Электронная библиотека » Джулия Грегсон » » онлайн чтение - страница 5


  • Текст добавлен: 11 апреля 2016, 11:20


Автор книги: Джулия Грегсон


Жанр: Современная зарубежная литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 5 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Глава 8
Пуна

– Господин! – деликатно крикнул слуга Джека Чендлера в дверь ванной. – Проснитесь, пожалуйста, время идет. Jaldi! Скорее!

– Я не сплю, Динеш! – крикнул в ответ Джек Чендлер. – Я думаю.

Он пролежал в ванне почти час. Уже стемнело, новинка – электрические лампочки горели лишь в двух местах. Закрыв глаза, он размышлял о семейной жизни и о том, почему мужчины лгут; думал о Суните, с которой ему вскоре нужно будет расстаться.

Обычно это было его самое любимое время, когда он стаскивал с себя мундир, пропахший конским потом, ложился в теплую воду, держа в руке стакан виски, смешанный так, как ему нравилось, и позволял себе роскошь безвольно плавать почти как морская медуза около часа. Потом Динеш одевал его, и он шел в клуб. Но сегодня он был просто комок нервов. Днем он зашел в пыльную гарнизонную церковь и поговорил с викарием, невзрачным, унылым человечком, насчет церемонии бракосочетания, которая состоится через месяц. Все данные он написал на листке бумаги – мисс Роза Уэзерби, незамужняя, из Парк-Хауса, Миддл-Уоллоп, Хэмпшир, – но викарий сообщил ему, что в Индии для бракосочетания не нужны предварительные объявления, так что многие (намекнул он, не сказав прямо) женятся спонтанно. Его слова смутили Джека, ведь он, с его логическим мышлением, всегда тщательно продумывал все свои действия.

«Время, потраченное на разведку, почти всегда себя оправдывает» – таким было одно из его жизненных правил. Когда-то его прорычал сержант-майор неуклюжим новичкам в военной академии в Сандхерсте в первую же неделю их пугающего знакомства с военной службой, и впоследствии оно не раз спасало ему жизнь. Так почему же теперь слишком поздно что-то менять; почему он так легкомысленно игнорировал его и опрометью, закрыв глаза, нашел себе жену?

Он приказал себе написать Розе письмо и отправить его в Порт-Саид, куда, по его расчетам, пароход прибудет через двенадцать дней.

«Моя любимая Роза, – написал он. – Сегодня я зашел в церковь, к викарию, который будет нас венчать, и…» – Он скомкал письмо, раздраженный банальностью своих мыслей и тем, что он не нашел нужных слов, хотя они должны были явиться к нему сами.

Все больше и больше он находил общение с ней напыщенным, фальшивым, словно взрослая и более рискованная версия писем, которые они писали в его английской школе-пансионате в часы утренних воскресных занятий. Восторг их первых посланий выродился в скучный обмен планами, подслащенный ласковыми обращениями – моя дорогая маленькая невеста, моя дорогая будущая женушка, – которые теперь тоже казались ему искусственными и чересчур фамильярными.

Ему приходилось писать и матери Розы. Они встречались дважды, в первый раз на пасхальной вечеринке в ее доме, где его разглядывали какие-то родственники Розы, поздравляли с неожиданной помолвкой и несли всякую чепуху про Индию. Теперь миссис Уэзерби прислала ему несколько писем, полных нелепых советов насчет свадьбы. На прошлой неделе она сообщила в письме, что отец Розы, проводив дочь, слег с тяжелым бронхитом. «Но, пожалуй, лучше пускай это останется между нами, – добавила она. – Они с отцом очень близки, а у нее и так много всего «на тарелке». Почему-то выражение «на тарелке» тоже вызвало у него раздражение – ему показалось, что она смотрела на него, как на какой-то неприятный зеленый овощ, который вскоре придется грызть и пережевывать. Но если уж он был такой неизвестной величиной, почему эти двое разумных, любящих родителей позволили ему говорить о свадьбе? В минуты скверного настроения он почти винил их за это.

Он встал во весь рост в ванне: высокий мужчина с тонким, чувственным лицом, настороженным взглядом, сильными, покатыми плечами и длинными, мускулистыми ногами наездника. Теперь, в двадцать восемь, он выглядел гораздо лучше, чем шесть лет назад, когда впервые приехал в Индию. Тогда он был высоким мальчишкой, всего год как закончившим Сандхерст, худым, несмотря на все адски тяжелые упражнения, шагистику, верховую езду, экспедиции в доморощенные пустыни с тридцатью фунтами[9]9
  Около 13,6 кг.


[Закрыть]
груза на спине, нацеленные на то, чтобы выбить из молодых людей всякую изнеженность.

– Пожалуйста, сэр. – Динеш стоял с улыбкой в дверях, полотенце в руке. В Пуну он приехал три года назад, бежав с затопленной наводнением фермы в Бенгалии. Джек совершенно случайно встретил его в доме своего приятеля в Дели и был поражен сияющей улыбкой этого бенгальца. Динеш считал эту работу ослепительной удачей судьбы в своей полной трагедий жизни. Знаком того, что его карма, его колесо фортуны движутся к лучшему.

Теперь Динеш и Джек прекрасно ладили между собой. То, что Джек был молодым офицером Индийского, а не Британского кавалерийского полка и мог – после упорной учебы, ведь он не был прирожденным лингвистом, – говорить с Динешем почти что бегло на хиндустани, было предметом гордости для слуги. Ведь он, как и многие хорошие слуги, грешил снобизмом и глядел свысока на других слуг в британских полках, которым приходилось говорить со своими сахибами по-английски. Вместе они уже прошли через многие хорошие моменты в жизни – парады, школу верховой езды в Секундерабаде, ежегодные лагеря в горах, где Динеш, в восторге от такого приключения не меньше своего сахиба, готовил для Джека еду на одном из дюжин огоньков, которые появлялись из земли, как только темнело. Динеш служил ему с почтением и страстью; это смущало и беспокоило Джека, ведь колесо фортуны снова поворачивалось. Все слуги Джека – Динеш, уборщик, повар и ее маленькая дочка – четко понимали свое положение в доме, зорко следили друг за другом и за иерархией. Приезд Розы, несомненно, взъерошит их перья, а Джек не мог подыскать слов, чтобы объяснить ей это.

Он вошел в спальню, простую комнату с низким потолком. Над узкой койкой с москитной сеткой крутился древний вентилятор. На полу лежала циновка из тростника; голые стены украшала лишь одна выцветшая гравюра Озерного края, оставшаяся от прежнего жильца. Шесть недель назад он обратился в полковую лавку с просьбой привезти ему двуспальную кровать, но дела здесь делались медленно; придется напомнить им еще раз.

На бамбуковое кресло в углу комнаты Динеш положил льняные брюки и белую рубашку, все прекрасно поглаженное.

Часть стены – Динеш трудился несколько часов, когда они прибыли сюда, – была обтянута красной тканью, на которой висели свистки и шпоры, походный поясной ремень и сабля.

Возле кровати слуга поставил серебряную чашу с фруктовыми солями «Эно», на случай, если они понадобятся после тяжелой ночи в клубе. Еще, трогательно, словно хотел сказать, что попытается отнестись к ней с симпатией, Динеш окружил фотографию Розы гирляндой бархатцев, словно она была богиней.

Сейчас Динеш вышел из тени, которую отбрасывал фонарь-«молния», старательно обтер Джека полотенцем, помог ему надеть трусы, затем раскрыл пояс брюк, чтобы сахиб сунул сначала одну ногу, затем другую.

Поначалу Джек ненавидел этот ритуал одевания. Когда это случилось в первый раз, он даже рассмеялся и выхватил у Динеша свои штаны, чем обидел его. Ему было неловко, казалось унизительным, словно два взрослых мужика играли в куклы. Теперь он привык и ему даже нравилось. Оправдывал он это тем, что теперь гораздо лучше понимал: в этом доме все относятся к своим обязанностям серьезно. Но, если честно, то нежные прикосновения Динеша позволяли ему чувствовать себя менее одиноким; к тому же он понимал, что все это продлится недолго и скоро закончится.

Все меняется, ясное дело. Никто не говорил об этом, но это постоянно присутствовало в доме, как и шорохи грызунов под досками пола. На верхнем этаже дома сахибы по-прежнему играли ночи напролет в бридж, устраивали бесконечные коктейль-вечеринки; а на цокольном этаже слуги еле сводили концы с концами.

Арун, индиец из высокой касты, с которым Джек играл в поло, недавно вернулся из Кембриджского университета, где изучал юриспруденцию.

– Знаешь, что мне больше всего нравилось в Тринити-колледже? – дразнил он Джека, лениво и небрежно, по-лондонски растягивая слова. – То, что один из вас, белый человек, чистил мои башмаки и оставлял их возле моей двери.

За неделю до этого в Джека – он шел домой из клуба, одетый в теннисную фланель, – плюнули на улице. Он остановился в полнейшем изумлении, с чужой слюной на плече, не зная, то ли игнорировать этот плевок, то ли ответить на него крепким ударом.

Ужинал он в одиночестве в столовой, бедноватой, с разрозненными стульями и тусклыми свечами, изрыгавшими парафиновую копоть. Это тоже предстояло исправить.

Динеш подал ему простое кеджери[10]10
  Кеджери – блюдо британской кухни из вареной нарезанной рыбы (традиционно – копченой пикши), отварного риса, петрушки, яиц вкрутую, карри, масла, крема и изюма; в зависимости от местности рецепт варьировался.


[Закрыть]
. Обычно Джек с удовольствием ел это блюдо, но сегодня слишком нервничал, и ему ничего не лезло в глотку, так что он лишь поковырялся в нем вилкой и отставил.

Выпил стакан пива, размышляя о том, как противоречив человек. Полгода назад, когда он впервые увидел Розу, его удручала пустота в жизни, вполне устраивавшая его прежде; ему хотелось, чтобы рядом был кто-то, с кем можно было бы говорить не о политике, поло, кутежах и о том, как однообразно кормят в офицерской столовой и клубе. Но теперь демон, сидевший в его голове, нашептывал ему о прелестях холостяцкой жизни – не надо ни перед кем отчитываться, когда ты возвращаешься домой из клуба, можешь работать до полуночи в жару, как недавно во время крестьянского восстания «Акали» (Бессмертные) в Пенджабе. Ему была невыносима мысль о том, что полковник, не поощрявший женитьбу своих молодых офицеров, может отстранить его от активных боевых действий.

Потом он прогнал из головы все эти размышления, спрятал лицо в ладонях и тяжело, прерывисто вздохнул. Почему бы не быть честным, хотя бы перед самим собой? Сегодня все его мысли были о Суните, милой Суните, которая даже не подозревала о грядущих переменах и совершенно их не заслуживала.

– Господин, через десять минут приедет тонга. Вы желаете пудинг? Творожный, с мускатным орехом и сливками.

– Нет, Динеш, спасибо. Кеджери очень вкусное. – Динеш забрал тарелку. – Просто я не голоден.

Джек вышел на веранду и закурил сигарету. Ночь была жаркая и влажная, необычно жаркая для этого времени года в Пуне – стеклянный термометр, привязанный к перилам веранды, показывал восемьдесят градусов[11]11
  Около 26 °C.


[Закрыть]
.

Сетчатая дверь закрылась с привычным скрипом; старая дворняга, безуспешно ждавшая возле кухни какой-нибудь подачки, поплелась в лиловую тень. Во флигеле для прислуги послышался смех, кто-то заиграл на табле.

Сможет ли молодая жена переносить жару? Не испугается ли собаки с облезлым хвостом? Будут ли ее раздражать так же сильно, как его, ужасные коктейль-вечеринки, на которые он вынужден являться, чтобы не рассердить полковника? Все эти вопросы заставляли его нервничать. Просто он слишком плохо ее знал.

– Господин, тонга приехала.

Возле кухонной двери его ждала тонга, которую привезла старая костлявая лошадь. Тонга заскрипела под его тяжестью. Он ехал, чувствуя себя преступником и удивляясь, почему перспектива женитьбы превратила некоторые аспекты его жизни – Суниту, счета за бар, заботливые манипуляции Динеша, даже привычку лежать часами в ванной, когда требовалось решить какую-либо проблему, – в секреты, приправленные чувством вины.

Дом Суниты стоял в старой части города – их разделяли двадцать минут и целый мир, хотя, казалось бы, это не расстояние. Многие мужчины продолжали встречаться со своими любовницами и после женитьбы, но он этого не хотел. Его родной отец – искренний, сдержанный мужчина – тоже служил кавалеристом в Восьмом кавалерийском, много лет был его кумиром – отважный путешественник, лучший в округе игрок в крикет. Он часто напоминал Джеку о своем участии в настоящих сражениях, главным образом в Месопотамии. Но при этом он еще и беспрестанно менял любовниц, и боль от его лжи просачивалась в жизнь его близких словно медленный яд.

– Все мужчины лгут, – как-то сказала мать Джеку и трем его сестрам. – Они ничего не могут с этим поделать.

Три года назад, во время особенно неприятного отпуска, который Джек провел в родительском доме в Оксфорде, атмосфера накалилась так, что отец даже ел отдельно от всей семьи, в своем кабинете.

За три дня до Рождества мать, раскрасневшаяся от выпитого джина, с бешеными глазами, объяснила, в чем дело. Оказывается, новая любовница отца, молодая девчонка, которую он поселил в Оксфорде, ожидала ребенка.

– Знаешь, – сказала мать с искаженным от злости лицом, – всю жизнь я никогда по-настоящему не понимала мужчин и не любила их. Теперь я их понимаю – и ненавижу.

Его ужаснула и оттолкнула боль, исказившая ее лицо; он повесил голову и почувствовал себя виноватым, словно все это совершил он сам. Ему не хотелось, чтобы Роза пережила такое. Говоря старомодным языком, который ему почему-то нравился, он дал обет верности и не собирался его нарушать. Он знал, что в нем течет горячая отцовская кровь: он любил стрелять, мчаться во весь опор на лошади, напиваться до безобразия, заниматься сексом с женщинами, но гордился тем, что у него больше разума. После свадьбы все бешеные порывы будут укрощены. Он хотел сделать Розу счастливой, заслужить ее доверие и сохранить его на всю жизнь.

Он уже смотрел другими глазами на многое в своей жизни. Примет ли она Индию так, как он сам? Он старался быть с ней честным и рассказал про летнюю жару, от которой съеживаются кости, о нищем населении, о постоянных переездах, о тяжелой жизни офицерской жены.

Но в то же время он ухаживал за ней с отчаянием парня, втрескавшегося в девушку, который знает, что у него заканчивается отпуск, и через неделю он уедет. В его предостережения вкралась расчетливая практичность.

Впервые он увидел Розу в Лондоне на званом вечере для дебютанток, куда притащила его подруга его матери, заявив, к его раздражению, что это «просто так, для декорации». Туда он шел пешком по Парк-Лейн и нервничал сильнее, чем мог признаться в этом. До этого он приезжал в Лондон в последние дни войны; город был неухоженный, парки запущенные, а на улицах на каждом шагу встречались похоронные процессии. В этом новом Лондоне по Парк-Лейн мчались сверкающие авто, пугая лошадей, а девушки носили ужасную стрижку и пускали дым тебе в лицо.

Мать, стараясь оградить его от накаленной домашней атмосферы, просила подруг, чтобы те приглашали его с собой на вечеринки, но он был в ужасе. На одной из них он видел, как парочка открыто занималась любовью в боковой комнате на куче пальто. Он попятился, пунцовый от смущения и охваченный желанием наподдать им обоим, чтобы они больше не устраивали такой спектакль. На другой, с удивлением глядя на группу возбужденных гостей, нюхающих белый порошок, он насмешил всех, когда поинтересовался, что они делают, и получил грубый ответ: «Эх ты, темнота! Это озорная соль. Кокаин».

Но Роза – она совсем другая. В Сэвил-клубе, где он стоял в смокинге под сводами, на которых резвились упитанные херувимы, она оказалась рядом с ним, очаровательно неловкая, в великоватом и явно не новом вечернем платье, но поразительно красивая, с шелковистыми волосами и милой улыбкой. Оркестр заиграл фокстрот, и она слегка подняла брови и улыбнулась ему.

– Потанцуйте со мной, – сказал он, и она шагнула в его объятия. Несколько минут они безуспешно пытались перекричать музыку, а он несколько раз наступил ей на ногу.

– Вы пришли с компаньонкой? – спросил он у нее через несколько танцев.

– Да, – сказала она с очаровательной улыбкой, – но, к сожалению, она играет внизу в бридж.

– Вы видели картины внизу? – поинтересовался он. – В библиотеке есть несколько замечательных портретов.

Самый древний в мире и банальный прием. Она ответила с милой серьезностью:

– Нет, не видела, но с удовольствием посмотрю.

И вот там, в мягком полумраке библиотеки, под изображением мужчины, держащего под уздцы бешеных коней, он просто обнял ее и поцеловал в мягкие губы, почувствовав, как сначала она робко сопротивлялась, потом застыла, а чуть позже ответила ему.

– Хм, – она задумчиво облизала губы, словно ребенок, пробующий сладкое, – кажется, я еще никогда прежде не целовалась – вот так.

И в тот момент, держа в руках это божественное, стройное и свежее юное создание, пахнущее девонширскими фиалками (его мать тоже любила эти духи), он подумал о Суните, своей любовнице, и о том, скольким он ей обязан. Она научила его всему. После трех одиноких лет холостой жизни в провинции он явился к ней словно бык на случку, а она выкупала его, успокоила, умастила душистыми маслами. С ней в его жизнь пришли шутки и смех, он впервые понял, что занятия любовью могут быть утонченными и возвышенными. До нее он был словно человек, пытавшийся сыграть симфонию на дешевой дудочке; она подарила ему целый оркестр.


Он приехал на ее улицу: ряд знавших лучшие времена террасных домов с коваными балконами. На углу болтали между собой все те же рикши в ожидании клиентов. Как обычно, она оставила для него возле двери зажженную свечу. В ее комнате стоял шкафчик со стеклянной дверцей, где были гордо выставлены все маленькие вещицы, которые он ей дарил – серебряная шкатулка с лондонского антикварного рынка, флакончик духов, шарф. Но сегодня в его кармане лежал чек, который он намеревался передать ей после разговора, сумма ей на будущее, которую он мог себе позволить. С упавшим сердцем он поднимался по ступенькам. Впервые в жизни она могла почувствовать себя проституткой. А он казался себе жестоким подлецом, но обязан был это сделать. Джек Чендлер скоро женится.

Глава 9
Гибралтар

Мистеру и миссис Персивал Уэзерби

Парк-Хаус

Миддл-Уоллоп

Хэмпшир

21 октября 1928 г.


Дорогие папочка и мамочка,

Приблизительно через час мы прибудем в Гибралтар, и я попробую отправить это письмо.

Я лежу на койке – Тори еще спит – и читаю книгу с испанскими фразами. Только что прочла такую: Gracias a la vida que me ha dado tanto[12]12
  Спасибо жизни, которая дала мне так много (исп.).


[Закрыть]
. Мило, правда? И я подумала обо всем, что вы дали мне в жизни: не только о Парк-Хаусе, где я выросла, но еще о пони, собаках, наших походах с ночевкой, о вас самих и всем чудесном времени, которое мы проводили вместе.

Я надеюсь, что вы не очень сильно грустите, что в доме нет вашей Лягушечки. Пускай вас утешит тот восторг, с которым она смотрит в свое будущее. Мы с Тори просто летаем от воодушевления.

В первом классе много приятных людей, а еще не беспокойтесь, что мисс Холлоуэй такая молодая. Она очень добра и хорошо присматривает за нами; а еще она знает Индию как свои пять пальцев, потому что выросла там. Нас очень балует наш стюард Судай. Не понимаю, почему люди разговаривают свысока с туземцами. Я ничего против них не имею, а он очень славный.

Каждый вечер у нас устраиваются вечеринки или другие развлечения, и мы в них участвуем. У нас появился новый друг, Найджел; он занимает небольшую должность на государственной службе где-то на западе Индии; он спокойный, но очень умный и с хорошим чувством юмора. В отличие от большинства пассажиров «Императрицы» он не хочет возвращаться в Индию, так как уже прожил четыре года в глубокой провинции и хотел бы остаться дома. Он рассказал нам, как в прошлом году к нему пришел индиец и принес ухо жены, завернутое в обрывок газеты. Он отрубил его в припадке ревности, но потом простил ее, и теперь спросил у Найджела, не знает ли он способа вернуть его на место!!! Еще на пароходе плывут чайные плантаторы, армейские офицеры и прочая публика, есть несколько детей с их айя – няньками.

Еще мы познакомились с Джейн Баррелл (крупной и шумной дамой) и тремя ее подругами. Фрэнк, помощник судового доктора, тоже очень приятный молодой человек. Он отрабатывает свой проезд в Индию, чтобы заняться там исследованиями какого-то вида малярии, точно не помню, но я о такой даже не слышала. Он тоже заботится о нас, а еще рассказывает разные ужасы про суициды в море и о том, как трудно оперировать в девятибалльный шторм. Он очень забавный и красивый. Кажется, Тори положила на него глаз!

Позже:

Простите, я не дописала! Отправлю мое письмо на Мальте.

Мы ввосьмером сошли на берег, так что о нас было кому позаботиться. Фрэнк (доктор) знал респектабельный ресторан с видом на залив. Пол там был посыпан опилками, по ним ходила в сандалиях толстая сеньорита.

На ленч мы ели какую-то рыбу, пойманную этим утром, и креветок, потом она принесла три пудинга, настолько вкусные, что мне даже показалось, будто это сон. (Еще немного такой жизни, и я пойду к алтарю вперевалку. На борту все одержимы едой. В меню каждый вечер бывает по пятьдесят блюд.) Фрэнк насмешил нас историей про девушку из «Рыболовецкой флотилии», которая так растолстела за недели плавания, что по прибытии в Индию свежеиспеченный супруг ее не узнал.

Когда мы вышли из ресторана, почти стемнело. Мы с Тори и наши спутники спускались пешком к заливу. Откуда-то доносилась музыка, зажглись огни, и я почувствовала, как чудесно жить на этом свете.

Мамочка, милая, помоги мне, пожалуйста. Я читала книгу про свадебный этикет и теперь озадачена. Там написано, что речи во время праздничного застолья вышли из моды, но если кто-то и должен приготовить тост, то это должен быть старый друг семьи. Кого же мне попросить? Я почти не знаю Си Си Маллинсон, поэтому ничего не могу решить. Ты можешь написать Джеку и спросить его? Кроме того, в Индии, как я узнала, полагается устраивать свадебный завтрак. Как ты думаешь, стоит ли мне надеть розовое платье из жоржета или это будет слишком нескромно?

Когда ты напишешь ответ, отправь его по адресу: Контора Кука, рю Султан Хуссейн, 15, Порт-Саид. Можно также послать телеграмму.

Ответь мне поскорее. Поцелуй от меня Коннера и угости его морковкой.

С любовью

Роза


Она снова легла на постель и подумала про отца, вспомнила их последнюю поездку в конце лета. Они решили половить форель в маленькой речке в Уэльсе возле деревни Крикхауэлл, их любимом месте. Погрузили все необходимое в багажник старенького «Даймлера»: шаткий примус, двух собак с подстилками, большой клетчатый термос, удочки, раскладушки и старую армейскую палатку, побывавшую на военной службе в Африке. Роза с детства любила такие поездки. С ними часто ездила Тори, а папа учил их разным навыкам, полезным скорее для мальчишек: сражаться на шпагах, сделанных из очищенного от коры орешника, ловить форель, ставить палатку и сооружать дом на дереве. Однажды он даже взял с собой ружье, и они состязались в стрельбе с дерева по банкам. Роза, к своему удивлению, победила всех и до конца поездки заработала прозвище Дик – Меткий Стрелок. Они с Тори перебирались через речку на веревке, а вечером жарили на костре колбаски.

Роза даже сама не понимала, что старалась быть такой же храброй и ловкой, как ее брат Саймон – папа потерял сына и очень скучал по нему. Но во время той поездки, когда они остались вдвоем, все переменилось. Как-то вечером, поджаривая пойманную форель, он зажег ароматную трубку и сказал ей прямо, что жалеет о том, что они с мамочкой дали согласие на эту авантюру с Джеком. Его голос дрожал от волнения. Он сказал, что встреча с «тем самым» человеком – величайший дар в ее жизни и что больше всего на свете ему хотелось бы, чтобы она нашла себе мужа, который был бы достоин ее. Он сидел сгорбившись на складном стуле и внезапно показался ей таким старым и печальным. Тогда она поняла, что, если даже ее замужество не будет благополучным на сто процентов, все равно теперь ее очередь защищать родителей.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 | Следующая
  • 4.4 Оценок: 5

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации