Текст книги "Сказки тысячи ночей. Веретено"

Э. К. Джонстон
Сказки тысячи ночей. Веретено

E. K. Johnston

Spindle

Печатается с разрешения автора и литературных агентств Adams Literary и Andrew Nurnberg

Copyright © 2016 by E. K. Johnston

© П. Киселева, перевод на русский язык

© ООО «Издательство АСТ», 2017

***

Посвящается Рейчел, в память о худшей в мире партии игры в «Колонизаторы»

I

Мы точно знаем, как оказались в этих холодных неприветливых горах, и помним все, что потеряли с тех пор.

Некогда мы были гордым народом. Мы отбирали у человеческих отродий все, что пожелаем, и наслаждались нашей растущей мощью. Мы обрели силу в этой жаркой пустыне, закаленной песком, кровью и костями. Мы простирали вдаль свои руки и свою волю, используя захваченное по своему усмотрению. Мы создали себе тела, неподвластные смерти, и постепенно подчиняли себе мир вокруг нас. Но потом один из нас возвысился слишком сильно, взял слишком много и был сокрушен. Мир защитила женщина.

Она заковала зло в блестящее железо, рожденное собственной фантазией. Она нашла место, куда отослать это зло – подальше от своих любимых. Она сотворила для зла дом, где оно будет голодать и хиреть, где сама земля станет для него ядом. Она сделала все, что было в ее силах.

Сначала этого было довольно. Горы причиняли нам страдания, как она и рассчитывала. Сменилось несколько поколений людей, а мы все еще были слишком слабы, чтобы покинуть горы. Мы не умирали, но больше не могли насылать на людей духов с огненной местью. Мы были сломлены. Унижены. Разгневаны. Нас мучили голод, жажда и сожаления обо всем, что мы утратили в горячих песках пустыни. Мы помнили каждую ее частицу.

Твари, которых она сделала нашими стражами, держали нас ослабленными и страждущими. Их железные рога и огненное дыхание безжалостно настигали нас на склонах гор, а их пламя придавало земле все больше власти над нами. Их песни и смех были невыносимой мукой для наших ушей. Даже их крошечные ножки и жала превращали наши бесконечные жизни в мучения, вновь и вновь наделяя землю неподвластным нам волшебством.

Но мы устояли.

Люди пришли в горы в поисках безопасных перевалов, чтобы проложить путь к морю. Земля по ту сторону гор была лучше – достаточно плодородна для выращивания растений и достаточно мягка для скота. Сперва, будто в насмешку над нами, стали появляться деревни, процветавшие там, куда нам не было ходу. Потом появились города и торговые пути, и наконец, суверенное королевство. Мы знали, что, если нам суждено вернуть себе былую мощь, это нужно сделать до того, как они полностью освоят новые земли.

Наши первые попытки покинуть горы обернулись катастрофой.

Время или гордыня притупили наше понимание самих себя, и мы оказались безнадежно слабее противника. Мы еще не были достаточно сильны, чтобы противостоять орде человеческих воинов, не говоря уж о тварях, которые держали нас в плену. Казалось, железо теперь было повсюду: его извлекали из недр нашей тюрьмы и переплавляли в блестящее оружие, утварь и даже в украшения. Мы были бессильны перед ним. Наши раны причиняли нам боль, которую смертные и представить себе не могут. Мы отступили. Зализывали раны. И да, мы ненавидели все это.

Я смотрела на это новое царство из своего ненавистного обиталища и понимала, что нужно найти иной путь. Мы уже не могли, как раньше, забирать все, что пожелаем. Не могли убивать и грабить. Я отказывалась пресмыкаться и умолять. Вместо этого я просила, хитрила и торговалась. Находила слабое звено и давила, пока оно не лопнет. Они давали мне то, чего я хотела, и считали, будто обхитрили меня. Мне оставалось лишь пережить их, ведь подобные мне не умирают. А тем временем я набиралась опыта.

В мире есть уголки столь темные, что они недоступны человеческому глазу, и лезвия куда более острые, чем кажется на первый взгляд, готовые поразить ничего не подозревающую жертву. Есть те, кто не боится того, чего стоит бояться, и те, кто готов пойти на сделку с самим дьяволом, лишь бы утолить свою жажду наживы.

Да, мир стал безопасным благодаря женщине, но мир этот очень велик.

Глава 1

Маленькой Розе было всего пять лет, когда ее родители разрушили жизнь моей матери и мою жизнь тоже. Я могу рассказать эту историю, как будто видел все своими глазами, хотя это и не так. А даже если бы и видел – мне тогда было всего шесть лет, и подробности, скорее всего, ускользнули бы из моей памяти. Так что оно и к лучшему, что я слышал эту историю от других – от тех, кому я доверял. Это значит, что я знаю правду.

Мне рассказала ее моя мать, а те, кто бежал вместе с ней, много раз повторяли ее, и я узнал все, сидя у их ног. К тому времени я уже достаточно вырос, чтобы чесать шерсть и прясть: я был сыном своей матери, и от меня этого ждали. За такой работой мало что остается – только говорить и слушать, но мне предстояло еще многому научиться, чтобы начать говорить самому. Я был хорошим слушателем. Услышанные мной слова прочно вплетались в мое сердце, и я заворачивался в них, как в одеяло: когда-то моя мать была гордой и богатой, но потом избалованная маленькая принцесса положила всему этому конец.

Маленькая Роза родилась в Харуфе, в семье короля и королевы. Минуло семь поколений с тех пор, как Царетворец разделил свои земли по линии гор, завещав каждому из своих сыновей половину, чтобы избежать междоусобиц. В Камихе люди процветали, не прикладывая к этому особых трудов. Земля там была плодородной, а погода большую часть года стояла хорошая. Там все еще правила династия Царетворцев, трон переходил от отца к сыну. На тех землях лежало какое-то странное благословение – даже когда к ним должна была прийти беда, она не приходила. У нас в Харуфе бывали засухи – вереск на склонах чах, овцы умирали от голода, – но их полям влаги хватало всегда. На нас порой обрушивались ливни, целые деревни накрывало оползнями, но у них всегда был урожай.

Но даже по сравнению с таким соседством Харуф не всегда был так уж плох. Я мало что помню о детстве, проведенном там, но мать заверяла меня, что король всегда заботился о нашем благополучии. Королевство было невелико, и говорили, что король Касим знает всех своих подданных по именам. Это, разумеется, преувеличение, но король Касим и его жена Расима действительно были добры к своему народу, и народ любил их за это. Пусть дворец Царетворцев был в три раза больше нашего, и они могли не тревожиться, что в их лесах кончится дичь, зато у нас в Харуфе был король, не гнушавшийся сам стричь овец, и королева, управлявшаяся со скотом так же умело, как и с рукоделием.

После рождения Маленькой Розы, которую родители нарекли Захрой, ничего не изменилось – во всяком случае, не сразу. Мать говорила мне, что Маленькая Роза была прелестным ребенком. Смуглая и кареглазая, как ее родители, она улыбалась всем вокруг. Считалось, что давным-давно одна из прародительниц Маленькой Розы вышла за человека с бледной кожей и волосами цвета риса с шафраном. Бледной кожи больше ни у кого в роду не было, разве что во время болезни, а вот светловолосые дети время от времени рождались. Впрочем, это было не столько признаком королевского сана, сколько напоминанием о том, откуда пришел наш народ. А у Маленькой Розы королевский сан подкреплялся еще и заботой ее родителей о Харуфе – по крайней мере, до того дня, когда ей исполнилось пять лет.

Никто не спорил, что праздник был великолепным, даже потом, когда о том дне говорили только шепотом, жалея об утраченных надеждах. Гости были совершенно очарованы. Я помню только, что слег с овечьей оспой и не смог пойти на праздник, но мама рассказывала, что королева лично передала мне тарелку сладкого мяса и собственноручно вышитый платок, чтобы меня утешить.

В главной галерее, где праздновали обитатели дворца, было очень весело. В неярком свете свечей выделялись золотые нити и пурпурные шелка гобеленов. Придворная арфистка играла столь искусно, что стоявшие перед гостями хрустальные кубки отзывались мелодичным звоном на каждую ноту. А угощение было куда более изысканным, чем сладкое мясо, которое досталось мне. Каждый сочный кусочек лежал на богато украшенных тарелках.

Именно за это жители Харуфа так любили своих короля и королеву. Царетворцы восседали на возвышении и говорили только с самыми важными вельможами и богатыми купцами. У них была посуда из дорогого стекла и инкрустированные ложки, тогда как на столах внизу подавали самую простую пищу. В их краю все лучшее принадлежало им: дороги, гавани и даже блестящие стальные шлемы солдат. А в Харуфе все ели то же, что и король, и приборы в руках у королевы были точно такие же, как у последней судомойки.

Касим и Расима, как того требовала традиция, пригласили на праздник всех волшебных существ, охранявших человеческий род. Только если простой пастух, желая привлечь внимание наших защитников, раскошелился бы на лоскут пурпурной ткани и пару железных гвоздей, то король с королевой заказали кованые статуэтки в виде каждого из существ, щедро заплатив кузнецам. Каждый подарок лежал в мешочке из пурпурного шелка, который Маленькая Роза сшила сама под руководством моей матери.

Может быть, дело было в этих продуманных приглашениях, а может, сами волшебные существа решили, что им следует присутствовать на этом празднике, – так или иначе, они все пришли. Это не было в обычае. Мы поминали их в своих молитвах, порой видели мельком огненное перо или яркую вспышку в зарослях вереска по ночам, но никто уже десятки лет не встречал кого-то из стражников живьем. Я потом несколько недель горевал, что пропустил их появление, уверенный, что другая такая возможность мне не представится. Мама постаралась описать их мне во всех подробностях, хотя ее собственная жизнь в тот момент разваливалась на части.

Самыми затейливыми созданиями оказались фея и эльф. Оба умели летать, но по сравнению с остальными были достаточно малы, чтобы не напугать гостей, и весь вечер танцевали в воздухе над столами под аккомпанемент арфы. Эльф выделывал кульбиты на радость детям, а фея изящно кружилась, оставляя за собой шлейф золотистой пыльцы.

Ко всеобщему удивлению, на праздник пришла, рассыпаясь в извинениях, даже дракона. Она сама была еще детенышем и боялась, что при дворе ее сочтут невоспитанной. Она объяснила, что ее мать не поместилась бы во дворце, не сломав крышу, так что маленькие дракончики бросили жребий, чтобы решить, кто пойдет вместо нее. Расима проявила восхитительную невозмутимость и приветствовала дракону с церемонностью, какой удостоился бы великовозрастный сановник, после чего поручила слуге найти гигантскому зверю место поближе к главному очагу.

Мама не могла точно припомнить, где сидела гнома. В ее рассказах она то оказывалась на коленях у короля, нашептывая ему, какой скот пасти на каких пастбищах, то ускользала в огород и принималась копаться в грядках. Иногда мама и вовсе забывала про гному, что я бы счел несправедливым, не будь гномы таким стеснительным народцем, что им куда приятнее тихо поблагодарить за подарок и поскорее удалиться восвояси.

Феникс примостился на спине у единорога. Оба ничего не ели и не произнесли ни слова после того, как приветствовали короля с королевой. Не дожидаясь приглашения, они уселись возде принцессы, и Маленькая Роза уставилась на них во все глаза, позабыв разворачивать подарки и пробовать угощение. Разумеется, они тоже приготовили ей дары, которые должны были сделать ее мудрым и хорошим правителем, но ребенку было не развернуть их и пока не понять. То были дары для души и тела: проницательность, стойкость, милосердие и все остальное, что может пригодиться будущей королеве.

Так что праздник удался на славу и привел в восхищение всех присутствующих, даже мальчика, который лежал больной в постели и слышал о нем только с чужих слов. Если бы празднование закончилось так же, как началось, истории были бы куда короче. Моей матери не пришлось бы покинуть свой дом, я бы не потерял все, что любил, а королевство Харуф продолжило бы свое размеренное существование.

Но потом явился демон, так что дальнейшее существование королевства оказалось не столь уж размеренным.

Глава 2

Я с трудом перевернулся, подняв лицо из грязи. Пришлось бы еще и отплевываться от травы, если бы пару часов назад мы не втоптали ее всю в землю.

Я стал пальцами оттирать грязь с зубов.

– Ну же, Йашаа, – сказал Сауд. – Ты способен на большее.

Так оно и было, и мы все это знали. Сауду не удавалось повалить меня на землю с тех пор, как мне было двенадцать, а я тогда только-только дорос до того, чтобы нести шест, не спотыкаясь об него. Прошло шесть лет тренировок, и я падал только по собственному желанию: в качестве маневра или чтобы заставить противника сместить центр тяжести.

– Вставай. – Сауд махнул древком перед моим лицом. – Если не хочешь сдаться, конечно.

Сдаваться я не собирался. Обычно, когда мы сражались с Саудом, наши силы были равны, но за последние несколько недель он пережил очередной скачок роста и пока плохо соображал, где теперь заканчиваются его руки и ноги, а я пытался этим не пользоваться. Более того, я снова поссорился с матерью, препираясь с ней до тех пор, пока она не закашлялась так, что не могла говорить, и меня это разозлило. Мне не хотелось причинять Сауду такую боль, какую я причинил ей.

– Не хочу, – сказал я, опираясь о шест, чтобы подняться сперва на колени, а потом и на ноги.

– Не давай ему пощады, Йашаа! – воскликнула одиннадцатилетняя Арва, наблюдавшая за боем, сидя на заборе. Ее голос был еще по-детски звонким, но почему-то всегда придавал мне сил. Рядом с ней сидел Тарик – он был на четыре года старше, но на заборе держался куда менее уверенно.

– О, пощади, – насмешливо взмолился Сауд, улыбаясь, чтобы я понял, что он это не всерьез. – Пощади меня, Йашаа! Избавь от своего могучего удара и стремительной…

Договорить ему я не дал. Я мог бы вышибить шест у него из рук и сбить с ног, но это было бы неспортивно. Вместо этого я слегка ударил его по левой руке в том месте, где он держался за шест. Ну, насколько можно легонько ударить палкой, то есть не очень. Он, конечно, взвыл, но встал в стойку, и это давало ему небольшой шанс победить. Однако бой кончился очень быстро.

– Хорошо, что мы на одной стороне, – сказал Сауд, когда я помог ему подняться на ноги. – В смысле, когда это важно.

Важно это было всегда, но я не собирался этого говорить. Он знал это не хуже меня, а произнеся это вслух, я бы только напомнил ему, что его отец, некогда обучавший нас обоих, оставил его с нами и отправился куда-то по неведомым делам. И что уйти его, скорее всего, заставила моя мать. Так что мы просто поклонились друг другу, и я передал шест Арве, которая, опершись на него, встала на ноги на заборе, сделала пару шагов и, наконец, закрутилась волчком на босой ноге, крутя шест над головой в противоположном направлении. Тарик крепче ухватился за перекладину, будто его равновесие могло передаться ей.

– Не люблю я, когда она так делает – буркнул Сауд, и я улыбнулся.

Арва прибыла с нами из Харуфа, примотанная к спине своей матери. Ей тогда был уже почти год, и она могла бы научиться ходить за время нашего пути, но из-за того, что нам приходилось взбираться по крутым склонам, а на дорогах было полно телег, мать боялась лишний раз ставить ее на ноги. За два года пути ее перетаскали на руках все наши спутники, и к тому моменту, как ее ноги наконец коснулись земли, мы все слегка беспокоились, что она никогда не научится ходить как следует. Технически, пожалуй, так и вышло. У нее вообще не было страха высоты, и она могла взобраться куда угодно. У нее было настолько безупречное чувство равновесия, что отец Сауда в шутку называл ее шедевром оружейного мастера. Я с нетерпением ждал возможности сразиться с ней, когда она освоит основы боевой техники. Вот уж интересная получится схватка!

Тарик был не так ловок и уверен в своих силах. Зато ему отлично давалась стратегия. Отец Сауда говорил, что Тарику достаточно нанести всего один удар, зато это будет тот самый, единственный удар, который нужен. Тарик умел держать оборону, во всяком случае некоторое время, но главные его таланты относились к другим областям.

– Йашаа! – раздался голос со стороны шатров. – Тебя мать зовет.

Сауд скорчил гримасу, но я знал, что и ему бы хотелось услышать родительский окрик. Арва бросила мне шест и рассмеялась, когда я его чуть не уронил. Сауд отвернулся, когда она приготовилась спрыгнуть с забора, но он зря беспокоился. Она не стала выпендриваться и спрыгнула без всяких фокусов.

– Я с тобой, – сказала она. – У твоей мамы мое веретено.

Я покачал головой, и мы направились к шатрам. Тарик наблюдал за Саудом, который принялся за одиночную тренировку, которым учил нас его отец. Он следил за каждым движением так внимательно, будто не видел их до этого сотни раз. Сауда я знал всего несколько лет. Они с отцом были родом из Камиха и до встречи с нами не имели никаких связей с Харуфом. Мы с Тариком и Арвой пытались не относиться к нему как чужаку – в основном потому, что понимали, как это обидно. Но он не понимал нашего отношения к прядению, не понимал, почему мы продолжали этим заниматься, хотя вот уже сколько лет это занятие не приносило нам ничего хорошего.

В нашем лагере было четыре главных шатра и два поменьше, а еще открытая кухня. Это не шло ни в какое сравнение с дворцом, о котором мама рассказывала, когда на нее находила ностальгия, но мы не так уж плохо устроились. Лагерь был разбит на перекрестке, и торговцы знали, как нас найти. Товара у нас было немного, но он был дешевый и хорошего качества.

После того как демон наложил проклятие на Маленькую Розу, большинство прях отправились по Великому шелковому пути в пустыню. По ту сторону жгучих песков лежало королевство, откуда пришли наши предки, и там они могли заниматься своей работой, которая в Харуфе теперь была под запретом. Мы знали, что пустынное королевство все еще существует, потому что их торговцы пересекали пустыню со своими караванами верблюдов, но мало кто из Харуфа туда добирался. Мать не поехала, потому что любила королеву Расиму и потому что боялась, что я слишком мал и не выдержу пути через пустыню. Она выждала два года, пока мне не исполнилось восемь, а жизнь в Харуфе становилось все хуже и хуже. А потом забрала с собой последних оставшихся при дворе прях и ушла, но не в пустыню, а через горный перевал в Камих.

В краю торговцев и купцов они надеялись найти место, где смогут работать и получать за это деньги. Но в Камихе все было устроено совсем не так, как в Харуфе. По эту сторону Железных гор действовала жесткая система гильдий, и мастерам без лицензий было запрещено торговать на рынках. Те же гильдии стояли за торговыми соглашениями, которые Касиму пришлось заключить с Царетворцем и которые разоряли Харуф со всех сторон, в то время как казна в столице Царетворца все пополнялась. Для пряхи из Харуфа, даже такой уважаемой, как моя мать, невозможно было добиться подобающего ей положения. Новые пряхи, особенно талантливые, были нежеланными конкурентками.

Мы не могли поселиться в городе, и два года бродили с места на место – Арва на спине у матери, я с маминым ткацким станком в руках, – пока наконец отец Сауда, встретивший нас на дороге и нанявшийся нас охранять, хотя мы едва ли могли себе позволить его услуги, не привел нас на перекресток, где мы устроились на стоянку с остальными мастерами, не принадлежавшими ни к какой гильдии. Что значит прясть он понимал еще хуже, чем Сауд, и хотел учить детей боевым искусствам. Мать этого не одобряла, но напрямую не запрещала, даже когда стало ясно, что драться мне куда интереснее, чем прясть.

Для Арвы и Тарика прясть было игрой, играть в которую для них было все равно что дышать. Для меня же, поскольку я помнил дворец и лицо короля, и то, как Маленькая Роза смеялась, сидя за столом, оно было болезненным напоминанием обо всем, что мы потеряли.

Еще не дойдя до шатра, мы услышали, как кашляет мама. Арва остановилась и взглянула на меня.

– Принесешь мое веретено? – попросила она. – Возьми его с собой на ужин?

– Хорошо, – согласился я. – Иди посмотри, не нужна ли помощь на кухне.

Мать Арвы умерла от той же болезни, которая теперь терзала мою маму. Болезнь была не заразная, во всяком случае в традиционном понимании – иначе нас бы выгнали из лагеря, – но наблюдать за ее течением было тяжело, особенно если знаешь исход. Магия в мире встречается редко, но, исходя из того, что мне доводилось видеть, в основном она жестока. Во всяком случае, та магия, что причиняет боль тем, кого я люблю. Та, что связана с Маленькой Розой. Сперва от этой болезни умер отец Тарика, захлебнувшись клокочущим кашлем, который становился все тише и тише, пока не растворился в его последнем вздохе. Потом мать Арвы. А теперь больна моя мать. Я не представлял, что мы будем делать, если она умрет. Другие торговцы и так неохотно позволяли нам остаться в лагере.

Я глубоко вздохнул и приподнял полог шатра. Внутри было светло от ламп, но в воздухе стоял густой дух трав, которые мать жгла в жаровне, чтобы прочистить легкие. Мне не особо нравился их запах. Мама сидела полулежа и пряла. Однажды я спросил ее, почему она не может ни минуты просидеть без дела. Она не ответила, лишь улыбнулась и попросила меня смотать пряжу, чтобы та не спуталась на полу. Теперь же я был рад, увидев ее за работой. Иногда у нее уже не хватало на это сил.

– Йашаа, – сказала мама, – спасибо, что пришел. Полегчало тебе от того, что поколотил Сауда?

– Да, мама, – сказал я, и мой голос дрогнул. На мгновение я понадеялся, что она извинится за то, что наговорила мне в прошлый раз. Мы опять поссорились из-за отца Сауда, и, как обычно, это ничуть не помогло нам понять друг друга.

– Но не потому, что я его поколотил. А потому что делал что-то осмысленное.

– В любом движении есть смысл, – сказала она. – Даже в простом ритме прядения.

– Что ты хотела мне сказать? – я надеялся перевести разговор на другую тему. Мне не хотелось снова с ней ссориться.

– У меня есть вести от отца Сауда, – сказала она. – Я хотела рассказать тебе, что он узнал.

– Он возвращается? – спросил я, не скрывая радости. Он стал немного странным с тех пор, как умер отец Тарика, как будто, увидев наше проклятие в действии, пожалел, что связал с нами свою судьбу и судьбу Сауда. После этого он стал намного чаще уезжать, но всегда возвращался – во всяком случае, до сих пор.

– Нет, – ответила мама. – Он слишком занят, чтобы вернуться. Но он передал мне важные вести, и тебе нужно их услышать.

– Тогда рассказывай, – сказал я, усаживаясь у ее ног, как делал когда-то, чтобы послушать истории про Маленькую Розу.

– Харуф умирает, – начала она. – Люди голодают, денег нет. Даже король и королева бедствуют. Маленькой Розе нельзя прясть, а значит, и всем остальным тоже.

Я хотел сказать, что Харуф умирает уже много лет и что страдания Касима и Расимы ничего для меня не значат, но мама подняла руку, и я промолчал.

– В прошлом сезоне испортилась шерсть, – продолжала она, – и они мало что продали, а значит, у них не было денег, чтобы купить ткани.

А ведь когда-то они пряли свою пряжу и ткали свои ткани, подумал я. Но говорить этого не стал. Только воздух попусту сотрясать, а у мамы нет сил на пустые споры.

– Касим заключил сделку с Царетворцем, – сказала мама. – Маленькой Розе уже семнадцать. Когда ей исполнится восемнадцать, она выйдет за принца Марама, и этот союз вновь объединит Камих и Харуф, и король получит любое имя, какое выберет его народ.

– И какое это имеет отношение ко мне? – спросил я. – Мы уехали из Харуфа, а в Камихе нам никогда не были рады.

– Если королевства объединятся, появится соглашение для прях. Должно появиться, – сказала мама. – Ты отправишься ко двору Царетворца, в столицу на берегу моря. Ты должен будешь выяснить, кто занимается составлением соглашения, и добиться, чтобы тебя включили. Возьмешь с собой Тарика и Арву.

– Нет, – возразил я.

Я не мог уехать. Мы и так еле сводили концы с концами, деля работу на всех, кто был способен хоть что-то делать. Если мы уедем, если я заберу с собой Тарика и Арву, за мамой некому будет присматривать, кроме чужаков, которые едва выносили наше присутствие. Я покачал головой.

– А Сауд? – спросил я, медленно проговаривая слова, хотя мои мысли неслись вскачь.

– Он останется здесь, – сказала мама. Она никогда не любила Сауда, так что я не понимал, почему она хочет, чтобы он остался, особенно в отсутствие его отца. Может, она хочет иметь гарантию его преданности? Хотя, как по мне, ни сам Сауд, ни его отец никогда не давали повода в них усомниться. – Скоро он будет уже достаточно взрослым, чтобы работать охранником.

– А как же ты? – спросил я. – Я мог бы остаться, из меня получится охранник даже лучше Сауда. Мы могли бы все остаться здесь.

– Нет, Йашаа. – Она закашлялась. Я ждал. Теперь, когда она начинала кашлять, казалось, что это длится часами. Наконец ей удалось прочистить горло. – Ты поедешь. И возьми с собой остальных. Если все пойдет хорошо, ты наконец обретешь настоящий дом.

– Нет у меня никакого дома, – сказал я со злостью в голосе. Я не смотрел ей в лицо, говоря это, потому что знал, что это ее обидит. – Маленькая Роза об этом позаботилась.

– Йашаа, – сказала мама, – эта магия – ужасная вещь. Маленькая Роза страдает не меньше остальных.

Но страдания Маленькой Розы меня нисколько не волновали, разве что приносили гадкое удовлетворение. Мне хотелось поскорее закончить этот разговор.

– Арве нужно упаковать свое веретено, раз ты ее прогоняешь, – как можно холоднее сказал я.

– Я сложу его в корзину с остальными инструментами для рукоделия, – сказала она. Ее дыхание снова сбилось.

Я заставил себя взглянуть ей в глаза. Они были полны слез, будто ей было грустно от предстоящего расставания. Будто она не отреклась так легко от юноши, которого я в душе считал своим братом.

Во мне закипала злость, сдавливая мне легкие, как проклятие Маленькой Розы сдавливало мамины.

Я не понимал. Не понимал, как у такой слабой женщины может быть такая железная воля. Не понимал, почему она обладала такой властью над отцом Сауда, над всем нашим лагерем. Надо мной. Я совсем не понимал свою мать. Но я любил ее, и потому отправился собирать вещи.