишься?

– Этого сложно избежать: корабль ведь маленький, ты понимаешь, не то что те, на которых умещается тысяча людей.

. – Я не это имела в виду.

– Понимаю. Да, думаю, увижусь. Кажется, мне этого хочется. Мне нравится быть с ним и я снова хотела бы это испытать, я думаю так. Если он захочет, конечно. А может и не захочет. – Она улыбнулась Ханне.

С тобой хорошо болтать. Я сказала им вчера, что ты моя добрая фея.

– Боже правый, как же я дожила до такого? Что же я сделала?

– Только то, что ты и делаешь – мне очень нравится, когда ты рядом.

– Ну, мне тоже нравится быть с тобой, спасибо. Ну, а почему ты не идешь на свою гору? Я прогуляюсь с Эммой.

– Правда? – Клер повернулась, чтобы отыскать дочь. – Черт, – вздохнула она. – Вот сейчас, что мне делать?

Ханна тоже повернулась. Брикс и Эмма стояли посреди узкого тротуара, поглощенные беседой, забывшие об окружавшей их толпе.

– А они красивая пара, – сказала Ханна. – Оба такие высокие, и оба так прекрасны. Да, у них впереди вся молодость и радость! Вот как я всегда хотела выглядеть, но мне никогда не удавалось.

– Да, но что мне с ними делать? – проворчала Клер.

– Прямо сейчас – ничего, разве не так? Я даже представить себе не могу, как бы мы стали тащить Эмму за руку по Кетчикану, или даже принялись ее распекать в центре города. Да и зачем это тебе? Что такого плохого в нем?

– Не знаю, – сказала Клер медленно. – Я просто ему не доверяю.

– Оттого, что не можешь понять его отца? Клер смущенно усмехнулась:

– Это звучит нелепо. Я не знаю. Хотела бы, но не знаю.

– Будет тяжеловато держать их порознь, ты знаешь, насколько я могу видеть, они единственные молодые люди на корабле, и это их толкает друг к другу.

Клер кивнула:

– И к тому же, все это лишь на неделю.

Ханна прищурилась от солнца, наблюдая, как Брикс обнял Эмму рукой.

– И мы ведь доверяем Эмме.

– Это просто потому, что она не встречала раньше никого, похожего на него, – сказала Клер, а затем подумала, что и она никогда раньше не встречала никого, похожего на Квентина. Может быть, поэтому она ощущает себя такой неопытной. Я совсем не такая простушка, как подумали все эти за ужином; думаю, что на самом деле я поумнее их, я просто не болтлива, а это совсем другое.

– Ты уверена насчет того, что видела вчера вечером? – спросила она у Ханны.

– Я уже тебе говорила, да – они пошли смотреть фильм в зале на верхней палубе, и просидели там до тех пор, пока Эмма не отправилась спать. Они вели себя как хорошие дети – я бы не волновалась за них.

– Они не дети, и ты понимаешь это.

Ханна поглядела на них, сквозь движущуюся толпу.

– Я думаю о них, как о своих детях.

– Своих детях? У тебя был не один ребенок?

– Нет, только один.

– И ты собиралась нам рассказать о ней.

– И расскажу; еще куча времени. Ну, а теперь почему бы мне не пройтись с Эммой и Бриксом? Они могут составить мне компанию. А ты, если собираешься лезть на гору, то пора начать: корабль уходит в четыре.

– Ты поглядишь за ней? Спасибо. – Клер нагнулась и поцеловала Ханну в щеку, а потом быстро направилась к тропе на Оленью Гору, в то время как Ханна пробралась сквозь толпу к Эмме.

– Твоя мать полезла на Гору, так что я побуду с тобой немного, – сказала она весело, делая вид, что не замечает уныния в глазах: Эммы и Брикса. – Да, Брикс, Эмма сегодня на ужине будет с нами – безусловно, если захочешь, можешь присоединиться. Будет лекция о Ледниковом Заливе, и туда мы тоже пойдем. Нам надо так много всего узнать и увидеть: кто знает, вернемся ли мы когда-нибудь сюда еще раз?

– Миссис Годдар, – начал Брикс.

– Мисс, – поправила Ханна ласково. Он удивился:

– Эмма сказала, что у вас была дочь. Которая умерла?

– Да. Но я не была замужем. Я думала, что и это Эмма тоже сказала.

– Неважно, – заявил Брикс. – Послушайте, мисс Годдар, Эмма и я вправду хотим побыть одни. Только, что я сказал ей, что люблю ее, и это касается только нас.

Ханна оказалась загнанной в угол. Лишь немногим людям удавалось остановить ее, когда она решала что-либо сделать, но Брикс не оставил ей ничего, за что можно было бы уцепиться.

– Увидимся позже, – сказала Эмма. – Тогда и поговорим.

Может быть, в ее голосе и была малая доля извинения, но она заглушилась ликованием. Глаза у нее сияли. Брикс был рядом, он любил ее, и она не собиралась волноваться о чувствах старухи, которую так отпихнули в сторону.

– Чуть позже я зайду к тебе, – сказала Ханна все еще весело. – Твоя мама тоже захочет с тобой поговорить, ты же понимаешь?

– Понимаю, – Эмма поглядела на Брикса и он, обняв ее рукой за плечи, повернулся вместе с ней, и они пошли. Ханна поглядела им вслед: высокие, уверенные в себе, прекрасные. Какой ловкий юноша, подумала она. Кто бы мог подумать. И такой же, вероятно, его отец. Каникулы получаются непростые. Как удачно, что я здесь, и могу за всем приглядеть.