Текст книги "Пряный аромат Востока"

Глава 10
«Императрица Индии», в 150 милях от Порт-Саида

Тори проснулась в темноте и снова услыхала странные звуки. Они доносились из соседней каюты, где разместился мальчишка. Серия нараставших стонов, как будто кого-то схватили и мучили, потом бормотание, скрип койки. И тишина.

Испуганная, она лежала в темноте. Если бы парень вел себя более дружелюбно, она немедленно зашла бы к нему и спросила, все ли в порядке, но он был нелюдимым и странным. Девушки часто видели, как он курил на палубе и смотрел на море, а несколько дней назад, на балу в Сиенском салоне, устроил настоящую комедию. Оркестр играл вальсы, нравившиеся полковникам и пожилым пассажирам, и он внезапно вскочил и стал танцевать в одиночку, неистово и неуместно. Старики заворчали. Тогда она улыбнулась ему, ведь они, как-никак, были соседями, но он поспешно отвернулся.

Еще он устроил скандал и заявил, что ужинать вместе с Вивой будет он один. Девушки восприняли это заявление с облегчением, так как он был не самым приятным компаньоном за столом, но, с другой стороны, теперь из-за этого они меньше общались с Вивой, а она, по мнению Тори, была крайне загадочной и интересной особой.

– Могу поспорить, что я старше его года на три, не больше, – посетовала она Розе, – но из-за него чувствую себя пожилой теткой.

– Не забудь, – возразила Роза, всегда мягче, чем Тори, судившая о людях, – что в его возрасте все становятся абсолютно несносными.

– Роза, ты никогда не была несносной, – улыбнулась Тори. – Это я была – за нас обеих.

Звуки прекратились так же неожиданно, как и начались. Тори не знала, что делать, положила голову на подушку, намереваясь все обдумать, заснула и обо всем забыла.

Через пять часов ее разбудило солнце. Она нежилась в его лучах, словно кошка на подоконнике, и снова подумала: «Как чудесно! Я свободна!»

Всего лишь три месяца назад ей не позволялось пудрить лицо без родительского разрешения, гулять одной, без компаньонки, по Лондону, не спать после половины второго ночи, а раз в две недели заставляли ходить на уроки хороших манер к миссис Крэддок в Сэлисбери.

Зато теперь ее день начнется с чая в постели, потом они посудачат с Розой по поводу вчерашнего вечера, потом будет чудесный завтрак, возможно, копченая рыба или яйца с беконом, и восхитительный кофе, который она наконец-то пьет когда хочет и чувствует себя настоящей взрослой леди. Утром их ждут всевозможные игры и, возможно, прогулка с Фрэнком, красивым помощником судового доктора, который вчера вышел на палубу как раз тогда, когда они с Розой любовались морским простором. В шесть часов Вива, милосердно оставлявшая их в покое в течение дня, придет к ним в каюту, и они устроят биши – как объяснила Вива, так на индоевропейском языке маратхи называются женские посиделки.

Накануне вечером, во время биши, у них зашла речь о том, какие качества следует искать в мужчине, и Тори, сама того не желая, рассказала Виве, которая умела внимательно слушать, про Пола, разбившего ей сердце прошлым летом.

– Поначалу все было замечательно, – с грустью начала Тори. – Мы встретились с ним на лужайке возле дома его родителей в Тэнгли, это недалеко от нас. Он был всегда очень сумрачный и утонченный. Три года он работал в Риме искусствоведом. Моя мать толкала меня к нему как сумасшедшая и считала его превосходной партией для меня, потому что у его родителей были деньги, а мы обеднели после войны.

Тори пыталась изобразить все в смешном свете, чтобы Вива посмеялась над ее глупостью, но даже теперь ей было больно и обидно вспоминать, какой чудесной показалась ей та первая встреча: аромат старомодных роз, звон бокалов с шампанским (праздновали тридцатилетие супружеской жизни его родителей) и потрясающий молодой человек в летнем костюме и соломенной шляпе, который учтиво беседовал с ней, рассказывал забавные истории и даже один раз шутливо поцеловал ей руку.

– Пол был на три года старше меня, – продолжала Тори с деланым весельем, – и гораздо, гораздо интереснее, чем другие знакомые парни. Он приглашал меня на концерты, где объяснял мне смысл произведения, дал мне роман под названием «Мидлмарч»[13]13
  «Мидлмарч» – роман британской писательницы Мэри Энн Эванс, публиковавшей свои произведения под псевдонимом Джордж Элиот (1819–1880). «Мидлмарч» посвящен жизни английской провинции 1830-х годов.


[Закрыть]. Вы читали его, Вива? Довольно интересный. Пол ужаснулся, что я ничего о нем не слышала. Еще он советовал мне, какие цвета я должна носить. Я даже не знала, что у меня оливковая кожа, пока он не сказал мне.

– А ты помнишь, какое милое письмо он прислал тебе? – Роза поддержала ее шутливый тон, хотя помнила, как после всего ее подруга рыдала в летнем домике.

– О да-да, точно, – ответила Тори. – Ну-ка посмотрим, помню ли я его, – сказала она, хотя слова навсегда впечатались в ее мозг. – «Мир так богат, – произнесла она с театральным пафосом, – он полон бесценных сокровищ и интересных людей. Забудьтесь в нем».

– Интересные слова. – Вива засмеялась; она любила слушать их истории, хотя никогда не рассказывала своим подопечным о себе. – Что же случилось потом?

– Он исчез. – Внезапно Тори расхотелось рассказывать. Дальше все было совсем не забавно. Правда, в которой слишком больно признаться, заключалась в том, что к концу лета Тори была уверена в прочности их отношений. Мечтала о доме, который у них будет, и думала, как они назовут детей.

Но потом, она до сих пор не понимала причину, все рухнуло.

Это произошло однажды утром в начале осени. Пол спросил у ее матери – та боготворила его еще сильнее, так как он общался с ней на беглом французском, – можно ли ему взять Тори на пикник в Магдален, свой старый оксфордский колледж. Мать, предчувствуя близкое предложение руки и сердца, была в восторге и не видела необходимости в компаньонке для дочери.

Утром они побывали в Бодлианской библиотеке, смотрели древние рукописи, а после ленча, под раскидистой ивой возле какого-то там знаменитого моста, он свернул полотенце и положил ей под голову. И неожиданно – все произошло почти помимо ее воли – на нее нахлынул восторг от запаха трав, при виде этой реки, уток, голубого неба, при мысли о том, что рядом с ней ее возлюбленный. Она повернулась к нему, обхватила его лицо руками и поцеловала.

И тут – о, ужас! – он вскочил на ноги и почти что закричал на нее.

– Пожалуйста, больше никогда так не делай! – И отряхнул траву с брюк.

– Почему, глупыш? – Она пыталась сказать это игривым тоном, но безуспешно.

Он стоял над ней на фоне голубого неба и сердито сверкал глазами.

– Я не терплю такие вещи, – сказал он. – Это нелепо и смешно.

Съеденный сэндвич окаменел в ее желудке.

– Я ничего не понимаю, – пробормотала она. (Даже теперь ей было больно вспоминать те минуты.) – Я думала, что мы… Кажется, ты сказал, что любишь меня…

– Тебе до этого еще расти и расти, – отрезал он, словно в этом была ее вина. Вдобавок ко всему она встала, попятилась и нечаянно наступила каблуком на оборку юбки. Юбка сползла вниз, и это добавилось к оскорбительному сознанию, что она опозорилась перед ним.

Всю обратную дорогу она проплакала, ненавидя свои слезы и немножко надеясь, что он одумается. Но он был глух к ее горю. На следующей неделе он появился, снова вежливый и обаятельный, чтобы сообщить ей, что ему снова предложили работу в Риме и он должен туда поехать. И что если по его неосторожности у нее сложилось ощущение, что между ними возможно что-то большее, то ему очень жаль. Она потрясающая, замечательная девушка. Какой-нибудь другой парень будет очень счастлив с ней…

Мать не разговаривала с Тори целых два дня! Зато Роза обняла ее и объявила, что Пол абсолютный мерзавец и свинья и что он будет потом жалеть до конца жизни, что потерял Тори. Они проговорили всю ночь до утра в летнем домике, она выплакала все свои слезы и выкурила столько сигарет, что на следующий день у нее саднило ноздри. Ласковые утешения Розы помогли ей. Теперь плавание на «Императрице» поднимало ей дух, но часть ее души до сих пор оставалась израненной и уязвленной, так что зря она рассказала эту историю…

– Как славно плыть на таком судне в молодые годы, – с грустью сказал ей накануне вечером майор Смит, их попутчик. И точно: танцы, игры, легкий флирт. Но после Пола у нее остался голод. Голод по миру, который он открыл перед ней: полному бесценных сокровищ и интересных людей. Голод по мужчине, который любил бы ее такой, как она есть, без корсета и замысловатой прически. Неужели такое абсолютно, совершенно невозможно?

Солнце поднималось все выше, море сияло сапфирной синевой. В каюту вошел Судай с подносом.

– Чай, леди. – Без малейших упреков он обошел платье с боа из перьев; Тори сбросила его вечером и оставила лежать на полу. – Чай и фруктовый бисквит, горячие булочки, иравади.

Ни Тори, ни Роза не имели ни малейшего понятия, что такое иравади, но каждое утро их смех вызывал на его лице детский восторг.

Он торжественно налил им чай из серебряного чайника, выложил горячие булочки из салфетки на тарелочки. Улыбнулся, когда они сказали, что он абсолютный молодчина, и, все еще сияя, удалился.

– Мне нравится Судай, – прочувствованно сказала Тори, когда за ним закрылась дверь. – А сейчас ложись ко мне, Роза; давай посплетничаем, устроим гап.

Гап, их новый синоним к слову «сплетни», они позаимствовали из лекции «Кухня хинди для мэмсахиб», которые подполковник Горман читал дважды в неделю в салоне «Веллингтон». Роза слушала их с живым интересом, Тори ходила на лекции за компанию.

Роза прыгнула на койку и устроилась напротив подруги.

– Только не лягни меня, – предупредила она. – А то я нечаянно ошпарю тебя чаем.

– Первый пункт программы, – сказала Тори. – Марлен или Сюзанна?

Они обе восхищались Марлен и Сюзанной – самыми гламурными девушками на пароходе, занимавшими одну из лучших кают – настоящие апартаменты – на палубе А.

– Вообще-то, они обычные секретарши, – пренебрежительно заметила миссис Горман, супруга подполковника. Ходили слухи, что Марлен в последнее время работала у индийца, ужасно богатого торговца коврами. Но Тори с Розой и половина парохода были заворожены их короткими стрижками и нескончаемыми платьями, расшитыми бисером, их загадочными взорами и портсигарами из гагата и жемчуга.

– Вчера вечером Марлен танцевала с Джиту, – сообщила Тори. – Он положил ей руку на спину вот так. – Тори дотронулась ладонью до резинки на пижаме. – И когда мы с миссис Горман смотрели на них, она сказала, что знала еще одну такую девушку, хорошенькую и аккуратную, которая в прошлом году поехала в Индию. До этого она работала в спортивном магазине «Лиллиуайтс» в отделе шарфов. В Индии она попала во дворец махараджи. Угадай, что он заставлял ее делать! Принимать ванну шесть раз в день – вот и все!

Роза удивленно вытаращила глаза.

– Зачем?

– Понятия не имею. Вероятно, ему нравилось смотреть на нее.

– Ничего себе! – Роза даже порозовела от смущения. – Как это странно и неприятно.

– Далее, – торопливо продолжала Тори, надеясь, что она не сказала ничего неловкого – хотя трудно было представить, что капитан Джек Чендлер захочет смотреть, как Роза принимает ванну. – Ты слышала ночью какие-то ужасные звуки?

– Какие звуки?

– В соседней каюте, где этот мальчишка. Разве ты не слышала? – удивилась Тори. – Что-то вроде «О господи! О боже! О! О! О!»

– Какой ужас! – У Розы округлились глаза и стали еще синее. – Наверное, ему снился кошмар.

– Не знаю.

– Ты не пошла к нему? Не спросила, все ли в порядке?

– Ну, я собиралась, но заснула.

– Вот молодец! Замечательная реакция. С тобой можно отправиться в джунгли.

– Понимаю. Это неправильно. Но я выпила бокал этого коктейля «Сингапурский слинг» и была сонная.

– Ладно, мы потом спросим его об этом, – примирительно сказала Роза. – И расскажем Виве. В это время она обычно сидит в библиотечном салоне.

– Я вот что тебе скажу – давай забудем об этом. – Тори принялась за вторую булочку. – Если не случится ничего плохого, я буду чувствовать себя ябедой.

– Ой, давай не драматизировать. – Роза ущипнула подругу за палец. – И перестань ронять крошки мне на ноги. Скорее всего, он слишком много ест, вот как мы, и у него тротаджиз. – «Тротаджиз» – придуманное ими индийское слово, означающее понос.

«Роза, не выходи замуж, – подумала Тори, слушая смех подруги и чувствуя себя уютно рядом с ней. – Я буду очень сильно скучать без тебя».

– Я приму ванну, – объявила Тори через пару минут. Они покончили с завтраком и лежали на подушке в одной полосе солнца.

– Подожди секунду. Я еще не закончила мой гап. – Роза с наслаждением потянулась. – Кто те люди, с которыми ты танцевала вчера? В меня тогда вцепилась миссис Левеллин-Пирс и рассказала мне все, что могла, о сорока семи подвидах рододендрона, которые видела в прошлом году в Симле. Я обещала ей, что непременно посмотрю на них.

– Господи, абсолютно все. Филипп, он такой хвастун. Полковник Грин, он дышал чесноком мне в шею. Роза, если я угощу тебя шоколадкой, ты нальешь мне ванну? У меня самой нет сил.

– А Фрэнк? – Роза вопросительно подняла брови. – Мы танцевали с Фрэнком, Фрэнком, Фрэнком, Фрэнки?

– А-а, с Фрэнком, – отозвалась с деланым безразличием Тори. Впервые после фиаско с Полом ее сердце билось учащенно, когда Фрэнк шел к ней по танцполу, чтобы пригласить на танец. Такой симпатичный в своем белом смокинге и с непослушной шевелюрой. И то, что он доктор, было восхитительно, хотя мама непременно бы заявила, что он ниже по своему положению, чем они. Но тут кроется опасность! – подсказывало ей сердце. Высшая степень опасности! Не говори о нем ни с кем!

– Фрэнк приятный, – уклончиво ответила она. – Ах да, я забыла вот что: он спрашивал, какие у нас с тобой планы, когда мы прибудем в Порт-Саид. Он знает превосходный ресторан там – туда все заходят.

– Ой, дорогая моя, ты ведь знаешь, что мы не можем, – ответила Роза. – Мы обещали твоей маме, что не будем покидать пароход после Гибралтара. Ты забыла?

– Мать помешалась на торговле белыми рабынями, – проворчала Тори. – Просто смешно! Да и Фрэнк взрослый парень! Он плавал на разных судах, ну, по крайней мере, на двух, да к тому же он врач – на тот случай, если с нами что-то случится.

– Что ж, надо подумать, – заявила Роза в своей рассудительной манере.

– Ну, Роза, ты можешь думать. А я пойду на берег. – Тори вскочила с койки и перешагнула через ворох одежды. – Я считаю, что тебе пора научиться думать самостоятельно, раз ты скоро выйдешь замуж.

По лицу Розы пробежала тень, и Тори пожалела о своих словах.

– Я сказала так не для того, чтобы тебе приказывать, – возразила Роза. – Просто ты мало его знаешь и…

Тори прекрасно понимала, о чем подумала подруга: «Я не хочу, чтобы ты снова рыдала от обиды». Но через несколько минут, сидя в ванне в цветастой шапочке, Тори стиснула зубы и подумала: «Плевать. Я опять готова. На этот раз я готова на все».

Глава 11

«Сколько стоит муж?» Этюд номер шесть. Вива Холлоуэй

Вива сидела на койке и чуть не плакала от разочарования; пишущая машинка балансировала на подушке. Только что с извинениями – Простите, простите, простите! – вошла мисс Сноу и теперь приводила в порядок свое «приданое»: нижнее белье, платья цвета «пыли» и книги.

– По-моему, вам здесь ужасно неудобно, – не без ехидства заметила она. – Вы не находите, что в библиотеке работать гораздо удобнее?

Вива пыталась. Это было невозможно. Четыре пожилые мэмсахиб, пугающие ее своим раскатистым смехом и напористыми провинциальными голосами, повадились играть там в четыре руки в бридж, и тишина нарушалась возгласами «четверка пик», или «я ведь говорила, что вы хитрая птичка», или «а вот вам и туз».

Вчера, когда салон опустел (на палубе начались какие-то спортивные состязания) и Вива еще раз попыталась взяться за этюд номер шесть, вошел молодой стюард, вызывающе красивый в своей униформе «P&O» (Британского пароходства), заглянул ей через плечо, отчего ее щеки густо покраснели, и спросил заговорщицким шепотом:

– Много секретов написали, мадам?

Позже, слыша, как он так же развязно любезничал с Марлен и Сюзанной – те взвизгивали от смеха и что-то отвечали, – Вива подумала, что, будь она настоящей писательницей, возможно, она бы тоже попыталась узнать его получше. Может, позаигрывала немного, добилась бы его доверия и попросила бы рассказать о случаях недостойного поведения на борту парохода. То же самое касается и Фрэнка, помощника судового доктора, который, по ее наблюдениям, любил приударить за пассажирками. Ясно, что Тори и многие другие дамы на корабле были к нему неравнодушны. Вчера она наблюдала, как он шел по палубе, слегка кривоногий – этакий молодой петушок с горделивой походкой. И все дамы глядели ему вслед.

Открыто он не флиртовал – Тори объяснила им, что на «Императрице» это запрещено.

– Ему нельзя заговаривать с нами первым, но он может отвечать, если мы обратимся к нему, – сообщила она. Но ему и не надо было флиртовать, ведь даже Вива, глядевшая на него с недоверием, была вынуждена признать, что у него чудесная улыбка.

Она вставила в каретку новый листок бумаги и тихо застонала от разочарования. Стартовав с такого козыря, как «Рыболовецкая флотилия», она теперь твердо выбрала другой заголовок – «Сколько стоит муж?» – и внезапно поняла, что проклятый материал почти невозможно закончить. С каждым разом он казался ей все более глупым, и рыхлым, и даже фальшивым, если учесть, что Вива даже и не пыталась поговорить с женщинами, о которых писала. Пока не пыталась. Она представила, как небрежно подойдет к одной из молодых женщин, которых видела на танцах или на палубе за метанием колец, – таким как Марлен и Сюзанна с их ослепительными улыбками, или к одной из гувернанток, или даже к мисс Сноу. Возможно, пройдет с ними кружок по палубе, увлечет интересной беседой. Но пока что ей казалось абсолютной наглостью брать за пуговицу незнакомых женщин и задавать им нескромные вопросы об их жизни.

Пока что, если не считать вечерних биши с Розой и Тори, Вива не говорила по душам ни с кем, даже с мисс Сноу. Другие молодые пассажирки были с ней вежливыми, здоровались на пути в столовую, да и просто так, но она была всего лишь компаньонкой, поэтому они исключали ее из своего круга и ничем с ней не делились. Сидя в библиотеке или на палубе, она слышала обрывки их разговоров.

«Я велела маме вывернуть его и выбросить на траву… я буду охотиться на него в следующую зиму… о, конечно, она настоящая умница… такой славный человечек… костюм от Кристофера, буквально за полцены… конечно, мы их знаем, мы охотились там в прошлую зиму… мы пришли на их вечеринку, переодевшись в циркачей».

Их самоуверенные голоса и бесконечная смена нарядов заставляли ее иногда злиться на себя. Почему ее задевает, что с ней не хотят знаться люди, с которыми она все равно не хотела бы дружить? Это нелогично, нелепо!

Но былая неуверенность в себе давала знать, особенно когда не ладилась работа, и тогда Вива ощущала себя не самодостаточной и свободной творческой личностью, случайно выбравшей этот пароход, а скорее изгоем, падчерицей судьбы. Не исключено, что она останется одинокой на всю жизнь, ведь и в детстве из-за постоянных переездов родителей у нее не было друзей, но возможно и другое – что она сама себя убедила, будто выбирает одиночество, лампу во мраке, творчество, книги. Впрочем, ты не всегда вольна в своем выборе.

Она прогнала от себя мрачные мысли. Ей все больше и больше нравились Тори и Роза. Конечно, они молодые и глупенькие, но их ежевечерние биши были забавные. Вчера Тори завела граммофон, угостила ее мятным ликером и научила танцевать чарльстон.

Невозможно было не полюбить Розу, такую беленькую и очаровательную, добрую, готовую всегда улыбнуться и совершенно не сознающую, какая она красивая. Она из тех, кто ожидает счастья и, пожалуй, обычно его получает. Вива слышала, как Роза рассказывала группе пожилых леди про свою грядущую свадьбу. «Да, я в восторге! Это будет так замечательно! Мы устроим прием в яхт-клубе в Бомбее… Ах, как хорошо! Я слышала, что там очень мило… Я не совсем уверена насчет платья, но везу с собой мамину фату».

В Тилбери Вива наблюдала издалека, как она прощалась с родственниками и знакомыми, – все явно ее обожали. При виде такого единодушия Вива ощутила знакомую боль: все семейство, взаимосвязанный организм, подобный колонии муравьев, помогал своему младшему члену перейти из одной жизни в другую. Они поправляли на ней шляпку, жали ей руку; ее отец, худой, безупречно одетый пожилой мужчина, глядел на нее с тихим отчаянием.

В дверь постучали.

– Вива, – мисс Сноу повернула к ней голову, – я забыла сказать. Только что я столкнулась в коридоре с вашим подопечным; он выглядел очень бледным и растерянным. Он спросил, когда вы пойдете на ленч, в первую или вторую смену.

Проклятье! Этого еще не хватало! Втайне Вива рассчитывала, что Великий Угрюмец, как теперь она мысленно называла Гая, подружится на пароходе со своими ровесниками и у нее будет время на то, чтобы писать свои заметки. Ничего подобного не произошло: он болтался в одиночестве на палубе, курил сигареты да сидел в столовой за одним столом с Вивой. Если бы он предпринял хотя бы минимальные усилия к общению, возможно, она и простила бы его, но разговаривать с ним было невозможно. Не то чтобы она сама горела желанием играть в карты в джин рами, или хлопать свернутой в трубку газетой по бумажным лягушкам, или сидеть в игровом салоне с прилепленной ко лбу надписью «Мария Королева Шотландии». Но это было частью корабельной жизни, и полное отсутствие у него интереса к таким развлечениям начинало ее раздражать. Ей уже казалось, что они оба парализованы его робостью, если это была робость.

– Что же вы ответили?

– Что вы сами скажете ему, когда закончите свои дела.

Ясно, что мисс Сноу считала их отношения странными. Несколько раз она спрашивала, почему его родители не выбрали в компаньоны пожилого мужчину или хотя бы пожилую женщину, и, кажется, была убеждена, что без него Вива «распрекрасно проводила бы время на пароходе». «Но ничего, дорогая моя, – заявила она несколько дней назад, к досаде Вивы, – через неполных две недели мы прибудем в Индию, а там полно мужчин, ищущих молодых женщин, таких, как вы». Как будто творческие усилия Вивы служили лишь ширмой для иных, более земных планов.

Впрочем, у мисс Сноу имелись собственные проблемы – новая школа в новом месте, страх перед одиночеством, нехватка денег и вина перед престарелой матерью, оставленной в дорсетском пансионе для благородных леди.

В столовой первого класса гудели оживленные разговоры, когда Вива вошла туда вечером. Помещение было помпезное, с росписью стен, зеркалами и массивными люстрами. Девушке, питавшейся до этого консервированными сардинами и вареными бобами, разогретыми на примусе, который она прятала под кроватью, все это казалось прекрасным сном. Ей с трудом верилось, что она может сидеть среди такой роскоши и глядеть на официантов, снующих между столиков с серебряными подносами, на буфеты, полные экзотических фруктов и хороших вин, а иногда на бурлящий мир кухни, ненадолго открывающийся за дверями-вертушками.

Окинув взглядом салон, она с досадой увидела, что в углу ее ждал Гай Гловер, бледный и, как всегда, недовольный. Когда она подошла к столику, он поднял на нее глаза и вяло пошевелил рукой.

Стало гораздо жарче – 102 градуса[14]14
  Около 39 °C.


[Закрыть], по словам одного из пассажиров, полковника Прайса, который в то утро замучил Виву рассказом о своем карманном термометре и его достоинствах. Пассажиры переоделись в летние наряды – легкие платья, смокинги. Но Гай по-прежнему носил длинное черное пальто и выделялся среди всех словно гробовщик на свадебной церемонии.

Три официанта вскочили, когда она села за столик, Гай даже не привстал.

Она отметила, что он скверно выбрит – на подбородке остался кустистый пушок, рядом был виден порез, залепленный клочком ваты.

Официант вручил ей меню. За соседним столиком раздался взрыв смеха. «Молодежь», как пожилые пассажиры именовали всех, кто был моложе тридцати, пробовали друг у друга кушанья. Роза и Тори сидели с двумя женщинами, имена которых она не знала, и молодым чиновником по имени Найджел. Роза засмеялась, и светлая прядь упала ей на лицо. Молодой морской офицер наливал вино в бокал Тори. Та кокетливо хлопала ресницами. Недавно она призналась Виве, что ей хочется любви.

– Извините за опоздание, – сказала Вива.

– Я и не заметил, – буркнул Гай. Он невольно встретился с ней взглядом и тут же отвел глаза.

– Вы уже заказали себе что-нибудь?

– Еще нет.

С тяжелым чувством долга она взяла в руки меню.

– Так что вы хотите?

– О господи, если бы я знал.

– Sole Véronique из дуврской камбалы – блюдо дня. Полагаю, очень вкусное. – На самом деле она понятия не имела, но надо же было что-то сказать. – Еще стейк Россини. Лобстер термидор. – Блюда на «Императрице» были потрясающие; кто-то сказал, что это как-то зависит от того, что кухонные плиты топили дровами. – Как хорошо, – добавила она, – что сегодня в меню есть Pommes Dauphinoise («Картофель Дофинуа»[15]15
  Картофель Дофинуа (фр.) – один из старинных и популярных французских рецептов приготовления картофеля. В основе – соус бешамель, в котором запекается картофель, порезанный на ровные плоские кусочки.


[Закрыть]).

– Вообще-то, я тоже умею читать. – К его лимитированному инструментарию общения добавился нервный сарказм.

– Извините, – сказала она.

Поначалу она честно пыталась с ним общаться: спрашивала, рад ли он, что едет домой. – «Не очень». – Какими видами спорта он занимался в школе. – «Никакими». – И сейчас она могла бы восхититься росписью стен, красивыми светильниками, спросить, какую песню наигрывал пианист, но ее терпение было уже на пределе.

– Воды?

– Да, пожалуйста. И, – он посмотрел на нее с едва скрытой наглостью, – бутылку Pouilly-Fuissé[16]16
  Пуйи-Фюиссе (фр.) – известное бургундское вино.


[Закрыть]. Официант!

В первый вечер она обидела его, спросив, позволяют ли ему родители пить вино, и он не простил ей этого. «Неужели вы не понимаете, что мне уже восемнадцать лет, а не восемь? – заявил он. (Миссис Баннистер говорила, что ему шестнадцать, да он уж точно и не выглядел старше, но Вива не стала спорить.) – Не понимаю, почему мои родители решили, что мне нужен сопровождающий».

– Так что насчет меню? – спросила Вива. – Вы готовы что-то заказать?

– Пока нет. – Он загородился меню.

Она намазала маслом булочку, послушала смех за другими столиками и пианиста, игравшего «Clair de Lune» («Свет луны») Дебюсси.

«Должно быть, вот так люди чувствуют себя в несчастливом браке, – размышляла она. – Бесконечная вереница проплывающих мимо блюд, которые вы не хотите есть вместе; разговор как утомительная работа, ментальная форма нудной домашней уборки».

– Я закажу себе «Турнедо Россини»[17]17
  Турнедо Россини – изысканное блюдо, придуманное великим итальянским композитором Джоаккино Россини, который считал высокую кулинарию и прекрасную музыку «двумя деревами одного корня». Готовится из филе говядины, фуа-гра и трюфелей.


[Закрыть], – сказала она. – Средне прожаренное.

Когда принесли блюдо, она слушала стук ножей и вилок по тарелке, наблюдала за немолодой четой супругов за соседним столиком, которые тоже ели в полном молчании.

– Сегодня суббота, – сказала она ему. – В бальном зале будет играть оркестр. Кажется, довольно приличный. Вы хотите пойти?

– Нет, не хочу. – Он тяжело вздохнул и капризно выпятил губы.

– Ну а есть ли что-то, чем вы хотели бы заняться? – Ох, честное слово, иногда ей хотелось отвесить ему хорошую оплеуху.

– Просто говорить.

– Великий Угрюмец, – пробормотала она еле слышно.

На кондитерской тележке прибыли лимонный пирог с меренгой, фруктовые желе, яблочное суфле, мороженое и индийские джалеби, которые показались ей слишком приторными.

– Еще вина, сэр? – Официант сиял улыбкой. – У нас есть очень приятное Beaumes de Venise[18]18
  Бом-де-Вениз (фр.) – тонкое, сладкое, крепленое белое вино из винограда семейства мускат, собранного в долине Роны.


[Закрыть], оно прекрасно сочетается с crème anglaise. Мадам?

– Благодарю вас, мне только лимонную меренгу. – Она допила свой бокал. – Думаю, нам достаточно.

– А я хочу бутылку Beaumes de Venise, – заявил официанту Великий Угрюмец. Потом опустил голову и с вызовом посмотрел на Виву, напомнив ей молодого бычка, готового броситься в драку.

– Кто будет платить за это? – поинтересовалась она сердитым шепотом, когда официант торопливо удалился.

– Мои родители, – чопорно заявил он. – Не волнуйтесь.

Она глядела на «молодежь», болтающую, смеющуюся, поднимающуюся по ступенькам наверх, и ей ужасно хотелось хорошенько врезать ему промеж ушей – вот было бы славно! Столовая пустела, а Гай опять хмуро глядел на Виву с едва скрываемым презрением.

– Ваши родители будут в Бомбее, когда мы прибудем туда? – нарочно спросила она, зная, к чему это приведет.

– Не знаю. – Прищурясь, он разглядывал кого-то за ее спиной, давая понять, что для него они гораздо интереснее, чем Вива. А ей внезапно захотелось заставить его хоть что-то почувствовать – обиду, смятение, чтобы он понял, что она тоже живой человек.

– Моих родителей там точно не будет, – сообщила она.

– Почему? – Это был первый вопрос, который он ей задал.

– Мои родители и сестра умерли в Индии, когда мне не исполнилось и десяти лет. Вот почему я приехала в Англию. Сейчас я возвращаюсь туда отчасти для того, чтобы забрать их вещи. Там осталась пара сундуков.

Он посмотрел на нее поначалу так отрешенно, что ей даже показалось, что он не слышал ее слов. Потом встал, уронив стул.

– Они были убиты? – На его лице был написан неподдельный, даже чрезмерный ужас. – Их убили индийцы? – Он поморщился от отвращения.

Стыд зашевелился у нее под ложечкой и разлился по грудной клетке. Ей даже не верилось, что она высказала все это именно ему, ведь менее подходящего собеседника еще надо поискать. Но было слишком поздно – казалось, его ужасно поразила ее история.

– Нет. – Она выставила перед собой ладони, словно успокаивая его.

– Их застрелили?

Пожилая чета за соседним столиком с любопытством глядела на них.

– Нет, – ответила Вива.

– Так что же?

– Они просто умерли, – прошептала она, и ее захлестнула жаркая волна. – Вообще-то я не люблю говорить об этом. Произошла автомобильная авария. Где – не знаю. – Она терпеть не могла, когда ее собеседники интересовались деталями.

– Я не знаю, что сказать. Подскажите мне, что я должен сказать. – Он почти кричал, и она уже жалела, что открыла рот: кажется, она лишила его душевного равновесия. Теперь ей хотелось вернуть назад молчаливого мальчишку. Но тут Гай стремглав выскочил из столовой.

Когда она вышла на палубу, чтобы отыскать его, воздух был теплый и густой, а луна лежала в корзинке из облаков.

– Гай! – позвала она, но шум волн и слабое эхо музыки, доносившейся из бального зала, заглушили ее голос. Освещенные окна с пассажирами в них были похожи на серию жанровых картин: женщины играли в карты, седовласый мужчина доставал из кармана жилетки нож для обрезки сигар; веселая компания произносила тосты и смеялась. В темном углу возле дымовой трубы обнималась парочка.

– Гай? – Она подошла к шлюпкам; теплый ветер взъерошил ей волосы. – Гай, где вы?

Охотнее всего она оставила бы его «тушиться в собственном соку», но время шло, и Вива все сильнее и сильнее тревожилась за него. Такая почти истеричная реакция на ее рассказ, нежелание вылезти из этого ужасного пальто, хотя температура воздуха регулярно поднималась под 100 градусов, неискренность его улыбки, временами очень заметная, словно он был исполнителем главной роли в лондонском театре «Олд Вик»[19]19
  Театр «Олд Вик» – театр, построенный в южной части Лондона, на Ватерлоо-роуд, в 1818 году. Свой первый шекспировский сезон «Олд Вик» открыл в 1914-м. После триумфа всем известное здание постепенно приобрело солидную репутацию и стало театром классики, главным хранителем шекспировских традиций и ведущим некоммерческим театральным предприятием в Великобритании.


[Закрыть], – вдруг он теперь начнет бешено лаять, вместо того чтобы ходить, погруженным в себя?