Текст книги "Измена"

У Джека свело желудок и в горле пересохло: Мелли пришлось выстрадать больше, чем он думал. Это он должен был умереть. Нельзя было оставлять ее одну.

– Значит, ее тело по-прежнему лежит там?

– Нет-нет, – поспешно ответила Тарисса, не глядя ему в глаза. – На следующий день капитан прислал двух солдат, и они забрали тело.

Сова прокричала снова – невидимый хищник словно подтверждал сомнения Джека. Тарисса не все ему сказала. Он старался разглядеть ее в темноте. Она потупила глаза, и жилка на шее билась едва заметно, но руки выдавали ее: она с такой силой скомкала подол платья, что ткань порвалась. Джек схватил ее за плечи и начал трясти.

– Говори правду!

– Полегче, Джек, – произнес Ровас с явной угрозой в голосе. Тарисса, вырвавшись от Джека, взглянула на него.

– Ступай домой, Тарисса, – сказал Ровас. Она не двинулась с места. – Я хочу поговорить с Джеком, как мужчина с мужчиной. – Тарисса постояла еще немного и направилась к дому. Двое мужчин молча смотрели ей вслед, пока дверь за ней не закрылась. Ровас повернулся к Джеку: – Если ты еще раз тронешь хотя бы волосок на ее голове – Борк мне свидетель, я убью тебя!

Джека почти обрадовала эта угроза – теперь его гнев получил законную основу.

– Ты полагаешь, что это тебе так просто удастся?

– Тебе против меня не выстоять, – презрительно бросил Ровас. – Ты просто хилый переросток и меч в руках держать не умеешь.

– Есть вещи и пострашнее оружия.

Ровас пристально посмотрел на него, прищурив глаза. Они постояли так несколько мгновений – и Ровас, к удивлению Джека, вдруг хлопнул его по спине.

– Ты мастер пугать, Джек, – сказал он. – Тебе никогда не хотелось вступить в халькусскую армию? Они там только и умеют, что пугать. – И Ровас расхохотался над собственной шуткой.

Джек чувствовал, что Ровас принуждает его присоединиться, и засмеялся тоже, но не потому, что находил шутку забавной.

Смех оборвался так же внезапно, как и начался. Ровас покровительственно положил руку на плечо Джеку.

– Послушай, приятель. Ты был прав: Тарисса сказала тебе не всю правду. Не упрекай ее за это: она хотела пощадить твои чувства. – Ровас глубоко вздохнул, вобрав в грудь ночную тьму. – Твою девушку изнасиловали, потом избили. Тарисса нашла ее с отрезанной головой. – Ровас сжал напоследок руку Джека и вернулся в дом.

Снова раздался крик совы – но Джек, рыдающий у стены, не услышал его.

IX

Баралис подошел к окну, отпер ставню и посмотрел на Большое озеро. Оно омывало северную стену герцогского дворца. Ранним утром на озере лежал туман, лишая его блеска. Но хуже всего была сырость.

Баралис потер руки. Они болели так, что ему хотелось их отрезать. Может быть, пойти к герцогскому управителю и потребовать сменить эту комнату на южную? Нет, нельзя. Это будет расценено как слабость, и герцог, крепкий и телом, и умом, получит перед Баралисом преимущество. Лучше уж потерпеть, чем прослыть слабаком.

Он велел Кропу приготовить церемониальное платье и начистить цепь. Мейбор прав: титул посла принца ничего теперь не стоит. Пора напомнить всем, что он королевский советник.

Вечером состоится пир в честь прибытия посольства. Герцог предусмотрительно отложил его на день, чтобы дать усталым путникам отдохнуть. Баралис скривил губы. Не внимательность двигала герцогом, а осторожность. Добрый герцог хотел узнать, как воспримет Брен известие о восшествии Кайлока на престол. И лишь убедившись, что у предстоящего брака еще остались сторонники, он отдаст распоряжение готовить пир.

Ястреб не хочет упускать добычу. Да, он выказал недовольство, но Баралис знал разницу между истинным нежеланием и его видимостью. Герцогу союз с Королевствами необходим. Мало того что он не имеет наследника мужского пола – его город потребляет зерно и древесину в таких количествах, что уже не способен обеспечить себя сам. Заключив союз с рыцарями, он восстановил против себя Юг, а прибрав к рукам приграничные городки и села, вызывает недовольство Севера. В довершение ко всему он хочет именоваться королем. Союз с Королевствами принесет ему и достаток, и могущество, и титул.

Может быть, герцогу и не по душе, что Кайлок стал сувереном, но он не позволит своему недовольству испортить свадьбу. Ему просто выгодно делать вид, что все еще может измениться.

Баралис прошел в центральную часть дворца. Он ступал медленно и часто останавливался, восхищаясь мастерством каменщиков, придавших этим толстым стенам столь изящный вид. Менее чем через год он, а не герцог будет здесь хозяином. В этот самый миг, когда Баралис сходит по лестнице, чтобы поздороваться с хозяином дворца, Кроп в его комнатах распаковывает яды, которым суждено убить герцога.

Кончина Ястреба не будет внезапной и не вызовет подозрений. Вскоре после свадьбы Катерины и Кайлока он начнет жаловаться на легкий разлив желчи. Пройдет несколько месяцев, герцогу будет делаться все хуже, судороги и рвота измучают его, а потом появится кровь в моче. К этому времени заподозрят отравление, и герцог велит пробовать все, что ему подают. Но будет поздно. Яд, который герцог примет, празднуя с королевским советником брачную ночь своей дочери, так глубоко въестся в его желудок и печень, что ничто, кроме милости Борка, его не спасет.

За этот яд следует поблагодарить Тавалиска. Сведения, которые почерпнул Баралис из книг его библиотеки, оправдывают цену, уплаченную за пользование этими книгами. Что значит какая-то война, если она поможет Баралису выиграть другую, более славную?

Этот яд так же нежен, как шелковые ковры Исро, и так же смертоносен, как тамошние клинки. Достаточно будет одной порции: яд осядет в кишках и постепенно разъест их. У него, правда, резкий вкус – но Баралис надеялся заглушить его травами и специями, выдав свое зелье за традиционный брачный напиток.

Но это дело будущего – главное сейчас добиться заключения помолвки. Напрасно он вчера ввязался в спор с герцогом – глупость Мейбора, как видно, заразительна. Надо всячески подольщаться к герцогу и его двору, успокаивая и умасливая, а если и это не поможет – останется подкуп.

Баралис дошел до великолепной гостевой галереи. Высокие, куполом, потолки лишь недавно вошли в моду на Юге, а на Севере таким куполом мог похвалиться только герцогский дворец. В гулком пространстве звучали чьи-то голоса, и Баралис сразу узнал раскатистый бас Мейбора.

– Как видите, ваша светлость, Кайлок намерен покончить с войной раз и навсегда.

– Вот как, лорд Мейбор? – ответил тихий и обманчиво спокойный голос герцога. – Я рад это слышать.

Баралис пересек выложенный плитами пол с быстротой пантеры и, даже не взглянув на Мейбора, склонился перед герцогом.

– Доброе утро, ваша светлость.

– Надеюсь, вы хорошо почивали, лорд Баралис. Мой управитель опасается, что в северном крыле может быть немного сыро, – я же ответил, что судить об этом должны вы.

– Я вполне доволен своим помещением.

– Рад слышать. Королевский посол только что рассказывал мне о желании Кайлока как можно скорее выиграть войну с Халькусом.

– Я думаю, он пошлет побольше войск на границу, – вставил Мейбор.

Баралиса обуяла такая ненависть, что за ней чуть не последовал выплеск колдовской силы. Он набрал в грудь воздуха, стараясь овладеть собой. Ни разу с юных лет сила еще не выплескивалась из него вот так, против воли. Мейбор точно злокозненный бес: неужто он не понимает, что любой намек на воинственные намерения Кайлока может повредить помолвке? Он не имеет ни малейшего понятия, собирается Кайлок слать подкрепление на границу или нет. Герцог же хитер: льстит ему, именуя королевским послом, и выворачивает Мейбора наизнанку, словно чулок.

– Как королевский советник, – сказал Баралис, – я первым узнал бы о намерениях Кайлока выступить против Халькуса. – Надо побить Мейбора его же оружием – и если уж лгать, то напропалую. – Кайлок просил меня заверить вашу светлость в том, что, хотя он, как заявил только что лорд Мейбор, и желает выиграть войну, до брачной церемонии он ничего не предпримет.

Мейбор открыл было рот, но промолчал, не найдя, как видно, достаточно дипломатичного возражения. Вид герцога выражал недовольство.

– Я вижу, что вы, господа, еще не пришли к согласию относительно того, как представить нынешнюю позицию Кайлока. Посему я оставлю вас одних, чтобы вы могли выяснить это между собой. – С этими словами герцог откланялся и ушел.

Баралис и Мейбор смотрели друг на друга, пока шаги герцога не смолкли в отдалении. Мейбор погрозил Баралису пальцем, укоризненно цокнув языком.

– Вы ввели его светлость в заблуждение. Я же как королевский посол счел своим долгом открыть ему истинное положение дел.

Это было уж слишком. Колдовской заряд слетел у Баралиса с языка со всей силой его ненависти, и Мейбор скрючился от боли.

– Если вы еще хоть раз выставите меня дураком, – прошипел Баралис в его согнутую спину, – клянусь, я уничтожу вас на месте. – Уверенный в том, что угроза дошла до Мейбора, Баралис снял чары.

Какой-то слуга, проходя мимо, посмотрел на них. Мейбор разогнулся, часто дыша, с багровым лицом.

– Ты в аду будешь жалеть об этом дне, – прошипел он. Баралис невольно восхитился силой воли Мейбора – тот, преодолевая боль, ушел с высоко поднятой головой.

Этот удар был всего лишь предупреждением. Неразумно ворожить против кого-то вот так, напрямую. Всегда есть вероятность, что чужая воля отбросит чары назад к колдуну с силой натянутой тетивы. Не один чародей погиб таким образом. Колдовством можно парализовать мускулы, можно проникнуть в мозг, чтобы выведать какие-то тайны, можно обнаружить болезнь – но это все временные меры, не приносящие человеку вреда. Если же хочешь убить кого-то, то гораздо мудрее и безопаснее сделать это, не прибегая к колдовству. Пусть ворожба будет твоим сообщником, а не наемным убийцей.

То, что случилось в канун зимы, – это исключение. Сверкнул нож убийцы, сила излилась сама по себе – и Баралис дорого заплатил за это.

С бессловесными тварями расправиться проще, хотя опасность есть и там. Баралис рисковал, входя в коня Мейбора. Колдовство – что зараза: оно приводит в действие природную защитную силу. Животные, особенно крупные, порой отражают чары. Баралис видел раз на Дальнем Юге, как погиб человек, вороживший против медведя.

Баралис отправился в Ганатту через месяц после того, как схоронили мать. Их маленькая община не подозревала, что в ее смерти повинен он. Все качали головами, и говорили, что это выкидыш. Только наставники Баралиса знали. Но что они могли? Он был ребенком и натворил бед по ребячьей глупости. Тем не менее им хотелось избавиться от него, и они сказали, прикрываясь мнимой заботой: «Нам больше нечему учить тебя, Баралис. Ты превзошел нас. А вот на Дальнем Юге есть чему поучиться». Они надеялись, что он не вернется больше.

Ему было тринадцать – а его послали в путь через Сухие Степи и горы. Он шел с паломниками – рыцарями и священниками. Дождь стучал по кожаному верху шатра – но не это разбудило Баралиса, а мужская рука, крадущаяся по его бедру под грубым одеялом. Кинжал, прощальный дар отца, вошел в живот насильнику легко, как клин в бочонок с элем. Магия отточила клинок, но направила его рука Баралиса.

Утром его нашли крепко спящим рядом с мертвецом. Воздух был так влажен, что на бедрах мальчика еще не просохла кровь.

И снова его оправдали. Кто мог осудить мальчика, защищавшего себя от гнусного посягательства? Тем не менее паломникам, как прежде учителям, не терпелось от него избавиться.

Ганатта была так необычна, так не похожа на все, что он видел до сих пор, что испугала и заворожила его разом. Красавцы, радовавшие глаз, чередовались здесь с калеками, непонятно как оставшимися в живых. Баралис отыскал человека, к которому имел письмо. Письмо это он прочел еще сто миль назад. В нем содержалось явственное предостережение: «Способности Баралиса блестящи, но его необходимо обучить доброте и человечности, иначе он станет таким, что мы все схватимся за голову».

Лейсские мастера просчитались – они послали Баралиса к человеку, которого заботили только способности ученика, а никак не нравственные ценности. Последовали четыре блистательных года опытов и открытий. Не осталось ничего, что бы они не испробовали. Ни одно деяние не казалось им слишком гнусным, ни один ритуал – слишком кровавым, ни одно животное – слишком ценным, чтобы его потерять.

Магия Дальнего Юга сильно отличалась от той, что была принята в Лейссе. Здесь меньше полагались на травы и физическую силу, зато все было намного сложнее. Баралис узнал, как подчинять себе живые существа, и научился входить в тело, чтобы осматривать его изнутри. Оглядываясь назад, он полагал, что рукопись, ставшая причиной смерти его матери, была, должно быть, из Ганатты.

Опасность сопровождала его неотступно. Его руки впервые пострадали, когда он возложил их на буйволицу с целью вызвать у нее выкидыш. Она бурно воспротивилась этому, природа была на ее стороне – нить лопнула, и Баралис мигом получил ожог обеих рук. Отраженной силе нужно было куда-то излиться. Он и по сей день носил на себе эти шрамы.

Но это было ничто по сравнению с тем, что он увидел позднее, на площадке для травли медведей близ мясного рынка.

Медвежьей травлей в Ганатте занимались на каждом углу. Это было излюбленным городским развлечением, и на собак ставились громадные деньги. Баралис любил это кровавое зрелище, любил наблюдать за лицами зрителей, когда собаки кидались на зверя. В ту ночь толпа, охмелевшая от наиса и изнуренная недельным постом, была особенно возбуждена.

Собаки, участвовавшие в травле, принадлежали очень богатому и влиятельному человеку, и ошейники на них были золотые. Их специально разводили для этой забавы: шеи у них были толстые, челюсти крепкие, а зубы, вцепившись в жертву, не отпускали ее до самой смерти. Их втолкнули в загон, и они кружили вокруг медведя, стараясь раздразнить его и сбить с толку. Поначалу все шло хорошо. Один пес отвлекал медведя, другой подбирался к нему сбоку. Зверь взвыл что есть мочи, когда одна из собак вцепилась ему в переднюю лапу. Он встал на задние лапы и поднял собаку на воздух, а после с бешеной силой тряхнул ее, да так, что она отлетела на другой конец загона. Все слышали, как треснул ее череп. В загоне осталась только одна собака, и ее богатый владелец стал проявлять беспокойство.

Баралис видел, как он ищет взглядом кого-то в толпе. Вот он кивнул какому-то нищему, и Баралис почувствовал струю колдовской силы. Он мигом смекнул, что происходит: колдун пытался лишить медведя силы. Ошибка чародея заключалась в том, что он делал это слишком медленно. Нужно было, чтобы все выглядело естественно, будто бы зверь устал. Начал колдун хорошо – он ограничивал приток крови к сердцу медведя, отчего тот двигался медленнее. Потом медведь испугался. Не связываясь больше с собакой, он бросился на изгородь и сокрушил ее. Толпа шарахнулась назад, но один парнишка застрял среди расщепленных кольев, и обезумевший зверь кинулся на него.

Колдун начал отходить – в его действиях сквозила паника. Толпа вопила, медведь разрывал свою жертву на части, и сила оборачивалась туда, откуда вышла. Медведя, одержимого кровавой лихорадкой, поддерживал инстинкт. Стремление выжить слилось с вековым, накопленным поколениями знанием – и кровь зверя, прорвав заслон колдуна, бурно понеслась по его жилам.

Человек, одетый в лохмотья, упал, изо рта у него выступила пена, тело забилось в судорогах, и кровь потекла из носа, глаз и ушей. Через минуту он умер – отраженная сила раздробила ему череп.

Никогда нельзя задерживаться надолго в живом существе. То, что нужно сделать, следует делать быстро. Баралис не дал времени Мейборову коню – он проник в него с грацией танцора и поразил его с быстротой молнии. Тот случай у мясного рынка научил его осторожности. Он не желал погибнуть бесславно, как колдун, вороживший против медведя.

* * *

Хват соскреб навоз с подошвы, прокляв всех животных, а в особенности лошадей. Когда следишь за кем-то, тут уж не до того, чтобы смотреть под ноги. Грязь – столь же неотъемлемая часть города, как рынки и торговцы, и обычно Хват ничего против нее не имел, но нынче утром его угораздило стянуть пару очень красивых и очень непрочных шелковых туфель. Скорый говорил, что обувь карманника – лучшая его защита, и всегда стоял за ткань, не за кожу. Да, когда ты обут в шелк, тебя не слышно – зато эти злосчастные башмаки мигом промокают от мочи и нечистот, стоит человеку выйти за дверь.

Таул сидел в таверне по ту сторону улицу. Как бы уговорить его встретиться с Блейзом? Деньгами его не соблазнишь – хотя кто знает? Рыцарь заявился в «Полное ведро» в компании женщины с соломенными волосами и хозяйки публичного дома, госпожи Тугосумки. Если и есть на свете женщины, которые любят деньги больше этих, то Хвату они не попадались.

Надо было что-то делать – и Хват в туфлях, хлюпающих на каждом шагу, пересек улицу и вошел в таверну. «Полное ведро» следовало бы скорее назвать «Худым ведром» – эль тут был повсюду, а не только в чашах и бочонках. Башмаки Хвата по щиколотку ушли в пенную лужу. Вокруг кричали, пели и ссорились. Две женщины боролись, кто кому прижмет руку, мужики обменивались оскорблениями, а кто-то заглядывал в чашу, стараясь рассмотреть, что там на дне.

Кайлок, Кайлок, Кайлок – слышалось со всех сторон. Даже бранящиеся мужики не обходились без него.

– Ты хитер, как Кайлок, а с виду смахиваешь на труп его отца, – заявил один, вознагражденный одобрительным ропотом толпы.

– О своем будущем короле надо говорить уважительнее, – отозвался другой.

– Никогда Кайлок не будет здесь королем!

– Герцог ему не позволит.

– Герцог тоже не вечен.

– Бреном будет править Катерина, а не Кайлок.

– Она выйдет за него, воспользуется его армией, ограбит его страну, а его отошлет обратно к матушке!

– Верно! – радостно вскричали все в один голос.

Хвата вопросы политики мало интересовали. Ему было все равно, кто будет править в Брене. Главное – монета, а не короли. Он расталкивал толпу, лягаясь и наступая на ноги тем, кто не хотел убраться с дороги. Скоро ему стал слышен пронзительный голос госпожи Тугосумки.

– Моя сестра приезжает в будущем месяце, – говорила она. – Она ни минуты больше не желает оставаться в Королевствах. Такое захолустье! – Тут достойная дама заметила Хвата. – Это ведь ты приходил ко мне третьего дня, мальчик? – Она взбила свои густо напудренные волосы и улыбнулась. – Я лиц никогда не забываю.

– Хорошая память – лишь самое малое из ваших достоинств, госпожа Тугосумка, – с поклоном ответствовал Хват. Дамам никогда нелишне польстить – даже таким уродинам.

– Какой милый юноша! – сощурила глазки она. – Снова с поручением?

– Вы столь же прозорливы, сколь и прекрасны. – В голове у Хвата зародилась некая мысль, – Не скажете ли, рыцарь здесь?

– Он вон там, с моей дочерью Корселлой.

Вот, значит, как звать эту крашеную воровку.

– Не могу поверить, – сказал он.

– Поверить во что? – растерялась Тугосумка.

– Что вы ее мать, – ослепительно улыбнулся Хват. – Скажите правду – вы, наверное, сестры?

Хихикая, Тугосумка сказала:

– Ты не первый меня об этом спрашиваешь. А все благодаря крысиному маслу.

– Крысиному маслу?

– Да, только оно очень дорогое. Надо выжать множество крыс, чтобы набрать каких-нибудь полчашки.

Хват опешил. Он знать не знал, что это за крысиное масло такое.

– Но оно стоит своих денег, – рискнул заметить он.

– Я мажу им лицо два раза в день. – Этим многое объяснялось. – Позвать тебе рыцаря? – спросила она. Хват, потупившись, потряс головой. – В чем дело, юноша? Я что-то не вижу в тебе особого рвения.

– Вы очень проницательны. Мне и в самом деле неохота встречаться с ним.

Тугосумка ответила так, как Хват и надеялся:

– Могу ли я чем-нибудь помочь?

– Госпожа Тугосумка, мне совестно обременять вас. А между тем дело у меня очень... – Хват сделал вид, что ищет нужное слово, – очень важное.

– Важное?

– И прибыльное.

При этом слове госпожа Тугосумка вздрогнула всем телом и властно опустила руку Хвату на плечо.

– Расскажи мне все, милый мой мальчик.

– Вы ведь знаете Блейза, герцогского бойца? – Тугосумка жадно кивнула. – Так вот, он хочет встретиться с нашим рыцарем.

– Он хочет сразиться с ним? – вскричала Тугосумка.

– Ш-ш. Зачем же всей таверне знать об этом?

Тугосумка опомнилась.

– Ну-ну, продолжай.

– Нет нужды говорить вам, какие огромные ставки будут делаться во время подобного боя.

– Это верно, – прошептала она.

– Сейчас я скажу вам большой секрет. – Пальцы Тугосумки впились Хвату в плечо. – Если рыцарь погибнет – а надо сознаться, что это вполне возможно, – кому-то придется его хоронить.

Жадность, пылавшая на лице достойной дамы, несколько померкла.

– Хоронить?

– Поскольку у рыцаря в городе нет родных, тот, кто возьмет на себя заботу о его теле, получит его долю.

– Да он мне как сын родной! – воскликнула Тугосумка. – Я долгом почту похоронить его как подобает.

– Вы замечательная женщина. Однако к делу. Рыцарь должен встретиться с Блейзом нынче на закате у трех золотых фонтанов. Можете вы устроить так, чтобы он туда пошел?

– Быть спокоен.

– Хорошо. До скорой встречи, сударыня. – Хват глянул на Таула – тот опорожнял очередной мех с элем, не видя ничего вокруг. – Пусть пьет сколько влезет. Это сделает его сговорчивее.

Госпожа Тугосумка согласно кивнула и протянула Хвату руку для поцелуя. Хват исполнил это неохотно, не в силах отделаться от мыслей о крысином масле, выбрался из таверны и зашагал к трем золотым фонтанам. Чтобы его план удался, ему нужно переговорить с герцогским бойцом раньше Таула.

* * *

Ровас ворвался в дом как ветер.

– Слухи подтвердились: Лескет умер, а Кайлок намерен выиграть войну.

Магра и Тарисса переглянулись. С лица Магры исчезли все краски. Тарисса встала, уронив шитье, опустилась на колени рядом с матерью и поцеловала ей руку. Магра отстранилась.

– Когда это случилось? – спросила она высоким, звенящим голосом – гневно, как показалось Джеку.

– Он умер во сне около месяца тому назад, – не глядя на нее, ответил Ровас.

Настала тишина. Никто не двигался. Огонь бросал вокруг пляшущие тени. Тарисса закрыла лицо руками. Магра сидела очень прямо, устремив взор в пространство. Ровас и Тарисса, как видно, ждали, чтобы она заговорила первая.

Наконец она встала и подошла к огню – по-прежнему прямая как струна.

– Кайлок выиграет эту войну, – сказала она.

Несмотря на значительность этих слов, все как будто вздохнули с облегчением. У Джека осталось ощущение, что Магра перевела разговор на другое.

– Как это отразится на его браке с Катериной Бренской? – поспешно спросила Тарисса. Вопрос ее был обращен к Ровасу, но смотрела она на Джека, желая понять, какое впечатление произвела на него эта странная сцена. Джек сидел с бесстрастным лицом. Тарисса ласково улыбнулась ему, и он, хотя и подозревал, что это не просто улыбка, невольно улыбнулся ей в ответ. Тарисса – самая соблазнительная женщина из всех, кого он встречал. Джеку вдруг расхотелось задавать вопросы.

– Мне кажется, свадьба все-таки состоится, – сказал Ровас. – Дело зашло так далеко, что отступать нельзя без большого конфуза для обеих сторон. – У контрабандиста был усталый вид. Он налил себе большую кружку эля и осушил ее одним глотком.

И все трое принялись обсуждать возможные последствия войны – но Джек больше не слушал, а только наблюдал за ними. Красивые губы Тариссы шевелились, выговаривая слова. Джек помнил их мягкость и вкус – от этого у него перехватывало дыхание. Почему она оттолкнула его прошлой ночью, если сама поощряла его? Кто ее знает – если верить Грифту, у женщин это дело обычное. Стражник не раз остерегал Джека против опасностей любви. «Если ты сбит с толку, словно павлин, попавший в метель, – говаривал он, – то все идет хорошо. Но если ты блаженствуешь, словно моллюск на камнях, – жди беды». Опыт Джека в общении с женщинами был невелик, но он все-таки подозревал, что Грифт не всегда бывает прав. Впрочем, чем он недоволен? Он удостоился поцелуя женщины старше и опытнее его – прекрасной женщины с глазами, где орех сочетается с золотом. Джек даже устыдился своих мыслей – тут о войне говорят, а у него одна похоть на уме.

Оторвав взгляд от Тариссы, Джек увидел, что Ровас смотрит на него. На миг Джеку показалось, что тот читает его мысли. Ровас по какой-то причине не хочет, чтобы между Джеком и Тариссой что-то было. Днем, когда они сражались на длинных мечах в поле за домом, поесть им принесла Магра. Сначала Джек подумал, что Тарисса его избегает, но теперь, видя враждебный взгляд Роваса, стал сомневаться – быть может, это контрабандист велел ей держаться подальше?

Решив проверить свои подозрения, Джек потянулся и встал.

– Что-то я зачерствел, как хлеб недельной давности. Пойду прогуляюсь, пока не стемнело. – Он повернулся к Тариссе: – Не хочешь пойти со мной?

Этот простой вопрос вызвал целую войну предостерегающих взглядов и непонятных чувств. Тарисса набрала в грудь воздуха.

– Что ж, пожалуй. – И взглянула на мать, словно обращаясь к ней за помощью.

– Скоро ужин, девочка, – сказал Ровас. – Надо помочь матери.

Все ждали, что скажет Магра. Она пристально посмотрела на Роваса, и на ее лице возникло выражение, которого Джек не понимал – не хотел понимать.

– Я сама приготовлю ужин, – сказала она. – Ступай, Тарисса, только ненадолго.

Между Магрой и Ровасом возникло явное напряжение – оно потрескивало как огонь, но было невидимо, как его жар. Всем было понятно; что контрабандист не согласен с Магрой, но она была Тариссе матерью, и ее слово оставалось решающим. А все-таки она боялась чего-то, и не она одна: руки дочери тоже дрожали, когда она завязывала плащ.

Грох! Ровас пнул ящик с дровами, и поленья раскатились по полу.

– Ну, чего ты ждешь? – заорал он. – Раз собралась готовить ужин, так готовь, черт тебя побери!

Тарисса мигом очутилась рядом с матерью.

– Я никуда не пойду.

– Нет, – сказала Магра, – ступай и погуляй с Джеком.

– Но ведь...

– Ступай, – тоном, не терпящим возражений, отрезала мать и принялась подбирать дрова. Ровас стоял у огня спиной к остальным и не обернулся, когда молодая пара вышла.

Холод охватил Джека, сделав еще заметнее противный вкус колдовства во рту. Ровасу повезло. Джек протянул руку, то ли ища поддержки, то ли предлагая ее. Тарисса ответила крепким пожатием – и стало уже не важно, что ею движет.

Они шли в молчании, словно заключили безмолвное согласие не говорить ничего, пока не отойдут от дома. Небо тускнело, и ветер дул им в спину. Голова у Джека была тяжелой, будто каменный противень Фраллита. Он и не заметил, как внутри стало что-то расти. Его смутила сцена, которую он наблюдал, и рассердил впавший в буйство Ровас. Так рассердил, что тайная сила чуть было не излилась наружу.

Страшнее всего то, что колдовство становится для него привычным – настолько, что он даже не замечает его присутствия. Если бы Ровас сделал хоть один шаг к Тариссе, он упал бы мертвым. Джек был в этом уверен – ведь то же самое он сделал и для Мелли.

При мысли об этом у Джека потемнело в глазах. Ничто не имело больше смысла, кроме одного: убить человека, обесчестившего и убившего Мелли. Все остальное – суета: и Ровас, и бредовые замыслы удрать туда, где воюют, и Тарисса с ее мягкими каштановыми волосами и загрубевшими от меча пальцами.

– Джек, ты делаешь мне больно. – Тарисса отняла руку.

– Прости, – опомнился Джек, – я думал о... – Он не смог сказать «Мелли», не смог выговорить ее имя вслух. Его и без того не покидали жуткие слова Роваса о том, как Тарисса нашла ее с отрезанной головой. Если он назовет имя вслух, слова могут стать зримыми.

– Ты думаешь о своей подруге. – Тарисса повернулась к нему. – Мне очень жаль... – Джек ждал – и небо тоже ждало, и ветер в деревьях ждал. Но Тарисса сказала не то, что хотела сказать, а совсем другое: – Мне очень жаль Роваса.

– Он за тебя горой стоит – прямо как отец. – Джек впился глазами в лицо Тариссы и почти обрадовался, когда на нем ничего не отразилось.

– У нас никого нет, кроме него. Он взял нас к себе без гроша и заботился о нас все эти годы – а взамен просит так мало.

– А что ему нужно от меня?

– Я думала, ты знаешь. Он хочет, чтобы ты убил капитана.

– Зачем? – Джеку почему-то казалось, что этими своими вопросами он от чего-то освобождает Тариссу.

– Ровас раньше дружил с ним – или, скорее, у них были общие дела. Контрабандист должен иметь связи среди военных, чтобы избежать обысков и конфискаций. Чтобы на его дело смотрели сквозь пальцы. Но капитан стал жадничать и вместо всегдашнего вознаграждения потребовал доли в доходах. Ровас отказал ему и с тех пор лишился возможности возить свои товары в Хелч – капитан отдал приказ их перехватывать.

– И Ровас хочет, чтобы я избавил его от затруднений.

– Капитан и твой враг, не только его.

– Похоже, я подвернулся как раз вовремя, – не скрывая злости, сказал Джек.

– Скорее для меня, чем для Роваса. – Тарисса прошла еще несколько шагов и повернулась лицом к ветру. – В тот день капитана должна была убить я.

Ночь вдруг стала глубже, темнее и сделалась тесной, как пещера.

– Почему ты?

Тарисса запахнулась в шаль и потупилась.

– Джек, не заставляй меня отвечать.

Он схватил ее за плечи и повернул к себе лицом.

– Почему ты? Ровас в тот день был на холме – он мог бы сам застрелить капитана.

Тарисса, не поднимая глаз, покачала головой.

– Я лучше стреляю из длинного лука.

– Лжешь.

Тарисса высвободилась, отвернулась от него и крикнула:

– Ну хорошо! Если уж тебе так надо знать, он грозился выгнать нас с матерью из дома, если я этого не сделаю.

Остолбенев, Джек уставился ей в затылок. Как может человек так поступать? Как мог Ровас угрожать тем, кого любит? Плечи Тариссы тряслись – она плакала. Джеку хотелось обнять ее и защитить. Он уже протянул руки, но тут у него мелькнула темная мысль. И он, не успев спохватиться, высказал ее вслух, произнеся слова менее чем на ладонь от ее уха:

– Ровас для того хотел заставить тебя убить капитана, чтобы покрепче привязать тебя к себе. Если бы ты это сделала, у него было бы чем тебя припугнуть. Вы с Магрой не смогли бы уйти от него из страха, что он тебя выдаст. Ему важно не столько убийство, сколько власть, которую он приобрел бы благодаря этому.

Тарисса, перестав плакать, медленно обернулась к нему.

– Напрасно ты так говоришь, Джек. Это неправда. Неправда, и все тут. – Ее голос звенел, готовый сорваться. – Никогда больше не говори так. Никогда. – И она убежала, пригнув голову от ветра, а шаль хлопала у нее за спиной.

Джек посмотрел ей вслед. То, что он сказал, было правдой, и они оба знали это.