Текст книги "Глобальный хаос. Возвращение России и кризис Запада. Прощай, Россия!"

Вызов Ходорковского

Таким образом, проблема Ходорковского имела два аспекта – внутренний и международный. На главу «Юкоса» рассчитывали как на возможную замену на верхах власти. В Вашингтоне, как уже было сказано, решили, что Путин несовместим с их стратегическими проектами. Путин ответил на это. Намекая на дело «„Юкос“-„Эксон Мобил“», он откровенно сказал: решения таких масштабов «касаются судьбы и суверенитета государства. Значит, они не могут быть доверены одному человеку». Другими словами, Михаил Ходорковский решил «сам по себе» распоряжаться будущим страны. Но что в данном случае значит «сам по себе»? «Юкос», стоимость которого на тот момент составляла более 80-ти миллиардов долларов, был приобретён за смешную цену в 300 миллионов долларов. Эта покупка была результатом длинной череды махинаций, которые назывались в те годы «займы в обмен на акции». Борис Ельцин, который накануне президентских выборов 1996 года обнаружил, что его рейтинг близится к нулю, а страна поставлена на колени во всех смыслах, в том числе и в моральном, обратился к частным банкам с просьбой рефинансировать бюджет страны и оплатить его предвыборную кампанию.

Олигархи с большим энтузиазмом откликнулись на просьбу Кремля о помощи. Они предчувствовали второй этап – ещё более гигантских масштабов, чем первый, – частного разграбления остатков государственной собственности. За этой финансово-инженерной операцией, как и за предыдущими и последующими, стояли советы Джеффри Сакса, Кембриджского Университета, Массачусетса, Андерса Ослунда и других американских «экспертов». Итак, начался обмен займов на акции (а котировки определялись банкирами). Операцию отличал размах, характерный для «прихватизации». Русский народ, уже три раза обманутый, наблюдал за грабежом и не мог помешать – больше по незнанию, чем по бессилию. Этот грабёж не был последним. Вскоре после него было другое колоссальное мошенничество с прямым участием Мишеля Камдессю, тогда директора Международного валютного фонда, обещавшего России около четырёх миллионов долларов первого транша кредита МВФ, которые остались в кассе банка «Bank of America» и оттуда перекочевали в российские частные банки, все лопнувшие в 1998 году.

Было совершенно ясно (сейчас – в свете последующих событий в Европе и особенно в Греции – ещё яснее, чем тогда), что это не просто дружеские подарки: это ступени, по которым Россию заставляли спуститься со связанными руками в огромное казино международных финансов навстречу американской колонизации – финансовой, экономической, политической, общественной. Одним из главных российских банков, участвовавших в пире, был как раз «Менатеп» Ходорковского. Всё это происходило на глазах у Владимира Путина. Удачи главы «Юкоса», так же как и других банкиров-олигархов, не вызывали у нового «хозяина» ни удивления, ни недоумения. 3-го июля 2003 года генеральная прокуратура России вынесла решение арестовать Платона Лебедева, руководителя «Менатепа», товарища Ходорковского и крупного акционера «Юкоса». 25-го октября того же года настала очередь самого Ходорковского, арестованного в Новосибирске за укрывательство от налогов. Холодно произнесённое Путиным 20-го февраля «увидим» превратилось в «увидели».

Недавнее смущение Запада рассеялось. Путин уже стал препятствием. Предпринимаемые им ходы увеличивали его внутреннюю популярность. Политические и пропагандистские приёмы, которые применялись, чтобы его ослабить, не имели успеха. «Цветная революция» в России – идея таким образом дестабилизировать обстановку в России не утратила актуальности и сейчас, когда я это пишу, – оказалась очень трудным делом. Её опробовали на Украине с парочкой Ющенко-Тимошенко в 2005-м году, но это не сработало. В 2008-м операция по дискредитации России была доверена грузинскому президенту Михаилу Саакашвили и завершилась военным разгромом Тбилиси и формальным признанием республик Южной Осетии и Абхазии со стороны Кремля, который – следует заметить – до этого момента в течение десяти лет их не признавал. Эпизод войны в Грузии, как и многие другие предшествующие и последующие, нужны были, чтобы объединить западное общественное мнение вокруг классических русофобских стереотипов: Россия – агрессор, Россия действует насильственно, Россия – недемократическая, Россия неисправимо враждебна Западу. Кампания за кампанией, ни на чём не основанные, направлены были на дискредитацию российского президента. Убийство Анны Политковской, немедленно приписанное Путину, как и убийство Литвиненко, вплоть до убийства Бориса Немцова, были использованы, чтобы сначала создать, а потом закрепить в общем сознании образ диктатора, лишённого всякой щепетильности и готового ликвидировать, не только политически, но и физически, всякого, кто встанет на его пути. Вплоть до катастрофы со сбитым над Украиной малазийским «Боингом», которую тот, кто её организовал, использовал (классическая false flag operation – операция под фальшивым флагом), чтобы приписать России и лично Путину убийство двухсот девяноста семи человек, оказавшихся, не подозревая об этом, в летающем гробу.

«Общая система нравственных ориентиров»

Я не ставил себе цели восстанавливать всю историю президентства Путина. Я хотел только рассказать о некоторых эпизодах, которые мне показались важными, рассматривая их в отношении к тем внутренним и международным задачам, с которыми он имел дело и которые он старался решить. Другими словами, я старался понять, каков был его кругозор и как он менялся со временем. У меня часто возникало впечатление, что я имею дело с двуликим Янусом, – у него два одновременно видимых лица. С одной стороны, эта история – упорная, по временам яростная и безжалостная борьба за власть. В этом она ничем не отличается от того, что происходит на всех широтах. Но её нельзя свести только к этому. Я помню одну фразу, которую он произнёс и которую часто, и не без причины, цитировали для его характеристики: «Кто не жалеет о распаде СССР, у того нет сердца. А у того, кто хочет его восстановления в прежнем виде, у того нет головы».

Мне кажется, Владимир Путин очень вписывается в эту свою фразу. Это, конечно, не фотография, а зарисовка в движении. Россия, власть над которой ему досталась, была ещё до него поставлена колонизаторами на стальные рельсы, которые должны были помешать всякому отклонению в движении. Чтобы оценить степень подчинённости, к которой принудили Россию (при соучастии «демократической» интеллигенции того периода), достаточно прочитать те части действующей российской Конституции, которые подчиняют законы Российского государства международной юриспруденции. Приговоры иностранных судов (последний из которых обязал российское правительство «возместить» Ходорковскому 50 миллиардов долларов) – результат этого подчинения «на будущее», изобретённого российской интеллигенцией по подсказке нескольких американских и британских университетов, чтобы заставить Россию повиноваться, если она захочет как-нибудь уклониться от западной власти.

Путин, который завоевал свою огромную власть (вручённую Ельцину, о чём не следует забывать, теми же мажордомами, которые разрушили советскую систему) не объясняет того Путина и не сводится к тому Путину, который отдал себе отчёт – не сразу, а в определённый момент (некоторые из этих моментов, как я уже говорил, можно ясно увидеть), что на его плечах серьёзная ответственность за судьбу того народа, боль, страдания, разочарование которого он должен разделить, но от которого он, несомненно, получил и силу. Я слышал, как русские националисты разной ориентации в споре, происходившем в разгар труднейшей украинской партии, сформулировали такую альтернативу: «Перед нами стоит вопрос: Россия руководит Владимиром Путиным или Владимир Путин руководит Россией?». Я бы ответил, что верно и то, и другое. Оба ответа находятся друг к другу в диалектическом отношении, которое мне напоминает о генерале Кутузове в «Войне и мире» после Бородинской битвы. Был ли Кутузов победителем? Бородино было с технической точки зрения наполовину поражением. Наполеон подумал, что выиграл эту битву, и продвинулся дальше. Москва была занята. Кутузов отступил, но русский народ, который отступал, выиграл эту войну. Был ли Кутузов гением? Или просто очень хорошо понимал чувства своего народа и то время и пространство, в котором этот народ жил?

Вот цитата из обращения Владимира Владимировича к Федеральному Собранию, которая обнаруживает его «консервативные» настроения: «Духовное единство народа и объединяющие нас моральные ценности, – сказал российский президент, – это такой же важный фактор развития, как политическая и экономическая стабильность. Убеждён, общество лишь тогда способно ставить и решать масштабные национальные задачи, когда у него есть общая система нравственных ориентиров. Когда в стране хранят уважение к родному языку, к самобытным культурным ценностям, к памяти своих предков, к каждой странице нашей отечественной истории. Именно это национальное богатство является базой для укрепления единства и суверенитета страны». Эти слова указывают на программу, во всех пунктах трудную для воплощения в жизнь. Потому что именно эти несущие колонны заминировала глобализаторская идеология Империи. Сможет ли Россия выстоять против нападения, зависит от того, сможет ли она воплотить в жизнь эту программу.

Украинскую партию начал не Путин. Он был вынужден её вести, и вёл до сих пор с большой ответственностью и дальновидностью. И в этой партии, сопряжённой со смертельным риском, в том числе и лично для него – с риском его политической, а в случае необходимости – и физической ликвидации, Путин достиг полного согласия с русским народом. «Возвращение домой» Крыма стало её кульминацией. То, что на Западе называют «рейтингом», было в действительности сильным пробуждением русского национального сознания. Путин в одно и то же время и сам воздействовал на этот процесс, и подвергался его действию. Оставим в стороне все эти истерические обвинения России в «агрессии» на Украине. Это классическое оружие используется в операциях, которые всегда предшествуют попыткам агрессии со стороны того, кто громко обвиняет в агрессии других.

Это «пробуждение» национального сознания и национальной идентичности русских, если хорошо подумать, было подготовлено долгим ожиданием, когда русские пребывали в молчании почти четверть века, после распада Советского Союза, перед лицом унижения, которому подверглись их братья – около двадцати миллионов человек, оставшиеся, на своё несчастье, за границей земли, которую до последней минуты продолжали считать своей. Правильно это или неправильно – думаю, что правильно, если учесть все исторические факты, – но народные чувства от этого не меняются. Молчание народа объясняется в том числе чем-то вроде коллективного гипноза. Миллионы русских, значительная часть русского народа, молчали в том числе и потому, что им сообщал информацию и их вёл западный мейнстрим и российской олигархический мейнстрим, служивший его рупором, при активной, хорошо оплаченной поддержке российских «демократических» журналистов и интеллектуалов (лучше для определённости отбросить слово «демократические» и называть их теми прилагательными, которые им больше подходят – «антирусские» и «прозападные»). Миллионы русских безропотно подверглись нападению и грабежу в ожидании, когда же они наконец почувствуют себя частью Империи Добра со всеми вытекающими отсюда последствиями и выгодами. Но вышло так же, как с коммунизмом, который так и не наступил: Империя Добра за 25 лет тоже так и не воцарилась. И, хуже того, русские поняли, что Запад отказывается признавать в них сограждан. Я помню вопрос, неожиданно заданный мне двадцатилетней девушкой из Екатеринбурга в начале 2015 года: «Вы можете мне объяснить, почему западные люди нас ненавидят?». На самом деле западные люди в массе своей вовсе не ненавидят русских, во всяком случае, у них нет такого активного, определённого чувства, но они воспитывались, их умственный облик формировался в убеждении, что Россия – чужая и враждебная «цивилизация». Когда я услышал этот вопрос, я понял, что он внушён не ностальгией по советской системе – ностальгией, которая, очевидно, существует во многих формах у предшествующих поколений. Эта двадцатилетняя девчушка не может быть носительницей этой ностальгии. Её вопрос – результат её собственного разочарования, навеян её собственным опытом российской гражданки, напитанной западными «ценностями» и «антиценностями», которая, однако, не может объяснить себе, почему общение с Западом, такое желанное, неожиданно оказывается таким трудным. Ненависть к русским (это уже действительно ненависть, и массовая) существует на Украине, многократно усиленная западным мейнстримом, и она – не что иное, как накопившийся эффект сознательного и долговременного воздействия, организованного и спланированного частью западных властных кругов. И она, конечно, нашла свой рычаг в тяжёлых исторических воспоминаниях, в некотором смысле законных и понятных, – в воспоминаниях народов, которые стали в Европе врагами и угнетёнными в другие эпохи – при русском «имперском» господстве.

Последние судороги Империи

Чтобы преодолеть или хотя бы объяснить и описать всё это, требуется глубокое историческое исследование. «Старая Европа», стараясь объединиться, объединилась только внутри себя и не очень надёжно. Но даже не начинала искать единства с тем, что вне её. В отношении России были только упрёки, обвинения, страхи, вина, которые неизбежно передавались от отцов к детям и внукам. Главные действующие лица этого «реванша» – Польша и три прибалтийские республики. Поэтому мне кажется очевидным, что Россия и Путин снова стали объектом наступления извне. Вопрос в том, каковы его причины – не только исторические, но и современные.

Здесь нет ничего непостижимого. Идёт изменение соотношения сил. Оно происходит не из-за России, а из-за кризиса, который Запад переживает в современном мире. Этот кризис уже ясно виден и даже бросается в глаза, так что очень вероятно, что русофобия в огромных дозах, производимая Великой Фабрикой Грёз и Лжи, – сознательная попытка помешать западному обществу этот кризис заметить. И этот кризис заставил властные круги Империи ускорить своё наступление. Их спешка особенно заметна на примере украинского кризиса, который они организовали, которого они хотели, который они приближали и финансировали. Убрать с дороги Януковича можно было без крови, достаточно было подождать год или немного дольше. Но хотели, чтобы пролилась кровь, – ради того, чтобы обрушить на Россию санкции. Обратились к нацизму и использовали его, чтобы ускорить противостояние и сделать его смертельным.

В мире с его семью миллиардами человек появилось множество действующих лиц, среди которых есть и гиганты и которые больше не хотят, чтобы их грабили с имперской наглостью. Поэтому миром больше нельзя управлять с помощью американской прямолинейной и безапелляционной глобализации. Распределение ресурсов, существующее при глобализации, уже неприемлемо для миллиардов человек и для тех государств, в которые они исторически объединены. «Уровень жизни американского народа, – жёстко сказал Рональд Рейган, – не обсуждается». Теперь возникла угроза, что его всё-таки снова придётся обсуждать. Но к такому развитию событий не готовы не только американские граждане (которые даже никогда не думали об этой проблеме, потому что знают о внешнем мире очень мало), но и правящие элиты страны.

Перед Империей стоит неотложная необходимость заново взглянуть на своё господство в свете этих перемен, которые она к тому же уже давно предвидела. Но, если она поняла эту необходимость, это не значит, что она готова с кем-то договариваться. В Вашингтоне (и в тех местах, где «хозяева мира» обычно встречаются, чтобы посоветоваться друг с другом) хотят только навязывать свои планы. Напомню тем, кто забыл, о знаменитом документе (Project for the New American Century), составленном в 1998-м группой неоконов, предвидевших, что в 2017-м Китай станет главной угрозой для национальной безопасности Соединённых Штатов Америки. Этот документ, – авторы которого пришли к власти через два года после того, как он был составлен, – положил начало новой военной доктрине Национальной Безопасности, которую начали воплощать в жизнь в 2000-м году и которая ознаменовала президентство Джорджа Буша-младшего. И спровоцировала односторонний выход США из Договора об ограничении систем противоракетной обороны в 2002-м.

Итак, почему они торопятся (в том числе в устройстве государственного переворота на Украине)? Потому что кризис Запада начался быстрее, чем пробуждение остального мира. Теперь, когда мы уже достигли названного рубежа – 2017-го года, ясно, что только Россия, – которая десять лет назад считалась окончательно завоёванной, – стоит на пути тех, кто хочет снова сделать мир добычей Запада. Россия – единственная страна, которая на этом решающем повороте истории может «напугать» «хозяев мира».

Вот почему сегодняшняя Россия – главная мишень, в которую целится Империя. Разрушить её необходимо, чтобы приступить к следующим этапам, на которых Соединённые Штаты и Запад должны будут свести счёты с Китаем и со всем остальным миром. Украинский кризис, санкции, массовое наступление НАТО, давление на европейские правящие круги, пропагандистские кампании против России, воссоздание образа врага, даже общее оживление в Европе реваншистских неонацистских сил, – всё это признаки начала масштабного наступления. И, что гораздо хуже и опаснее, новой холодной войны. И начало событий, решающих для всех, решающих для судьбы мировой власти.

Ситуация, несомненно, драматическая. Речь идёт о выживании человеческого рода, а не только о победе той или другой партии или о спасении Империи. Возможна ли победа Запада? В состоянии ли такое американское руководство, каково нынешнее (кто бы ни был президентом – Хилари или Трамп), не имеющее никаких идей, как преодолеть американский кризис и ответить на вызовы современного мира, пребывающее в плену истерии и иллюзии всемогущества, понять, с чем оно имеет дело?

Приход к власти Дональда Трампа означает только одно (и это, конечно, очень важно, но нисколько не успокоительно и не обещает решения никаких проблем): что Империя находится в состоянии политического кризиса; что её неуверенность в собственном будущем вызывает судороги, внезапные и опасные для всех.

Если судить по симптомам, мы не можем быть уверены, что болезнь Запада кончится мирно. России немедленно нанесли удар на пороге собственного дома. Идея Вашингтона проста и банальна: «Мы уже вовлекли их в нашу систему, они не смогут выстоять, мы можем заставить их отступить, угрожая им силой». В сущности, всё это основано на гипотезе, что XXI век не может быть никаким иным, как только американским. Но это убеждение – совершенный абсурд; этого невозможно будет достичь мирным путём.

Россия на этот раз не может отступить. Отступление было бы равносильно гибели. Владимир Путин – как генерал Кутузов после Бородинской битвы, его тыл – русский народ. И Путин, и русский народ понимают, что они почти обязаны выстоять. Америке недостаёт культурного багажа, чтобы это понять, потому что она не хочет понимать Россию (как и весь остальной мир), и потому что она пленница технологической иллюзии. То есть не понимает необходимости для всякого народа сохранять свой собственный дух, свою собственную память, своё собственное время. Америка и весь Запад не умеют «идти человеческим шагом»2121
  Выражение, заимствованное у Александра Герцена. – прим. авт.


[Закрыть]. Сейчас на весах способность России выстоять против нападения и решимость Запада добиться своей последней победы. В этом смысле Путин представляет собой, если ему удастся защититься, защиту от катастрофы и для других семи миллиардов людей, населяющих планету.

Предисловие ко второму итальянскому изданию

Прошло три года с того момента, как я начал писать первое издание этой книги. Я был тогда под впечатлением событий, которые мне казались потрясающими, но, по-видимому, не интересовали мир. Хуже того: по-видимому, весь мир думал совсем противоположное тому, что думал и видел я. Средства массовой информации, в первую очередь самые важные американские информационные каналы, описывали российскую ситуацию так, как будто в России в ближайшее время должно было наступить необыкновенное процветание. Все (почти все) считали, что экономический кризис пяти предшествующих лет скоро будет преодолён. Политический кризис считали уже полностью преодолённым. Победа Ельцина на выборах летом 1996 года, казалось, разрешила последние политические трудности перехода к ценностям и методам Запада.

Я, напротив, видел, что экономический кризис день за днём усиливается; видел с растущим беспокойством поднимающуюся волну антизападничества; замечал, что общество в переходном состоянии, но это определённо не переход к нормальному обществу, похожему на вполне жизнеспособные общества капиталистического Запада. Более того, меня поражало, что Запад как будто не видел, как к власти в России пришла криминальная элита, иметь дело с которой было не только неприлично, но и чревато серьёзными проблемами. В любом случае проблемами гораздо бо́льшими, чем мы были бы в состоянии разрешить.

Трудно было найти удовлетворительное определение того, что зарождалось на моих глазах. Оно имело черты внешнего сходства с демократией. Но, стоило копнуть поглубже, вы с отвращением обнаруживали его зловонную сущность, авторитарное, демагогическое месиво. Было что-то такое, что издали казалось рынком. Но, когда вы подходили ближе, то видели, что это скорее базар, джунгли, беззаконное насилие. На этом рынке, за редкими исключениями, не было настоящих предпринимателей; на нём никто ничего не производил. Этот рынок отличала та же существенная характеристика, что и реальный социализм в терминальной стадии: доход приносили почти исключительно полезные ископаемые, по большей части источники энергии, которые шли на экспорт. Главными действующими лицами этого никогда не виданного рынка были те, кого «назначили» капиталистами, или гангстеры, прокладывавшие себе дорогу при помощи бомб и «калашниковых». Среди немногих, кто пришёл к тем же выводам, был Александр Солженицын. «Нынешний общественно-государственный строй, – сказал он в 1992 году, – это слияние номенклатуры, финансовых акул, таких вот лжедемократов, которые себя приукрасили, и КГБ… Не только я не назову это демократией, но я должен сказать: это грязный гибрид, которому даже примера не найдёшь в истории. Это грязный гибрид, и неизвестно, во что он разовьётся. […] И если вот этот правящий класс сольётся, так он будет нас угнетать не 70, а 170 [лет]». Но, т.к. я очень далёк от философских позиций Солженицына, эта близость политических суждений меня несколько приводила в смущение.

Передо мной стояла настоящая дилемма, скорее даже интеллектуальная, чем политическая: если не прав я, от меня требуется пересмотреть все понятия, в которых я мыслил до сих пор, мой взгляд на мир, на людей; все мерки, с которыми я подходил к оценке событий всю мою предшествующую жизнь. Это предположение нельзя было исключить априори, хотя оно, откровенно говоря, было неудобно и беспокойно для моего умственного равновесия. Кроме того, круг людей, говоривших противоположное тому, что я видел, был так широк – от самых знаменитых западных экономических экспертов до самых влиятельных западных политических лидеров, до самых квалифицированных политических комментаторов, – что требовалось большая самонадеянность, чтобы не оценить его значительности.

Однако передо мной были внушительные и несокрушимые фактические данные. И они, с какой бы стороны их ни рассматривать, вели неизбежно к одним и тем же выводам. И я решил написать книгу «Прощай, Россия». Если у вас хватит терпения прочитать эту книгу, вы найдёте в конце мотивы, которые побудили меня к этому. Сейчас они остаются почти теми же.

Я думал, что следовало бы отразить и противоположную точку зрения. Думал, что, сотря густую идеологическую пыль, было бы полезно – хотя бы для будущих историков – показать, как принимались решения, которые привели к таким результатам. Я думал о них, бедняжках, которые возьмут на себя тяжёлый труд не потеряться посреди восхвалений, которыми были полны выступления, статьи, телевизионные передачи.

Обращаясь взглядом к тем событиям, будущие специалисты по России (боюсь, что их останется немного) и по геополитике (а их будет очень много, и многие захотят понять, почему триумф Америки, который казался несомненным, не состоялся) будут недоумевать, как стало возможно, что в последнее десятилетие ХХ века во главе самых влиятельных национальных и международных институтов стояли настолько ни к чему не способные люди. Не удастся им понять и необычайную слепоту, о которой говорило поведение западного руководства после окончательной победы в холодной войне. Они, может быть, придут к выводу, – и, вероятно, будут правы, – что причина гибели реального социализма – скорее его внутренняя слабость, чем сила его противника.

Будущие историки, конечно, смогут с помощью своих компьютеров, хорошо приспособленных для аналитической работы, и познакомиться с тем, что наши современники предсказывали, и изучить то, что случилось на самом деле. И не смогут не заметить, как сильно отличается одно от другого.

Что случилось потом, части читателей известно. Чтение этой книги, написанной тогда, сейчас определённо производит впечатление. Даже на меня, который её написал. Но не только и не столько потому, что описанное в ней подтвердилось с буквальной точностью; и даже не потому, что политический, экономический и общественный кризис в России страшно углубился и грозит взорвать (или разрушить, или разложить) страну. Самое сильное впечатление, во всяком случае, на меня, произвело то, как ничтожно мало сумевших извлечь урок, сделать какие-нибудь полезные выводы из этих событий. Это тоже, конечно, объяснимо. Но нисколько не успокаивает. Факт, что ответственные за эту катастрофу, в первую очередь – руководители мира-«победителя», всё ещё на своих капитанских мостиках. Они не могут посмотреть на себя критически, они не способны даже понять, что они сами, собственными руками, сделали. Не могут, потому что тогда должны были бы раскрыть глубинные причины своего поведения, показать своё истинное лицо. И зрелище открылось бы не слишком привлекательное. Они должны были бы сказать то, чего сказать не могут – признать, что они попирали те самые ценности, во имя которых действовали. Им пришлось бы признаться, что ими руководили два принципа (если можно их так назвать). Первый из них – понятный, но далеко не благородный, а именно – страх, что, если падёт дружественный криминальный режим, то зародится новый – менее криминальный, но и менее дружественный. Второй из этих принципов ещё проще – финансовый, коммерческий, геополитический интерес.

Только Мишелю Камдессю, исполнительному директору Международного валютного фонда, избранному по случаю козлом отпущения, пришлось уйти. «Рашенгейт» был слишком катастрофическим событием, чтобы его можно было совсем не заметить. Но и его спешный уход со сцены, сопровождаемый аплодисментами его окружения, говорит как раз о том, что он не хотел распутывать узел, который завязала реформа Международного валютного фонда. Дыры международного финансового кризиса 1997—1998 годов наскоро заткнули с помощью временных мер – ровно настолько, насколько было нужно, чтобы отодвинуть на неопределённое время системный анализ проблемы. Международное сообщество, которое принимает решения, продолжает вести себя с такой бездумной безответственностью, как будто думает, что необходимость «дать отчёт» можно откладывать до бесконечности. Идеология «единственно верного образа мысли», как кажется, совсем лишила поклонников глобального рынка способности мыслить критически. Лучшие из них отдают себе отчёт, что танец продолжается уже на краю пропасти, но и они приносят дары на алтарь божества конца века – концепции TINA (There Is No Alternative – «альтернативы нет»).

Россия в этом коллективном безумии стала лакмусовой бумажкой, которая лучше всего показывала, что происходит. Исследуя бестолковую колонизацию России, наполовину провалившуюся, наполовину удавшуюся (хотя бы даже в том смысле, что её целью было разрушить страну), можно составить коллективный портрет Запада-победителя. Конечно, можно понять и его силу, но также и его ограниченность. Кажется, что успех Запада преодолел эту ограниченность. Остаётся узнать, сколько времени продлится этот успех. То, что произошло и происходит, не даёт никакой гарантии, что он будет длиться вечно. В том, что я написал три года назад, я мало что хочу изменить, но многое могу к этому добавить. Продолжалось расширение НАТО на Восток. Была война в Косово. И то, и другое полностью подтвердило написанное мной. То есть – что Запад хочет полной победы над бывшим врагом и что особенно Соединённые Штаты стараются разрушить Россию после того, как добились разрушения Советского Союза. Поведение дуэта «Ельцин-Черномырдин» во время югославского кризиса в свою очередь стало яснейшим подтверждением полной подчинённости российского руководства указаниям администрации Клинтона. Получив власть при поддержке Вашингтона, два русских Квислинга2222
  Квислинг, Видкун Абрахам Лёуриц Йонссён (1887—1945) – глава норвежского коллаборационистского правительства в период нацистской оккупации Норвегии с 1942 по 1945 год. В мае 1945 года арестован и в октябре расстрелян по обвинению в государственной измене. Его имя стало синонимом слова «коллаборационист». – прим. пер.


[Закрыть] оплатили все векселя. Это тоже можно было предвидеть.

Я посвятил главу доказательству того, что выборы 1996 года (и не только они) были неприличным мошенничеством. Тем временем, когда я поездил по России, у меня накопились и другие свидетельства, подтверждающие и усиливающие все подозрения. В Махачкале, столице республики Дагестан – о ней я говорю только для примера – я слышал от вполне надёжного свидетеля подробный отчёт, из которого следует, что в вечер голосования в первом туре президентских выборов группа агентов министерства внутренних дел заняла место, где они собирали все урны и проверяли их все перед подсчётом голосов, увозя их неизвестно куда. Подсчёт голосов показал, что Борис Ельцин лидировал во всех избирательных округах Дагестана, где – заметим мимоходом – на выборах Думы коммунисты Зюганова повсюду набрали подавляющее большинство голосов.

Что касается финансовых и других скандалов, характеризующих агонию ельцинского режима, мне нечего добавить. Всё это рассказано в первой версии книги «Прощай, Россия». Добавляю только, чтобы помочь оценить огромный масштаб ущерба, главу, основанную на расследовании, бо́льшую часть которого я опубликовал в газете «La Stampa», – о мошенничестве века, когда испарилась бо́льшая часть двадцати девяти миллиардов долларов, которые заняли в Международном валютном фонде.