Текст книги "Пряный аромат Востока"

Глава 5

Пароход «Императрица Индии» отплывал завтра из Лондона, а сейчас такси везло Виву в городке Колерн по аллее, обрамленной мокрыми рододендронами, к школе-пансионату Святого Христофора.

Дождь не утихал с самого раннего утра. Собираясь в дорогу, она видела из своего полуподвального жилья на площади Неверн забрызганные грязью лодыжки, галоши и ботики, шлепавшие по лужам на работу. А когда ехала в поезде, туман так плотно обхватил вагон, что казалось, будто вагон двигался сквозь серый меховой туннель.

Такси остановилось возле величественного и мрачного викторианского здания. Справа от него стайка мальчишек, похожих на маленьких призраков, бегала по площадке, а дальше, на лугу, паслись коровы, проваливаясь копытами в раскисшую землю.

Немолодая секретарша провела ее в холодную и скудно обставленную комнату для посетителей: возле камина, где еле тлели дрова, стояли два стула с прямыми спинками. И все.

– Я приехала сюда, чтобы забрать Гая Гловера, – сообщила она секретарше. – Я повезу его в Индию к родителям.

– Мистер Гловер в рекреации, – сообщила секретарша. – Но сначала с вами хочет побеседовать мистер Партингтон, заведующий пансионом.

Мистер Партингтон, усталый, с пожелтевшими от никотина седыми волосами, неслышно вошел в комнату. Вива подумала, что для воспитателя он выглядит старовато.

– Мисс Вива Холлоуэй, если не ошибаюсь. – Он вяло пожал ей руку. – Ну и ну, значит, в Индию поедете? – Он отряхнул мел с брюк и кашлянул.

– Да, – ответила она, – завтра утром из Тилбери. Сегодня вечером сядем на пароход.

Она ожидала, что он скажет обычные слова, какие говорят воспитатели: «Хороший мальчишка» или «Нам его будет не хватать», но они не прозвучали.

– А вообще-то вы знакомы с Гаем? – поинтересовался он после неловкой паузы. – Я имею в виду, вы что, дружите с его семьей?

– Нет, его родители нашли меня по объявлению в газете «Леди».

– Как странно! – негромко пробормотал он.

– Что вы имеете в виду?

– То, как живут люди. Кхм! – Казалось, ему что-то мешало в горле. – Значит – кхм-м! – вы вообще его не знаете?

– Нет.

Какое-то время он глядел на нее, поджав губы и постукивая ручкой по столу. Из коридора слышалось шаркание шагов, наверху кто-то неумело играл на фортепиано.

– Тут я приготовил конверт. Захватите его с собой. – Мистер Партингтон достал из папки письмо и протянул Виве. – Как я вижу, кхм-м, вам никто ничего не сказал.

Их глаза встретились.

– Не сказал о чем?

– Гай был исключен из школы. Два мальчика из его дормитория сообщили о пропаже денег; еще у одного пропали часы. Он быстро сознался. Деньги-то небольшие, да и смягчающие обстоятельства, хм-м, были. – Когда мистер Партингтон извлек носовой платок, чтобы высморкаться, на пол полетели круглые резинки. – Родители присылали ему крайне мало денег. Ему постоянно приходилось занимать у нас. Но дело в том, что из-за этого возникли определенные проблемы с другими мальчиками. – Его блеклые глаза моргнули ей. – Вполне понятное отсутствие доверия. Несколько месяцев назад мы написали письмо его родителям и сообщили об этих проблемах, но они даже не ответили. Вот только на прошлой неделе прислали телеграмму, сообщавшую о вашем приезде.

Партингтон извлек из папки еще одно письмо.

– Вот, пожалуйста, передайте им и вот это тоже. Его доклад и результаты экзаменов. Увы, катастрофа, стыд… Хм-м… В другой обстановке он мог бы вполне благополучно их сдать – конечно, в зависимости от его состояния.

– От его состояния? – Вива взяла письма и сунула их в сумочку, стараясь выглядеть спокойной и уверенной. Но в ее душе пульсировала тревога.

– Он не очень сильный мальчик в умственном отношении. Но его родители заверили меня, что вы опытная и ответственная, и я… – Он хотел что-то добавить, но тут прозвенел звонок, и вестибюль наполнился топотом и воплями. Фортепиано замолкло, и Вива даже услышала, как стукнула закрывшаяся крышка. Вошла секретарша.

– Мистер Белл хочет поговорить с вами. Он в лаборатории, – сказала она мистеру Партингтону. – Он забыл вам сказать, что ему нужно к дантисту, и просит взять его класс.

– О боже, – вздохнул Партингтон. – Что ж, не буду вас больше задерживать. – Он взял ее руку в свою. – Мальчик ждет вас в помещении за вестибюлем. Забирайте его, когда хотите. Мы уже попрощались с ним. – Он махнул рукой на дверь, а сам зашаркал по коридору в противоположную сторону. Казалось, он торопился уйти.

Она пересекла вестибюль и вошла в холодную комнату с полированным сервантом, на котором стояла зеленая ваза с павлиньими перьями. При виде нее со стула хмуро поднялся высокий мальчик с бледным лицом. Он был одет в длинное черное пальто; на подбородке сквозь юношеский пушок проглядывали прыщи.

– Здравствуйте, я Вива Холлоуэй. А вы, вероятно, Гай Гловер? – сказала она.

– Да, все так, – ответил он.

– Ну, я очень рада знакомству. – Она протянула руку, и он неуверенно ее пожал.

– Очарован, – проговорил он. – Это точно.

Наконец-то он улыбнулся, и она заметила, что у него такие же торчащие вперед зубы, как у его тетки, и что он постоянно отводит куда-то взгляд. В ней уже зарождалась неприязнь к нему, но она одернула себя, ведь это несправедливо. Кому, как не ей, понимать, что чувствует подросток, когда его забирает из школы незнакомый человек?

– Ну что, где ваши вещи? – спросила она. – Такси ждет нас возле школы, мы поедем прямо в Тилбери.

– Кто заплатит за него? – отрывисто спросил он.

– За что?

– За такси, конечно. У меня нет ни гроша.

– Ваша тетка, – ответила она, решив не обращать внимания на его тон. По их договору на транспортные расходы было выделено пять фунтов.

Поднимаясь по лестнице и глядя на его длинные тонкие ноги, она пыталась погасить в себе панику, которая возникла в ней после слов мистера Партингтона. Ее собственный чемодан был собран, вся поездка организована. Она не позволит себе преувеличивать преступления своего новоиспеченного подопечного – в конце концов, многие дети что-то воруют. Она с подругами тоже прихватывала в школьные времена что-нибудь безобидное вроде груши с лотка или карандаша из соседнего магазина. Просто так, ради куража.

– Так сколько вы тут пробыли? – Они поднялись на первую площадку, и она встала рядом с Гаем.

– Десять лет.

– Ого, долго!

– Угу.

– Вам, наверное, странно, что вы уезжаете.

– Не очень. – Его голос был абсолютно лишен выразительности. Она решила не задавать ему больше вопросов. При всем его безразличии он наверняка расстроен – даже убит – оттого, что покидает школу с позором.

Под дверью дормитория лежал широкий кусок войлока, чтобы не было сквозняка. Когда Гай распахнул ногой дверь, Вива увидела ряд белых кроватей, около десяти, с зелеными стегаными покрывалами, аккуратно сложенными в изножье. Большое окно в конце комнаты смотрело на небо, которое уже приготовилось пролить новую порцию дождя на раскисшие поля.

Он остановился в середине спальни, где возле кровати стояли два небольших чемодана.

– Мой большой чемодан развалился, – сказал он ей.

Ее поразили тишина и холод дормитория, но тут она с облегчением увидела приколотую к его подушке записку, на которой корявым мальчишеским почерком было нацарапано его имя. Значит, кто-то хотел с ним попрощаться. Не читая письмо, Гай порвал его и бросил в корзину для бумаги.

– Вот, – проговорил он. – Теперь все.

Записка заставила порозоветь его белые, как мел, щеки. На шее запрыгал юношеский кадык. Вива сделала вид, что ничего не замечает. «Он огорчен сильнее, чем я думала», – сказала она себе, вспомнив, как сама ненавидела холодный монастырский пансион в Северном Уэльсе и как все равно считала его много лет своим домом.

– Вот это вы тоже уберете в чемодан? – спросила она и показала на ремень для правки бритв и грязную майку с желтыми пятнами пота под мышками.

– Нет, я оставлю их тут.

– Ну что ж, – произнесла она с наигранной бодростью, – двинемся? С мистером Партингтоном я уже поговорила.

– Да. – Он медленно обошел вокруг своей кровати, словно большое, очумелое животное, потом в последний раз окинул взглядом спальню.

– Вы хотите взять это? – Она подняла фотографию, лежавшую на умывальнике картинкой вниз.

Перевернув ее, она увидела высокого, широкоплечего мужчину в хаки, сделавшего «специальное» жокейское лицо перед фотографом. За спиной мужчины до горизонта простирались песчаные дюны.

– Мой отец, – сообщил он. Открыл чемодан и сунул фотографию поверх скомканной одежды.

– Вы не боитесь, что так она сломается? – Вива понимала, что уже говорит с ним как раздраженная взрослая.

– Я рискну, – ответил он и запер чемодан.

Она потащила вниз один из его чемоданов, а он взял другой. Вместе они пересекли отполированный вестибюль, Вива вышла последней и закрыла за собой дверь. И только сидя в такси, на полпути к станции она поняла, что никто – ни ребята, ни секретарша, ни учителя – не подошел к двери, чтобы попрощаться с ним.

Когда такси выезжало со школьной территории через железные ворота, он повернулся, взглянул на школу.

– Ублюдки, – прошептал он, а потом проговорил с широкой, неискренней улыбкой: – Извините, я, кажется, что-то сказал?

А она подумала: разумнее всего попросить таксиста вернуться к школе прямо сейчас. Там она скажет, что очень сожалеет, но не уверена, что справится с поручением. Но это означало бы потерять билет и потерять Индию, поэтому она прогнала свои предчувствия и сказала таксисту, чтобы он отвез их в Бат, к железнодорожному вокзалу.

Глава 6
Порт Тилбери, 17 октября 1928

Тори и Роза приехали, когда на борту «Императрицы Индии» еще лихорадочно готовились к отплытию. Индийские моряки в красных тюрбанах бегом перетаскивали багаж; на судно грузили ящики с фруктами и продовольствием; звякали судовые колокола, а на набережной немолодые музыканты хрипели «Неужели ты не вернешься?»[6]6
  «Will Ye No Come Back Again?», автор Каролина Олифант, «баронесса Нэрн» (1766–1845) – шотландская поэтесса и собирательница народных песен.


[Закрыть]. Тори сдерживала как могла ликование и лишь улыбалась, стараясь не таращиться на поднимавшихся по трапу мужчин так откровенно: на загорелых моряков в морской форме, на немолодых, тепло одетых полковников, бледных молодых людей с умными лицами, молодых чиновников и на одного божественно привлекательного мужчину, смуглолицего, вероятно индийца, в необыкновенно красивом кашемировом пальто, который повернул к ней лицо и послал ей – несомненно ей – многозначительный взгляд.

Ах, мыслимо ли испытать такой восторг!

У трапа родители Розы спокойно беседовали с мисс Вивой Холлоуэй, к которой присоединился еще один ее подопечный, высокий бледный юноша в длинном темном пальто. Вот он со скрытой насмешкой посмотрел на ее мать, которая размахивала руками, шумела и суетилась. Что-то там по поводу чемоданов и билетов. Но сегодня Тори плевала на все.

Почти все утро они носились по палубам и осматривали пароход, на удивление просторный и импозантный. «Ну точно как отель первого класса, – приговаривала мать. – Совсем как «Мёрис» в Париже». От натертых до блеска деревянных полов пахло свежей мастикой; в курительных комнатах стояли глубокие кресла; столовую украшали причудливые росписи, свежие цветы и персидские ковры, а когда они заглянули в обеденный салон, на столах уже лежали громадные индейки и окорока; выбор сладкого зачаровывал – дрожащие бланманже, пирожные с кремом, фруктовые салаты и – у Тори потекли слюнки – лимонный пирог с меренгой.

Ее мать ахала от восторга, а потом все испортила, театрально прошептав: «Кое-кто окажется в своей стихии». А потом:

– Дорогая, прошу тебя, не переусердствуй, у тебя нет лишних денег на то, чтобы покупать новые платья, если ты не влезешь в эти.

И снова молчаливый отец вступился за Тори.

– Оставь ее в покое, Джонти, – сказал он дрожащим от эмоций голосом. – Не нападай на нее хотя бы сегодня.

После удара большого колокола пульс судна участился; над их головой затопали ноги, раздались приказы; музыка на набережной взвилась ввысь, рыдая, а родителей попросили сойти на берег.

Тори в последний раз взглянула на мать, стоявшую на набережной в нескольких шагах от отца, крошечную и решительную, на меховом палантине которой повисла цветная бумажная ленточка. Когда Тори нагнулась через поручень, мать расправила плечи и многозначительно посмотрела на нее.

– Осанка, – произнесла она одними губами. Тори немедленно выпрямилась и с горечью подумала: «Вот уж лицедейка, не унимается до самого конца».

Потом оркестрик сыграл трогательную прощальную мелодию, пароход вздрогнул, и они отчалили. И когда другие пассажиры рыдали, махали руками и напрягали зрение, пока их близкие не превратились в точку, у Тори сердце рвалось из грудной клетки в экстазе: свободна! Наконец-то свободна!

Час спустя Роза и Тори обнявшись стояли на палубе А под порывами ветра. Чайки, следовавшие за ними от Тилбери, одна за другой поворачивали назад.

Полы нового пальто Розы внезапно взлетели выше ее головы, и это вызвало у подружек приступ дикого хохота.

– Как у тебя настроение, ничего? – спросила Тори. У Розы был такой вид, словно она вот-вот расплачется.

– Да, Тори, у меня все хорошо – честное слово. Но я думаю, что нам пора спуститься в каюту и заняться чемоданом. А ты?

– Через пять минут пойду, – ответила Тори. – Хочу выбросить корсет в море.

Роза вытаращила глаза и, несмотря на грусть, засмеялась.

– Да мать тебя убьет!

– Она не умеет плавать, – ответила Тори, сверкнув своими огромными глазами.

Корсет. Мать принесла его в спальню дочери, когда Тори упаковывала чемодан, и положила на кровать, словно сморщенного розового младенца.

– Я привезла его из Парижа, – громким шепотом сообщила она, – хотела устроить тебе сюрприз. Он сделает тебе такую талию, такую, как надо, comme ça. – С глупой заговорщицкой улыбкой она соединила пальцы в кружок. – Если ты не наденешь его под персиковое крепдешиновое платье, оно будет смотреться на тебе как тряпка. Предупреждаю тебя, Си Си Маллинсон очень, очень требовательная к стилю, – сообщила она, снова призвав на помощь авторитет их бомбейской покровительницы.

Несмотря на все свои благие намерения не ссориться с матерью перед отъездом, Тори воскликнула с досадой:

– Мамочка, сейчас их уже никто не носит, – что, конечно, было не так, а затем добавила без всякой логики: – И вообще, если у меня от жары начнут плавиться мозги, я не смогу его носить.

На мгновение Тори даже ожидала получить удар по лицу – в сильном раздражении мать распускала руки, – но та лишь фыркнула и отмахнулась от нее, как от назойливой мухи. В ее глазах Тори прочитала презрение, и оно было обиднее, чем гнев. Казалось, мать подумала: «Вот и оставайся тогда толстой и некрасивой, а я умываю руки».

– Послушай… – Роза снова поднялась на палубу; у нее был растерянный вид. – Очень глупо, но я не могу найти ни мисс Холлоуэй, ни нашу каюту – они все одинаковые.

Она пыталась улыбнуться и убрать дрожь из своего голоса, но Тори видела, что бедняжка выбита из колеи. В школе Роза всегда была спокойной и прилежной, она вместо Тори убирала в коробку разбросанные карандаши и отыскивала потерянную домашнюю работу. Теперь роль старшей перешла к Тори; они пошли по палубе, держась за руки и испытывая легкую тошноту. Когда ветер подтолкнул их к ступенькам, они увидели странного мальчика, который стоял во время отплытия рядом с мисс Холлоуэй. Теперь он сидел в шезлонге и глядел на море, а его нога выстукивала какой-то ритм, словно он слушал музыку.

– О, привет, – сказала Роза, – мы ищем мисс Холлоуэй. Ты не знаешь, где она?

– Нет, понятия не имею, – ответил он. – Извините. – Отвернувшись от них, он снова уставился на волны.

– Фи, как грубо, – возмутилась Роза, когда они спускались по ступенькам к каюте стюарда. – Я очень надеюсь, что нам не придется есть с ним за одним столом.

– Мы откажемся, – решительно заявила Тори. – Я поговорю об этом с мисс Вивой. Придумаю какую-нибудь причину.

Возле лестницы краснолицый полковник давал указания худенькому индийцу, который мучился с его огромным дорожным сундуком.

– Так, влево, еще немного, вот так, молодец!

Модная дама проверяла перед зеркалом свои накрашенные губы и говорила маленькому мальчику:

– Да, неприятно, но тут я ничего не могу поделать. Потребуется время, чтобы привыкнуть к жизни на море.

– Боюсь, что мы потеряли ключи от нашей каюты. Как глупо! – сказала Роза стюарду, а тот был моментально ею очарован. Так она действовала на мужчин – они таяли от ее невинной улыбки, нежного голоса, нерешительного тона. Он сказал, что сейчас не его смена, но он все равно проводит их и покажет, где их каюта. Он провел их мимо бара, где оркестр играл «Разве она не красотка?»[7]7
  «Ain’t She Sweet?» была написана поэтом-песенником Мильтоном Агером в соавторстве с Джеком Йелленом в 1927 году. В одночасье стала хитом.


[Закрыть], затем мимо салона, где официанты в белоснежной униформе накрывали столы.

– В первый раз едете на восток? – безразлично поинтересовался он у Тори.

– Да, – ответила Тори. – Моя подруга выходит замуж, а я буду подружкой невесты.

– Как мило, – сказал он. – В Бомбей или Дели?

– В Бомбей. – Ей казалось, будто она – это не она, а кто-то еще.

Они поднялись вверх по застеленным ковром ступенькам и прошли по узкому коридору, где витал слабый запах нефти.

– Вот и пришли, леди, – объявил стюард. – Это каюта Б 34. Ваша компаньонка разместилась в Б 36. Мистер Гловер рядом с вами в Б 35. Приятной вам поездки!

Попав наконец в свою каюту, Роза и Тори взглянули друг на друга и рассмеялись. В крошечном помещении царил хаос, после отплытия их слишком переполнял восторг, чтобы аккуратно разобрать чемоданы, и они побросали одежду на пол. Потом подружки посмотрели на свои одинаковые койки из желтой латуни, шикарные одеяла с вышитой на них монограммой, на низенький, какой-то лилипутский комод. Роза повесила на платяной шкаф подвенечное платье, убранное в полотняный чехол, отчего оно приобрело жутковатое сходство с висящим на веревке мертвецом.

– Я потом отдам его на хранение стюарду, – заверила она Тори. – Здесь оно занимает слишком много места.

Какое-то время они молча лежали, утомленные впечатлениями дня. Тори выбрала себе койку возле иллюминатора, в котором были видны морские волны. Роза предпочла место ближе к ванной.

Они болтали о том о сем, когда, постучав, в каюту вошел их крошечный стюард («Да-да, он был буквально ростом с обезьянку, – написала потом домой Роза, – в чудесной бело-синей униформе».)

– Мое имя Судай Рам, – с радостной улыбкой сообщил он. – Беби хотят купася?

– Простите? – вежливо ответила Роза. – Я что-то не поняла вопрос?

Тори старалась не смотреть на Розу, иначе они обе начнут хихикать.

– Хотят ли беби купася? – повторил он с большей настойчивостью.

Он отвел их в крошечную ванную, где лежали пушистые белые полотенца и новые куски мыла. Показал им, как слить из кранов морскую воду ржавого цвета и как пользоваться ватерклозетом, что было ужасно неловко. Когда он ушел, они расхохотались и несколько раз повторяли «Беби хотят купася», пока не добились точной передачи индийского акцента, и Тори радовалась при виде смеющейся Розы. Ведь ее подруга не раз плакала украдкой, это было заметно по ее покрасневшим глазам, хотя она сама скорее бы умерла, чем призналась в этом.

– Роза, – сказала Тори с индийским акцентом, когда стюард ушел. – Вернись в ванную, потри себе животик и загадай желание. У меня есть для тебя большой сюрприз.

После звука закрывшейся задвижки Тори достала из чемодана самую волшебную вещь, какая была у нее, и благоговейно посмотрела на нее. Красный кожаный ящик с маленькой собачкой по кличке Ниппер на крышке и раструбом – при виде его ее душа неизменно наполнялась счастьем.

– Нет-нет, пока не выходи, – сказала она и вынула из раструба шелковые чулки, которые положила туда для защиты от вмятин. – Крепче закрой глаза! – Из шелкового карманчика во внутренней обивке она достала жестяную коробочку, а из нее красную (громкую) иглу, лежавшую на выложенном ватой дне. Через несколько мгновений каюта наполнилась комичными ударами и воплями уайтовского чарльстона «Шу-Фокс».

– Ах, Тори! – Роза, вскидывая ноги в тонких чулках, выпорхнула из ванной. – Слава богу, слава богу, что ты со мной!

Они немного попрыгали в танце и рухнули на кровать.

– Вот черт! – Подвенечное платье шелковым водопадом соскользнуло на пол. – Надо поскорее убрать его отсюда.

– Да, да, да. – Тори налила им обеим мятного ликера. Потом они лежали рядом на постели, закрыв глаза и чувствуя, как несет их по волнам корабль.

Тори прочла письмо от капитана, лежавшее на покрывале.

«Милые дамы! Сегодня вечером вы приглашены на коктейль в Тайский салон. Наш рейс продлится три недели. Мы сделаем остановки в Гибралтаре, Марселе, на Мальте, в Порт-Саиде и Бомбее. Каждый вечер вас ждут танцы в Персидском салоне под музыку джазового оркестра «Савой-Гавана».

– Пассажиры второго класса пусть и не мечтают совать нос в первый класс, – продолжала Тори. – Ведь «в первом классе будут устроены балы-маскарады, спортивные игры с метанием колец, партии в бридж; а по прибытии в Порт-Саид подполковник Горман прочтет в баре «Шимла» лекции о ядовитых змеях и солнечном ударе. Смокинги и длинные платья обязательны каждый вечер. О! И легкомысленные флирты».

– Ах, Тори, замолчи. – Роза сделала глоток и поставила стакан. – Что это? – Со стороны иллюминатора послышался громкий треск, за ним последовал стук двигателя и топот бегущих ног над головой.

– Всего лишь ветер, моя хорошая. – Тори посмотрела в иллюминатор на серые волны. – Он мчится над непостижимой океанской бездной.

– Я больше не буду пить мятный ликер, – простонала слегка позеленевшая Роза.

– Ну а я буду, – заявила Тори, – иначе мне грозит смерть от восторга.