Текст книги "Привет, меня зовут Лон. Я вам нравлюсь? Реальная история девушки из Таиланда"

Как-то раз, когда я проработала в гоу-гоу уборщицей уже около месяца, к нам пришел мужчина, который искал юную девственницу. «Молоденькая нетронутая девочка» – так звучало его условие, и он называл сумму, выходящую за рамки моего воображения. Позже я узнала, что это был далеко не единственный мужчина, который приехал в Таиланд на поиски такого ребенка.

Мама-сан[4]4
  Мама-сан – женщина-менеджер в борделе, баре или гоу-гоу клубе.


[Закрыть] спросила, интересует ли меня это предложение. Секс с ним принес бы мне тридцать тысяч батов. Из этой суммы мама-сан должна была получить шесть тысяч. Я, не задумываясь, согласилась, и она договорилась о продаже моей девственности. Мне было всего четырнадцать лет. Гость представился как Ганс, сказал, что он швейцарец и ему тридцать пять лет, хотя на фотографии, которую он мне подарил, кажется, что ему ближе к пятидесяти.

Я почти не говорила по-английски и не участвовала в торге. Единственным моим ответом было «кха», или «да» по-тайски. Он заплатил мама-сан за мою невинность. Я в жизни не видела столько денег, и они могли принадлежать моей семье!

Мое сердце пело от радости, предвкушая получение денег, и дрожало от страха перед тем, чтó мне предстояло сделать, чтобы заработать их. Я ни разу даже за руки с мальчиком не держалась: в тайской глубинке на такое смотрят косо. Бывало, что парня с девушкой заставляли пожениться, если их заставали просто невинно прикасающимися друг к другу. Теперь же мне предстояло заняться сексом с фарангом, которого я впервые видела. Он был ростом около ста восьмидесяти сантиметров – почти на сорок сантиметров выше меня. Я была перепугана, но сделала бы что угодно за эти деньги.

Мы вышли из гоу-гоу в Патпонге и поехали на такси в его отель по адресу: 26 сои, Сукхумвит-роуд. Таксист и бровью не повел, сажая в машину взрослого фаранга, державшего за руку миниатюрную 14-летнюю девочку, которая выглядела еще моложе. Он точно знал, почему мы вместе и чем собираемся заняться. И все же мы были очень странной парой – высокий светлокожий европеец и маленькая девочка с бронзовой кожей. По дороге в отель Ганс говорил со мной по-английски, медленно выговаривая фразы и вставляя в них те немногие тайские слова, какие успел выучить. Я, не переставая, улыбалась, несмотря на ужас, пронизывавший каждую клеточку моего тела. Он бы ни за что не догадался, чтó творится у меня на душе. Тайцев с детства учат всегда улыбаться, не показывать гнев и скрывать боль: «джай йен» – сохраняй хладнокровие. Мне это особенно хорошо удавалось!

Мы подъехали к отелю; Ганс торопливо расплатился с таксистом и потянул меня за собой. Он очень спешил. Он направился к столу регистрации за ключом, а я ждала в лобби отеля. Администратор посмотрела на меня, потом на него, потом снова на меня – и ничего не сказала. Должно быть, это было для нее не самое привычное зрелище – юная девушка, совсем ребенок, рядом со взрослым мужчиной. Мы с Гансом пошли к лифту и поднялись на его этаж. Так я впервые в жизни оказалась в хорошем отеле.

Когда мы добрались до его номера, мое сердце заколотилось сильнее. Только тут я стала по-настоящему понимать, во что впуталась. Меня так и подмывало развернуться и убежать, но еще больше хотелось получить тридцать тысяч батов.

Мы вошли в номер. Я села в кресло, которое стояло в отдалении. Он знаками указал мне на ванную комнату, чтобы принять душ. Я не отреагировала. Тогда он сам пошел в душ. Я сидела в кресле, думая о том, чтó должно случиться. Как бы мне ни хотелось, чтобы Ганс остался в душе навсегда, я знала: в конце концов он оттуда выйдет.

У меня было достаточно времени, чтобы выскочить из номера и бегом вернуться в свой бар. Но я сомневалась, что мама-сан отдаст мне деньги, если я приду слишком быстро. Нельзя было приехать в Убон неудачницей – девушкой, которая не сумела прислать денег матери. В голове у меня вертелось столько мыслей, что я едва не потеряла сознание. Ганс вышел из душа, прикрывшись полотенцем. Я перестала прикидывать, как бы сбежать, и начала думать о том, что мне предстояло и как себя вести в этой ситуации.

Ганс не догадывался, насколько я перепугана. Он снова указал на дверь ванной. Я зашла туда. Это был самый долгий душ в моей жизни. Собственно, я вообще впервые принимала горячий душ. Я привыкла поливать себя чуть теплой водой, набирая ее ковшиком из бочки. Можно было по-настоящему насладиться горячей струей… если бы не мысли о другом.

Спустя минут двадцать Ганс постучал в дверь: я заперлась изнутри. Видимо, он говорил, что пора выходить, но я была не готова – пока не готова! Я велела ему подождать – по-тайски. И все же мне пришлось покинуть безопасный закуток запертой ванной комнаты и пойти в спальню. Я снова была полностью одета.

Ганс сказал что-то насчет полотенца. Он говорил по-английски, и, похоже, его нисколько не заботило, понимаю я его или нет. Я лишь улыбалась бессмысленной улыбкой. Тогда он жестами велел мне снять одежду.

Я нервничала, мне стало трудно дышать. Он подошел ко мне, взял за руку, подвел к постели и начал снимать с меня блузку. Я чувствовала себя опозоренной, сидя рядом с фарангом без блузки. Стыдясь, я пыталась прикрыться ладонями. Это его рассмешило. Я не могла понять, почему он выбрал меня и заплатил столько денег, когда вокруг столько девушек гораздо более красивых, более развитых и уж точно более сексуальных.

Потом он придвинулся ближе, чтобы снять с меня брюки. Мне хотелось выбежать из номера и никогда в жизни больше не видеть ни одного фаранга. Он начал осторожно расстегивать мои брюки; я была слишком напугана, чтобы пошевелиться. Все, что было после этого, я стараюсь никогда не вспоминать…

После того как он закончил свое дело, постель была в крови – в моей крови. Так произошло мое посвящение в мир детской проституции. В этом мире мне предстояло провести свое отрочество.

Я встала на кровати и посмотрела вниз, на всю эту кровь. Подняла взгляд на зеркало, где отражалось мое щуплое обнаженное тело. По ногам текла кровь. Я слезла с кровати, подошла к зеркалу и ударила по нему кулаком, разбив вдребезги картину, которая смотрела на меня из отражения, – картину моего настоящего и будущего. Я была безутешна. Я рванулась в ванную, и меня вырвало.

Мы вернулись в гоу-гоу, и я забрала свои деньги. Я заработала их – всю эту кучу денег! Теперь я представляла ценность для своей семьи. Я расплатилась за гибель отца. Мать будет в восторге. Она и не представляла себе, что я сумею столько заработать в Бангкоке. Теперь она сможет ходить по деревне, высоко подняв голову; ей будет чем похвастаться перед подругами и соседями. Ужасная маленькая девчонка, которую обзывали обидными прозвищами, теперь стала предметом материнской гордости. Вот только сама эта девчонка больше никогда не сможет гордиться собой. Моя мать сможет хвастаться вещами, которые она теперь купит, и ее не будет волновать, что старшая дочь лишилась чести и достоинства.

Каждый день после этого события, изменившего мою жизнь, я отгоняла от себя отвратительное чувство, которое навсегда затуманило мой разум, опечалило мое сердце и лишило меня присутствия духа. Но я еще не представляла, что следующие семь лет будут такими же.

Обязанности тайских женщин

В наших бедных деревенских семьях мы главные, а часто и единственные добытчицы. Я начала выполнять эту функцию раньше и искуснее многих. К тому же именно на нас лежит обязанность содержать родителей, когда они начинают стареть, и при этом демонстрировать им свою благодарность. Сельская нищета, ограниченность возможностей оставляют дочерям мало вариантов помимо секс-индустрии. Эта коммерческая индустрия, ориентированная на иностранцев или тайцев, стала судьбой многих девушек из Исана.

Меньше чем за час я заработала больше, чем смогла бы получить за год мытья полов и вытряхивания пепельниц, продолжая все это время жить в бедности. Некоторые клиенты говорили мне, что люди в Таиланде бедны, потому что ленивы! В том возрасте, когда они играли в детских лигах, ходили на футбольные матчи или предавались влажным мечтам о капитанах болельщиц, я спала с посетителями гоу-гоу, чтобы содержать свою семью. Я заплатила за это высшую цену – потеряв себя.

Женщины – заклад в час нужды.

Тайская пословица

Когда я вернулась в гоу-гоу, мои коллеги поздравили меня и стали убеждать, что спать с туристами – это, в сущности, «такая ерунда». Немало 14-летних девочек продавали свою девственность туристам и еще больше – местным мужчинам, причем вторым – за мизерную долю этой цены. Всем девушкам в баре казалось, что деньги, заработанные мною всего час назад, – хороший повод для праздника. Они занимались тем же самым не один год, неплохо жили благодаря туристам и откладывали сбережения. Работа в гоу-гоу помогала им покупать родственникам новые дома или ремонтировать старые. Они дарили мотоциклы братьям, шелковую одежду ручной работы родителям, посылали продукты и напитки для вечеринок, на которых сами никогда не бывали. На эти же деньги они покупали себе золото и одежду. У таких девушек, как мы, не было иного выбора. Мои подруги уверяли, что со мной не случилось ничего плохого и мне не о чем беспокоиться. Возможность быстро зарабатывать большие деньги была слишком соблазнительной. Они не могли от нее отказаться, не смогла и я!

Я была очень юна и напугана, когда начала встречаться с мужчинами. Мои подруги, которых я считала своей бангкокской семьей, часто «выручали» меня. Они помогали мне договариваться о цене за секс с мужчинами, выступали в качестве переводчиц и даже знакомили со своими постоянными клиентами, которым нравились молоденькие девушки. Они приглядывали за мной, потому что я была моложе всех. Но я была далеко не первой 14-летней девочкой, продавшей свою девственность туристу.

В свои четырнадцать лет я выглядела слишком юной, чтобы работать в барах под открытым небом и гоу-гоу в качестве бар-герл или танцовщицы. Это затрудняло мне знакомство с потенциальными клиентами. Вместо работы в баре я начала ходить в «Термы» как фрилансер, чтобы там находить мужчин. Иногда я просто ждала дома телефонного звонка от кого-нибудь из тех, с кем уже была знакома. Для большинства танцовщиц гоу-гоу их работа – лишь удобный предлог для встреч с мужчинами. Они зарабатывают по три тысячи семьсот пятьдесят батов в месяц только за танцы и как минимум еще двенадцать с половиной тысяч (иногда намного больше) за секс с посетителями баров. Чтобы мне доставались такие деньги, подруги давали мой номер телефона мужчинам, которые искали очень молоденьких девушек.

К пятнадцати годам я выросла достаточно, чтобы ходить по диско-клубам и самостоятельно знакомиться с мужчинами. Я стала свободным предпринимателем. Все деньги, которые я зарабатывала, принадлежали мне – только мне одной! Я больше не должна была отдавать часть вознаграждения посредникам. Единственным человеком, с которым я делилась заработками, была моя мать. Мои доходы она использовала, чтобы «делать лицо» в нашей деревне. Но это было только начало.

Мои три года в Бангкоке

Смирение: состояние скромности.

Вот как полагается вести себя тайским девушкам:

• не быть гордой, высокомерной, заносчивой или самоуверенной (уверенной в собственном достоинстве);

• демонстрировать почтительность или подчинение;

• быть бессильной, зависимой, опасливой.

Мы по натуре склонны подчиняться, и кажется, будто у нас никогда не бывает собственных мыслей. Мы преклоняемся перед богатыми людьми, перед блеском, властью и славой, которые сопровождают богатство. Не существует слишком большого страдания, если оно приносит деньги и «делает лицо» семьи.

В Америке юные девушки мечтают выходить на сцену, чтобы все аплодировали их таланту и красоте. Многие из них хотят стать знаменитыми рок-певицами и прославленными актрисами. Самое близкое к этой мечте для исанской девушки – танцевать на сцене в бикини (или без него), дожидаясь, пока какой-нибудь мужчина угостит ее напитком и уведет с собой, чтобы заняться сексом. Девушки в разных странах мечтают по-разному. Жизнь, которую мы ведем, в детстве не была нашей целью, но стала нашей реальностью. Это едва ли не лучшее из того, на что могут надеяться уроженки Исана.

Все мы, работающие в гоу-гоу, барах и диско-клубах, – сестры, матери, дочери, а порой даже жены. Мои сестры в провинции были поначалу благодарны за каждый бат, который я посылала им, чтобы они могли ходить в школу, хорошо питаться и носить красивую одежду. Единственное, что заботило моего брата, – чтобы я была здорова и продолжала присылать деньги матери, от чего он получал прямую выгоду. Со временем Саи стала меньше обо мне беспокоиться, но все равно делала это чаще, чем Йинг.

Работа в ночную смену. Мне 14 лет.

У других девушек была примерно такая же ситуация. Они содержали своих матерей и отцов, сестер и братьев, детей и прочих родственников. В провинции нет разделения на ближайшую и дальнюю родню – все считаются близкими. Каждый, кто хотя бы отдаленно связан с семьей «трудящейся девушки», получает свою выгоду от ее усилий и самопожертвования. Семья растет, стоит появиться деньгам, в нее входит даже «седьмая вода на киселе». Мы часто содержим родственников, ставших инвалидами из-за отсутствия лекарств или прививок, недоступных в наших деревнях, в результате автомобильных аварий и несчастных случаев на производстве. Слишком часто медицинские чиновники продают препараты для вакцинации, вместо того чтобы бесплатно распределять их среди населения деревни.

Танцы в диско-клубах

Я встречала секс-туристов притворно-застенчивым взглядом и милой улыбкой в одной из крупнейших секс-столиц мира – пестром и космополитичном Бангкоке. Мои подростковые годы были далеки от жизни, которую ведет большинство 14-летних девочек в цивилизованном обществе. Подростки в Америке и Европе слушают музыку и танцуют под ритмы модных рок-групп, ходят на «вечеринки с ночевкой», где все едят пиццу и хихикают, одновременно потянувшись за последним куриным крылышком. Я же тянулась к жирным, небритым, грязным, пожилым мужчинам, от которых несло пóтом, сигаретами и спиртным. Я зарабатывала деньги, чтобы моя мать ходила в золоте, а сестры учились в школе.

Позирую в диско-клубе «Пепперминт». Мне 15 лет.

Когда до матери дошло, какие суммы я получаю, она предпочла закрыть глаза на источник этих денег, а ее требования «прислать еще» стали постоянными. Я узнала, что мой долг – не только финансово компенсировать гибель моего отца, но и обеспечивать мать, сестер и все семейство. В то время как другие девочки-подростки смотрели фильмы с Мэлом Гибсоном или Джулией Робертс, ели масляный попкорн и покупали себе модные штучки, я участвовала в похотливых половых актах, какие можно увидеть только в фильмах категории ХХХ. Мне было всего четырнадцать лет; я была одинока и несчастна.

В том возрасте, который считается возрастом невинности на Западе и (наверняка) в других частях света, я была предоставлена самой себе. У меня не было ни полезных навыков, ни образования. Я не знала иного способа добывания денег, кроме торговли своим телом. Я была опозорена и стыдилась себя; я чувствовала себя грязной – грязнее, чем те отвратительные мужчины, с которыми мне приходилось спать. С каждым новым «Каком» (клиентом) я презирала себя еще больше, нанося новую травму своей душе. Не сознавая этого, я начала ненавидеть себя. Если когда-нибудь я и ценила себя как человеческую особь, то эта ценность была уничтожена в зародыше еще до того, как я поняла, что она существует. Прежде чем моя самооценка могла укорениться, вырасти и расцвести, она была погребена под чувством стыда. Я была шлюхой! Мое отрочество только-только началось, но я уже познала боль разбитого сердца и отвращения, и эти чувства меня ошеломили. Я никак не могла смыть с себя грязь, которой, казалось, пропитались все мои поры.

III. Исанские семейные ценности. Неравные условия

Моя жизнь мало отличалась от жизни других девушек, занятых в тайской индустрии секс-туризма. Стоило нам уехать в Большой город или на какой-нибудь туристический курорт, как наши родственники начинали безостановочно требовать денег. Моя мать ежедневно опустошала мой банковский счет. Она никогда не спрашивала о моем самочувствии и звонила только для того, чтобы потребовать еще денег. Ей нужны были новые диван, стол, телевизор, холодильник… Она дарила моему брату все, что могла себе позволить, – и все это покупалось на мои деньги. В Таиланде 14-летние девушки нередко торгуют собой, чтобы у их братьев были видеокамеры и мотоциклы. Мать подарила моему брату видеокамеру, которую я для нее купила, и захотела получить еще одну взамен той. Потребовала тележку-лапшевницу, чтобы открыть «ресторан на колесах», но после недолгой попытки побыть частным предпринимателем решила, что для этого нужно слишком много усилий. Усилия! Да она и понятия не имела, что это такое! Я продала себя десяти старикам, по тысяче батов с каждого, чтобы купить ей эту тележку, от которой она так небрежно отмахнулась.

Мать закатывала щедрые вечеринки для своих подруг и даже для совершенно незнакомых людей на те деньги, которые я зарабатывала, совершая омерзительные половые акты. Я отдавала ей все золото, подаренное мне клиентами, – от «хорошей дочери» именно этого и ждали. Мне бы и в голову не пришло ограничиться меньшим.

Вечеринки и золотые украшения создавали моей матери «лицо». «Лицо» не только важнее и ценнее, чем честь и достоинство дочери; оно ценится даже больше, чем ее жизнь. Нам, обездоленным женщинам Таиланда, в особенности дочерям Исана, тайская культура промывает мозги, заставляя лишаться чести ради наших родственников. Нам так и не довелось узнать, что что значит – ценить себя. В XXI веке наши женщины по-прежнему живут по тайским пословицам и нормам XIV века, например: «Женщина – буйвол; мужчина – человек». Единственное, что в нас есть ценного, – это наш труд: всего остального мы не стóим. Мне потребовалось еще немало лет и множество неудачных отношений, чтобы я окончательно поняла – а главное, приняла – тот факт, что представляла ценность для своей матери лишь постольку, поскольку присылала деньги домой.

Исанские «семейные ценности» в сельских провинциях очень лицемерны. Девочек не стоит учить, однако от нас ждут, что мы станем главным источником дохода и благополучия наших семей. Если мы хорошо зарабатываем, неважно, каким способом, то несем на себе клеймо источника этих денег – в моем случае это была детская проституция. Увы, такое по-прежнему происходит с миллионами молодых женщин по всей Юго-Восточной Азии. Эмоциональное страдание в конечном счете приводит нас к физическому и психологическому упадку. Разум чахнет, а тело разрушается. У нас уже в раннем возрасте возникают серьезные проблемы со здоровьем из-за неправильного образа жизни, в который мы втягиваемся. Я ни разу не встречала женщину, сумевшую полностью оправиться от своего участия в торговле сексом.

Согласно буддизму Тхеравады, главной тайской религии, мальчики могут считаться достойными людьми, если они прожили в храме три месяца и стали монахами. Это их единственная семейная обязанность. Дочь зарабатывает признание, посвящая себя заботам о родителях. Это не рецепт семейного счастья и – на примере Таиланда – не гарантия процветания. Исанские семьи не заботятся о своих женщинах, зато мужчины могут сколько угодно жить на заработанные женщиной деньги, не навлекая на себя бесчестия. Если женщина добывает достаточно денег – иными словами, помогает своей семье создать хорошее «лицо», – она может в следующей жизни родиться мужчиной.

Я надеюсь родиться не просто мужчиной, но западным мужчиной, если уж на то пошло!

Мужчина – золото, женщина – тряпка.

Мужчины похожи на золото: когда золото падает в грязь, его можно очистить.

Женщины похожи на тряпку: когда тряпка падает в грязь, ее невозможно отстирать добела.

Кхмерская пословица

С самого раннего возраста дочерям Исана рассказывают байку: «Одна семья задолжала грязному и отвратительному нищему. Вместо выплаты долга родители продали ему свою дочь, чтобы она жила с нищим и делила с ним ложе, пока долг не будет выплачен». «Мораль» этой притчи: почтительная дочь должна делать для родителей все, что угодно.

Наслушавшихся таких притчей дочерей часто (и полностью отдавая себе в этом отчет) посылают трудиться, как рабынь, на фабрики и в бордели по всей стране – в Бангкок, Паттайю, Чиангмай, на Пхукет или в Кох Самуи. Сыновья остаются дома с родителями, пьянствуют, и толку от них никакого. Они живут на доходы от проституции, которой занимаются их сестры. С этим поведением не просто мирятся; оно считается приемлемым во всех бедных регионах Таиланда, хотя о нем никогда не говорят вслух.

Когда я возвращаюсь в свою деревню, в дом, где все буквально кричит о вливаемых в него огромных суммах, никто не спрашивает, откуда у моей семьи столько денег; моя непроизносимая «профессия» – это не проблема. В сущности, я купила своей семье «лицо». Но если бы я не посылала ничего домой – вот тогда я была бы шлюхой! Дело не в том, чтó я такое и чем занимаюсь, а в том, сколько ДЕНЕГ приношу домой – это определяет мой статус. За деньги в Таиланде можно купить все, даже «любовь» собственных родственников.

Некоторые тайские девушки, накопив достаточную сумму на обслуживании туристов, возвращаются в свои деревни и выходят замуж. К сожалению, такой брак мужчина часто рассматривает как возможность получить доступ к большим деньгам. Развод следует вскоре после того, как он запустит руку в сбережения жены. Он может даже предложить ей снова вернуться к проституции. К тому же после работы в секс-туристических районах многие девушки перестают встречаться с мужчинами-тайцами: они научились смотреть на мужчин как на источник средств, а не на потребителей.

Таиланд неоднороден: север и юг так же отличаются друг от друга, как запад и восток. Весь северо-восточный регион (Исан) поставляет приблизительно восемьдесят процентов девушек, занятых в секс-индустрии. У большинства из них за плечами всего четыре класса начальной школы, до седьмого класса доучиваются лишь двадцать пять процентов. У некоторых вообще нет официального образования. Как показывает статистика, в местную торговлю плотью около сорока процентов девушек приходят добровольно, в то время как остальные шестьдесят процентов заставляют заняться проституцией силой, угрозами или обманом{2}2
  Thai.sex.net


[Закрыть].

В барах встречаются девушки родом из Бангкока, Центрального, Северного или Южного Таиланда; но чаще там звучит исанский диалект. Некоторые девушки даже заучивают его основные слова, чтобы понимать подруг.

Я всегда говорила своим клиентам, что моя мать не знает, каким способом я зарабатываю. Они смотрели на меня в изумлении. Приходилось напоминать им, что Таиланд – это «страна притворства». Клиенты спрашивали: «Как может юная девушка без образования уехать в Бангкок и присылать домой по тридцать тысяч батов в месяц? Твоей матери наверняка все известно! Ваша культура отрицает правду!» Они утверждали, что исанское общество страдает «культурной инвалидностью» – и были правы. Исан действительно культурно инвалидное общество, для которого «лицо» ценнее, чем собственные дочери. Именно это общество, мое общество, привело меня к моим тогдашним взглядам и к тому, что я изменила их спустя семь лет.

Клиенты считали, что моя мать – вампир, который высасывает из меня жизнь, чтобы закатывать вечеринки и «делать лицо» перед подругами. Они уверяли, что американки скорее бы умерли от голода, чем стали есть еду, купленную за деньги, полученные от проституции их дочерей. Я отвечала: «У меня только одна мать, и я люблю ее». Это просто вопрос «лица». Моя мать не могла показать, что знает об источнике моих доходов. Я не могла – и до сих пор не могу – признаться в своем презрении к ее почитанию «лица» и материальных благ, которые она ценит больше, чем меня. И все же я люблю свою мать и всегда буду любить. Я должна так поступать, поскольку я дочь Исана.

Делать вид, что никто в деревне не знает, чем занимаются их юные дочери в Бангкоке и Паттайе, – это приемлемое поведение. В нем отражается ценность женщины в тайском обществе, особенно женщины из Исана. Исанская культура – это упражнение в мизогинии – ненависти к женщинам. Ненависть появляется с рождением девочки и сопровождает ее всю жизнь.

Таиланд – прекрасный пример общества, которое не способно развиваться, потому что ценность представляет лишь половина его населения. Чем менее ценны женщины в обществе, тем оно беднее. В этом отношении показателен Афганистан, где женщины значат меньше, чем в любой другой стране мира. Статус женщины, развитие общества и его «стандарт жизни» идут рука об руку. Когда женщины занимают достойное положение, они участвуют в развитии общества и вносят в него свой вклад.

Народы Таиланда, Юго-Восточной Азии и многочисленных других культур ведут жизнь, которая сводится к тому, чтобы «делать лицо». Эта цель определяет наше поведение, надежды, восприятие реальности и отношение к ней. Мы вкладываем ресурсы в «лицо», а не в улучшение «стандартов жизни», не в повышение человеческой ценности и построение более развитого общества. Многочисленные дети (в Юго-Восточной Азии нередко приходится по четверо-семеро душ на семью) посылают деньги домой, поддерживая своих родителей. Японцы говорили моей подруге Нан: «В Японии деньги текут от родителя к ребенку (хотя вопрос «лица» в Японии по-прежнему важен). В Таиланде они текут в противоположном направлении». США и Европа в этом отношении не отличаются от Японии. Вот одна из многих причин, по которым Запад и Япония богаты, в то время как Таиланд беден, и особенно беден Исан.

В недостаточно развитом мире дети становятся самостоятельными уже в 12-летнем возрасте. По очевидным причинам их потенциальный доход находится на самой нижней ступени карьерной лестницы. Дети в США и Европе обретают самостоятельность только к восемнадцати или двадцати двум годам, а порой и позднее. Но их уровень самодостаточности весьма высок. Я стала самодостаточной, будучи 13-летней девочкой, когда приехала в Бангкок. Я была сладким сном секс-туриста и мечтой любой исанской женщины – дочь, способная давать много денег, чтобы помочь матери «делать лицо» в деревне.

В детстве я вовсе не мечтала стать проституткой-фрилансером в Бангкоке. В моей стране живут десятки тысяч девушек вроде меня, и еще многие миллионы тех, кому «повезло» еще меньше, – в соседних странах. Все они родились в чудовищной бедности. Мы не знаем другого способа заработать, который смог бы приподнять нас над мрачной, безнадежной и унизительной жизнью. Унижение, от которого страдают наши нищие семьи, гораздо хуже того унижения, какое приходится терпеть нам, торгующим своим телом. Социально-экономической системой Исана не предусмотрен иной способ заработать на «лицо». Не имея возможности получить образование, мы рассматриваем свою несчастливую судьбу как единственный – и гораздо лучший – выход, чем жизнь наших семей в вечном отчаянии.