Текст книги "Не возжелай мне зла"

Подъезжаем к дому, и она пулей выскакивает из машины.

– Чур я первая в душ!

Бежит наверх, а я, пользуясь моментом, увлекаю Робби на кухню.

– Послушай, Робби, ты знаешь одну девочку, Тесс Уильямсон?

Прежде чем ответить, он наливает стакан молока и, не торопясь, выпивает.

– Не помню, кажется, нет, а что?

– У вас в школе нет такой?

– В нашем классе точно нет. И в параллельных тоже. – Достает пакет с хлопьями, грязной рукой берет пригоршню, сует в рот и принимается быстро жевать. – А как она выглядит?

– Невысокая. Пухленькая. Каштановые волосы, тусклые синие глазки. Лицо невыразительное, даже сказать нечего.

– Значит, я ее вряд ли заметил бы?

– Может, ты чем-то обидел ее, нагрубил или еще что?

– Интересно как, если я ее не знаю?

– Она приходила ко мне на прием. Прикинулась больной. – (Он перестал жевать.) – Все это очень подозрительно, – хмурюсь я. – Мне кажется, она что-то знает.

– А-а-а! Понял! – Он тычет в меня пальцем. – Думаешь, ты мисс Марпл!

Эта мысль забавляет его, он громко смеется, и изо рта на пол летят хлопья.

– Робби!

– Осталось раздобыть такую же сиреневую кофту! И коричневые туфли со шнурками. И дело в шляпе!

Гляжу, как Бенсон подбирает с пола хлопья.

– Очень смешно, ха-ха-ха. – Достаю из сумки мобильник, проверяю, нет ли сообщений. От О’Рейли все еще ничего. – Я просто хочу, чтобы дело поскорей закрыли. Надеюсь, ты тоже.

– Возможно, его никогда не закроют, – пожимает он плечами.

Смотрит на меня так, что мелькает мысль: а быть матерью не так уж и плохо. У него такой добрый, такой снисходительный взгляд, сразу видно, он меня очень любит.

– Ну, мам, я серьезно, хватит уже беспокоиться. Подумай о своем здоровье.

– Спасибо, милый, мудрые слова, но любой тебе скажет: как только у тебя родится ребенок, со спокойной жизнью можешь распрощаться.

Дай волю Лорен, она бы из машины не вылезала.

– Фантастика! – то и дело повторяет дочь громким шепотом.

Ди-ви-ди здесь, конечно, нет, мини-бара тоже, зато сиденья из натуральной кожи, тонированные стекла, и вообще автомобиль классный, ее мамочке, да и папочке тоже, такой и не снился.

– Нас никто не видит, а мы видим всех!

Она расправляет платье на коленях. Оно из светло-малинового шифона с блестками по подолу.

– У меня никогда не было такого наряда! Эмбер тоже говорит, что такой красоты в жизни не видела. – Лорен смотрит на Робби и улыбается. – И ты, Робби, такой у меня красивый сегодня. Даже на брата совсем не похож. Не узнаю. – Он хочет стукнуть ее по голове, но она уворачивается. – Не тронь прическу!

Церемония идет в городском Зале собраний, и когда мы вылезаем из машины, приходится позировать фотографу из «Эдинбургского курьера».

– Ну надо же, мы теперь знаменитости! – пищит Лорен.

Ее энтузиазм столь заразителен, что мы все трое смотрим в объектив камеры с улыбками до ушей.

В большом танцевальном зале, метров пятьдесят в длину, с высокими, выходящими на улицу окнами, собралось не менее трех сотен гостей. Помещение покрашено в два оттенка синего, двери и балясины галереи белые с золотым карнизом. С потолка свисают три массивные люстры, зеркала с обеих сторон до бесконечности множат их отражения.

– Прямо дворец какой-то, скажи, мам?! – восклицает Лорен.

– Настоящий праздник, – отзываюсь я.

Подбегает глава нашего центра Мартин Тримбл.

– Ну, наконец-то! Приветствую всех вас! Прекрасно, прекрасно выглядите. – Он заглядывает мне в глаза. – Лив, надо поработать с гостями. Я только что видел Уильяма Нэша, он вошел в гостиную в другом конце зала. – Мартин часто дышит, явно возбужден, вокруг столько богачей, самое время обеспечить центр финансированием. – Слушай, возьми на себя Нэша, а я пойду поищу Элизабет Аптон, хорошо? Мне говорили, она спит и видит, как бы вложить деньги в какой-нибудь благотворительный фонд.

– Будет сделано, – отвечаю я.

Уильям Нэш – владелец нескольких загородных складов с пиломатериалами и, по слухам, тоже мечтает поучаствовать в каком-нибудь добром деле. Гляжу на Робби, потом на Лорен.

– Значит, так, – стараюсь я говорить как можно громче, чтобы слышно было в этом гаме, – слушайте оба. Мне надо кое с кем пообщаться. Пригласительные читали? Там написано, что тут где-то кормят и поят, в отдельных помещениях по обе стороны зала. Двигайте туда, ешьте, пейте и обязательно держитесь вместе. – Я многозначительно гляжу на Робби. – А ты ни в коем случае не оставляй свои напитки без присмотра.

– Мам, да здесь-то что со мной сделается?

– Береженого Бог бережет. – Я целую его в щеку. – И присматривай за сестренкой.

Провожаю их взглядом, Лорен скачет чуть не вприпрыжку, Робби идет неторопливо, словно прогуливается по пляжу. На глаза наворачиваются слезы. Как все-таки я их люблю!

Уильям Нэш оказывается человеком более чем сговорчивым, он охотно переходит на тему пожертвований на деятельность нашего центра, я кратенько рассказываю, чем мы занимаемся, какие отделы больше всего нуждаются в финансировании.

– Я работаю в клинике два раза в неделю, – сообщаю я ему. – Много времени у меня уходит на то, чтобы определить, к какому специалисту направить пациента. Можно было бы нанять оплачиваемых врачей на неполную рабочую неделю и обеспечить диспансерное обслуживание, ведь клиенты частенько пропадают – уходят, и все, ни слуху ни духу.

Он соглашается – это, пожалуй, правильный и эффективный способ потратить деньги. Мы говорим еще немного, потом я перехожу к другому спонсору и еще к одному, так пролетает час, и я понимаю, что самое время перекусить. Повсюду снуют официанты с шампанским, но от него уже в животе булькает. Гляжу по сторонам, вижу Робби и Лорен, они и еще парочка подростков радостно направляются к буфету. Я оказываюсь на другом конце длинного стола, выбираю пару пирожков и блинчик с копченой семгой, кладу себе на тарелку. Последний год я редко и неохотно выбираюсь на сборища, на которых остро чувствую отсутствие рядом Фила, такое ощущение, будто я за рулем машины, у которой отвалилось колесо, а без него далеко не уедешь. Но сегодня я совсем не замечаю, что Фила нет. Какой прогресс! Не могу сдержать довольную улыбку.

– О чем улыбаемся, может, поделитесь? – слышу за спиной знакомый голос.

Оглядываюсь и открываю рот. Передо мной О’Рейли.

– Простите, если напугал. – Он протягивает мне очередной бокал шампанского. – Моя бывшая жена тоже претендует на награду. Она уже пять лет работает в социальной сфере, руководит программой помощи детям в Уэстер-Хейлс.

– Фантастика!

Сжимаю кулачок и дружелюбно тычу ему в плечо, и настает его очередь уставиться на меня с раскрытым ртом.

– Простите! – говорю я и кладу в рот волован. – Это все шампанское на голодный желудок. – (Волован оказался с грибами. Вкусно.) – И нервы, – добавляю я, пытаясь справиться со слоеным тестом. – Извините, что говорю с набитым ртом. Впрочем, неважно… Фантастика, что вы с женой сохранили добрые отношения и она пригласила вас сюда.

– Думаю, тут не обошлось без дочурок… Скорее всего, они заставили пригласить.

Беру еще один волован и на этот раз стараюсь жевать как-нибудь поизящнее. Алкоголь будит во мне буйную фантазию, и я стараюсь представить себе жену О’Рейли. Палитра самая широкая, от маленькой и гибкой красавицы с загадочной улыбкой до высокой и статной спортсменки, любительницы сальных анекдотов.

– Кажется, второго доктора по фамилии Сомерс здесь нет? – спрашивает О’Рейли, обозревая выставленные на фуршетном столе яства.

– Ему пришлось бы тащить с собой новую подружку. – Глаза мои сами собой закатываются в чрезвычайном неодобрении. – Всюду за ним таскается, куда он, туда и она.

– Ну, точно как моя со своей новой подружкой.

Раскрываю рот и наклоняюсь поближе: правильно ли я расслышала, тем более рядом кто-то громко смеется, заглушая конец фразы?

– С подружкой?

– Ну да.

– А-а… – делаю я печальное лицо. – Что ж, уверена, вы ничуть не виноваты…

– Увы, в наши дни это становится нормой. – Он кладет в рот устрицу. – Бабе за сорок, а она вдруг решила заделаться лесбиянкой.

– Правда? А я грешным делом думала, что разделение полов – это абсолют.

– Уже нет. Позиция современного человека – «как хочу, так и ворочу – и крышка».

– Кстати, по поводу «хочу». Я вот хочу спросить, есть что-нибудь интересное про Тесс Уильямсон?

– Буллуоркс разговаривал с девочкой сегодня, – кивает он. – Вообще-то, он с ней и раньше беседовал, она ведь тоже в тот вечер была в пабе, в том самом.

– Да что вы!

Человек рядом со мной беспрерывно гогочет, и, чтобы лучше слышать, подвигаюсь ближе к О’Рейли.

– Ну и что она?

– Говорит, сидела с ребятами за соседним столиком. Свидетели и камеры наблюдения подтверждают. Никто из ее друзей лично Робби не знал, но когда они уходили из паба, видели, что он лежит на тротуаре и врачи «скорой» оказывают ему помощь. Она сказала, что очень расстроилась и захотела узнать, как он теперь.

– Как считаете, это похоже на правду?

– Подозревать ее с приятелями в злом умысле повода нет. Все явились в полицию дать показания сами, без особого приглашения. – Он цепляет шпажкой тигровую креветку. – А вы сами-то спрашивали Робби, знает он ее или нет?

– Говорит, что не знает. – Я делаю глоток шампанского… Ну нет, уже хватит. Ставлю бокал на стол. – И все-таки непонятно, почему она наврала, что учится с ним в одной школе.

– Врачам ведь всегда врут.

– Насчет сигарет и алкоголя может быть, но про школу я ее за язык не тянула. – Я замечаю официанта, беру у него с подноса бокал с водой. – Мне все-таки кажется, она что-то знает. Выскочила из кабинета как ошпаренная.

Пожимает плечами, мол, да, загадка.

– Согласен, поведение странное. Что-то с ней не так, но, вполне возможно, к нашему делу это отношения не имеет.

Гляжу через стол: Робби и Лорен все еще разговаривают с двумя ребятами.

– Ладно… Я рада, что вы пришли, – говорю я, поднимая бокал. – Сразу чувствую себя в безопасности. – (Он слегка кивает, принимая комплимент.) – Простите меня за некоторую фамильярность, – добавляю я.

– Что вы, я успел соскучиться по нашим ежедневным беседам.

– Наверное, всем так говорите.

Он бросает на меня странный, несколько загадочный взгляд, сразу почему-то очень хочется его разгадать. А Лейла права… В нем на самом деле есть некая грубая привлекательность, а пара бокалов шампанского только усиливает это чувство.

– Моя подруга Лейла, вы ее знаете, говорит, что вы чем-то похожи на молодого Шона Коннери, – вдруг срывается у меня с языка.

– Раньше был похож.

– Не думаю, что это сравнение вам не льстит.

Он делает шаг назад, смотрит вниз, на мои ноги, потом медленно скользит по мне взглядом, и глаза наши встречаются.

– Между прочим, красивое платье… Вам идет, – говорит он и глотает устрицу. – Грешно прятать такую фигуру под медицинским халатом.

– Я не ношу халатов.

Он улыбается одними глазами… Господи, что такое? Внизу живота у меня, кажется, разгорается маленький пожар. Ага, значит, не все еще там омертвело, ниже пояса. Лейла бы мной гордилась. Подумав об этом, я рассмеялась.

– Послушайте, инспектор, – щурюсь я на него, – мы с вами, кажется, флиртуем?

– Боже упаси, куда мне! Вы для меня слишком умная. Представить не могу, что вы станете делать со старым, огрубевшим на службе копом.

От шампанского я совсем смелею, гляжу О’Рейли прямо в глаза, прекрасно понимая, что с копом делать. Только для этих дел понадобится отдельное помещение, где его горячие руки смогут проявить особое внимание к тем частям моего тела, которые при свете дня обычно скрываются под одеждой.

– У икры какой-то странный вкус, – раздается над ухом голос Лорен.

Откуда она взялась… Щеки горят, глаза так и бегают, так и сверкают.

– У нее специфический вкус, – поясняет О’Рейли, с видимым усилием отрывая от меня взгляд.

– Все так говорят, но что это значит?

– А это значит, если такую еду будешь есть почаще, научишься ценить ее достоинства.

– Леди и джентльмены! – прерывает нашу беседу ведущий. – Прошу всех занять свои места. Пора начинать церемонию награждения наших почетных гостей.

– Удачи, – говорит О’Рейли.

Благодарно улыбаюсь в ответ, и мы идем к своим местам в первом ряду.

Вместе со мной на награду претендуют еще трое, но жена О’Рейли мне не конкурент, она выступает в другой номинации. Перед тем как назвать имя победителя, ведущий подробно рассказывает о достижениях каждого. Когда произносят мое имя, дети и Мартин бросаются меня обнимать. Я с трудом отделываюсь от них и шагаю на сцену, сосредоточенно глядя под ноги: не хватало только споткнуться и брякнуться. Речь моя короткая и по существу, я гляжу на море лиц в зале, благодарю Мартина, вложившего в проект всю душу, всех остальных сотрудников центра, многие из которых работают в нем на добровольных началах. Награда довольно скромная – стеклянная тарелочка на ореховой подставке. Вернувшись на свое место, я передаю ее Лорен. Она проводит пальчиком по рельефной надписи золотом.

– Смотри, мама, сделано специально для тебя.

Остаток вечера проходит в водовороте разговоров, обещаний и поздравлений. Побеседовать с О’Рейли больше не удается, но я замечаю его в другом конце зала с двумя девочками лет восемнадцати, наверное дочери. Дважды мы пересекаемся взглядами, и оба раза улыбаемся. Я лелею надежду, что, когда все кончится, он пригласит меня куда-нибудь и мы узнаем друг друга поближе.

Потом вдруг мы снова оказываемся в машине, и она мгновенно доставляет нас домой.

– Да-а… – мечтательно тянет Лорен, стоя на краю тротуара и провожая горящим взглядом автомобиль. – Когда еще удастся прокатиться в лимузине.

– Думаю, прокатишься, и не раз, радость моя. – Я целую ее в голову. – Впереди у тебя много радостных дней.

Робби отпирает дверь, мы заходим в дом.

– А где Бенсон? – спрашивает он.

Действительно странно, никто не бросается нам под ноги с радостным визгом.

– Может, мы закрыли его на кухне?

Я пытаюсь вспомнить, правда, от алкоголя и усталости плохо соображаю… Да что уж греха таить, перед глазами так и маячит инспектор Шон О’Рейли, так и смотрит на меня всепонимающими глазами, так и манит грубоватым мужским обаянием.

– Когда мы уходили, Бенсон стоял на лестнице.

– А чем это пахнет? – морщит нос Лорен.

Я тоже принюхиваюсь.

– Похоже на краску, – говорю я. – Очень странно.

– Сейчас посмотрю, откуда несет. – Лорен идет вперед. – Нет, не сверху и не из кухни.

Я сбрасываю тесные туфли. О, какое блаженство! Иду за ней к двери в гостиную. Робби зовет Бенсона, проходит мимо нас на кухню, направляется в садик.

– Пахнет где-то здесь. – Лорен тянет руку к выключателю.

Как туго соображают мозги, мне даже в голову не приходит, что надо остановить ее, что запах не столь уж безобидный, что в наше отсутствие кто-то проник в дом и оставил свои пакостные следы. Но выключатель щелкает, комната озаряется ярким светом, и мы с дочерью застываем как парализованные, с разинутыми ртами: на противоположной стене прямо перед нами нагло темнеет огромная надпись: УБИЙЦА. Потрясение столь сильно, что кажется, мне с размаху врезали по лицу. Буквы не менее фута высотой, кроваво-красные, и к каждой пририсованы капельки, словно с них по стене стекает кровь.

5

Мы стоим как вкопанные, смотрим на стену, потом друг на друга. Лицо Лорен съеживается, она не выдерживает и отчаянно рыдает. Прижимаю ее к себе, она содрогается, уткнувшись лицом мне в грудь. В голове полная каша. Вижу перед собой только это слово – УБИЙЦА. Способности соображать ноль.

– Бенсон оказался в сарае! Всю дверь когтями исцарапал! – кричит Робби, возвращаясь на кухню. – Не представляю, как он туда попал. А ты, мама? – Он входит в гостиную, видит мое застывшее лицо, заплаканную Лорен. – В чем дело?

Смотрю на него, не говоря ни слова, он переводит взгляд на стену.

– Что за фигня? – Робби идет к стене. – Какой псих это сделал? – Изумленно оборачивается ко мне, потом протягивает руку и трогает первую букву. – Уже высохло. Кто-то, значит, залез сюда, как только мы уехали. – Отступает назад и ослабляет на шее бабочку. – Надо срочно звонить в полицию.

– Да, конечно.

Мозги со скрипом начинают работать.

– Робби, – пытаюсь я высвободиться из рук Лорен, – прошу тебя, забери сестру. Наденьте куртки и выходите из дома, стойте на дорожке так, чтобы я видела вас в окно.

Послушно делает, что приказано.

– Все нормально, Лорен, – успокаивает ее он. – Ну что ты, ничего страшного не случилось. Через пару месяцев будем вспоминать и смеяться.

Сомневаюсь, что и тогда это покажется смешным, но он делает все, чтоб она не плакала, и, похоже, ему удается. Я благодарна сыну. Бросаю взгляд на лестницу, ведущую на второй этаж, потом смотрю через коридор на кухню: черным пятном виден выход в сад, где Робби нашел Бенсона.

«О чем я думала? Нельзя было пускать его туда одного!» – мелькает мысль.

Еще у парадной двери я почувствовала, что в доме что-то не так. А если тот, кто это сделал, все еще прятался бы где-нибудь там? Чертово шампанское. Несколько бокалов – и бдительности как не бывало. Размечталась об этом инспекторе О’Рейли, а про детей и думать забыла. Неужели я настолько глупа? Достаю из сумочки телефон и трясущимися пальцами ищу входящие от О’Рейли. Чаще всего он звонил из полицейского участка, но один раз с мобильника. Нахожу нужный номер, выделяю, нажимаю кнопку вызова.

– Алло! – отвечает он. – Доктор Сомерс! Чем могу служить?!

Рядом с ним кто-то смеется, и мне приходится повторять информацию дважды, прежде чем до него доходит.

– К нам залезли в дом, понимаете? На стене в гостиной кто-то краской написал слово «убийца»! Огромными буквами! – кричу я в трубку.

Проходит пара секунд, слышится неопределенный шум, потом хлопает дверь и наступает тишина.

– Вы все еще в доме? – спрашивает он.

– На крыльце. Робби и Лорен рядом с домом на дорожке.

– Выходите на улицу, все, и вы тоже. На всякий случай. – Голос его звучит абсолютно трезво, слышу быстрый стук каблуков, – кажется, он бежит. – Вызываю машину с нарядом, скоро буду у вас.

– Хорошо.

Выключаю мобильник, влезаю в резиновые сапоги. Бенсон вертится вокруг ног, давая понять, что к полуночной прогулке готов.

– Инспектор О’Рейли сказал, что надо выйти на тротуар и ждать полицию, – говорю я, опуская, однако, слова «на всякий случай».

Ну да, на тот случай, если на втором этаже кто-то нас поджидает… Или что-то, какой-нибудь сюрприз.

От этой мысли меня бросает в дрожь. Робби обнимает нас с Лорен. Стоим, тесно прижавшись друг к другу, сколько ждать, неизвестно. Но полиция приезжает довольно скоро. Первый полицейский идет в дом, второй просит подождать в машине, пока они не закончат с обследованием. Послушно залезаем назад и сидим там рядышком, Лорен посередине, Бенсон у нее на коленях. Она уже не плачет, но глаза широко открыты, на лице тревога.

– Поверить не могу, что кто-то залез к нам в дом.

– Ужасно, – киваю я.

– А почему Бенсон не напал на них?

– Доченька, это же не сторожевой пес. Наверняка они принесли с собой пирожное или колбасы, наша собачка сразу завиляла хвостом и радостно побежала за ними в сад.

– Хорошо еще, что ему ничего не сделали. – Лорен гладит Бенсона по головке. – Кажется, с ним все в порядке.

– Да.

Гляжу на дорожку, ведущую к дому. Парадная дверь открыта, сквозь коридор видна кухня. Полицейские по пути зажигают свет в каждой комнате, и наш дом становится единственным на всей улице, где светятся все окна. Я напряженно жду. Вот сейчас послышится крик, топот шагов, преступник, обнаруженный в шкафу или под кроватью, попробует спастись бегством.

– Краска успела высохнуть. – Робби словно читает мои мысли. – Того, кто это написал, давно там нет.

– Да, похоже, ты прав.

Поворачиваюсь к нему и пытаюсь улыбнуться, но он в ответ не улыбается, а его взгляд еще более угрюмый, чем обычно, в отличие от Лорен, испуганные глаза которой широко раскрыты.

– Думаешь, это как-то связано с моим случаем? – спрашивает он полушепотом через голову Лорен, и я отвечаю так же.

– Скорее всего.

– Не понимаю.

– Я тоже.

– Я все слышу, – говорит Лорен, переводя взгляд то на меня, то на брата. – И нечего от меня скрывать правду… Когда ничего не знаешь, только хуже. Если я понимаю, в чем дело, мне уже не так страшно.

– Извини, лапушка, – крепко обнимаю я ее. – Мы просто забыли, какая ты у нас умненькая.

– Скорее хитренькая, – поправляет Робби.

Он щекочет сестру, она хихикает, как четырехлетняя девчонка, но тут мы видим, что возле дома останавливается машина О’Рейли. Инспектор выходит с пассажирской стороны, коротко машет нам рукой и бежит по дорожке к дому.

– Главный начальник приехал, – произносит Робби.

– А он, вообще-то, дядечка ничего, – подхватывает Лорен, наклоняясь к окошку, чтобы видеть, как инспектор взбегает по ступенькам и скрывается в доме. – Полицейские бывают продажные или пьяницы.

– Да брось ты, Лорен! – Робби тычет ей в ребра. – Поменьше смотри телевизор.

Она со смехом вертится, Бенсон переползает ко мне на колени, лапы его тянут за собой подол моего замечательного платья.

– Да хватит вам уже! – цыкаю я и проверяю, нет ли на шелке дыр, – когти у Бенсона ого-го. – Через минуту уже выйдем.

– Мама, кажется, вы с ним нашли общий язык, – замечает Робби, забирая к себе Бенсона.

– С кем? С инспектором О’Рейли?

– А с кем же еще?

– Да, а что? – Я стараюсь говорить как можно более небрежно. – Боюсь, я надоела инспектору за эти две недели, но надо отдать ему должное, он не стал прятаться в другом конце зала и делать вид, что не заметил меня.

– Хороший получился вечер, – говорит Робби.

– Да, – соглашаюсь я.

С грустью вспоминаю, что всего два часа назад я думала, что история с наркотиком позади, и даже отважилась мечтать о новом романе, напрочь забыв про Фила. Несколько сумасшедших минут я ощущала, как бежит по жилам горячая кровь и кружится голова, словно я сбрасываю серую кожу прежней жизни, которая мешала мне после развода, и обретаю новую, атласную и упругую.

– Робби, а помнишь, я спрашивала про одну девочку, Тесс Уильямсон?

– В тот вечер она тоже была в пабе, – кивает он.

– Кто такая? – спрашивает Лорен, и я рассказываю о визите Тесс ко мне на прием.

– Но если Тесс не знакома с Робби, то при чем здесь она?

– По-моему, все очень просто, – отвечаю я. – Если она ни при чем, то наверняка знает, кто это сделал.

– Если вам будет легче, я признаюсь: лично я никого не убивал, – говорит Робби. – Да вы и так это знаете.

– Ну конечно! – вскрикиваем мы с Лорен в один голос, и она прижимается к его плечу.

– Но можно понимать слово «убийца» не буквально, – рассуждаю я. – Вдруг речь идет о фигуральном убийстве… Скажем, ты убил ее мечту или мечту ее близкой подруги… Что-нибудь в этом роде.

– Но как? – смеется он.

– А она, случайно, не хотела записаться в ваш хоккейный клуб?

Чувствую, все мои предположения строятся на песке, но отчаянно хочу докопаться до истины.

– Или, может, вы встречались где-нибудь на вечеринке, ты ненароком обидел ее, оскорбил и сам того не заметил?

– Я не слежу за тем, кто вступает в клуб, кто не вступает. Ну да, – пожимает он плечами, – может быть, и обидел. Все может быть. Не знаю. Но я обычно со всеми нормально общаюсь. Вежливо.

– Да, это правда.

– Ну, здравствуйте еще раз. – Дверь в машину открывается, в нее просовывается голова О’Рейли. – Внутри никого, поэтому возвращайтесь спокойно. Правда, нам нужно выяснить, что еще в доме вам показалось странным или что пропало.

Вылезаем из машины, топаем вслед за ним, все еще в вечерних нарядах. Робби и Лорен с двумя полицейскими расходятся по своим комнатам, я остаюсь с О’Рейли. Мы проходим в гостиную, и мне сразу бросается в глаза багровая надпись на стене. Вид ее опять потрясает меня, сердце наполняется страхом.

– Хочется оборвать обои, – говорю я. – Можно, я сделаю это прямо сейчас?

– Сначала надо сфотографировать, – отвечает О’Рейли. – Эксперты уже едут. Еще они снимут отпечатки пальцев, хотя это может затянуться, поскольку здесь побывало много народу, а преступник наверняка работал в перчатках.

– А когда все это закончится…

– Когда все закончится, можете обрывать обои и наклеивать новые.

– Спасибо.

– Все на месте, ничего не пропало? – спрашивает О’Рейли.

Я отрываю глаза от стенки, оглядываю комнату. Бенсон уже сидит в своей корзинке, положив голову на ее край, глаза полузакрыты. На кофейном столике куча журналов, учебников, листков бумаги. У Лорен с подругами увлечение вязанием уже прошло, и все диваны с креслами теперь украшают цветастые веселенькие подушечки. Одна стена целиком закрыта книжным стеллажом от потолка до пола: на полках выстроилась классика, триллеры, разные самоучители по рукоделию, скопившиеся у меня за долгую жизнь. Синие бархатные шторы закрывают стекло парадной двери и ведущей в садик двери черного хода, несколько «крокодильчиков» оборвалось, и в этих местах ткань провисает, образуя неровные проемы. Заднюю стенку украшают кое-как развешенные фотографии детей в разном возрасте, сделанные в дни рождения и в Рождество.

– Похоже, все, как и было.

– Где-нибудь деньги припрятаны?

– Если бы, – усмехаюсь я.

Снова гляжу на стенку со зловещей надписью. Всякий раз, поднимая на нее глаза, надеюсь, что страх мой притупится, но ничуть не бывало. Надпись отвратительна, будто в фильме ужасов, она словно визжит в ушах, и кажется, что у меня сейчас лопнут нервы. Да-да, теперь понятно, почему дочери позарез нужно понять, осмыслить все, что происходит вокруг, теперь я знаю, что сама не успокоюсь, пока не пойму, что все это значит.

– Как вы думаете, это имеет отношение к тому, что случилось с Робби? – спрашиваю я.

– Очень вероятно.

Интересно, способна ли на это Тесс Уильямсон? Хватило бы ей духу проникнуть в дом, задобрить собаку и написать на стене это мерзкое слово? Нет, пожалуй, на нее не похоже, слишком она проста для таких изощренных хитростей. Впрочем, откуда мне знать? Я видела ее всего пять минут.

– Как по-вашему, Тесс Уильямсон могла это сделать?

– Проверим ее алиби на сегодняшний вечер, попросим добровольно оставить отпечатки пальцев, но чутье подсказывает, что ее родителям это не понравится. Когда мы в первый раз допрашивали ее, папаша привел адвоката, и тот присутствовал от начала и до конца.

– А разве сам факт уже не говорит о том, что она виновата?

– Нет, не думаю. Полиции многие не вполне доверяют.

– Но я на сто процентов уверена, что Робби никого не убивал.

– Конечно, – соглашается он. – Но нам, возможно, стоит прощупать не только друзей Робби. Надо раскинуть сеть пошире. Может, это проделки пациента Фила?

– Хотите сказать, какого-нибудь психа?

– Ну да.

Хм, в этом что-то есть. Психиатры общаются с людьми, неадекватно воспринимающими окружающее, реальность видится им не так, как всем остальным.

– А мог это сделать человек, который хочет отомстить Филу? Считает, что лечение убило его как личность?

– Все может быть, – пожимает О’Рейли плечами.

– Но Фил никогда не жил в этом доме. Мы с детьми переехали полгода назад, и злоумышленник не может не знать этого.

– Верно, – кивает он. – А вы все двери запирали перед уходом?

– Да.

– Странно. Нет никаких признаков взлома.

– Я отчетливо помню, что сама проверяла. Все двери были заперты. И окна все были закрыты, кроме маленьких на самом верху.

В гостиную входит Робби и с ним полицейский.

– У меня в спальне все как было. – Робби успел переодеться, и на нем снова джинсы и толстовка с капюшоном. – Гитара на месте, компьютер с айподом тоже.

– А мы рассуждаем, как преступник мог проникнуть в дом, – говорю я. – Все двери были заперты, и все окна внизу закрыты.

– Ну да, – подтверждает Робби.

– Ключ от черного входа я всегда оставляю в замке внутри, – объясняю я, а потом рассказываю, что Бенсона мы нашли в сарае. – Следовательно, преступник открыл дверь в сад этим ключом.

– Хорошо, – говорит О’Рейли. – Надо снять с него отпечатки пальцев.

– А ключи от парадного входа были у меня.

– Под половиком или под цветочным горшком не оставляете?

– Нет. У каждого есть свой ключ, и мы всегда берем их с собой. – Вдруг чувствую, что Робби рядом со мной как-то странно мнется. – В чем дело, Робби?

– Ммм… – Он явно смущен, теребит мочку уха и делает виноватое лицо. – Понимаешь, мам, я сразу хотел тебе сказать, но потом все время забывал. Кажется, я потерял ключ… Как раз в тот вечер, когда мне подмешали наркотики.

– Что значит «кажется»?

– Просто я с тех пор его не видел. Думал, может, куда-нибудь за диван завалился или еще что…

– А как же ты дверь открывал?

– Взял запасной из ящика в кухонном шкафу.

– Робби! Простите, – бросаю быстрый взгляд на инспектора и снова перевожу на сына. – Все это потому, что ты не принимаешь ничего всерьез.

– Я виноват. Прости меня, пожалуйста.

– Что значит «прости»? При чем здесь, черт возьми, «прости»?! – Я вкладываю в крик все свои страхи, все свое отчаяние. – Полиция с ног сбилась, делает все возможное…

Он опускает глаза, что-то бормочет. Открываю рот, чтобы еще добавить, но меня опережает О’Рейли.

– Что ж, теперь многое становится ясно, – сухо произносит он. – Преступления явно связаны. – Он садится на краешек дивана. – Надо срочно сменить все замки. Я знаю слесаря, который делает это быстро. Хотите, прямо сейчас ему позвоню?

– Да, конечно!

– Вряд ли преступник вернется, – добавляет он. – Но считаю, переночевать вам надо где-нибудь в другом месте, на всякий случай.

– Лейла пустит нас к себе, – машинально произношу я и гляжу на часы.

Господи, уже почти утро, а у нее сегодня, в субботу, свадьба, двоюродная сестра выходит замуж. Надо и родителям помочь, и с четырьмя детьми справиться, да еще с мужем. Ей только нас троих не хватало. Мне отчаянно хочется быть рядом с верной подругой, но ничего не поделаешь.

– Вообще-то, нет, – исправляюсь я, – так не пойдет. Ночь на дворе.

Спешно перебираю в уме варианты. Позвонить Филу, попросить приютить детей до утра? Но я не хочу с ними расставаться, а кроме того, наверняка он найдет повод оставить их у себя подольше.

– Можно пойти в гостиницу. – Я обнимаю Лорен, успевшую подойти к нам. Она тоже переоделась, на ней снова джинсы. – Побалуем себя немножко, продлим прекрасный вечер.

– А деньги у нас есть? – шепчет Лорен мне на ухо, чтобы не слышал О’Рейли. – Можно отказаться от музыкальной школы, я готова.

– Думаю, доченька, бюджет нам пока позволяет, – отвечаю я.

– Придется взять с собой Бенсона.

– Поищем гостиницу, куда пускают с собаками. Хотя сейчас разгар сезона, хоть в какую попасть бы.

– Пойду поищу в Интернете. – Робби радуется поводу поскорей слинять.

Стараюсь не смотреть ему в глаза. Все еще сержусь за то, что не сказал про ключ. И на себя тоже сержусь, сама ушами прохлопала. И сержусь на подонка, который устроил нам веселую жизнь, залез в дом и испортил стенку этой мерзостью. Хочется найти этому кошмару разумное объяснение, но не выходит, к тому же становится вдруг совершенно ясно, что наркотик подмешали Робби намеренно. Пытаюсь сделать несколько успокаивающих вдохов, но легкие словно наполнены водой, и злость терзает мне сердце. А вместе с ней еще и страх, от которого дрожат коленки.