Текст книги "Глобальный хаос. Возвращение России и кризис Запада. Прощай, Россия!"

Кто такой Путин

Читатели книги «Прощай, Россия» заметят, может быть, с удивлением, что там нет никаких следов присутствия Владимира Владимировича Путина. Тогда я описал то, что видел, не заботясь ни о какой дипломатии. Книга была опубликована в Италии и в России в 1996 году. Она шла против общепринятой на Западе интерпретации событий, поэтому в Италии её издание прошло совершенно незамеченным. По этой же причине книгу «Прощай, Россия» (этим названием я хотел сказать, что Россия говорит «прощай» самой себе, а не сам попрощаться с ней) много читали в России, и она внушала огромное сочувствие, но и сильнейшую враждебность. Последнее – и со стороны левых, и со стороны правых, но больше всего – в российских «демократических» кругах, уже захваченных идеей, что единственное, что требуется, – это сделать Россию, любой ценой и любыми средствами, частью – не важно, насколько зависимой – рейгановской «Империи Добра». Читателям из политической элиты моя книга не могла доставить радости. И, конечно, она была написана совсем не для того, чтобы доставить им радость. Но остаётся объяснить, почему в моей тогдашней книге ни разу не упомянут Путин.

Это не было рассеянностью. Когда я её писал, Путин был ещё «никем». Ни я, никто другой не мог предвидеть его прихода к власти. И в самом деле, это был сюрприз для всех. Как я объясню немного позже, олигархи той эпохи предпочли его именно потому, что он был «никем». Они не хотели, чтобы у них под ногами путался кто-нибудь, кто мог бы, раньше или позже, стать препятствием. Это была их самая большая ошибка. И, вероятно, именно умение Путина оставаться в стороне от сутолоки тех лет обеспечило ему приход к власти. Это был сюрприз и для западных советчиков, которые «руководили» колонизацией России десять лет при Борисе Ельцине. В 2000-м, когда Путин вышел на арену, став президентом России, мейнстрим планеты Земля в спешке произвёл и упаковал версию, которая до сих пор господствует над умами «человейника»2020
  Слово, изобретённое Александром Зиновьевым для обозначения общества, в котором индивидуум лишён своей индивидуальности и воспитан пропагандой западного образа жизни. – прим. авт.


[Закрыть], над сознанием западного человека с улицы. Версия следующая: КГБ (слово загадочное и угрожающее, обозначающее необходимую принадлежность Империи Зла) привёл к власти в новой России ни более ни менее как своего главу. Отсюда следуют неизбежные выводы, подразумеваемые многовековыми канонами русофобии: Россия всегда равна самой себе – авторитарное, полицейское, репрессивное, одним словом, не демократическое государство. Даже капитализм, которому удалось разрушить Советский Союз, не смог (и ничто никогда не сможет преодолеть того реакционного окостенения, которое сковывает тело страны, всегда, с тех пор, как она существует) модернизировать Россию.

Замечательно, однако, то, что эта версия появления у власти Владимира Путина завладела почти полностью и умами политико-дипломатическо-предпринимательских элит, руководящих групп, государственных учреждений Запада в его совокупности. Т.к. это версия по существу ошибочная, по меньшей мере неполная и слишком поспешная, связанная с непреодолимыми предрассудками, неудивительно, что Запад, руководствуясь ею, совершал серьёзные ошибки в оценке как настоящего положения России, так и её высшего руководства. Однако, один раз определив таким образом, довольно смехотворным, генетический код России, можно было и спокойно продолжать и дальше поступать с ней так же, как Запад всегда с ней обращался: как можно осторожнее, не слишком к ней приближаясь, помня о неизлечимом отличии русских от нас, западных граждан. Капиталистическая – да, но всё-таки дикая, западные мерки к ней и к её капитализму неприложимы. Западные люди цитируют, не понимая её значения, фразу Александра Зиновьева: «У России не больше шансов стать Западом, чем у мухи стать слоном на том основании, что и у неё есть хобот».

Конечно, Россия между тем была колонизирована после того, как её завоевали «изнутри», и поэтому её можно было использовать как почти неисчерпаемый источник ресурсов и как рынок потребления, тоже почти неисчерпаемый после шестидесяти лет воздержания. Проще говоря: страна дикая, но это полезная дикость. Новый лидер был «главой КГБ», но имелись все возможности его приручить достаточно, чтобы затем поддерживать без лишнего напряжения сил. Когда совершилось это событие, а именно 8-го августа 1999-го (день вступления Путина в должность главы российского правительства, который как раз совпал с днём уничтожения Шамиля Басаева в дагестанском городе Хасавюрт), я спросил себя – как всегда делал при предыдущих сменах власти в России, которых был свидетелем, – что означает происходящее и куда оно поведёт. Будь ещё жив Борис Березовский, можно было бы спросить его. В самом деле, рассказывают, что именно Березовский предложил в июне-июле 1999 года группе олигархов, собравшейся на подмосковной даче, сделать Путина кандидатом в президенты России.

Что до меня, я мало знал о Владимире Путине, но достаточно знал о СМИ западного мейнстрима, чтобы понять, что их описание прихода Путина к власти не соответствует действительности. Он был не главой КГБ, а функционером среднего уровня, исполнявшим довольно скромные обязанности в иностранном посольстве. В последние годы он действительно возглавлял ФСБ, но его восхождение на эту должность началось уже в капиталистической России – это был последовательный ряд ступеней – должностей в городской администрации Санкт-Петербурга.

Одно (и только одно) в этом описании прихода Путина к власти верно: речь идёт о человеке, сформировавшемся культурно и политически и начавшем свою карьеру внутри КГБ – этой несущей колонны советской системы. КГБ отбирал лучшие кадры – самые компетентные, наиболее лишённые предрассудков (во всех смыслах этого слова). Они были приучены к повиновению – и повиновению беспрекословному – но с некоторой долей свободы в пределах этого повиновения, какой в советской системе не пользовались никакие другие группы людей. Это важные данные, т.к. они, с моей точки зрения, позволяют понять, помимо прочего, как разрушался Советский Союз. Организм советской «системы» функционировал, опираясь на каркас, скелет, который его поддерживал. Этим скелетом была структура Коммунистической партии. Внезапно оставшись без этой опоры, как человеческое тело без своего скелета, советское государство ослабело и погибло. Но «система» создала и другие структуры, очень прочные, которые тоже оказались способны служить несущими конструкциями, по крайней мере, отчасти. Одной из этих структур, самой важной, был КГБ. Случилось так, что его часть слилась с коррумпированной властью олигархов, иностранных финансов и ельцинской «компрадорской» верхушки. Но другая его часть, и не малая, сохраняла определённый уровень дисциплины и некоторую «идеологическую» опору, некоторые убеждения. Эти убеждения у многих больше не были коммунистическими, а, т.к. других источников не было, незаметно питались тем содержанием, которое давали национальная традиция, православная вера и история великой мировой державы.

Нет никакого сомнения, что опыт службы в КГБ был важен для формирования личности Путина. Он был частичкой советской системы. Когда идеология партии, бывшая во многих смыслах только обложкой, перестала существовать, осталась структура, обучавшая и формировавшая кадры. Если бы Советский Союз не рухнул, Путин, по всей вероятности, остался бы «кадром» в этой структуре, более сильной, чем он и чем кто бы то ни было другой. Опираясь на эти отправные гипотезы, в годы после окончания моей работы корреспондентом в Москве я проследил, насколько было для меня возможно, этапы восхождения Путина к власти после его возвращения на родину. И мне стало ясно, что ключи к этим событиям следует искать именно в Санкт-Петербурге, и именно в городской администрации, где Путин работал возле Собчака. Здесь не место углубляться в детали, которых я не изучал подробно и которые мало имеют отношения к этому нашему размышлению. Тогда я мог только сделать вывод (и сейчас придерживаюсь того же мнения), что для характеристики личности, достоинств и недостатков Владимира Путина нужно учитывать и его прошлое в КГБ, и его политический опыт в новой России – действительно одичавшей и находившейся в глубоком общественном упадке – опыт незаконной приватизации государственной собственности, насильственного и мошеннического накопления капитала и его сосредоточения в немногих руках – в руках людей, неспособных управлять.

Страна в шоковом состоянии

Путин оказался у власти в стране, глубоко расколотой, находившейся в шоковом, шизофреническом состоянии, лишённой какого бы то ни было понятия о своём месте в мире, не имеющей никакой национальной элиты, достойной этого имени. «Коммунистическая» элита была изгнана, новая представляла собой «компрадорскую» касту выскочек, ещё недавно никому не известных, внезапно ставших миллиардерами, осчастливленных судьбой. Замечу здесь, кстати, что работа «Прощай, Россия», написанная иностранцем, хотя участвовавшим в событиях и нисколько не враждебным русским, оставалась в течение долгих лет единственной попыткой рассказать о разрушительном переходе к капитализму, который произошёл без какого бы то ни было демократического участия широких масс. Похоже было, что российская интеллигенция отказалась держать серьёзнейший экзамен на ответственность, промолчав перед лицом катастрофы. В сущности, многие из них во время этой катастрофы удачно «открыли Америку». Это и было то, о чём они мечтали. Перефразируя Чаадаева, я бы сказал, что, «если они оказались так послушны голосу государя, звавшего их к новой жизни, то это, очевидно, потому, что в их прошлом не было ничего, что могло бы оправдать сопротивление». Под государем я подразумеваю не Ельцина, а Америку. Но их молчание – мне это казалось очевидным – было знаком угрызений совести. Состоятельные люди, уже принадлежавшие к международным «сливкам общества», посетители «бутиков» в Милане, Лондоне, Париже, Нью-Йорке, Токио, они не могли не понять, хотя бы каким-то уголком своего сознания, что принесли русский народ в жертву в обмен на тридцать сребреников, которые быстро нашли себе применение.

Я наблюдал за действиями нового лидера России без особенных надежд. Он был родом из прозападной интеллигенции – он был её произведением, хотя и не был её частью, – сыгравшей решающую роль в катастрофе. Мог ли он стать двигателем реванша, двигателем возрождения? Чтобы стать президентом, он должен был принять начальные условия, которые станут препятствием на пути, хотя этот путь – как показали последующие события – можно сказать, и не был его путём. Но в пределах той свободы, какую по рассеянности оставили ему те, кто определил его на должность, – российские олигархи, он начал восстанавливать какую-то «вертикаль власти», создавать другой «скелет» вместо того, которого больше не было. Я наблюдал за этим немного издалека (я уже вернулся в Италию, но не сказал России «прощай»), когда он очень жёстко положил в Чечне конец самоубийственному ельцинскому правилу: «берите столько суверенитета, сколько хотите». Дудаев поймал Ельцина на слове. Путин перевернул страницу, немедленно объяснив всей России, что русским суверенитетом больше разбрасываться не будут.

Единственным добрым знаком – с моей точки зрения журналиста, который изучал своё дело, работая корреспондентом в Москве, – было его наступление на двух олигархов, державших в руках главные телеканалы страны и со своих телевизионных трибун контролировавших действия нового президента, в буквальном смысле купив значительную часть посткоммунистической журналистской элиты. Владимиру Гусинскому и Борису Березовскому пришлось покинуть страну (новые постсоветские порядки не предполагали их физической «ликвидации»), и их телеканалы были переданы без особых церемоний в руки и под контроль политической власти, после того как в течение десяти критических лет служили рупорами «американского образа жизни» в России.

Было, однако, одно событие в эти первые годы путинской власти – я уже говорил о нём раньше, но теперь вернусь к нему, т.к. думаю, это был один из главных моментов, изменивших взгляд Путина на мир, – которое немало меня поразило. Это было решение американской администрации Джорджа Буша-младшего выйти в одностороннем порядке из договора по ПРО 1972-го года. Это был 2002 год, прошло 2 года первого президентского срока Путина. Это был, в сущности, конец того переговорного процесса, который начался в Хельсинки, потом прошёл через «Остполитик» Брандта и Шмидта и в последующие годы продвигался с переменным успехом до Рейкьявика с Горбачёвым и Рейганом. Это было, конечно, воплощение в действительность плана неоконов и новой концепции американской национальной безопасности – «доктрины Вулфовица», которая стала причиной и 11-го сентября 2001 года. Она была, разумеется, вызвана необходимостью дать толчок американской экономике, с 2000-го года начавшей проигрывать в борьбе с рецессией. Самым простым способом было изобрести новые масштабные военные стратегические государственные заказы. Но она была также и следствием чего-то, что произошло в Москве. В предшествующее десятилетие – особенно в эпоху Билла Клинтона – Соединённые Штаты открыто перестали заботиться о так называемом «стратегическом паритете». В самом деле, никакого стратегического паритета больше и не было.

Ельцинская Россия разрушила все свои важные военные структуры, прекратила вкладывать деньги в военные исследования. Безразличие и абсолютное спокойствие, с которым Вашингтон относился к вопросам разоружения, любого – в том числе и меня – наводит на мысль, что Борис Николаевич (или кто-то из его окружения) сделал что-то ещё более серьёзное, чем уничтожение оборонной системы бывшей «Империи Зла». Например, благоразумно вручил бывшему врагу коды контроля за советскими стратегическими ядерными ракетами. Этому нет доказательств, и я думаю, что, если бы это было так, эти доказательства были бы спрятаны за семью замками. Но, рассуждая, можно восстановить ход событий. Ельцин боялся возможного возвращения коммунистов к власти; бывший враг по другую сторону океана стал его защитником. Он больше доверял этому чудаку Биллу Клинтону (который приезжал в Москву, чтобы похлопать его по спине в знак поддержки, когда он проиграл первую чеченскую войну), чем генералам и адмиралам бывшей Советской Армии, и тем более – бывшим служащим силовых ведомств, которые не примирились с навязанными разрушениями. Итак, внезапная смена власти в Кремле была бы пресечена немедленной и единодушной реакцией всего Запада: вы только представьте себе! как можно было примириться со свержением «Первого Демократически Избранного Президента России»? Соединённые Штаты были гарантом ельцинской власти, и, значит, их нужно было отблагодарить таким чрезвычайно щедрым подарком.

Но продолжим рассуждать: когда Ельцин сошёл со сцены, кто в Вашингтоне мог бы предъявить счёт за несоблюдение договоров? У Путина в руках был знаменитый «чёрный чемоданчик». И в Вашингтоне заметили, что не все ключи, вручённые им Ельциным, могут теперь открыть или закрыть двери их безопасности. Кто-то сменил замки. Думаю, что именно в тот момент американское доверие к Путину дало первую трещину.

Конечно, не случайно Путин снова обратился к этому моменту, действительно кульминационному, в своём выступлении на заседании Валдайского клуба 25-го октября 2014 года, в самый острый момент политического противостояния с Соединёнными Штатами, в разгар войны на Украине. Войны, которую российский президент определил как «один из примеров… конфликтов, имеющих воздействие на общемировую расстановку сил».

«Новый Путин»

Тогда ли начался «новый Путин»? Я хорошо знаю, что такое определение для многих неприемлемо. Может быть, даже для него самого. Когда речь идёт о человеке несокрушимо прагматичном, никогда не забывающем оценивать соотношение сил, трудно предположить какие-то внезапные изменения в поведении или во взглядах, продиктованные обстоятельствами. Не знаю, читал ли он «Государя» Никколо Макиавелли, но, если нет, значит, он сам заново открыл то, что там сказано. И он этому не учился, это у него, так сказать, в крови.

Я коротко описал выше, с каким багажом Владимир Путин пришёл к власти в России. Перед ним стояла задача огромных масштабов, очевидно, непосильная для «господина Никто». Если даже ему были уже известны правила, которые нужно соблюдать, чтобы остаться у власти, вряд ли он мог быстро научиться их применять в той обстановке, при том соотношении сил, внешних и внутренних, при котором он к власти пришёл. Я думаю, что он «учился постепенно». Поэтому думаю, что Путин в 1999-м году очень отличался от Путина в 2015-м. Главным образом в том, что касается отношений с Западом, и в особенности с Соединёнными Штатами. Не «по его вине». В Вашингтоне кто-то должен был найти время поразмыслить на эту тему. Мне запомнилось интервью, которое он дал на российском телеканале в 2004-м. Я пересматривал его несколько раз и потом опубликовал с моим комментарием на интернет-телеканале «Pandoratv.it». Меня поразило одновременно и содержание его слов, и тон, которым он их произнёс. Бывают моменты, когда преобладают эмоции, и это видно. Но у такого человека, как Путин, эмоции никогда не играют решающей роли. Значит, он сознательно выбрал именно такие резкие слова и такой резкий тон, они были неотъемлемой частью того сообщения, которое он хотел сделать. Но в его словах обнаружились и его, я бы сказал, личные мысли.

«Мы думали, что наши партнёры согласятся дискутировать с нами, учитывая наши интересы, однако я должен сделать вывод, что они намерены только командовать. Мы думали, что они согласны, чтобы мы были для них собеседниками равного с ними уровня, но поняли, что они хотят иметь только вассалов. Этого с Россией сделать нельзя». Шёл – полезно запомнить эту дату – 2004 год. Это была смена курса. Путин нарушал правило подчинения Империи. Сможет ли он выдержать характер, отстоять свою позицию после того, как бросил вызов? Только время может дать ответ на этот вопрос, который остаётся открытым до сих пор, через тринадцать лет. Россия подверглась колонизации; его окружала толпа людей, которые сделали карьеру, пожимая руки американцам, имели виллы в Европе и в Америке, банковские счета по всему Западу. И этот Запад оказывался врагом. Не исключено, что здесь сыграло роль также и личное разочарование. И что он почувствовал необходимость серьёзно пересмотреть свои взгляды в свете происшедшего.

Но создавалось впечатление, и больше чем впечатление, что только некоторые его ближайшие сотрудники могут (и хотят) приступить к такому же «пересмотру».

Поэтому проблемы было две, тесно связанные одна с другой, – внешняя и внутренняя. И некогда было долго готовиться и разрабатывать долговременные планы. 28-го февраля, за три месяца до своей президентской инаугурации, на встрече со своими ближайшими сотрудниками Путин объявил, какие намерен сделать первые шаги. Его слова предназначались тем, кому следует, чтобы каждый запомнил, что ему следует принимать только согласованные и разрешённые меры. «Надо исключить возможность, чтобы кто-нибудь мог войти во власть с намерением использовать её в собственных интересах. Ни одна группа, ни один клан, ни один олигарх не должны быть приближены к региональной и к федеральной власти, они должны быть равноудалены от власти». Те, кто помог ему занять его должность, чтобы заменить ставшего непригодным Ельцина, или те, кто позволил ему занять эту должность, были предупреждены. Формула «равноудалённости» выражала ту форму, которую власть намеревалась себе придать. Но эту программу ещё требовалось воплотить в жизнь, и это предполагало риск. И Путин сознательно принял облик, с которым олигархам нелегко было примириться. В течение десяти лет властью были они. И за ними стояло не только богатство, но и поддержка так называемого «международного сообщества». Новый лидер знал, что будет трудно разговаривать с ними тем твёрдым и определённым языком, который с того момента стал его отличительной особенностью.

«Российское государство заново»

На первой встрече с олигархами (первой из длинного ряда встреч) в июле 2000-го, в Екатерининском зале Кремля, Путин резко сказал: «Не забывайте, что это государство построили вы. Вы сделали это, используя разные структуры, политические и околополитические. Поэтому нечего на зеркало пенять». Он употребил по этому случаю русскую пословицу, из тех, на которые нечего возразить. Но суть была ясна, Путин решил открыть карты: с российским государством дело до сих пор обстояло плохо, нужно всё менять, переделывать в корне; нельзя оставлять государство в руках людей, которые, в сущности, разрушили его, не заботясь о том, чтобы чем-нибудь заменить, но использовали своё влияние, легко доставшиеся деньги и даже применяли силу, не стесняясь никакими предрассудками. Одним словом: вы знаете, кто вы такие и почему вы здесь. Теперь вы должны учесть, что я не таков (или уже не таков), как вы обо мне думали.

В одной фразе заключалось всё. Олигархи, сидевшие вокруг, поняли, что он хотел сказать, и это их испугало. Потом одному из сотрудников президента, оставшемуся анонимным, было поручено популярно объяснить, что за операцию проводит Путин. Он назвал её «смена пелёнок». Он представил олигархов как спелёнутых детей, которым Кремль намерен поменять пелёнки. «Очевидно, – пересказываю коротко, что сказал анонимный посланник, – пелёнки уже мокрые от страха, и дети плачут. Должен ли президент ими заниматься? Конечно, во-первых, нужно, чтобы они перестали плакать, во-вторых, чтобы от них не пахло, и, наконец, нужно научить их в ближайшем будущем пользоваться горшком».

Выражение «смена пелёнок» обошло Россию и весь мир. По другую сторону Атлантического океана и в Европе финансовые круги и корпорации, уже переполненные нелегально вывезенными российскими капиталами, с тревогой ждали, что будет дальше с бывшей империей-дойной-коровой, которую они уже было захватили. Излишне говорить, что такие ожидания произвели на эту публику гнетущее впечатление. Более того, разъярили её. Путин, кроме того, отлично понимал, что не может позволить себе роскошь идти против всех. На той встрече было достигнуто согласие: президент не будет пересматривать итоги приватизации, а олигархи не будут использовать своё богатство, то есть свою власть, чтобы влиять на политические решения страны.

Олигархам был сделан чрезвычайно щедрый подарок. «Do ut des» – «даю, чтобы ты дал», – таков был приказ нового «хозяина», который умел постоять за себя. Этого было достаточно, чтобы убедить почти всех, по крайней мере, на этом этапе, отказаться от всяких попыток упорного сопротивления. Кроме того, новый «хозяин» немедленно и недвусмысленно дал понять, как он намерен действовать, если сопротивление будет слишком настойчивым. 13-го июня того же самого года Владимир Гусинский оказался «посажен» (такое саркастическое выражение употребляется в русском языке) в Бутырскую тюрьму. Протесты олигархов не заставили себя ждать. Путин позволил им высказаться, не обнаруживая особенного смущения. Вопль негодования согласно издали все главные олигархи: Владимир Потанин, Анатолий Чубайс, Рэм Вяхирев, Михаил Ходорковский, Михаил Фридман, Каха Бендукидзе, Алексей Мордашов, Владимир Евтушенков. Гусинский через день вышел из «Бутырок», но его «Медиа-Мост» ему уже не принадлежал. Сам он через месяц очутился, целый и невредимый, за границей, в Израиле, куда заблаговременно перевёл свои немалые капиталы.

Таким образом, после первой встречи 28-го июня 2000 года между Путиным и тем, что позже назвали «профсоюзом олигархов», всё стало ясно почти всем.

«Почти» – потому что было одно исключение, которое постепенно обнаруживалось в последующие два года и окончательно стало явным 20-го февраля 2003-го, в одну из ставших уже почти привычными встреч с олигархами. Этим исключением был Михаил Ходорковский. В тот день главе и владельцу «Юкоса» был задан вопрос по поводу давней проблемы коррупции и при этом вполне ясно дано было понять, что Кремль до сих пор на всё смотрел сквозь пальцы. По рассказам немногих допущенных присутствовать журналистов, Путин, перебив его, внезапно спросил, глядя ему в глаза: «Вы уверены, что у вас всё в порядке с налоговой инспекцией?».

Ходорковский с готовностью ответил: «Абсолютно!». Ответ Путина прозвучал лаконично: «Увидим».

За столом, как можно себе представить, повеяло холодом. Все поняли, что присутствуют при событии, которое станет точкой невозврата. Уже стало явным: Михаил Ходорковский, получивший самую большую выгоду от приватизации Ельцина-Гайдара-Чубайса, оказывался вне игры. Его амбиции вышли за пределы экономики и простёрлись до политики, по временам принимая намеренно провокационный вид. Его стартовая площадка, – «его» «Юкос», крупнейшая российская нефтяная компания, – стал в это время международным игроком высокого уровня. Среди его планов было строительство нефтепровода Сибирь-Китай; строительство нефтехранилища в Мурманске, чтобы экспортировать нефть на Запад и в Соединённые Штаты; и, кроме того, продажа значительной части акций «Юкоса», а именно трети – около 22-х миллиардов долларов, корпорации «Эксон Мобил» («Exxon-Mobil»). Но эта финансово-промышленная деятельность сопровождалась систематической подготовкой к вступлению в политику. От финансирования предвыборных кампаний либеральных (читай – прозападных) партий даже до финансовой поддержки Коммунистической партии. В этом случае – не по причине идеологической близости, а потому, что эта последняя была самым серьёзным политическим конкурентом власти на электоральной почве. И вплоть до подготовки будущего оперативного пункта, который должен был стать базой будущего мозгового центра предвыборной кампании Ходорковского. Фактически подвергшийся захвату Российский государственный гуманитарный университет и послужил этой цели в 2003 году. Юрий Афанасьев, его основатель и ректор с 1991 года, был отправлен на покой и заменён Леонидом Невзлиным, который в соответствии со своим новым социальным положением стал исполнять и новые обязанности.