Текст книги "Измена"

Это она вела его через студеные равнины Халькуса. Она же поведет его и дальше, что бы ни происходило с ним. Быть может, случай с хлебами вовсе и не изменил его, а просто выявил в нем то, что уже и без того существовало. Его мать была сильной женщиной. Даже перед концом, когда она ослабла телом, дух ее остался несгибаемым. Она отказывалась от помощи лекарей и не принимала никаких лекарств от боли, чтобы не лишиться остроты ума.

Правда, тогда ее воля была направлена не к тому, чтобы выжить.

Сквозь воспоминания восьми последних лет пробилось одно, зыбкое, словно дуновение вьюги: обрывок разговора, не предназначенного для его ушей.

«Кремень баба, ничего не скажешь». – «Но если она не согласится лечь под нож, ей конец». – «Где уж там! Она даже на припарки не соглашается, чтобы замедлить рост опухоли, – о том, чтобы ее вырезать, и говорить нечего».

В то время Джек ничего не понял, а годы изгладили этот разговор из его памяти – но сегодня, волоча чужой труп к месту вечного упокоения, он вдруг догадался, что это означало: его мать хотела умереть. И воля ее, куда более сильная, чем у Джека, была направлена к смерти, а не к выживанию.

Ветер не знал пощады, и спина разламывалась от тяжести мертвого тела. Джек так устал, и столько еще оставалось для него непонятным! Вопросы, которые он себе задавал, только надрывали ему сердце. Почему она хотела умереть? Неужто ей так плохо жилось в замке? Или она разочаровалась в нем, своем сыне? Он так тосковал по ней. Она была его единственным родным существом – а выходит, и она бросила его, как отец.

Как легко было бы отказаться от всего, лечь в снег рядом с мертвецом и составить ему компанию в загробном мире!

Джек помедлил, глядя в холодное око горизонта и стараясь проглотить стоящий в горле ком. Нет, не сделает он этого – он будет жить дальше. Судьба идет за ним по пятам и направляет его шаги.

И Джек двинулся дальше, таща за собой мертвеца.

Ветер выл, отталкивая его все дальше от курятника. Музыка ветра сопровождала происходящее, а фоном служили снега. Джек оглянулся. Он еще недостаточно далеко отошел от деревянной хибарки. Нельзя оставлять тело на виду – он обязан мертвецу хотя бы пристанищем.

Наконец он добрался до купы деревьев, скрывающих неглубокую лощину. Едва переводя дух, он сделал еще несколько шагов и увидел посредине лощины замерзший пруд. Он решил, что туда и сбросит свою ношу.

Джек съехал вниз вместе с мертвецом. Лед был крепок, как камень. Джек дотащил мертвеца до середины пруда, сложил ему руки на груди и постоял над ним, глядя, как снег сызнова заметает окоченевшее тело. Труп начинал походить на каменное изваяние. Серебристые блестки снега украшали и облагораживали его. Удовлетворившись этой видимостью погребения, Джек вскарабкался обратно по склону.

Только там он позволил себе спрятать руки под плащ. Выбравшись из кустов, он увидел вдали курятник, а на западе темное движущееся пятно. Поначалу Джек принял его за птичью стаю или за стадо скота, но пригляделся – и сердце у него екнуло. Это ощущение не имело ничего общего с изображаемым поэтами любовным трепетом – оно сотрясло Джека до самого основания.

С запада ехали халькусские всадники, и скакали они к курятнику. К Мелли.

Джек ступил еще шаг вперед – и ощутил у горла лезвие ножа.

– Если пошевельнешься – ты покойник.

* * *

Мелли начала беспокоиться – Джека не было слишком долго. Он был какой-то странный, когда уходил, и на один жуткий миг Мелли показалось, что она его больше не увидит. Вздор все это, твердила она себе, расхаживая по тесному курятнику.

Последние недели были самыми трудными в ее жизни – они изнурили не только ее тело, но и ум. Она боялась даже думать о том, что зима сделала с ее лицом, и радовалась, что у нее нет зеркала, которое подтвердило бы ее подозрения. Хуже всего, однако, было то, что она лишилась душевного покоя. Душевным покоем обладает тот, кто знает, что, проснувшись, найдет у изголовья горячее питье, и тот, кто видит обожание в любимых глазах. Покой дается лишь уверенностью в прочности бытия, в том, что все будет идти, как и шло. А у Мелли такой уверенности не было.

Она вынула затычку из ставни и выглянула в белое поле – сперва на север, потом на запад. Поначалу она не поверила собственным глазам. Четыре дня подряд она смотрела туда с единственной целью – вовремя заметить врага, но теперь, когда враг и впрямь появился, она сочла это подлой выходкой судьбы. Как ребенок, она надеялась, что, если она будет стеречь, никто не придет. Теперь ей оставалось оплакать еще и эту надежду.

Всадники были далеко, и это оставляло ей пару минут. Не время думать о Джеке – время думать о себе. Мелли теперь сама определяла свою цену и, по врожденной самоуверенности людей знатного происхождения, ценила себя высоко.

Порывшись в своих скудных пожитках, она достала ножик, который дала ей старая свинарка. Он был вполовину меньше ножа, которым резали свиней, и не такой острый. Бесполезно бросаться с ним на вооруженных мужчин. Мелли решила спрятать нож на себе и воспользоваться им, когда представится случай, если он вообще когда-нибудь представится.

Нет, так думать не годится. Она не поддастся страху и встретит врага с высоко поднятой головой. Пусть знают, что женщины Четырех Королевств не менее достойные противники, чем мужчины.

Она спрятала нож за корсаж, подумав, что ей снова кое в чем повезло. На ней было старомодное платье свинарки с костяным корсетом, каких давно уже не носили при дворе. Лиф между грудью и талией был так укреплен, что маленький ножик за ним мог сойти незамеченным.

Уже был слышен стук копыт, а Мелли в страхе хваталась руками то за лицо, то за корсаж. Плащ! Надо надеть плащ. Она с трудом завязала тесемки, так тряслись у нее руки. Живот точно выпотрошили, и в нем сосало, как от голода.

Дверь распахнулась, и на пороге возникли люди.

– Где этот ублюдок? – спросил первый и самый высокий из них.

Мелли крепко стиснула руки, вскинула голову и спросила со всей доступной ей храбростью:

– О ком это вы?

Человек на миг растерялся, но тут же пришел в себя.

– Не играй словами, девушка, не то договоришься до могилы. – Он понизил голос, и Мелли узнала интонации лица, облеченного властью. – Говори, куда девался мальчишка, убивший одного из моих людей. – По его знаку вперед выступил другой человек – с обшитой кожей дубинкой.

– Я надеялась, господа, что вы мне сами об этом скажете, будь я проклята, если я знаю. – Увидев удивление на лицах, Мелли стала ковать железо, пока горячо. – Утром он ушел и унес все мои деньги. Как найдете, всыпьте ему и за меня тоже.

Вошел еще один, и в курятнике негде стало повернуться. Мелли узнала того, кто бежал отсюда по снегу четыре дня назад, и сердце ее упало, когда он сказал:

– Не верьте ни единому ее слову, капитан. Она кричала, предупреждая того черта, – она с ним заодно.

– Ну, – сказал капитан с брезгливым выражением лица, – что ты на это скажешь?

У Мелли сложилось отчетливое впечатление: капитан знает, что она лжет, и только забавляется на ее счет. Тем не менее она продолжала:

– А что тут скажешь, сударь? Разве вам никогда не доводилось оттаскивать в сторону от лошадиных копыт хотя бы и неприятного вам человека?

Капитан проворчал:

– Я вижу, женщины в Королевствах так же языкасты, как упрямы их мужчины.

– За мужчин я говорить не могу – ну а за женщин спасибо. Вам, наверно, приятно для разнообразия поговорить с такой, которая не блеет, как коза.

Капитан расхохотался при этом намеке на склонность к бесконечным жалобам, которую приписывали халькусским женщинам, но тут кто-то окликнул снаружи:

– Капитан! Там на снегу следы. Похоже, будто что-то тащили волоком.

– Этот негодяй украл мои припасы, – поспешно вмешалась Мелли. – Все сыры, запасенные на зиму. – Она поняла, что Джек оттащил куда-то труп и что об этом лучше не упоминать.

Капитан оставил ее слова без внимания.

– Сколько времени этим следам?

– Похоже, свежие, капитан. Им не больше двух часов.

– Ну так ступай по ним, дубина, и еще пятерых прихвати. Все прочие выйдите – а я тут потолкую с этой лисичкой.

* * *

Джек шевельнул головой, стараясь рассмотреть того, кто ему угрожал. Лезвие сильнее надавило на шею, и по ней потекла струйка крови. Закоченевший Джек не чувствовал боли и не мог сказать, глубока ли рана. Второй нож уперся ему в спину.

– Не двигайся, не то я тебя убью. – В голосе звучала сталь, и Джек замер, видя только пар чужого дыхания на морозе.

Всадники приближались к курятнику – целых два десятка человек. Ветер, который все утро дул как бешеный, взметая снег, имел злорадство внезапно улечься, и Джек видел хибарку как на ладони. Он затаил дыхание, когда верховые придержали коней и спешились, а один из них ударом ноги открыл ветхую дверь. Внутри нарастало знакомое, отвратительное и в то же время зовущее давление. Медный, как у крови, вкус колдовства наполнил рот. Джек уже много недель не чувствовал его и решил не поддаваться – а человек сзади, словно подкрепляя это невысказанное решение, кольнул ножом его спину. Лезвие, упершись в позвоночник, остановило поток.

Джек не видел лица своего противника, но напряжение, которое тот испытывал, передавалось ему через нож. Человек, хоть и говорил жестко, по-халькусски, не принадлежал, похоже, к всадникам и даже не хотел, чтобы они его заметили.

Трое вошли в курятник. Джек будто видел все, что там происходит. Нет сомнений, что Мелли встретит хальков достойно, – она горда. Но как Джек ни верил в нее, он знал, что на вояк это ничуть не повлияет. Они сделают с ней все, что захотят.

Курятник, пятнышком маячивший вдалеке, стал для Джека центром Вселенной. Если бы он мог знать наперед, что случится! Если бы ему не вздумалось уходить! Давление становилось невыносимым. Нет, он должен пробиться к Мелли – или хотя бы попытаться.

Он рванулся вперед, но хальк за спиной прыгнул следом, и нож тут же снова оказался у спины. Странно, каким теплым был металл, несмотря на холод.

– Даже и не думай сбежать от меня, – произнес тихий и жесткий голос. – Неужто та девочка в хижине тебе дороже жизни?

Не успел Джек усвоить сказанное, как картина внизу изменилась. Шесть человек вскочили на коней и двинулись по следу, оставленному Джеком.

– Пошли. – Хальк подтолкнул Джека в противоположную сторону, и Джек мельком заметил один из клинков – вороненый и кривой.

Напор колдовской силы, столь мощный минуту назад, ослабевал, оставляя в желудке чувство тошноты. Это, как ни странно, прибавило Джеку отваги: ему легче было противостоять судьбе, не имея иного оружия, кроме силы своих мускулов. Впрочем, отчего же только мускулов? Джек вспомнил о ноже свинарки, заткнутом спереди за пояс. Вот и оружие. С ловкостью, сделавшей бы честь опытному карманнику, Джек извлек нож. Лезвие, еще не успевшее затупиться, лизнуло холодком живот.

Пленивший его хальк ускорил шаг. Уже слышны стали звуки погони, пробирающейся по нетронутому снегу. Выйдя из-за деревьев, Джек увидел двух стоящих лошадей.

– Садись на кобылу, – сказал хальк, сопроводив свой приказ уколом ножа. Джек резко обернулся, взмахнув своим клинком, – его враг оказался высок, дороден и рыж. – Ты только время тратишь понапрасну, – с долей раздражения, но как-то подозрительно беззаботно бросил хальк. – Ладно, давай нападай, только поскорее – погоня близко.

Джек почувствовал себя довольно глупо. Он не умел обращаться с ножом, а его противник, хотя и грузный, был, по всей видимости, мастером в этом деле. Он переносил свой внушительный вес с ноги на ногу с грацией танцора. Короткий нож и кривой меч так и порхали в воздухе.

– Ну давай, не тяни.

Джек ринулся вперед, выставив перед собой нож для грозного, как он надеялся, удара. Но кривой меч тут же выбил нож из его руки, чуть не вывихнув ее при этом, а короткий нож мигом оказался у горла.

Хальк покачал головой.

– Все твое внимание приковано к мечу, парень, – а между тем это нож всегда решает дело. – Он повернул голову, прислушиваясь к приближающимся всадникам. – Придется мне, пожалуй, прибегнуть к крайним мерам. – Один поворот запястья – и кривой меч взвился в воздух, описал дугу и упал плашмя на ладонь хозяина. Нож отступил от горла, и в тот же миг Джек ощутил мощный удар по затылку. Раздался треск, и мир померк перед глазами. Последним, что запомнил Джек, были слова незнакомца: – Ты смотришь на нож – а между тем это меч всегда решает дело.

* * *

– Ну а теперь, когда мы одни, – сказал капитан, – ты, быть может, скажешь мне, зачем благородная девица из Четырех Королевств забрела в Халькус? – Скривив рот в надменной гримасе, он прошелся пальцами по нафабренным усам, придав им еще больше блеска.

Мелли начинала сожалеть о своей говорливости. Словесные ухищрения не довели ее до добра. Если бы она не возбудила интерес капитана, ее, пожалуй, уже выволокли бы наружу, связанную и с кляпом во рту, – и это, судя по прежнему опыту Мелли с мужчинами, было бы, безусловно, предпочтительнее.

Курятник стал казаться ей ужасно маленьким – капитан, поскрипывающий кожей при каждом движении, целиком заполнял его своей особой.

– Что-то твой язык утратил свою резвость. Из этого, видимо, следует заключить, что ты не можешь играть спектакль без публики?

Мелли знала, как опасно считаться знатной дамой во вражеском стане. Ее изнасилуют, станут пытать, а потом вернут за выкуп то, что от нее останется. Каждый день в ожидании выкупа будет стоить ей одного пальца. Два года назад из поместья близ реки Нестор похитили госпожу Вареллу. Когда ее наконец вернули мужу, у нее осталось только два пальца на руках. Три месяца спустя она покончила с собой. Не имея возможности удержать кинжал или отмерить себе яду, она вошла в загон, где содержались быки, и самый могучий бык забодал ее. Мелли содрогнулась, вспомнив об этом, и решила, что уж она-то калекой домой не вернется. Кокетливо улыбнувшись, она выпятила грудь.

– Вы оказываете мне честь, сударь, почитая меня за благородную. И то сказать – не зря ведь мой двоюродный дед с материнской стороны слыл помещичьим племянником. – Тут Мелли сочла уместным глупо хихикнуть. – Вот кровь и сказывается.

– И ты полагаешь, что я тебе поверю? – помрачнел капитан. – Думаешь, я так глуп, что не отличу дворянку от простой девки? Вы дурно играете свою роль, госпожа моя, – ваш голос вас выдает. – Он схватил Мелли за руку, обдав ее запахом кожи и пота. – Говорите правду – ложь будет стоить вам слишком дорого.

Мелли глотала воздух ртом, не желая вдыхать чужой запах.

– А вы умный человек, сударь, – медленно улыбнулась она, давая себе время подумать. – Я и вправду дворянка... в своем роде. – Нужно было как-то принизить себя, стать менее ценным трофеем. Муж госпожи Вареллы был человек состоятельный и имел богатую родню. – Я дочь лорда Эрина из Лаффа. – Мелли выбрала себе в отцы родовитого, но обедневшего лорда. Лафф был известен своей блудливостью и наплодил множество внебрачных детей. – Но мать моя – не его супруга, – молвила, потупив голову, Мелли.

– Внебрачная дочь Лаффа? – еще сильнее стиснул ей руку капитан. – Что ты в таком случае делаешь в Халькусе?

– Я иду в Аннис. Там живет родственница отца – она портниха, и я хочу поступить к ней в обучение.

– Если отец так мало заботится о тебе, что хочет отдать в ученье, откуда у тебя такие манеры?

– Что же, по-вашему, в Королевствах одни дикари живут?

Капитан размахнулся и закатил ей пощечину. Мелли, ожидавшая этого, все-таки не устояла на ногах, отлетела к стене и свалилась на солому. Щека болела, и прилившая к ней кровь щипала кожу, словно уксус.

– Придержи язык, сука. – Капитан стоял над ней, и красиво закрученные усы обрамляли жесткий рот. – Раз ты так мало стоишь, придется довольствоваться тем, что ты можешь предложить. – Он склонился над ней, заскрипев кожей, мокрогубый, с нафабренными усами.

Мелли почувствовала себя загнанной в угол. Капитан приник к ней ртом, лязгнув зубами о ее зубы, скользкий язык лез к ней в рот, и Мелли куснула его. Капитан взмахнул свободной рукой и двинул Мелли в живот, а потом ниже – в самое уязвимое место между ляжек.

– Нечего строить из себя святую невинность. Добродетель – это не для ублюдков. У тебя и до меня было много мужчин. – Его руки шарили по платью, ища завязки.

Нож! Нельзя, чтобы он нашел нож. Надо его отвлечь.

– Я девственница! – крикнула Мелли, и эта первая сказанная ею правда даже на ее слух прозвучала убедительно. Капитан, немного отодвинувшись, приподнял ее голову за подбородок.

– Повтори это еще раз – да гляди мне в глаза.

– Я девственница, – повторила Мелли, не понимая этой внезапной перемены.

– А ведь ты, похоже, правду говоришь. – Он встал и одернул свой кожаный колет. – Стало быть, не все бабы в Королевствах ложатся с кем попало, а? – Мутная похоть в его глазах сменилась жадным блеском. Мелли достаточно изучила своего отца, чтобы знать, когда мужчина замышляет извлечь из чего-то выгоду, и вдруг обеспокоилась, испугавшись, что совершила большую ошибку.

– Вам-то какая разница, девственна я или нет?

– Не задавай лишних вопросов, шлюхина дочь. – Тут в дверь застучали, и капитан крикнул: – Входи.

Вошел человек с обшитой кожей дубинкой и ухмыльнулся, увидев Мелли на полу.

– А ну встань, сука! – рявкнул капитан и спросил вошедшего: – Ну что, поймали убийцу?

– Нет, он ушел.

– То есть как ушел? – зловеще-спокойным голосом сказал капитан. – Пеший ушел от шестерых конных?

– Ему помог какой-то рыжий с двумя лошадьми наготове, и они умчались прочь как черти.

– Рыжий, говоришь? – разгладил усы капитан. Солдат кивнул.

– Странно, однако, – парень лежал на лошади, как мешок.

– Ранен он, что ли?

– Кто его знает.

– Выходит, ты был недостаточно близко, чтобы разглядеть. – Капитан покосился на Мелли. – И рыжего, конечно, не разглядел тоже?

Целая буря чувств охватила Мелли: она дивилась, как Джеку удалось бежать, опасалась, что он ранен, любопытствовала, кто такой этот рыжий, и боялась, как все происшедшее отразится на ней. В довершение всех этих беспокойств Мелли мучила боль внизу живота.

– Нет, не разглядел, признаться.

– М-м, – буркнул капитан, приняв какое-то решение, – ладно. Едем обратно в деревню, начнем разыскивать этого парня, когда вьюга утихнет.

– К чему так спешить, капитан? Не лучше ли закончить свое дело на месте? – Солдат многозначительно взглянул на Мелли. – А там, глядишь, по доброте вашей и нам что-нибудь перепадет.

– К этой девушке никто и пальцем не прикоснется. Никто, понял? – И капитан добавил, видя недоумение своего ординарца: – Она девственница, Джаред.

Солдат понимающе кивнул:

– Да еще и красивая к тому же.

– И с хорошими манерами.

– Клад, да и только, – присвистнул солдат.

– Добром поедешь, – обратился к Мелли капитан, – или прикажешь связать тебя, как воровку?

Разговор двух мужчин вызвал у Мелли дурное предчувствие. От страха и боли ее затошнило, но она решила не показывать виду и сказала:

– Поеду сама.

III

– Говорю тебе, Грифт, – плестись позади хуже всего. Весь день по колено в навозе.

– Оно так, Боджер, но от лошадиного навоза тоже польза бывает.

– Какая такая польза?

– Он не дает обрюхатить женщину, Боджер.

– Он что, мешает семени попасть куда надо?

– Нет, Боджер. Но если баба им помажется, у мужика от вони всякая охота пропадает. – Грифт широко ухмыльнулся. – А раз так, то и отцом он не станет.

Боджер, пробуя недавно усвоенный им недоверчивый вид, вскинул левую бровь.

– Что это с тобой, Боджер? Колики мучают, что ли?

Боджер разгладил свою физиономию.

– Как конь-то намедни пал под Мейбором – чудно, правда?

– Да, но это еще не самое чудное из того, что случилось в то утро, Боджер. Заметил ты, что лорд Баралис чуть не свалился с лошади аккурат в то время, как жеребец Мейбора околел?

– Заметил. И видел, как страшила Кроп снял его с коня и уложил на землю. Счастье, что капитан велел разбить лагерь прямо там, на месте, – лорд Баралис уж точно далеко бы не уехал.

Тут позади послышался топот быстро скачущих лошадей.

– Двое замыкающих скачут, Грифт, и с ними, похоже, еще кто-то.

– Черт! Уж не хальки ли что учудили?

– Нет, Грифт. Третий человек не хальк. – Боджер извернулся в седле, чтобы лучше видеть. – Это королевский гвардеец.

– Ты уверен, Боджер?

– Под плащом у него синий с золотом мундир, Грифт.

– Так знай, Боджер: если за нами вдогонку послали одного-единственного гвардейца – жди беды.

– Какой беды, Грифт?

– Такой, что хуже и не бывает, Боджер.

Приятели помолчали, пока трое всадников не проскакали мимо. Лицо новоприбывшего казалось мрачным и непроницаемым в бледном утреннем свете. Человек в черном плаще выехал из задних рядов и направился к голове колонны следом за тремя всадниками.

– Видишь, Боджер, – пробормотал Грифт, – лорду Баралису не терпится узнать новости.

Колонна, взволнованная прибытием гонца, замедлила шаг и остановилась. Всадники достигли первых рядов, где ехал Мейбор со своими капитанами, и остановились тоже. Гонец отдал честь и что-то произнес. Подъехал лорд Баралис, и гонец отвел его и Мейбора в сторону. Грифт ясно видел всех троих, но не слышал, о чем они говорят. На лицах обоих лордов отразилась тревога. Выслушав гонца, Мейбор кивнул, и тот объявил во всеуслышание:

– Король умер – да здравствует король! Да здравствует король Кайлок!

* * *

– Ешь, – приказал рыжий, протягивая Джеку куриную ногу. Джек уже знал, что рыжего зовут Ровас.

Джек очнулся в маленьком, всего из трех комнат, домике. В очаге ярко горел огонь и кипело что-то в горшках. По свету, проникающему через щели в ставнях, Джек смекнул, что теперь позднее утро. Ворот камзола натирал порез на шее, а голова раскалывалась от боли.

Он глянул на куриную ногу. Странный завтрак – но кто знает, как у них в Халькусе принято. Жители Королевств в большинстве своем считали хальков сквернословами и варварами. Джек попробовал курятину – она была нежная и густо приправлена специями.

– Что, вкусно? – Ровас посолил свой кусок без всякой меры. Как видно, соль тут не так дорога, как в Королевствах. – Туго стало в вашем государстве с солью? – спросил рыжий, поймав взгляд Джека. – Проклятые вальдисские рыцари прибрали все соляные промыслы к рукам, а тут еще война... Соли не хватает даже чтобы делать порох.

Джек, уловив в этих словах некоторое самодовольство, сказал:

– Но тебе, как видно, хватает.

– Так всегда и бывает. Война – она для всех по-разному оборачивается. Взять хоть меня – никогда у меня не было на столе столько соли, как в эту войну. Это один из источников моего дохода. Бери. – Ровас подтолкнул солонку к Джеку. – Ты в своем праве – это часть груза, который направлялся в Королевства.

– Так ты вор?

Ровас от души расхохотался.

– Можно и так сказать. А еще меня можно назвать разбойником, бандитом, контрабандистом, поставщиком черного рынка. Выбирай что хочешь. Я сам предпочитаю называть себя бенефициантом.

– Бенефициантом?

– Да, я пользуюсь бенефициями военного времени. – Ровас показал в улыбке крупные белые зубы. – Война – все равно что поле спелой пшеницы. Нельзя же позволить, чтобы зерно сгнило на корню, – вот я и прибираю его в свои закрома. Как добрый хозяин.

Джек умел отличать истину от словесной мишуры.

– Воровать зерно у других под стать ласке, а никак не доброму хозяину.

Ровас снова засмеялся.

– Ласка, говоришь? Теперь у меня одним именем больше.

Рыжий продолжал уплетать свой завтрак. Джек, несмотря на всю веселость Роваса, улавливал что-то тревожное в его повадке. То и дело он посматривал на дверь, будто ждал кого-то. Дверь и вправду скоро открылась, и вошла женщина – уже в годах, но высокая и красивая лицом. В глазах Роваса мелькнуло разочарование.

– Ну что, не видно ее? – спросил он женщину.

– Нет, – с укором бросила она, комкая ткань своего платья.

– Не надо мне было оставлять ее там.

– А когда ты, скажи на милость, делал что-то как надо?

Джеку почудилось что-то знакомое в выговоре этой женщины. Она говорила не так, как Ровас, а напоминала скорее... Мелли! Точно. У нее речь как у придворной дамы. Слова она произносит так же, как Джек, но интонации выдают благородное происхождение. Как может женщина из Королевств жить во вражеской стране?

– Я упрашивал ее сесть со мной на коня, – сказал Ровас, – но она настояла на том, чтобы я ехал один.

– А солдаты были близко?

– Не так близко, чтобы лошадь не могла унести нас двоих.

Женщина комкала юбку так, что побелели костяшки пальцев.

– Сколько их было?

– К курятнику свернуло двадцать. Шестеро погнались за мной и за парнем. – Ровас, утратив, видимо, аппетит, положил недоеденную ножку на тарелку. – Напоследок я увидел, как она укрылась в зарослях дрока. А мороз стоял жестокий, Магра. Солдаты, может, и не нашли ее, но как бы она не замерзла. – Ровас встал и подошел к огню.

– Думаешь, она способна выкинуть какую-нибудь глупость? – спросила женщина, покосившись на Джека.

– Надеюсь, что нет, – ответил Ровас. – Теперь ее есть кому заменить.

Они обменялись многозначительным взглядом, словно заговорщики. Джеку сделалось не по себе. Ему очень бы хотелось вернуться обратно к Мелли и продолжить свое путешествие.

Женщина по имени Магра, налив себе чашу горячего сбитня, грела об нее руки.

– Так это он убил солдата? – спросила она, пристально глядя на Джека, и даже свечу взяла, чтобы рассмотреть его поближе. Джеку было неловко, но он заставил себя выдержать ее взгляд. – Мне почему-то знакомо твое лицо, мальчик.

Ну вот, начинается, подумал Джек. Он знал по опыту, что за такими словами всегда следуют расспросы о семье. И ему ничуть не хотелось исповедоваться этой надменной, не выдающей своих чувств женщине. Но Ровас спас его, сказав:

– Сядь, Магра. От того, что ты будешь докучать парню, твоя дочь раньше не вернется.

Джек, несмотря на неприязнь, с которой она на него смотрела, пожалел ее: она тревожилась за свою дочь и хотела как-то отвлечься. Тяжело вздохнув, она согнула свою прямую как струна спину, сразу сделавшись старше и меньше ростом, и села у огня на трехногий табурет. Ровас положил свою огромную лапу ей на плечо, но она отстранилась, и рука Роваса повисла в воздухе. Он отошел и облокотился на край очага, а женщина вдруг вскинула руку, словно сожалея о своей резкости. Свеча успела выгореть на целую зарубку, а они так больше и не шелохнулись.

Но тут щеколда входной двери со скрипом поднялась, и в комнату вошла девушка. Нет, не девушка, – молодая женщина, решил Джек, когда она вышла на свет. Ровас и Магра бросились к ней, и Ровас первым заключил ее в медвежьи объятия. Ее фигура сохранила девичью хрупкость, но Джек понял, что она старше его года на три, на четыре. С матерью она поздоровалась более почтительно, чем с Ровасом, но глаза Магры при этом подернулись влагой.

– Я слишком долго просидела у огня, – сказала мать в свое оправдание.

– Что тебя так задержало? – спросил сияющий Ровас.

И все трое несколько принужденно рассмеялись. Джека словно и не было в комнате. Он чувствовал себя посторонним. Эти люди ему чужие, и что ему до их радости? У них-то все хорошо – девушка благополучно вернулась, и они могут жить по-прежнему. А что сталось с Мелли?

– Пришлось переждать ночь, – объяснила девушка, – иначе часовой, оставленный у курятника, мог бы заметить меня.

Так она пряталась где-то рядом с курятником! Все начинало понемногу проясняться. Ровас привез Джека сюда на ее лошади, поэтому ей пришлось скрываться от солдат, а потом она вернулась домой пешком. На языке у Джека вертелось множество вопросов. Зачем он им сдался? Почему они действуют против соотечественников и чего хотят от него? Но самым главным было то, что эта девушка всю ночь просидела около курятника.

– Что случилось с той, которая была в хижине? – выпалил он со злостью, удивившей его самого.

Все посмотрели на него, а Ровас с девушкой обменялись быстрым понимающим взглядом.

– Она погибла, – сказала девушка. – Капитан приказал забить ее дубинками до смерти как соучастницу убийства.

* * *

Меллиандра. Его дочь могла бы сегодня стать королевой. Какую глупость она совершила, сбежав из дому! Она, драгоценный алмаз, ограненный для того, чтобы властвовать, достойное украшение короны. Как давно он ее не видел, как ему недостает ее живого ума и блестящих глаз!

Чувствуя себя старым и сокрушенным, Мейбор запахнулся в плащ. Снег, перемешанный с дождем, бил ему в лицо. Лорд ждал, когда поставят шатры. Весть, которую принес гонец, оказалась столь значительной, что лагерь решили разбить тотчас же и дальше в этот день не ехать. Это устраивало Мейбора как нельзя более: ему хотелось расспросить гонца о подробностях королевской кончины, притом после падения с коня и колючих кустов ехать верхом ему было затруднительно. Лекарь извлек из его зада явно не все шипы. Такова их порода: если не удается уморить тебя лечением, они делают все, чтобы заставить тебя помучиться.

Что до павшего под ним коня – дайте только Мейбору вернуться в Харвелл, и барышник, продавший ему жеребца, получит хорошую порку, если не вернет двести золотых. Мейбор издал глухое ворчание, послав в воздух облачко пара. Он позаботится, чтобы барышника выпороли даже в случае возврата денег: должен же кто-то заплатить за его, Мейбора, боль и унижение.

Мейбор посмотрел на Баралиса, напоминающего стервятника в своем черном плаще. Этот, конечно, захочет первым расспросить гонца. Он, возможно, полагает, что в качестве королевского советника имеет на это право, – но посольство возглавляет Мейбор, Мейбору и решать.

Эконом, подойдя, доложил, что шатер готов, и Мейбор велел привести к нему гонца, как только тот подкрепится и сменит одежду.

– Но лорд Баралис, ваша милость, приказал привести гонца к нему.

Мейбор извлек из камзола золотой и опустил его в мягкую ладонь эконома.

– Возьми и позаботься о том, чтобы гонец первым посетил меня.

Эконом кивнул и удалился. Для того чтобы твои приказы выполнялись, нужна преданность, но и золото не помешает.

Мейбор вошел в шатер и стал снимать с себя верхнюю одежду. Когда он возился с завязывающимся сзади камзолом, вошел Баралис.

– Не позвать ли вам слугу? – спросил он, блеснув зубами. – И охота вам зашнуровываться, словно девица. – Баралис прошел к низкому столику, уставленному едой и напитками, и налил себе вина.

Взбешенный Мейбор сообразил, однако, что будет смешон, если начнет проявлять гнев полуодетым. Он ограничился негодующим фырканьем и накинул на себя одну из подбитых мехом одежд. Приобретя достойный вид, он дал волю гневу:

– Что, во имя Борка, вам надо в моем шатре? Выйдите вон немедля.

– А если не выйду? – Баралис, не глядя на него, перебирал сушеные фрукты. Его холодное самообладание выводило Мейбора из себя.

– Неужто вы успели уже позабыть, Баралис, как хорошо я владею мечом?