Текст книги "Чернила и кровь"

10. Помни о том, что однажды мы жили

– Шоколадку будешь?

Айден посмотрел на Николаса так, будто тот предложил ему раздеться и голышом пробежаться вокруг Академии. Они собирались на поэтический вечер, и пока что Айден не имел ни малейшего представления, чего ожидать. Но уж точно меньше всего он предполагал шоколадку.

Особенно среди могил.

К кладбищу они подошли на закате. Весь день небо затягивали низкие облака, но как по заказу к вечеру появились рваные прорехи, так что солнце расплёскивало золото по вершинам деревьев и по саду Академии, уже выцветавшему в осень.

Низкую кладбищенскую ограду оплетали ползучие растения, потемневшие от первых заморозков, но погода пока что стояла тёплая. Пиджак Айдена неплохо согревал, хотя он пожалел, что не надел что-то потеплее. Николас накинул на незаправленную белую рубашку пальто, но не потрудился его застегнуть, так что выглядел совсем не таким собранным, как на ритуалистике. И галстук давно стянул, спрятав в кармане и расстегнув верхние пуговицы.

А может, легкомысленности ему добавляла круглая коробка в руках и шоколадка, которую он с видимым удовольствием грыз.

– Где ты её взял? – спросил Айден.

Шоколад считался модным в столице. Напиток такой аристократы знали давно, и Айден никогда бы не признался, но обожал его. Напоминал о детстве во дворце. Вечерами принцы пили шоколадный напиток, и если Конрад предпочитал густой и горький, то Айден, а потом и Роуэн любили налить побольше молока.

Пару лет назад один ушлый производитель придумал хитрый пресс, позволявший получать порошок, смешиваемый с маслом и сахаром, чтобы превратить в твёрдые шоколадки. Айден пробовал их и оказался в восторге. Сейчас шоколадки стали доступнее, но всё равно не встречались на каждом шагу в Академии.

– Обменял у одного парня с третьего курса, – ответил Николас.

– На что?

– Слушай, какая тебе разница?

– Хотелось бы знать, если мой сосед приторговывает чем-то незаконным.

Николас посмотрел на него с видом оскорблённой невинности. Если бы не шоколад в руке и лучи солнечного света, он мог бы выглядеть почти надменным. Но детали смягчали его образ.

– Я оскорблён твоими подозрениями, храмовый мальчик. Нет уж, ни с чем незаконным никогда не связывался. Так что если захочешь выпить, это не ко мне. Хотя знаю одного парня…

– Так шоколад?..

– Написал стихи. Тот третьекурсник подкатывает к девчонке и решил, что её впечатлит.

– Ты написал стихи за шоколадку?

– Нет. Стихи я написал в порыве вдохновения. Но когда парень попросил какую-нибудь поэзию, я подумал, почему бы не за шоколадку. Так будешь?

– Буду.

В руках Николас держал круглую коробку, с которой успел снять крышку и вытащить одну из тонких шоколадных плиток, лежавших в вощёной бумаге. Под мышкой Николас зажимал книгу стихов Раттер-Кристи, с которой так и не расстался с библиотеки.

– Обычно шоколад приносит Лидия, – сказал Николас. – Ей либо дарят поклонники, либо отец присылает.

– Когда ты только умудрился написать стихи?

– До начала учебного года. Я приехал в Академию раньше, и у меня ещё не появился надоедливый зануда-сосед.

Шоколадка оказалась вкусной, хотя горьковатой, Айден любил послаще. Проглотив последний кусочек собственной, Николас закрыл коробку и толкнул скрипнувшую калитку кладбища.

Когда он заявил, что их поэтическая встреча пройдёт именно здесь, Айден удивился:

– Где?

– Сначала на кладбище, разумеется!

– Разумеется.

Оно расположилось с краю основного сада, чуть в стороне от дорожек, ближе к лесу и озеру. Вообще-то озера Айден ещё не видел, только знал, что оно там есть, на берегу разжигали костры по праздникам, а если весна выдавалась тёплой, студенты даже купались.

Кладбище было старым. Оно видело приезд Маверика Мэддона, когда он заночевал в местной сторожке и решил, что это отличное место для Академии. Видело развернувшееся строительство и первые камни нового здания, которые, по легенде, окропляли жертвенной кровью.

Сторожки давно не было, но переносить кладбище и гневить Безликого никто не решился. Хоронить здесь перестали много лет назад, но жители близлежащей деревни цеплялись за эту землю. Последних мертвецов закапывали под взглядами первых студентов, таращившихся через стёкла Академии.

Как и на пробежке, Айден чувствовал, что последние захоронения в дальней части кладбища, но ощущния были неуловимыми, как туман. У ограды с одной стороны теснились яблони с перекрученными ветвями, так что пахло яблоками и прелой листвой.

Оказалось довольно сыро. Николас остановился у могил, полных воды: внутри каменного периметра стояла неподвижная лужа, в которой утопало потёртое надгробие и отколовшийся кусок другого.

– Почему так мокро? – удивился Айден, доедая шоколадку.

– Ночью дождь шёл. Ты не слышал?

– Я спал.

Предполагалось, что Николас тоже, после зелий, но его сон слишком чуткий.

Не особенно смущаясь, Николас уселся прямо на надгробие, поставив на землю коробку с шоколадом. Книгу он не отпустил и оглушительно чихнул.

– Если ты заболеешь, я к лекарке не пойду, – заявил Айден. – Тебя совсем кладбище не смущает?

На занятиях Уитлока многие студенты суеверно складывали пальцами защитные знаки и косились на надгробия. Даже дышали тише, боясь разбудить мертвецов. Николас таких эмоций не испытывал:

– Около поместья отца несколько деревень, и кладбище совсем рядом. Я туда сбегал от нянюшек и учителей, когда мне ещё не успели понарассказывать жутких историй о призраках. Там было спокойно, я прятался среди надгробий и читал.

Дворянское детство проходило в родовых поместьях или домах. И мальчикам, и девочкам нанимали учителей, а позже отправляли в лицей и академии, институты благородных девиц или военные заведения. Существовали и частные школы, но для тех, чьё положение ниже. Даже если отец Николаса не жаждал часто видеть сына, для имперского генерала было бы немыслимым скандалом отослать его.

– Так что я люблю это кладбище, – закончил Николас. – Но надеюсь, что то самое у отцовского поместья больше не увижу.

– Не собираешься туда возвращаться после Академии?

– Конечно, нет. Поместье слишком близко к столице, отец там постоянно бывает. Подамся в армию куда-нибудь на границу, к Новым территориям. После Академии меня возьмут на хороший пост, и я больше не буду зависеть от отца.

– Кладбищ обычно боятся.

– Бояться стоит живых и того, что они могут сделать. А призраков-то чего? К тому же я ни разу в жизни ни одного так и не видел.

Вспомнился мужчина в старинном сюртуке. Может, это правда призрак, и покоится он где-то здесь в земле. Но память о нем облетела вместе с листьями, а имя на могильном камне стёрлось и облупилось, оставив только бестелесный слепок, привязанный к этим камням, к этой земле и влаге.

Но скорее всего, это воображение. Заползала невольная мысль, что, если призраки существуют, если они существуют в Обсидиановой академии, Конрад тоже мог стать призраком. Он ведь умер здесь, смотря на эти же высокие стены и камни.

Айден не знал, радовала его эта мысль или пугала, поэтому он предпочитал о ней не задумываться. Призраков не существует. Мёртвые уходят дальше, а не остаются в этом мире зацепившимися за оконную раму куском савана. Так говорили жрецы Безликого, и Айдену хотелось им верить.

Склонив голову, Николас смотрел на Айдена почти с любопытством, и на миг показалось, что он мог прочитать его мысли или ощутить их отголосок – хотя это же невозможно, связь после ритуала давно исчезла, а без намерения легко не возникает.

– Что ты так смотришь? – поёжился Айден.

– У тебя на закате глаза становятся карими, почти золотистыми по краям.

Айдену не приходило в голову рассматривать собственные глаза при свете заходящего солнца. Или вообще когда бы то ни было. Они казались ему слишком чёрными, клеймом Безликого бога.

Айден не был поэтом, не видел мир как череду образов.

Николас широко улыбнулся:

– Если нам ещё понадобится шоколад, опишу в каких-нибудь стихах. Главное, чтобы эти придурки не перепутали и не начали зачитывать голубоглазой барышне.

– Не знал, что ты такой практичный.

– Да что ты вообще обо мне знаешь?

Прозвучало грубовато, но Айден подозревал, что должно было быть задорно. На закатном кладбище повисла неловкость, но её быстро сдуло, как зыбкий туман, когда из-за фигурных кустов показались девушки.

Лорена куталась в светлое пальто цвета карамели, а её пышные волосы, рассыпанные по плечам, золотило умирающее солнце, превращая в совершенно рыжие. Она казалась бледным и хрупким листом, застывшим в осени.

В отличие от Айдена с Николасом, Лидия отказалась от школьной формы, сменив её на платье из шерсти. Оранжевая клетка на ткани напоминала о тыквах, а большой белый шарф был пушистым и скреплённым вычурной брошью с чертополохом – символом семьи Лидии. Волосы она собрала в косу, так что лицо оставалось открытым. Айден мог поспорить, что губы она подкрасила. Но Лидии шло. Она была красива – красотой остро заточенного кинжала. И прекрасно знала о своей привлекательности, поэтому ловко использовала в своих целях. Но не сегодня. На поэтические встречи она приходила не поглядывая из-под полуопущенных ресниц, а широко распахнув глаза.

– Шоколад! – с восторгом воскликнула она. – Николас, я тебя обожаю.

– Вот запомни это, а то скоро сдавать работы по Атреанской эпохе.

– И тебе опять нужна моя помощь, мелкий подхалим.

Лидия взяла плитку шоколадка и с видимым наслаждением откусила. Лорена даже не посмотрела в сторону сладостей, равнодушно окинула взглядом сидевшего на могильном камне Николаса и стоявшего Айдена.

– Надо же, вы снова раньше нас.

– Я как раз рассказывал Айдену о поэтичности кладбища, – заявил Николас.

Ну хоть не начал опять заливать о глазах. Айден подумал, что легко мог представить, как Николас выдаёт что-то подобное Лидии, причём не из желания пофлиртовать, а как хорошему другу, который тоже оценит образ – в конце концов, они же сошлись на поэзии. Но вот сказать что-то подобное Лорене казалось странным. Айден мало понимал эту девушку, но именно это скреблось изнутри любопытством.

– Моя любимая могила вон там.

Лорена подняла спрятанную в перчатку руку и указала. Посторонившись, Айден чуть не налетел на куст бузины. На тонких ветвях почти не осталось листьев, а вот чёрные капли ягод висели тяжёлыми гроздьями. Такие высаживали на кладбищах по древнему поверью – чтобы не поднялись мертвецы.

Давным-давно не существовало чародеев, которые могли такое проделать. Если они вообще когда-то жили, жрецы Безликого искоренили подобную ересь. Мёртвые должны оставаться мёртвыми. И никаких призраков.

К счастью, в той части кладбища, куда указывала Лорена, Айден не увидел мужчину в старомодном сюртуке, да и ауры смерти не чуял. Он даже не сразу понял, что имеет в виду девушка, а потом заметил сдвоенное надгробие: два камня слились в единое посмертное объятие, чтобы даже так оставаться вместе.

– Какая-то пара? – спросил Айден. – Красивая любовная история?

Он не сомневался, что уж кружок поэтов, который собирается на кладбище, точно выяснил всё что мог о тех обитателях могил, о которых ещё оставались хоть какие-то сведенья.

Лорена качнула головой:

– Близнецы. Они прожили долгие жизни, но умерли друг за другом. Они были вместе ещё до рождения и пожелали быть вместе после смерти.

Айдену представились два аккуратных гроба, выложенных белым крепом, два мертвеца в могилах так близко друг к другу, что они могли бы перестукиваться под землёй, если бы хотели. На их могилах не высадили бузину, так что, возможно, похороненные трупы повернулись друг к другу, прокопали пальцами с отваливающейся плотью трухлявые доски и землю, чтобы соединиться в последнем объятии и так и застыть. Уже навсегда.

– В конце ничто не имеет значения, – сказала Лорена. – В могилу мы берём только наши имена.

Говорили, её отец не только занимался наукой, но был одним из тех, кто выкапывал трупы, разрезал их в лабораториях при свете тусклых ламп, чтобы узнать больше о человеческом теле. Официально это было запрещено, потому что слишком многие люди верили, что подобное обращение против воли Безликого. Император смотрел на кражи трупов сквозь пальцы, прекрасно понимая, что разрешить их не удастся, но наука должна двигаться вперёд. В том числе такими людьми, как отец Лорены.

Было легко представить, как она до лицея подавал отцу инструменты и смотрела в остекленевшие глаза мертвецов. Возможно, она видела их больше, чем живых людей. Возможно, она понимала их лучше, чем живых людей.

– Что будет написано на твоём надгробии? – Лорена посмотрела на Айдена. – Ты когда-нибудь задумывался?

Обычно ещё при жизни оставляли подробные инструкции. Это считалось хорошим тоном – позаботиться о посмертных вещах.

– Думаю, мне будет плевать, – ответил Айден.

– Почему? – не унималась Лорена. – Ты возьмёшь с собой своё имя. Твоя последняя воля – то, что напишут на камне. То, как тебя запомнят люди. Эти близнецы умерли десятки лет назад, все их родственники наверняка тоже. Но мы помним их по камням и земле, по их последней воле.

– Им на это плевать. Когда ты сраный труп, это волнует только живых.

Его явно заносило, Айден вовсе не собирался грубить, но разговоры о мертвецах ему не нравились. Вокруг Лорены не было ауры смерти. Она наверняка видела много трупов, но не теряла близких, не хоронила брата, умершего так внезапно. Того, кто должен был ещё всех их пережить и править империей!

Повисла неловкая тишина, Лорена сжала губы в тонкую линию, ей явно не понравились слова Айдена. Он и сам не понимал, откуда взялась эта ярость. Сглотнув, он постарался успокоится. В конце концов, Лорена не сказала ничего особенного.

– На склепе моей семьи уже выгравированы слова.

– Как это грустно! – сказала Лидия. – За тебя выбрали даже посмертную фразу. Что там сказано? Я никогда не была у императорской гробницы.

– «Помни о том, что однажды мы жили».

Дыхание снова перехватило. Раньше, когда Айден бывал перед склепом и видел эти слова, он думал о прославленных предках, о деде. О тех императорах, чьи деяния теперь изучают в учебниках истории. Великие люди – или ужасные. Они оставили свой след и повлияли на судьбу целой империи. Их есть за что помнить и за что ненавидеть.

Они были всего лишь людьми. Но о них никогда не забудут.

Конрад же в учебниках в лучшем случае удостоится сноски как один из сыновей императора Александра, умершей юным. Его лишили возможности что-то сделать. Отобрали жизнь, которую он мог бы прожить.

Спустя десятилетия кто вспомнит о том, что он вообще существовал? Кто будет помнить что-то, кроме имени Конрада Равенскорта, когда умрут его родители и братья? Он станет всего лишь буквами на камне. Никто не вспомнит, как он бывал терпелив, обучая магии, как любил пить горький шоколад или как менялся его голос, когда он рассказывал зловещие истории.

Айден наткнулся на внимательный взгляд Николаса. Солнце уже скрылось за вершинами деревьев, горизонт ещё оставался светлым, но темнело и холодало. Усевшись на могильном камне в распахнутом пальто и с томиком поэзии под мышкой, Николас закинул ногу на ногу, и его взгляд не отрывался от Айдена.

Он знал.

Связь давно опала после ритуала и всё равно вибрировала тонкой нитью, к которой присоединялось обычное понимание Николаса. Он знал, что Айден думал о брате.

Вскинув голову, Николас посмотрел в темнеющее небо, где появлялись первые звёзды. Прищурившись, он начал негромко декламировать стихи. Ритмичные строки лились, развёртывая образы и тонкие вены эмоций, которые пульсировали и отзывались внутри Айдена. Он ничего не понимал в стихах, не мог оценить изящность оборотов или красоту рифм. Но чувствовал их.

Вспоминай обо мне – в самые тёмные часы перед рассветом. Вспоминай, и я буду рядом, преклонив колено. Потому что куда же ещё мне идти? Мой путь сворачивался петлёй на шее, и я думал, он приведёт только во тьму. Я не знал, что в этой мгле меня будешь ждать ты.

Солнце окончательно зашло, погружая кладбище в сумрак. Когда Николас закончил, ещё какое-то время стояла тишина, и Айден знал, точно знал, то ли благодаря чутью, то ли тому, что их энергии и правда отлично сочетались, позволив выстроить лёгкую связь, позволявшую ощущать некоторые вещи.

Это были стихи, которые написал Николас. И никому не показывал, потому что они слишком личные, наполненные стремлениями и желаниями, которые он хотел, но не мог воплотить. Не то, что набрасывал на бумаге и дарил девушкам или небрежно отдавал за шоколадки. Это была та самая поэзия, ради которой они собирались. И эти строки существовали только в голове Николаса, не доверяемые чернилам – их можно писать только кровью. Они – зыбкий дым от горящих по осени листьев.

Николас не до конца отшлифовал их, но, произнося вслух, расставлял все слова на свои места, а недостающие строки появлялись сами собой. И он доверил их сейчас.

Хотелось сказать, что это красиво, но любые комментарии звучали бы плоско и неуклюже после таких строк. Николас тряхнул головой и широко улыбнулся, сам разряжая обстановку:

– Зато я вот знаю, что должно быть написано на моём надгробии. «Поэт, маг и то ещё разочарование».

Он спрыгнул с камня, чуть не навернувшись в полную воды могилу, и снова оглушительно чихнул. В сгущающемся мраке его пальто сливались с тьмой, зато бледное лицо, светлые волосы и рубашка отчётливо выделялись ярким маяком.

– Холодно, – сказала Лидия, ёжась. – Я бы уже пошла внутрь. Где наши опаздывающие?

На Роуэна и Кристиана они наткнулись, когда выходили с кладбища, и всю дорогу до Академии слушали их сбивчивые объяснения, которые сводились к тому, что они слишком увлеклись алхимией. Точнее, «увлеклись» – неверное слово. Основы алхимии у них в лицее только начинались, и они попросту никак не могли решить задачки, которые сдавать нужно уже завтра.

Начал накрапывать дождь, когда они подходили к дверям, чтобы скрыться в Академии. Вокруг густилась тьма, но Айдену она казалась уютной.

11. Внутри меня оранжерея, полная призраков

Запертые комнаты получили такое название, потому что Академия действительно закрывала некоторые помещения и запрещала туда заходить. Студенты начали представлять места, где кого-то убили, спрятанные тайные книги и остатки вычерченных кругов после незаконных ритуалов.

Правда оказалась прозаичнее: Запертые комнаты не использовались, поэтому закрытые двери обозначали, что слуги не заходят туда на уборку. Только во время большой дважды в год.

– Так что эти комнаты и вправду стали тайными, – сказал Кристиан, пока Роуэн копался в замке. – Идеальные места для встреч, вечеринок, практики магии.

– Убийств! – вставила Лидия.

Айден не понимал, это шутка или вправду за дверьми Запертых комнат может твориться что-то страшное. Николас буркнул:

– Бездна, да какие убийства! Одно такое, и Академию прикроют.

– Поэтому они остаются тайными, – многозначительно сказала Лорена.

Что вряд ли было правдой. В Академии учились дети дворян, они бы не исчезли незамеченными. Хотя воображение Айдена уже подкидывало ему возможные развития событий: как тело топили в озере (пусть Айден и не представлял, сколько до него идти и как дотащить туда труп), как потом скрывали пропажу, а позже сама Академия старательно прикрывала убийцу, ведь это такое пятно на репутации!

Может, ему тоже стоит начать писать. Если не стихи, то хотя бы рассказы. Айден подозревал, они будут скорее тоскливыми, нежели увлекательными.

Вскрытый замок щёлкнул, приглашая в комнату.

За окном шелестел дождь. Лидия зажгла зачарованные лампы, дававшие ровный, но приглушённый свет – чары давно не обновляли. Нашлось и несколько обычных ламп и даже канделябров со свечами. В ход пошло всё, так что вскоре по всей комнате светились огоньки, рассеивая сумрак.

Наверное, когда-то здесь был кабинет преподавателя по натурализму из лицея. В огромном шкафу за стеклянными дверцами громоздились чучела мелких зверьков и птиц под прозрачными колпаками, сложенные в скелеты косточки на гибкой проволоке и бабочки, пришпиленные булавками к мягкой ткани.

Стены покрывали обои, то ли потемневшие от времени, то ли всегда бывшие такими, с грязно-бежевыми стилизованными цветами. В окружении чучел птиц на стене красовалась бычья голова, взиравшая на всех стеклянными глазами.

Пока Лорена и Лидия зажигали огни, Айден так и стоял, замерев и уставившись на внушительную голову с расходящимися в стороны рогами. Думал, ему станет неловко от зрелища, напоминавшего о жертвенных быках храма, но на самом деле было уютно.

Кристиан и Роуэн выглядели как лицеисты, которые действительно до последнего решали задачки, а потом спохватились, накинули форменные пиджаки и скорее побежали на встречу. Вокруг Кристиана по-прежнему переливалась аура печали от потери, а Роуэн периодически косился на Айдена, но в основном молчал.

Они подвинули диваны, чтобы стояли друг напротив друга, а между ними низкий резной столик, на который Николас положил коробку с шоколадками и томик стихов. Скинув пальто и засучив рукава, он занялся камином.

В этой части Академии действительно было прохладно – или вода из горячих источников в трубах не справлялась с обогревом, стоило пойти дождям.

– Перед приездом студентов все Запертые комнаты убирают вместе с остальными, – пояснил Николас. – Камины тоже чистят. После середины зимы проводят ещё раз большую уборку.

– А дрова?

– По-тихому тащим из поленницы Академии.

Им не пришлось, немного дров лежали в аккуратной корзинке рядом с чугунной решёткой. Каминный портал был деревянным, простым и невычурным. Без единого узора.

Проверив тягу, Николас уложил сухой мох, веточки и поленья. Хотя свечи зажигали обычными спичками, которые находились в каждой комнате, камином Николас решил заняться с помощью магии.

Он вытянул руки, блеснул браслет в виде кинжала. Крутанул запястьями и сделал короткое движение пальцами, направляя магию во вспыхнувший трут.

Такому обучали на первом курсе лицея, превращать сырую силу в огонь, воду – простейшие элементы. Магия должна иметь форму, это базовое правило. Вот такая грубая сила считалась дурным тоном. Отчасти потому что с камином не страшно, но если обратить всю силу в огонь, то можно очень быстро стать иссохшим.

– Выпендрёжник! – фыркнула Лидия.

Айден замер. Дуновение магии Николаса было лёгким, но ощутимым. Никакого прозрачного чистого воздуха, прохлады или свежести. Айден впервые почувствовал магию Николаса, и она не походила на ожидание.

Что-то густое, плотное, с металлическим оттенком. Кровь, слишком долго хранившаяся в закрытой бутылке.

– Главное, не колдуйте тут вдвоём, – заявила Лидия. – У Саттона ваша магия выглядит впечатляюще, но у меня от неё мороз по коже.

Неудивительно! Если у самого Айдена сила ощущалась как земля после дождя и многим казалось могильной. Особенно вместе с его тенями.

Выпрямившись на фоне разгорающегося камина, Николас спокойно опускал засученные рукава и поглядывал на Айдена. Наверняка специально выпустил магию, чтобы показать её.

Айден взгляд не отвёл, но с удивлением подумал, что металл и кровь шли Николасу лучше, чем свежий воздух. Николас не был ветреным. И лёгким тоже не был.

Кристиан и Роуэн уселись на одну софу, Николас пристроился на подлокотнике, хотя места ему бы хватило. Лидия рядом с Айденом, и аромат её цветочных духов щекотал нос. Лорена с Лидией.

– У меня кое-что есть, – объявил Кристиан.

Он достал из-за пазухи металлическую фляжку и пояснил специально для Айдена:

– Это напиток из родной страны моей матери. Здесь такого нет.

Его мать с Новых территорий, за которые много лет велись споры с Танским княжеством. Сейчас земли формально принадлежали Мархарийской империи, отец Кристиана был одним из тех, кто закончил этот конфликт. Его жена формально называлась леди Калверт, но высшее общество с опасением относилось к чужачке. Тем более после истории с мужем, практиковавшим запретные ритуалы.

Вскинув фляжку, Кристиан провозгласил:

– За тех, кого мы потеряли… и за тех, кого обрели.

Он пригубил и передал Роуэну. Тот, зажмурившись, сделал несколько глотков. Распахнул глаза и глянул на Айдена. От него фляжка пошла по кругу Николасу, но смотрел Роуэн только на брата.

Айден точно знал, кого он потерял. Вокруг принцев с их магией не задерживалась аура чужих смертей, но если бы могла, то одинаково касалась затылков руками Конрада.

Едва пригубив фляжку, Николас передал её Айдену. Узоры из цветов вихрились по всей металлической поверхности и тоже не были имперскими. Возможно, не только содержимое, но и сама фляжка досталась Кристиану от матери. Рассматривая изящно вырезанные лепестки, Айден огладил их подушечкой большого пальца, любуясь в свете свечей.

– Передавай уже, – нетерпеливо сказала Лидия. – Первый круг по быстрому глотку, а дальше любуйся сколько хочешь.

Оставалось надеяться, что это не танский эликсир, способный открывать прошлое и будущее. Учёные не сходились в едином мнении, многие считали напиток в принципе легендарным, другие утверждали, что это священная вещь, которая не выходит за границы княжества.

Напиток оказался очень сладким, совершенно непривычным на вкус. Айден не мог бы толком описать его, даже не с чем было сравнить.

– Ох! – пробормотал Айден.

– Пей аккуратно, храмовый мальчик, – усмехнулся Николас.

Он точно был в курсе, что в обителях Безликого принято пить только родниковую воду. Снова подхватил свою книгу, раскрывая, проводя пальцами по страницам. Как оказалось, Кристиан тоже обожал этого поэта, так что они увлеклись обсуждениями отдельных стихов. Но книгу Николас ревниво держал в руках, заявив, что как только она окажется в библиотеке, тогда Кристиан и возьмёт.

– Ну и пожалуйста, – заявил он.

И начал рассказывать о художнике, друге Эллиота Раттер-Кристи, с которым они колдовали в связке, пока художник не сошёл с ума.

– Он теперь в приюте для душевнобольных, – закончил Кристиан. – Очень жаль. Калеб Каннингем рисовал потрясающие картины. Здесь, в Академии, тоже есть несколько.

Когда говорили о творческих людях, всегда находился кто-то, кто сошёл с ума, умер или ввязался в незаконную дуэль. В крайнем случае хотя бы практиковал запретную магию. А ещё, конечно, обязательно присутствовали алкоголь или ещё какая-то непонятная дичь.

Обычные составляющие подобных историй, ни один рассказ без них не обходился. Но сейчас для Айдена прозвучало зловеще. Ему был близок безумный художник. Пусть сам Айден совершенно не умел рисовать, но понимал, как ты начинаешь видеть то, чего нет, а в твоих руках тени, которые способны уничтожить тех, кто рядом с тобой. И эти мысли выедают тебя изнутри.

Кто знает, какие тени были у Каннингема. Может, что-то из стихов, которые написал его друг, вовсе не вымысел, а основаны на безумных образах художника.

– Они тоже тут учились, – негромко сказала Лорена. – Вот рисунки в Академии и остались. Потом поехали в столицу, и Раттер-Кристи стал любимым поэтом при дворе. Работы Каннингема тоже обожали, но они становились всё мрачнее и тревожнее, а он перестал выходить из дома. Говорят, последние картины он рисовал своей и чужой кровью. Говорят, Раттер-Кристи знал об этом и даже отдавал собственную.

Голос Лорены звучал низко, с хрипотцой, и в тенях от камина и свечей, под пристальным взглядом стеклянных бычьих глаз со стены, слышался пронизывающим. А может, дело было в том, что речь шла не о каких-то давних временах. Раттер-Кристи и Каннингем учились в этих же стенах, может, даже в этой же комнате сидели! Здесь придумывали свои первые шедевры.

А закончили в мансардной мастерской, полной портретов, написанных кровью.

– Если истории не врут, – заметила Лидия. – Я слышала, что Каннингем совсем обезумел и творил ужасные вещи, а ваш обожаемый Раттер-Кристи его покрывал.

– Они были друзьями, – спокойно сказал Николас. – Ты бы так поступила? Сдала своего друга в приют для душевнобольных?

– Когда ты так поворачиваешь, звучит погано. Но что, если он был опасен для окружающих?

– Каннингем видел то, чего не замечали остальные, а кровью рисовал, потому что верил, что так переносит на холст саму жизнь.

– Значит, Раттер-Кристи потакал его безумию. Так себе дружба.

– А они не очень отличались. Почитай стихи Раттер-Кристи, в них похожие образы. Но он умеет с ними жить.

– Насколько я слышала, живёт он с какой-то актрисой, чем шокирует весь двор.

– И регулярно навещает Каннингема. Откуда мы знаем, о чем они говорят под крики безумцев?

Лидия не стала возражать, но скрестила на груди руки, выражая всем своим видом несогласие. Николас оставался спокойным, небрежно сидя на подлокотнике софы. Он снова взял в руки книгу, пролистал её, но бездумно, не пытаясь остановиться ни на одном стихотворении.

Фляжка с напитком задержалась в руках Кристиана, хотя пить он не торопился. Доставший бумагу для эскизов Роуэн что-то набрасывал угольком, за окном шумел усилившийся дождь.

Потянувшись, Лорена перехватила фляжку у Кристиана:

– Учтите, если кто-то из вас сойдёт с ума, я кровью делиться не буду.

– Потому что ждёшь своего вампира, – заметила Лидия. – Томного меланхоличного гостя, как в романах Селесты Гамильтон. А на тебя, между прочим, Райли Мюррей засматривается! Мне нашептали, что мечтает о тебе ночами.

Лорена застонала:

– Фу, Лидия! Он меня не интересует.

– Конечно. Как и любой другой, кто не бледен и не хочет испить твоей крови не ради искусства, а ради обычного голода.

– Ради любви.

– Любовь – штука не слишком полезная в жизни.

Сложно сказать, Лидия верила, хотела верить или убеждала саму себя. Её можно было бы счесть слишком корыстной, но Айден знал, почему так. Блэкторны владели промышленностью, многие относились к ним с предубеждением, и сыновей у них не было, только дочери. Лидия старшая. Поэтому она так хотела найти мужа с безупречной репутацией и высоким положением. Это обеспечило бы не только её, но и семью. Дало необходимый статус, принесло уважение.

А ещё младшие сестры. Если Лидия удачно выйдет замуж, самые знатные кавалеры сочтут за честь просить их рук, они будут свободны в выборе. Если же у Лидии ничего не выйдет, им всем придётся туго.

Неважно, чего на самом деле хотела Лидия. У неё была цель ради себя, семьи и сестёр. Они смогут выбирать. Но не она. У неё нет роскоши мечтать о красавце вампире – или тратить время на человека, чья репутация не безупречна.

– Что ты рисуешь? – спросил Николас.

Перевернув бумагу, Роуэн показал пока схематичную, но очень узнаваемую оранжерею. Она походила на ту, что стояла в саду Академии, но всё-таки представляла собой что-то оригинальное. Металлические завитки, стеклянные стены и купол с размазанными набросками украшений.

В оранжерее не было растений. В прозрачные стенки бились призраки, теснившиеся внутри, они хотели выбраться, прикладывая ладони к стёклам.