Текст книги "Пещера Черного Льда"

Райф закрыл лицо руками. Ведь пять последних дней он отгонял от себя мысли о Дрее. Теперь ведун вернул их обратно, и Райф знал, что это правда.

Инигар, разжав кулак, уронил вороний амулет на пол.

– Ты пришел сюда искать помощи Каменных Богов. Посмотри же на священный камень и подумай, нет ли здесь ответа, который ты искал. – Инигар посмотрел на трещину достаточно долгим взглядом, чтобы Райф его понял, а после повернулся и скрылся в дыму. – Когда закончишь, выйди к тем, кто вышел встречать тебя во дворе. Тебя ожидает гость.

Райф закрыл глаза и застыл на месте, боясь дотронуться до камня еще раз. Лишь долгое время спустя он подобрал свой амулет и вышел.

– А ну-ка оставьте его в покое! – Анвин Птаха пробилась сквозь толпу, действуя нагруженным подносом, как тараном. – Этому новику надо поесть и попить, прежде чем вы начнете приставать к нему с вопросами. – Анвин улыбнулась Райфу так ласково и гордо, что ему стало стыдно. – Это, паренек, мое лучшее темное пиво. Отведай.

Райф принял от нее рог, благодарный за то, что может чем-то занять себя. Солнце, отражаясь от снега, слепило глаза после сумрака молельни, и все вокруг говорили и задавали вопросы разом, вселяя в него желание убежать. Но он устоял. Эти люди были его кланом, и они имели право узнать о судьбе своих родных. Он поднес рог к губам, вдохнув густой лесной запах темного пива, выдержанного в дубовой бочке, а потом медленно – три дня – прогревавшегося над очагом. Анвин сказала правду: это было лучшее ее пиво, и поэтому Райф не стал его пить.

Держа рог у груди, он поискал в толпе лица Рейны и Эффи, но не нашел. Кучка людей стояла в темноте за дверью – возможно, они тоже были там.

– Мы должны знать, что случилось, парень, – сказал Орвин Шенк с озабоченным красным лицом. – Не спеши и рассказывай, как сам считаешь нужным.

Райф медленно кивнул. Почему они все так добры к нему? От этого ему становилось только хуже. Заставив себя смотреть Орвину в глаза, он сказал:

– Битти жив и здоров. Он храбро сражался и убил при мне не меньше двух бладдийцев.

Орвин стиснул Райфу плечо, и в его бледно-голубых глазах блеснули слезы.

– Ты всегда приносишь новости, целительные для отцовского сердца, Райф Севранс. Ты хороший парень, и я благодарен тебе за это.

Слова Орвина так противоречили тому, что Райф только что услышал от Инигара, что у него защипало в глазах. Он таких слов не заслуживал. Скользя взглядом по лицам, он обратился ко всем сразу, боясь не справиться с собой, если не покончит со всем этим побыстрее.

– Засада удалась. Все прошло как задумано. Корби Миз со своими людьми занял место к северу от дороги, Баллик Красный – к югу. Моему брату доверили запасной отряд. Бой был жестоким, и бладдийцы дрались как одержимые, но мы оттеснили их в снег и одержали победу. – Райф нашел взглядом Саролин Миз, дородную, добродушную жену Корби. – Корби сражался, как Каменный Бог. Он был прекрасен.

– Он не ранен? – спросила Саролин, коснувшись руки Райфа.

– Нет – разве что несколько царапин.

– А как там Баллик?

Райф не заметил, кто задал вопрос, но ответил как можно добросовестнее. Вопросы так и сыпались – все хотели узнать о своих родных и близких. Райфу стало легче, пока он отвечал. Избежать разговора о том, что случилось позже на поляне, оказалось на удивление легко. Люди хотели знать одно: живы ли их сыновья, мужья и братья, не ранены ли и храбро ли они сражались. Райфу легко было говорить правду, не задевавшую ни его, ни других участников боя.

Но когда Дженна Скок вышла вперед и спросила про сына, легкость улетучилась мгновенно, точно ее и не бывало.

– Тоади тяжело ранен – может быть, даже скончался.

Дженна оттолкнула тех, кто поспешил поддержать и утешить ее. Зеленые глаза, налившись гневом, пригвоздили Райфа к месту.

– Откуда ты можешь это знать? Почему ты явился раньше остальных? Что случилось потом, после боя?

Райф глотнул воздуха. Вот уже пять дней, как он боялся этого мгновения.

– Расскажи про Бенрона. – Репкоголовый Берри Лайс протолкался вперед. – Сколько бладдийских черепов он расколол своим молотом?

– Скажи нам, почему ты здесь, Райф Севранс, – дрожа всем телом, настаивала Дженна.

Райф, переведя взгляд с Берри на нее, открыл рот, чтобы ответить.

– Довольно! – Рейна Черный Град вышла из мрака за дверью, одетая в мягкую кожу и тонкую черную шерсть, жена вождя с головы до пят. Соболий мех на горле и рукавах колыхался при ее дыхании, на бедре блестел серебряный нож. Толпа раздалась, очистив ей дорогу. – Новик проделал трудный путь по рыхлому снегу. Пусть он назовет тех, кто на его глазах был убит или ранен, а потом дадим ему поесть и отдохнуть.

Несмотря на богатый наряд, глаза Рейны были тусклыми, и лицо сильно осунулось. Райф поразился, увидев, что ее вдовьи рубцы все еще кровоточат.

– Расскажи Берри о его старшем брате.

Это был приказ, и Райф подчинился, снова увидев перед собой Бенрона Лайса, терзаемого собаками во рву. Он почти не оставил Берри и его семье надежды, сказав, что Бенрон не шевелился и после того, как собак пристрелили. Рассказывая, Райф сам все больше убеждался в том, что Бенрон мертв. Он вспомнил, как стоял через дорогу от него – свидетель...

«Ты ворон, рожденный быть свидетелем смерти».

– Кто-нибудь еще? – ворвался в его мысли голос Рейны.

– Больше я павших не видел.

По толпе прошло облегчение, выраженное в разжатых кулаках и опущенных взглядах. Пожилые кланники касались своих ладанок с порошком камня, благодаря богов. Вопрос Дженны Скок читался на многих лицах, но Рейна позаботилась о том, чтобы он остался непроизнесенным: она ушла обратно в дом и этим простым действием увела за собой всех остальных. Анвин тоже помогла, пообещав всем горячий эль и поджаренный хлеб. Райф остался на месте, глядя, как кланники один за другим исчезают в открытых дверях. Ему больше, чем когда-либо, хотелось последовать за ними, найти Эффи и прижать к себе ее легкое тельце, но он не знал, правильно это будет или нет. Рейна намеренно не пустила ее сюда – значит опасалась, что он может причинить ей какой-то вред.

Вот что он теперь должен сделать: оградить Эффи, Дрея и весь свой клан от вреда. Инигар Сутулый открыл ему глаза.

– Райф, – произнес голос, который он не слышал вот уже пять лет. Здоровенный, как медведь, человек с рыжеватой щетиной на голове и главами цвета меди вышел из круглого дома во двор. Щурясь на снеговые тучи, он сказал: – Я надеялся, что свет будет более благоприятным. В этакой хмари меня запросто можно принять за какого-нибудь тощего слабака.

– Дядя...

Ангусу Локу хватило трех шагов, чтобы дойти до Райфа и стиснуть его в мощных объятиях. Райф почувствовал, что у него гнутся ребра, но Ангус тут же отпустил его, стал от него на расстоянии вытянутой руки и принялся разглядывать так пристально, словно Райф был лошадью, которую он хотел приобрести.

В некрашеных замшевых штанах и дорожной куртке, перекрещенный таким количеством ремней, что на целую конскую упряжку хватило бы, Ангус Лок выглядел именно таким бывалым объездчиком, каким и был на самом деле. Исхлестанные снегом щеки покраснели, губы были намазаны воском, а мочки во избежание обморожений обмотаны кожаными полосками.

– Каменные Боги, парень! Ну и вымахал же ты! – Он потер двенадцатидневную щетину у Райфа на подбородке. – А что это такое? В твои годы у меня и на голове-то столько волос не было, не говоря уж о лице.

Что тут было отвечать? Райф усмехнулся. Ангус был здесь, и Райф не знал, хорошо это или плохо, зато знал, что Ангусу можно доверять и что он достоин уважения. Тем говорил это много раз даже после смерти той, кто их связывала, – своей жены Мег Севранс, матери Дрея, Райфа и Эффи, сестры Ангуса Лока.

Ангус изменился в лице, пристально глядел на Райфа ореховыми глазами.

– Я приехал ранним утром, и Рейна рассказала мне про Тема... Хороший он был человек, твой отец. И хороший муж для Мег. Он ее просто обожал. – Ангус улыбнулся, как бы про себя. – Хотя я, должен признаться, возненавидел его с первого взгляда. Не было ничего такого, что он не делал бы лучше других: охота, стрельба, выпивка, танцы...

– Танцы? Неужто отец тоже танцевал?

– Точно дьявол на воде! Стоило Тему услышать музыку, и он тут же пускался в пляс. Хорош он был в своей шапке с медвежьими когтями и медвежьем полушубке. Из-за них-то, видно, моя сестра и влюбилась в него, поскольку красотой он не блистал – так мне по крайней мере казалось тогда.

Райф, как ни глупо, чуть не прослезился. Он не знал даже, что Тем умел танцевать. Ангус тронул его за плечо.

– Давай пройдемся немного, парень. Я две долгие недели провел в седле и хочу размять свои старые кости.

Райф посмотрел на круглый дом.

– Мне надо повидать Эффи.

– Я только что от нее. С Рейной ей хорошо. Пусть подождет своего брата еще немного.

Райфа это не убедило, но Ангус явно хотел поговорить с ним, и он позволил себя увести.

Проглянувшее солнце сделало выгон безупречно белым и гладким, как куриное яйцо. Молодые лиственницы и чернокаменные сосны превратились в курганы высотой с человека – их называли в клане сосновыми призраками. Снег под ногами оставался чистым и зернистым – ветер постоянно перемещал его и не давал ему замерзнуть. По чистой глади бежали легкими строчками заячьи следы.

Знакомая картина не утешала Райфа. В памяти звучали слова Инигара Сутулого: «Я боюсь, что если ты останешься с нами, то станешь свидетелем смерти всех нас еще до того, как насытишь свой взор». Райф вздрогнул. После этих слов все вокруг стало казаться ему другим. Напрасно он не дал бладдийским женщинам и детям сгореть в кибитке. Их это все равно не спасло, и в конце концов он сделал только хуже.

– На-ка выпей.

Голос Ангуса донесся до него как будто издали, и мысли Райфа не сразу вернулись с поляны севернее Дороги Бладдов. Ангус сунул ему в руку фляжку. Райф немного подержал ее и выпил. Прозрачная жидкость была так холодна, что щипала десны, – совершенно безвкусная и такая крепкая, что пар от дыхания Райфа стал невидимым на морозе. Ангус, замедлив шаг, остановился у соснового призрака и прислонился к нему спиной. Комья снега посыпались с веток ему на сапоги. Жестом он поощрил Райфа выпить еще глоток из обшитой кроличьим мехом фляжки. Райф глотнул чуть-чуть, только чтобы согреть рот.

– Тебе пришлось тяжело на Дороге Бладдов. – Это был не вопрос. Ангус размотал тесемки на запястьях и снял свои красивые перчатки из тюленьей кожи. Некрашеная одежда, простой объездчицкий клинок на бедре и коротко остриженные волосы выдавали в нем чужого. Ангус не принадлежал ни к какому клану. Тем говорил, что мать с братом выросли во владениях города Иль-Глэйва близ ганмиддишской границы. Тем встретил Мег в тот год, когда жил воспитанником в Ганмиддише, на танцах, которые этот богатый пограничный клан устраивал летом для своих новиков и девушек. Ангуса тоже пригласили – Райф уже не помнил почему, – но Краб Ганмиддиш, вождь клана, поставил ему непременным условием привести свою женщину, с которой он будет танцевать. Ангус привел Мег, Тем увидел ее и, по словам Кота Мэрдока, который тоже при этом присутствовал, не дал с ней потанцевать никому другому. Два месяца спустя они поженились, и в тот же день Тем был освобожден от своей клятвы новика.

Мег Лок так больше и не вернулась домой – выйдя за Тема Севранса, она стала кланницей.

– Рейна говорила мне, что ты умеешь попадать в цель, даже когда темно. – Ангус вывернул перчатки наизнанку и принялся выскабливать подкладку ножиком. – Еще она говорила, что, когда вы с Дреем вернулись с Пустых Земель, ты обмолвился, что узнал о набеге на расстоянии.

Райф почувствовал, что у него пылают щеки. Какое право имела Рейна говорить такое чужому человеку?

– Другие говорили мне, что ты на ножах с Мейсом Черным Градом, что ты спорил с ним перед всем кланом, не подчинялся его приказам...

– Выкладывай, что у тебя на уме, Ангус. Я сам знаю, как обстоят дела в этом клане.

Гнев Райфа Ангуса ничуть не тронул. Почистив перчатки с изнанки, он снова вывернул их и надел, а после спрятал нож в чехол и только тогда ответил:

– У меня дела к югу от Вениса, и я думаю, что тебе надо поехать со мной.

Райф посмотрел Ангусу в глаза, и радужки с бронзовыми искрами спокойно выдержали его взгляд. Что он знает? Говорил ли он с Инигаром Сутулым?

– Почему ты мне предлагаешь это теперь? – спросил Райф угрюмо. – Кто тебя надоумил?

Ангус посмотрел на Райфа так, что он сразу пожалел о сказанном. Ангус хоть и не кланник, но родня ему, и Райф обязан его уважать.

– Если человек возвращается раньше своей дружины, это обычно означает, что между ним и прочими дружинниками не все ладно. А когда кланник бежит из боя, он становится предателем своего клана. Я не дурак, Райф. Я слышал, что ты говорил во дворе. Ты довольно много знаешь о битве, но о раненых ничего путного не сказал. Ты даже не знаешь наверняка, кто жив, а кто умер. Ясно, что конца битвы ты не дождался. Случилось что-то особенное, не так ли? Что-то, заставившее тебя уехать. – Ангус вскинул руку, не дав Райфу ответить. – Я не хочу знать, что это было. Дела клана меня не интересуют в отличие от судьбы моих племянников – а из того, что я слышал нынче утром, следует, что Мейс Черный Град очень не прочь избавиться от одного из них. И теперь этот мой племянник, покинув поле боя, все равно что вытесал колья для собственной казни.

Райф опустил глаза. Два человека за один день говорят, что ему лучше покинуть клан. Его рука потянулась к амулету.

Клан в его жизни был всем.

Всем, что он знал и любил. Всего одиннадцать дней назад он принес присягу, связав себя с Черным Градом на год и один день. Если бы Инигар отказался принять его клятву и согреть для него камень, все было бы по-другому. Он был бы просто мальчиком, никому ничем не обязанным. Если бы он бежал из боя как юный Райф Севранс, его бы простили. Он прямо-таки слышал Орвина Шенка или Баллика Красного: «Парень еще молод, не испытан в бою и клятвы не давал. Разве можно упрекать его, если он ведет себя, как стригунок?» Но он бежал будучи новиком. И никто не станет утруждать свой язык, подыскивая оправдания новику, ушедшему с поля до конца сражения. Неподчинение приказу, спор с вождем клана, даже напрасная трата стрел на уже подожженную вражескую кибитку – все это можно было приписать горячности мгновения или боевому задору. Такие повинности кланники прощали охотно. Но уйти с поля до конца сражения, так просто взять и уехать, не сказав никому ни слова... Райф зажал амулет в кулаке. Ангус прав: Мейс сделает так, чтобы его проткнули кольями и содрали с него кожу. О том, что причиной всему было преследование и избиение бладдийских женщин и детей, никто и не вспомнит. Некому будет вспоминать. Райф знал, что никогда не упомянет об этом ради собственного спасения: сказать означало бы обесчестить Дрея, Корби Миза, Баллика Красного и всех остальных.

Он не станет срамить собственный клан.

Пусть Мейс Черный Град сам выкручивается; пусть сплетет какую-нибудь волчью басню вроде того, что женщины были вооружены и пытались бежать; пусть все, кто участвовал в бойне, вернутся домой, уверовав в это, и пусть правда останется лежать на Дороге Бладдов.

Райфу показалось, что его щеки коснулся ледяной палец. Свидетель Смерти. Впервые в жизни он понял, что значит родиться вороном. Ворон кружит над головой, следит и ждет, а потом слетает на безжизненные останки. Инигар Сутулый сказал правду: он, Райф, не подходит этому клану.

Пятый священный камень Черного Града, добытый к югу от Транс-Вора и пролежавший в круглом доме триста лет, раскололся из-за него. Сам камень приказывает ему уходить. Райф не мог припомнить все картины, которые показал ему камень, но одно знал точно: все эти места были чужими ему. На землях Черного Града нет кровавых озер и голубовато-серебристых лесов. Священный камень велел ему уходить и показал дорогу.

Райф ощутил себя еще более холодным, чем этот морозный день. Он встретился глазами с Ангусом Локом, которые уже не были сердитыми, как пару минут назад, – теперь они выражали беспокойство и все время обращались на восток, то ли высматривая едущих домой дружинников, то ли следя за продвижением бури.

В последний раз он приезжал сюда пять лет назад, когда Эффи была еще совсем крошкой. Райф попытался вспомнить все, что знал о дяде. Он женат, и у него есть дети, но Райф не помнил ни их имен, ни где они живут. Не знал он даже, чем Ангус зарабатывает себе на жизнь. Мег очень любила брата, и пока она была жива, Ангус навещал круглый дом дважды в год и всегда привозил подарки, хорошие подарки, – учебные мечи из окаменевшего дерева, куски зеленого морского стекла, колечки из моржовой кости, тетивы из человеческих волос и меховые сумочки из ценных шкурок лемминга, где очень удобно было носить кремни.

Райф улыбнулся, вспомнив, как они с Дреем дрались из-за этих подарков. Под конец кто-то из них непременно разбивал другому нос, Тем наделял затрещинами обоих, и тогда Ангус волшебным образом извлекал из своей котомки другую точно такую же вещь. После этого Мег ругала их всех вкупе с Темом и Ангусом, гнала от себя и не велела приходить, пока они не образумятся.

Улыбка Райфа медленно померкла, и он оглянулся на круглый дом. Клан вмещал в себя все: Дом, память, родных людей. Если Райф уедет, то никогда уже больше не вернется. Нельзя нарушить клятву и бросить свой клан, чтобы потом вернуться как ни в чем не бывало. У Райфа заныло в груди. Он любил свой клан.

– Ну, парень, что скажешь? Поедешь со мной в Венис? Я уже не тот, что прежде, и не прочь иметь молодого крепыша у себя за спиной.

«Да, Райф Севранс. Лучше тебе уйти ради нашего общего блага».

Райф закрыл глаза и увидел сочащуюся рану священного камня. Открыл их и увидел Дрея – таким же, как в последний раз: с молотом в руке, слюной на подбородке и ртом, произносящим то, что вложил туда Мейс Черный Град. Райф оборвал это воспоминание, прежде чем оно успело вжечься слишком глубоко в его душу, и заставил себя вспомнить Дрея во дворе в то утро, когда они выехали на Дорогу Бладдов. Дрей единственный из двадцати девяти человек вызвался за него поручиться. «Будь у меня такой брат... я не посрамил бы его ни словом, ни делом».

Райф выпрямился во весь рост, опустив руки на рукоять полумеча. Инигар Сутулый прав. Оставшись, он в любом случае навлечет на Дрея позор.

Стало темнее, и буря с Пустых Земель ушла на юг, когда Райф дал свой ответ Ангусу Локу.

17
«ТЕПЕРЬ МЫ НАЧНЕМ ВОЙНУ»

Вайло Бладд ехал по снегу, держа своего жеребца на крепком поводу. Старый конь стал подслеповат, но его подлый нрав с годами не улучшился. Каждого, кто оказывался поблизости, будь то человек или лошадь, жеребец, отзывавшийся на кличку Собачий Конь, мог запросто лягнуть промеж ног или в голень. Вайло питал слабость к этому старому одру. Тот, хотя давно уже не слушался никаких команд, две вещи знал твердо: собак и маленьких детей лягать нельзя.

Вайло обнажил в улыбке черные больные зубы. В свое время он здорово намаялся с этим жеребцом. Скверный был конь, как говорили все в один голос, однако вот уже одиннадцать лет прошло, а они еще вместе. Собачий Вождь и его скверный конь – трюхают себе по завоеванной земле, довольные друг другом, как только могут быть довольны конь и всадник.

Вайло, едущий во главе отряда в дюжину человек, услышал крик своего шестого сына – тот приказывал зажечь факелы. Ганро весь день только и делает, что выкрикивает приказы. Вайло не совсем понимал, перед кем тот так важничает, но дал себе клятву, что, когда Ганро в следующий раз заорет, требуя факелов, донесений или короткого привала, он подъедет к сыну поближе и даст Собачьему Коню залепить Ганро в мошонку. Если человек все время дерет глотку, это еще не значит, что командует здесь он. Пора бы Ганро это усвоить, как и всем его сыновьям.

Не желая думать о несовершенствах семи своих сыновей, Вайло стал смотреть по сторонам еще усерднее. Предвечерний свет быстро угасал, и снег под ногами казался голубым и прозрачным, как лед. Впереди лежали медные холмы, бывшие некогда ключом величия и военной мощи Дхуна. Добываемая там медь обогатила Дхун – благодаря ей этот клан поставил себе самый большой круглый дом во всех клановых землях, запрудил реки, повернул вспять ручьи и засыпал северное болото целыми горами земли, превратив прежде бесплодную почву в отменное пастбище.

Вайло Бладд выехал на завоеванные им земли Дхуна, но не смотрел ни на тучные пастбища, ни на богатые форелью озера, ни на стада лосей, кочующие на юго-восток через боры чернокаменных сосен и хорошо отъевшиеся на Пустых Землях. Его занимало только одно: Дорога Бладдов.

Его внуки запаздывали уже на четыре дня. Поезд должен был выехать из Дома Бладда тридцать дней назад и прибыть в Дхун к этому времени. Сухая Кость полагал, что их застигла в холмах непогода и они пережидали ее, разбив лагерь. Это звучало разумно, да и Сухая Кость для порубежника был здравомыслящим человеком, но Вайло никак не мог избавиться от беспокойства. Его собаки были возбуждены и кусались почем зря, а запах Сарги Вейса висел вокруг Седалища Дхунов, как торфяной дым.

Он испытал своего рода облегчение, выехав из круглого дома. Этот клан не был ему родным. Возможно, со временем это изменится, когда его невестки и внуки поселятся здесь, но пока что дом Дхунов оставался вместилищем незнакомого эха, чужих теней и огромных пустых комнат, которые никакое количество березовых дров не могло осветить и согреть. Это место вызывало у Вайло зубную боль. В довершение всех бед четверо его сыновей тоже обосновались здесь. Они грызлись, как лисы в норе, из-за границ и земель, напивались мертвецки каждую ночь, и каждый из них метил на место Собачьего Вождя!

Вайло выплюнул черную жвачку. Собаки, трусившие рядом с жеребцом, зарычали, замотали головами и принялись трепать свои поводки. Они терпеть не могли, когда он плевался.

– А вы ищите, – рявкнул на них вождь. – Вы тут не для того, чтобы снег пахать. Ищите и найдете. – Назло им он поднял коня на дыбы. Они выехали еще до рассвета, а эти проклятые твари только и нашли, что заплутавшую овцу, которую загнали на сланцевый утес, да замерзшую тушку гаги, заклеванной вороном сутки назад. Но Вайло, хотя и ворчал на собак, в душе испытывал облегчение. Нет запахов – значит не было и людей, значит, чужаки по дороге не проезжали.

В самом деле, снег на пути был бел и ровен, как шапка на хорошем пиве. Днем они никаких всадников не видели, но теперь начинало темнеть, и люди могли не заметить следы или дым от костра. Пусть собаки отрабатывают свою кормежку.

Собаки, почуяв перемену в настроении своего хозяина, ринулись вперед, прыгая или расталкивая грудью снег в зависимости от длины своих ног. Вайло откинулся назад в седле, и его старый тулуп захрустел заодно с костями. Ну и холодина! Поминутно тянет отлить. Как-то в молодости он проехал от границы с Порубежьем до дома Бладда за один день, ни разу не останавливаясь облегчиться или размять натертые ляжки. Глупость, конечно. Тогда-то он, видно, и повредил себе что-то внутри.

– Вайло, так мы долго не проедем, даже с факелами. – Клафф Сухая Корка, больше известный как Сухая Кость, поравнялся с вождем, и Вайло тут же услышал позади топот другой лошади. Ему не надо было оборачиваться, чтобы узнать, кто этот второй всадник. Ганро, уж конечно, не упустит того, что собирается сказать Сухая Кость.

– Проедем еще немного, – нарочито громко сказал Вайло. – Пусть собаки обнюхают пару лиг. – Говоря это, он посмотрел на человека, которому доверял больше всех в целом клане. Сухая Кость был огромен, как стена, с широченными плечами и кожей цвета красной глины. По-настоящему он не мог считаться кланником. Мать его была порубежной шлюхой, а отец... сын шлюхи редко знает, кто его отец. Когда Сухой Кости сровнялось семь, мать отправила его из Порубежья в Бладд, наказав больше не возвращаться – он, мол, не их роду-племени и никому здесь не нужен.

Вайло пососал больной зуб. Порубежников он ненавидел. Какая еще женщина поступила бы так со своим ребенком? Он помнил, как Клаффа привел в круглый дом здоровенный, носатый Ягро Вайк, заставший его за ловлей форели в Быстрой. Мальчишка, тощий, как столбик от изгороди, совсем одичал от голода и палящего солнца. На вопрос, что он делает на земле Бладда, он ответил так, как его научила мать: «Я порубежный ублюдок, а отец мой из Бладда. Вот найду его, и пускай он меня теперь кормит».

Мальчик так свирепо зыркал своими голубыми глазенками и так решительно сжимал кулаки, что сразу пришелся по душе Вайло. «Ублюдок, говоришь? – сказал он, взъерошив черные как смоль волосы парнишки. – Ну что ж, здесь тебе самое место. Если никто не заявит на тебя права, я возьму тебя себе».

Было это двадцать пять лет назад. Сухая Кость стал теперь полноправным кланником и лучшим в Бладде бойцом на мечах, но ублюдок все еще сидел в нем – Вайло знал это, как никто другой. Они хорошо понимали друг друга, ублюдок шлюхи и ублюдок кланового вождя. Оба они знали, что значит уступать другому место за столом, драться из-за настоящих или мнимых оскорблений до красной юшки и терпеть насмешки и ругань законных детей – терпеть с завистью, которая изматывает тебя, как охота от зари до заката. Вайло позаботился о том, чтобы участь Клаффа была легче его собственной, но не мог уберечь его от жестокости других детей – вмешательство навредило бы парню еще больше.

Сухая Кость вырос крепким бойцом, хорошим работником и умел разбираться в людях получше многих других бастардов. Вайло знал, что его сыновья недолюбливают Клаффа, но плевать на это хотел. Пусть себе беспокоятся, кто займет место вождя после его, Вайло, смерти, – может, это еще сделает из них людей.

– Балагро разбил бы лагерь подальше от дороги, – сказал Сухая Кость, с прищуром глядя в темноту за бледным заревом факелов. – И позаботился бы замести следы от кибитки.

Вайло кивнул. Сухая Кость был лучшего мнения о Балагро, чем он сам, но это еще не означало, что тот не прав. С возрастом Вайло потихоньку стал понимать, что все о людях знать невозможно и даже те, кого он знает вроде бы хорошо, способны его удивить. Балагро был человек положительный, поэтому Вайло и доверил ему охрану поезда. Поэтому и еще потому, что старшая дочь Балагро только что родила ему старшего внука и он должен был понимать, какое это сокровище.

– Да, – сказал Вайло, возымев вдруг надежду, что Сухая Кость прав и Балагро как раз такой человек, чтобы принять все меры предосторожности. – Надо было взять соколов. В снежную пору они лучше, чем собаки.

– Твоей лучшей пары не было на месте – я видел. – Сухая Кость посмотрел на Вайло с вопросом в пронзительно голубых глазах.

Вайло Бладд лгал редко. Он либо говорил правду, либо молчал. Глядя на Клаффа Сухую Кость, он видел человека, который старается выглядеть не хуже и не лучше других. Косы у него заплетены туго, но не слишком, одежда и меха на нем добротные, но он не носит ни соболя, ни рыси. Длинный меч у него на поясе короче большинства мечей, заслуживающих названия длинных, но при этом отполирован до блеска, а ножны у него из тончайшей шерсти. Вайло не глядя сравнивал Клаффа со своим шестым сыном. Ганро – тот щеголь. Намасливает свои косы дольше, чем иная женщина выщипывает волосы на ногах, а макушка у него выбрита так гладко, что Вайло порой подозревает, что это попросту плешь.

Вайло послал коня вперед, сделав Сухой Кости незаметный знак следовать за ним, и они уехали в темноту, оставив факелы за спиной. Ганро подался было за ними и некоторое время болтался где-то посередине, но потом, как видно, решил, что попытка подслушать их разговор делает его смешным, и отстал.

Услышав, как сын выкрикивает приказы обиженным тоном кавалера, которому отказали на танцах, Вайло понял, что может говорить без опаски. Он наклонился к Сухой Кости и сказал:

– Эта пара должна была уже вернуться. Я посылал их в печной дом Даффа узнать, давал ли хозяин приют Сарге Вейсу.

Сухая Кость поразмыслил без всякого выражения на худощавом безбородом лице.

– Может, это буря?

– Буря была на севере, а дом Даффа стоит на юге.

– Думаешь, птиц подстрелили?

– Нет – остановили.

– Кто, Вейс?

– Он чародей, Клафф. Он знает способы останавливать птиц в полете.

При одном слове «чародей» Сухая Кость призвал Каменных Богов, коснувшись обоих век и медного сосудика с порошком священного камня на поясе.

– Если он чем-то угрожает клану, скажи – я поеду за ним по южной дороге и сам перережу ему глотку.

От этих слов старое сердце Вайло сжалось. Сухая Кость был не из тех, кто говорит на ветер.

– Я не знаю, Сухой, угрожает он нам или нет. Не знаю даже, чего хотят он и его хозяин. Знаю только, что ни одному из них доверять нельзя. И когда два моих лучших сокола не возвращаются из места, куда я их уже дюжину раз посылал, это вселяет в меня беспокойство.

Сухая Кость мог бы сказать на это, что Вайло прежде всего не следовало бы принимать помощи от подобного человека, но если такая мысль и пришла Клаффу в голову, вслух он ее не высказал. Вайло был ему благодарен. Собачий Вождь не нуждался в напоминании о собственных ошибках.

– Ты думаешь, Сарга Вейс встречался с кем-то у Даффа?

– Возможно. Тогда утром, явившись в дом Дхуна, он все что-то вынюхивал, расспрашивал конюхов и кухарей. Хитрый он, этот Вейс. Не доверяю я мужикам, у которых рожа гладкая, как задница.

– Он требовал что-нибудь в обмен на помощь, которую его хозяин оказал нам при взятии Дхуна?

Это был смелый вопрос. Многие бладдийцы понимали, что Дхун в ту ночь достался им что-то уж слишком легко; не так уж многие знали, что это – заслуга их вождя, и совсем немногие – что вождю кто-то помог. Условий сделки не знал никто, и вот теперь Сухая Кость спрашивал об этом открыто.

То ли из-за тишины и мрака на Дороге Бладдов, то ли потому, что его внуки могли сидеть где-то в этих холмах, замерзшие и голодные, в занесенной снегом кибитке, где топливо уже на исходе, но Вайло вдруг захотелось облегчить душу. Он был Собачьим Вождем больше тридцати лет, и ни разу за годы своего правления он еще не испытывал такой неуверенности перед будущим. Всю свою жизнь он брал, что хотел, и теперь боялся, что Каменные Боги заберут все это назад.

Тихим голосом, держась за кисет с порошком священного камня, он сказал:

– Вейс со своим хозяином замышляют какую-то пакость, Сухой. Когда он впервые приехал ко мне полгода назад, то говорил, что за всю свою помощь они ничего не просят. Говорил, что всем кланам нужно объединиться под твердой рукой и что я как вождь самого могущественного из всех кланов как раз подошел бы. Вейс клялся, что его хозяин никогда ничего не потребует взамен. Он и верно не требовал, но я нутром чую, что дело нечисто. Я подозреваю, что они меня использовали, но хоть убей не пойму как.