Текст книги "На факультете ин.яз. Душанбе"

После звонка матери настроение у Саври заметно улучшилось.

Усевшись на диван, она с нескрываемым смущением посмотрела на меня. В её взгляде ясно читалось, что она только теперь осознала неловкость нашего положения. Она нерешительно опустила глаза в пол…

Мне тоже было неудобно… В жизни иногда случаются неловкие ситуации, и с ними приходится мириться и искать выход.

– Саври, давай попьём чаю и спокойно оценим ситуацию. Тебе, надеюсь, ясно, что на улицу сейчас ни в коем случае нельзя выходить… И тебе придётся остаться тут. Это даже не обсуждается.

Она, не поднимая головы, кивнула и проговорила:

– Ну, тогда позволь мне немного похозяйничать тут у тебя. – С этими словами она встала, сняла пальто и подала его мне. Она была в коричневых вельветовых брюках, обтягивающих её очень стройные ноги, и в тёплом шерстяном свитере цвета баклажана. Немного поколебавшись, она сняла и бордовую вязаную шапочку с двумя белыми полосами по краям и тоже протянула её мне. Встряхнув головой, она перекинула свои волосы на грудь и, несколько раз ударив по ним ребром ладони, ловко закрутила их в узелок на затылке.

Затем Саври быстро навела порядок на столе, где хаотично валялись мои книги и конспекты. Осмотревшись, она сразу сообразила, что за этим столом нам и придётся пить чай.

– Покажи мне, где твои чайник, кружки и заварка. Остальное всё я сделаю сама.

– Саври, ты у меня в гостях… – я попытался взять инициативу в свои руки, но она прервала меня:

– Пожалуйста, позволь это сделать мне.

Пришлось с ней согласиться. Я показал ей свой скромный студенческий чайный сервиз. Она быстро ополоснула кипятком маленький белый фарфоровый чайник. Затем согрела его на огне и лишь после этого бросила туда горсть чёрного чая. Потом налила в чайник чуть-чуть кипятка, и я почувствовал приятный аромат чёрного цейлонского чая. Подержав чайник над печкой, так чтобы он согрелся, она долила кипяток почти до краёв.

Выложив только что переданные тётей Машей медовые пряники в тарелку, она пригласила меня за стол. Чай был восхитительно вкусным. То ли от волнения, то ли от пережитого страха есть нам совсем не хотелось. В комнате было уже жарко. А за окном продолжал валить густой снег. И вся эта идиллия нарушалась лишь неспокойными звуками автоматных выстрелов где-то на окраине города и грохотом танков на улицах. Эти страшные звуки то усиливались, то отдалялись… Иногда грохотало совсем рядом. Но человек, оказывается, может привыкнуть ко всему, и даже к войне…

Наша тихая беседа велась немного напряжённо. Это чувствовалось и по моему тону, и по её интонации. Что делать дальше? Всё-таки ситуация была неординарной. На вечеринках, когда нас бывало много, мы особенно этими вопросами не задавались. Парни и девушки могли завалиться все вместе в одной комнате и мирно спать… А тут нас всего двое…

Видимо, от тепла и дневных переживаний, в глазах Савриниссо появилась сонная усталость… Но она стойко боролась со своей сонливостью.

Чтобы разрядить напряженную обстановку, я перевёл разговор именно на наше неожиданно создавшееся положение…

– Саври, ситуация у нас с тобой немного смешная, согласись. И это случилось совершенно неожиданно и для тебя, и для меня… Предлагаю такой вариант. Ты спишь на диване, а я на полу. Палас тёплый. Да и в комнате довольно жарко.

– Прости меня, это из-за меня! Я могла бы с кем-нибудь из земляков или землячек отправиться на автовокзал, но почему-то мне захотелось попросить тебя – я подумала, что с тобой как-то надёжнее.

– Пожалуйста, Саври, никаких извинений. Ты всё правильно сделала. Сейчас время такое, что люди десятками пропадают без всяких следов… Если устала, то можешь прямо сейчас ложиться спать. Только предупреждаю, что диван не раскладывается, но для твоей тонкой фигуры, думаю, места на нём будет достаточно.

Она улыбнулась, встала и начала убирать со стола.

Я, открыв шкаф, достал оттуда подушки и одеяла для Саври и положил их на диван.

Себе вытащил тонкую подушку и шерстяной клетчатый плед и бросил всё это на пол.

Саври, справившись с посудой, подошла к дивану и присела на краешек. Я подошёл к двери и выключил свет. Комната на несколько секунд потемнела, но затем через просветы занавески проступил свет уличного фонаря, в жёлтых лучах которого виднелось, как снегопад превращается в метель. Я попытался задёрнуть занавеску полностью, но тут услышал тихий голос Саври:

– Оставь, так хорошо смотреть на падающий снег… Да и как-то спокойнее.

Я оставил край занавески открытой. И тоже прилёг, как был, в джинсах, но с голым торсом, прямо на пол.

Саври, немного повозившись на диване, тоже улеглась. Затем, тихо вздохнув, произнесла:

– Спокойной ночи.

– И тебе спокойной ночи.

Наступила тишина. Но через минуту я снова услышал тихий голос Саври:

– Отвернись пожалуйста, я не могу спать в брюках и в свитере. Я разденусь.

– Спи, как тебе удобно. А я могу спать и в шинели, и даже с противогазом, – с этими словами я отвернулся к окну и услышал, как Саври тихо рассмеялась, а затем, сопя, как ребёнок, разделась.

– Я укрылась, можешь поворачиваться, как тебе удобно.

На улице снова раздались выстрелы. Тяжёлые выстрелы, кажется, это были пулемётные очереди, доносились откуда-то со стороны «Мясокомбината».

Я подумал о тех людях, которые сейчас, в эту красивую снежную ночь, стреляют друг в друга. Подумал о том, какими же идеями нужно напичкать свой мозг, чтобы напрочь забыть о совершенно других ценностях, противостоящих этой лютой ненависти и агрессии… Неужели им неведомы чувства любви, сострадания и жалости, да просто человечности? А ведь они тоже учились в тех же школах, что и я, и Саври и другие не желающие воевать… Возможно, каждая автоматная очередь в эту ночь отнимала чью-то юную запутавшуюся жизнь…

В этот момент грохнул взрыв где-то совсем рядом. Возможно, и не рядом, но было ощущение, как будто на моей улице произошло землетрясение…

– Как страшно!

Я услышал в голосе Саври нотки тревоги.

В это время по улице Титова прогрохотал целый конвой – то ли танки, то ли БТР’ы. Скорее всего, это были танки, так как был слышен скрежет и лязг гусениц.

Затем послышались грубые голоса людей. Казалось, что условная «линия фронта» двигалась в нашу сторону. Послышались стуки в соседние двери по моей улице…

Становилось действительно опасно. Волна неприятного холодка пробежала по телу.

Я привстал на правый локоть, спиной к дивану, и тут почувствовал тёплое прикосновение руки Саври к моей спине. Почувствовал, как она тихо сползла с дивана и всем телом прижалась к моей спине… Почувствовал тепло её груди…

– Я боюсь… Не за себя, а за тебя, – негромко прошептала она прямо мне в ухо.

Я повернулся к ней лицом. Она была без бюстгальтера… Её небольшие, белые, красивой формы груди нежно касались моей груди чуть ниже ключиц. Мы с полминуты глядели друг другу в лицо, и, кажется, оба думали об одном и том же – о том, что в любой момент сейчас к нам могут ворваться боевики, или просто нелюди, и, не колеблясь, нажать на спусковой крючок автомата…

Я потянулся к её полуоткрытым губам, она тут же обхватила меня тонкими руками, и мы со страстью, на которую ещё минуту назад и намёка не было, прильнули друг к другу. И в этом сладостном стоне и головокружении потонули все наши страхи и тревоги. Это действительно было самой действенной защитой от страха. Даря необыкновенно нежнейшие ласки друг другу, мы не произносили ни слова. Временами мы останавливались, как бы задыхаясь от жара чувств, глядели друг другу в глаза и видели, что в них не было ни капли сожаления о происходящем между нами в эти мгновения…

Запутавшись в её длинных шелковистых волосах, пахнущих хвоей, я, наконец, замер в сладком восторге…

Она, обняв меня за плечи, уснула у меня на груди…

Когда я проснулся, Саври уже была одета и, сидя на диване, читала книгу. В комнате всё было прибрано. Заметив, что я проснулся, она приветливо улыбнулась.

– Доброе утро! Метель прошла. На улице спокойно.

И тут я, глядя на её спокойное лицо, подумал: а не сон ли мне приснился про неё? Но, встав, я заметил на шее Саври, под правым ухом, небольшое багровое пятно… Значит, всё было наяву!

Бои на улице тоже затихли.

Я взглянул ей в глаза. Её лицо мгновенно покраснело. Она стыдливо опустила глаза, затем прикрыла лицо книгой, которую читала. На обложке я прочитал: «На западном фронте без перемен». Эрих Мария Ремарк.

– Пожалуйста, Джура, ни говори ни слова. Просто молчи.

Есть поступки необъяснимые, которым просто необходимо случиться, чтобы научить нас чему-то новому.

Я промолчал…

26 марта 2017 Душанбе. Таджикистан

Часть II. Памирские рассказы

Ниссо

Живописное это место – кишлак Пастхуф, расположенный высоко в горах, на правом берегу реки Пяндж, и весь утопающий в зелени. Внешнему миру мало что известно о нём, хотя это кишлак с древней историей. Как и везде, люди здесь живут своими ежедневными заботами. Влюбляются, женятся, растят детей. В кишлаке есть и свои доморощенные таланты: певцы и танцоры, хохмачи-юмористы, в общем, свои индивидуальности. Но, пожалуй, особая достопримечательность и гордость этого кишлака – его необычайно красивые девушки. И одна из них – Ниссо.

Она всегда одета в традиционно-белое памирское платье (курта), расшитое вышивкой красно-зелёного цвета. Голова ее покрыта платком (титак), и из-под него видна её красивая, каштанового цвета пышная коса с вплетённым на конце пулкаком.

Пулкак – древнее украшение персидских девушек, его издревле плетут из шерстяных нитей, унизанных мелким цветным бисером. Может, оттого и выглядит Ниссо такой красивой, что носит национальную одежду, хотя и в европейском наряде она выглядела бы так же неотразимо. Она ведь из Пастхуфа!

Внешне Ниссо очень напоминает итальянскую певицу Ромину Пауэр, которая когда-то пела в дуэте с Аль Бано. Помните их знаменитую песню «Феличита» (Счастье)? Но, я думаю, Ниссо гораздо красивее. Спросите, почему? А был такой случай. Как-то мне с семьёй пришлось лететь вместе с ней из Душанбе в Хорог.

«Ан-28», маленький белый самолётик, разогнался по взлётной полосе и, слегка качнув крыльями, как бы сказав «до свидания» городу Душанбе, направился в сторону Хорога.

Чувствовалось, что жаркий воздух августа был немного разряжен, самолёт то слегка нырял вниз, то его резко подбрасывало вверх. Но вот он набрал нужную высоту и быстро пролетел предгорья Памира. Вместе с нами в самолёте летели иностранцы, кажется, журналисты. Они сидели в передних рядах. Тут один из них обернулся, и его взгляд упал на нашу красавицу Ниссо. Как завороженный, он, не отрываясь, смотрел на неё. Потом осторожно, не отводя восхищенного взгляда, достал свой фотоаппарат и начал фотографировать её – и по тому, как умело он это делал, можно было догадаться, что это его профессия. Тут к нему присоединились коллеги и только успевали щелкать затворами…

Пассажиры – а было нас пятнадцать человек, в основном женщины, дети и несколько мужчин – с удивлением наблюдали за журналистами. В их глазах словно читался вопрос: «А что тут такого особенного? Да у нас таких девушек – весь Памир…». Ну, во всяком случае, мне так показалось.

Ниссо, видя к себе такое внимание со стороны, покраснела от смущения и, сконфузившись, о чём-то спросила меня, и я сквозь гул моторов расслышал:

– Ка гас кинан[24]24
  – Почему так делают? (хуфский диалект) – Здесь и далее прим. автора.


[Закрыть]?

Я заметил, что её голубые глаза были полны искреннего удивления.

– Наверное, никогда не видели такой красивой девушки, как ты, – ответил я, наклонившись к её уху. Она ещё больше покраснела, но ничего не ответила. Иностранцы же, сделав ещё несколько снимков, сели на свои места.

В салоне самолёта все прильнули к иллюминаторам, потому что начиналось сказочное зрелище: наш маленький самолёт пролетал между высоченными пиками, покрытыми вечными снегами, и, казалось, вот-вот заденет их своими крыльями.

Это место под названием «Рушанские ворота» – две вершины гор, упирающиеся прямо в небо, – знают все местные лётчики. Такие вот они – горы Памира.

После «Рушанских ворот» самолёт начинает потихоньку снижаться. Слева в иллюминаторах уже виден кишлак Тем, значит, очень скоро мы окажемся на гостеприимной памирской земле.

Самолёт слегка коснулся взлётной полосы и помчался по бетонке. Пассажиры радостно захлопали в ладоши… Через окно показались встречающие люди, прильнувшие к невысокому каменному забору аэропорта. Самолёт включил реверс двигателей и начал торможение, гул двигателей усилился, потом резко заглушились моторы. И тишина.

Лётчики первыми вышли из самолёта, за ними по трапу спустились и мы. Иностранцы, перед тем как выйти, дружески улыбаясь, помахали Ниссо. Она смущенно опустила свои длинные ресницы. Вот такая она у нас застенчивая.

Я уловил обрывки фраз, брошенных иностранцами:

– It would be nice… the pictures… editors… good chances… women’s magazines…[25]25
  – Было бы хорошо… фотографии… редакторы… хорошие шансы… женские журналы. (англ.)


[Закрыть]

За пределами аэропорта их уже ждала машина из городской администрации, и они уехали в сторону Хорога.

Нас тоже встречали родственники на машине, и мы в прекрасном настроении направились к себе в кишлак. Ехали по горной дороге вдоль реки Пяндж, проезжая удивительные по красоте места – Тем, Поршнев, Ёмдж, Буне, Сохчарв, Баджув. Наша «Нива» петляла среди величественных гор, при взгляде на которые тебя охватывает восторг от красоты первозданной природы и хочется лишь молча смотреть на них. По правую сторону дороги мелькали кишлаки, в которых, возможно, проживали сотни других, никому не известных Ниссо. Из магнитофона неслась песня Далера Назарова «Мастам, мастам»…

14 апреля 2009

Утро на Памире

Утро на Памире – это что-то особенное. Я проснулся от звуков шелестящего веника. Это моя свояченица Ниссо подметала двор. Пахло только что политой землей. О, этот ни с чем не сравнимый, пьянящий запах, запах детства!

Топчан, на котором я спал, стоял прямо под яблоней, и вокруг распространялся аромат яблок «себрахт». Всё это, смешавшись, создавало чудесную симфонию запахов утреннего Памира. Пока я вдыхал этот аромат, перед топчаном пробежали барашки и козлики: это Ниссо выгоняла их на выпас. Я обратил внимание на крошечного белоснежного козленка. Он мелкими шажками бежал за своей мамашей, но мой племянник-первоклассник догнал его и взял на руки. Козлик брыкался и нежным голосом блеял: «ме-ме-ме». Наверное, это переводилось как: «Я тоже хочу на выпас». Но его ещё нельзя было отпускать на поле: малышу была всего неделька от роду.

Я встал с постели и отправился умываться к холодному прозрачному ручью, который протекал через двор. К утренней симфонии запахов добавился аромат дыма и ширчая – традиционного чая с молоком…

– Джура, идём пить ширчай, – послышалось из летней кухни.

– Нет, я не буду ширчай! Мне подайте бифштекс и кофе со сливками, – пошутил я, но с удовольствием присоединился к утренней трапезе своих родственников.

В августе на Памире по утрам становится чуть прохладно, поэтому за дастарханом[26]26
  Дастархан – сервированный обеденный стол или скатерть (на полу) с угощением. – Прим. ред.


[Закрыть] многие сидели, укутавшись: кто в спортивный костюм, кто в тёплые халаты. На афганской стороне солнце уже позолотило вершины гор, значит, сейчас оно, перевалив через вершину, осветит и наш кишлак, и тогда станет по-августовски тепло.

Белоснежный козлик тоже подошёл к дастархану, точнее, к первокласснику-племяннику, тыкнул ему в плечо влажным носом, а потом заглянул ему в чашку с ширчаем. Наверное, ему понравился исходивший оттуда аромат, но пить его он не стал. Отвернувшись от ширчая, козлёнок увидел кур, клюющих травку в огороде, и, забавно припрыгивая, побежал в их сторону.

Куры при виде его разбежались врассыпную. Не тронулся с места лишь пёстрый петух. А как же иначе? Ему не хотелось опозориться перед курами. Гордо подняв голову, он угрожающе уставился на козлика. Тот же, впервые видя такую грозную птицу, удивлённо смотрел на него своими жёлтыми глазками. Но, видимо, решив не рисковать дальше, козлик медленно стал отступать назад.

Потом он высокими прыжками поскакал туда, где Ниссо, сидя на корточках и с тазиком в руках, собирала опавшие за ночь на росистую траву тутовые ягоды. Резко остановился перед ней, а потом побежал в огород. Ну, что возьмёшь с козлика? Козлик он и есть козлик.

После ширчая все начали расходиться по своим делам. Кто-то, взяв серп, собрался на сенокос, кто-то сказал, что его ждут дела в Хороге, а кому-то нужно было ехать в Рушан. Сестрёнки Насиба и Мавзуна присоединились к Ниссо и тоже стали собирать сверкающие янтарём тутовые ягоды.

Так начиналось утро в горном кишлаке…

21 февраля 2009 года

Дождь

Как-то в июне месяце, в полдень, я возвращался из Баджува в Пастхуф. Июнь на Памире, как обычно, стоял не особенно жаркий, но и не очень прохладный. То пройдёт дождь, то проглянет солнышко. Воздух чистый и свежий, как всегда после дождя. Свежие, недавно раскрывшиеся, ярко-зелёные листья деревьев шелестят под слабым ветерком. По обочинам дороги буйно цветут весенние цветочки – желтые и синие вперемешку.

Погода была солнечная, хотя кое-где на небе были видны дождевые тучи. Я решил пройтись пешком. Это ведь одно удовольствие – пройтись пешком по дорогам Памира! Изредка проскакивали «УАЗики» с пассажирами, загруженные багажом. Я шел и насвистывал себе под нос мелодию из песни группы «Шамс»: «Рубобчаят зилак чизил ёри ман…». Иногда какая-нибудь мелодия как прицепится, так целый день и вертится у тебя в голове, и ты её неосознанно мурлычешь себе снова и снова, даже не замечая этого.

По дороге навстречу мне шёл какой-то мальчик, одетый в старый спортивный костюм, на котором еле-еле виднелись выцветшие буквы, и я с трудом разобрал надпись «Montana». Мальчик погонял зелёным прутиком рыжую корову с полным выменем молока.

– Саломолек, – приветственно произнёс он, когда поравнялся со мной.

– Вааллейкум бар салом, – ответил я. – Куда собрался? – осведомился я у мальчика, скорее всего, просто так, чтобы что-то сказать.

– В кишлак Баджув, – ответил он равнодушно.

– Давай быстрее, а то видишь, дождь собирается, – с улыбкой сказал я ему. Он тоже улыбнулся и дальше погнал свою корову.

Я продолжил свой путь. Слева шумела горная река. На ее берегу впереди виднелась небольшая ореховая рощица. На пути к ней я заметил большую тёмную дождевую тучу, неожиданно выплывшую со стороны афганских гор. Я понял, что сейчас польёт дождь. Мне сразу вспомнился мальчик – он ещё наверняка не добрался до Баджува.

Когда я достиг ореховой рощи, дождь уже начал накрапывать. Я решил переждать непогоду здесь. Но дождь всё усиливался и усиливался. Через некоторое время он стал пробиваться сквозь листья орешника – сначала редкими тяжелыми каплями, а потом и вовсе хлынул, словно из ведра. Я перебрался поближе к стволу, где было сыро, но всё же посуше. Взглянул на небо: тучи сгущались. Было ясно, что ждать мне придётся долго.

Я взглянул на дорогу, надеясь увидеть хоть какую-нибудь попутку. Но машин не было. Тут издалека я заметил маленькую фигурку, бегущую в сторону рощи, и подумал, что, возможно, это тот самый мальчик тоже решил переждать ливень под деревьями. Но по мере приближения фигурки я всё больше и больше убеждался, что это не мальчик, а девочка лет тринадцати-четырнадцати. Подбежав ближе, она удивлённо взглянула на меня своими большими зелёными глазами и встала под соседнее, в шагах пяти от меня, дерево. Её платье тёмно-зелёного цвета промокло насквозь и плотно облепило её молоденькое тело. Заметив это, она повернулась ко мне левым боком.

На голове – пёстрый мокрый платок, из-под которого выбились промокшие волосы и прилипли к её нежному, ещё почти детскому лицу. Ноги были обуты в чёрные резиновые калоши. Склонившись, девочка попыталась выжать подол платья, но тщетно: буквально через минуту он был мокрым, как и прежде. Дерево её почти не защищало.

– Иди, встань под моё дерево, а я перейду под твоё, – с улыбкой предложил я ей своё место, где было более-менее сухо. Она помотала головой.

– И что тебе дома не сидится в такую погоду?

– Мне нужно в Вамар, в аптеку, за лекарствами. У матери температура третий день, а наш медпункт уже неделю как закрыт. Да и лекарств там всё равно нет, – недовольно ответила она.

– А постарше никого не было послать за лекарствами?

– Брат в России, дома я и мама. Надеялась сесть на попутную машину, да не повезло, – ответила она уже без раздражения в голосе.

– Переходи на моё место, а я пойду на дорогу голосовать. – Я вышел из-под дерева и направился к обочине дороги. По пути заметил, как она робкими шагами перебралась под «моё» дерево.

Дождь продолжал лить сплошными тугими струями: протянешь руку – едва ли увидишь свои пальцы. И я промок насквозь. Машин по-прежнему не было. Простояв попусту около четверти часа, я решил вернуться обратно под дерево, но не под то, где теперь стояла девочка, а под другое, которое почти не защищало от дождя. При виде меня девочка попыталась освободить мне место, но я обеими руками замахал в её сторону, показывая, чтобы она не высовывалась оттуда. Я заметил, что за четверть часа она почти успела обсохнуть: над её плечами слегка клубился пар. Она обхватила руками свои худенькие плечики, и я заметил, что её тонкие пальцы были не по-детски натружены. Видно, всю работу по дому выполняла она. И я подумал, какая же нелегкая доля у этой девчонки в этом затерявшемся среди гор кишлаке!

– В школу-то ходишь? – спросил я её.

– Сейчас каникулы, – с охотой ответила девочка. – А вообще, хожу, уже в седьмой класс перешла.

Потом она рассказала, что очень ждёт брата из России, что он должен жениться в этот свой приезд. И что, когда у неё будет хиён (жена брата), ей станет легче справляться с работой по дому. Она потихоньку разговорилась и ещё много чего рассказала о своей жизни и семье. Рассказала о своей единственной кукле, которую подарил брат на Новый год, когда ей было лет шесть…

Я слушал её молча, изредка вставляя короткие реплики, вроде «да», «неужели», «ах вот как…». Так, незаметно, мы проговорили более часа. А дождь все не прекращался.

Вдруг послышался шум приближающейся машины. Я, не дослушав слов девочки, выбежал на дорогу и увидел серый «УАЗик», на боку которого было написано AKDN (Aga Khan Development Network – Организация Ага Хана по Развитию). Я замахал так неистово, что он сразу же остановился. Салон автомобиля был полон людей.

– Садись, одно место как-нибудь найдём! – открывая дверь, почти прокричал водитель, молодой парень в бейсбольной кепке.

– Эй, ях, тарав тезды жоз[27]27
  – Эй, сестрёнка, беги сюда, скорее!


[Закрыть] – прокричал я и тут же поймал себя на мысли, что за всё время я даже не узнал, как её зовут.

Девочка быстро подбежала и с большим трудом втиснулась на заднее сиденье. Я быстро закрыл за нею дверь, всё ещё боясь, что водитель передумает. Лишь заметил через запотевшее дверное стекло её изумленное выражение лица. Она что-то пыталась сказать, но я ничего не расслышал.

Водитель, высунув голову, прокричал мне, что за ним едет ещё одна машина. Он рванул с места, и «УАЗик» исчез в пучине дождя.

Я стоял у дороги, не зная, что делать: вернуться под дерево или ждать машину. Решил вернуться. Под деревом мне бросились в глаза следы от детских калош.

Мне пришлось простоять там ещё какое-то время, пока дождь не стих. Я вышел на дорогу и продолжил свой путь в кишлак. Снова выглянуло солнышко. В воздухе повеяло запахом свежескошенной травы. И тут я поймал себя на мысли, что снова насвистываю мелодию песни «Рубобчаят зилак чизил ёри ман…»

Вот уже столько лет прошло с того летнего дождливого дня, а я каждый раз, проезжая этот участок дороги, всегда невольно бросаю взгляд под то дерево…

23 апреля 2009