Текст книги "Сказки тысячи ночей. Веретено"

Глава 5

В тот день мы не стали идти дальше, чтобы все смогли отдохнуть. Мы отошли лишь настолько, чтобы не наткнуться на какое-нибудь охочее до падали животное, соблазнившееся огромной тушей. Сауд вырезал самые сочные куски, но сохранить все мясо мы бы все равно не смогли, так что пришлось оставить медведя на поляне. Это слегка мучило всех нас: каждый успел достаточно познать голод, чтобы не выбрасывать со спокойной душой пригодную пищу.

Моя рана сильно кровоточила, и Тарику пришлось насобирать мха, когда платок Арвы промок насквозь, но поначалу казалось, что рана пустяковая.

Однако утром я проснулся с ужасной головной болью, которая усугублялась от каждого луча света. Попытавшись дойти до реки, чтобы отмыть волосы от крови, я споткнулся и понял, что ноги меня не держат. Сауд взял меня под руку и подвел к костру, где жарил медвежье мясо на завтрак.

– Отец рассказывал мне о таких ранах, – сказал он, вернувшись к готовке. – От них много крови, и даже если царапина небольшая, в голове они отдаются сильной болью. Зря мы вчера дали тебе уснуть.

– Не уверен, что вы смогли бы мне помешать, – сказал я. – Я спал дольше тебя, а до сих пор чувствую себя уставшим.

– Если в этом состоянии задремать, можно впасть в сон, от которого не очнешься, – пояснил Сауд. – Лучше уж я буду каждые десять минут тыкать тебя палкой, чем рисковать. Не хочу тащить тебя через перевал на себе.

– Какая трогательная забота, – съязвил я.

– Йашаа, я серьезно, – сказал Сауд. Подошла Арва и уселась рядом с ним, а Тарик взял ведро и пошел к реке, поскольку было ясно, что сам я туда не доберусь. – Один из нас будет следить, чтобы ты не заснул днем, а ночью будем будить тебя каждый час. Через день можно будет идти дальше.

– Сауд, – начал было я, но выражение его лица стало точь-в-точь как у отца: убийственно серьезное и не допускающее возражений.

– Даже этого может оказаться мало, – сказал он. – Это был не просто медведь, и ты знаешь это не хуже моего. В нем была чужая сила, и он ударил тебя прямо в голову. Повезло еще, что рана не серьезная.

– Мы теряем три дня, и это ты называешь несерьезным? – я пытался говорить возмущенно, но, по правде говоря, чувствовал такую усталость, что на это просто не было сил.

– Если речь идет о медведе и демоне, полагаю, да, – сказал Сауд.

При слове «демон» мы все замерли. Мы все выросли на историях о волшебных существах, которые любили прежний Харуф и приносили дары треклятой принцессе, но порой мы забывали, зачем их создали. Мы пришли из пустыни, и они тоже. На вересковых склонах, где мы пасли овец, они охраняли созданий куда более темных, для которых горы были тюрьмой.

Арва держала в руке нож, разрезая жареное мясо на порции, и я заметил, что он сделан из бронзы, как и большинство ножей для еды. Сауд проследил за моим взглядом, и я знал: он понял, о чем я подумал.

– Держи, – сказал он, протягивая ей свой маленький железный кинжал. – Пусть висит у тебя на поясе, даже когда спишь.

Она кивнула, и нож исчез под ее длинной туникой. Отец Сауда как-то сказал ей, что, если только она не вырастет такой же огромной, как он, лучшая тактика обороны – убедить окружающих, что она не представляет угрозы, так что она всегда прятала оружие под одеждой. Коротенький клинок – так себе защита, но железо защитит ее от худшего.

– Зато не так много медвежатины пропадет, – сказал Тарик. Эта мысль успокаивала. Свежее мясо всегда было для нас лакомством. Я не мог помочь Сауду и Тарику разделать медведя – для этого надо было слишком много ходить и наклоняться, и к тому же Сауд запретил мне поднимать что-либо тяжелее миски с кашей, но я мог заворачивать готовое мясо в собранные Арвой листья, так что не чувствовал себя совсем уж никчемным калекой.

К вечеру головная боль почти прошла, хотя подолгу смотреть на костер было все еще больно, и я ужасно устал.

Хуже того, мне было смертельно скучно. Остальные воспользовались передышкой, чтобы залатать одежду и сумки, привести в порядок наше снаряжение. У меня же, как только я пытался на чем-то сосредоточиться, начинали слезиться глаза и снова раскалывалась голова. Я бы с удовольствием даже начал прясть, но у меня едва хватало сил даже держать руки на весу, пока Тарик наматывал на них остатки пряжи.

Покончив с этим делом, он вздохнул и аккуратно сложил моток к себе в сумку. И Тарик, и Арва взяли с собой чесаную шерсть, чтобы прясть в дороге. Каждый вечер, сидя у костра, они доставали свои веретена и пряли без всякой на то причины – просто потому, что была такая возможность, и потому, что их это успокаивало. У Арвы шерсть кончилась накануне нашего столкновения с медведем, а теперь подошли к концу и запасы Тарика.

– Я знаю, что ты не большой любитель прясть, – сказал он мне, – но это все, что у меня осталось от отца.

– Знаю, – ответил я. Может быть, когда моя мать… нет, не буду даже думать об этом. Вместо этого я с видом знатока провел рукой по мотку пряжи в сумке Тарика. – Хорошо сработано. Нить ровная и крепкая. Он бы тобой гордился.

– Все равно в Харуфе прясть будет нельзя, – вздохнул Тарик. Это решение далось ему нелегко. Он закрыл сумку и сложил вместе с остальными вещами.

Это была еще одна история с гор. Маленькой Розе нельзя прясть, поэтому остальным жителям Харуфа тоже нельзя. Касим издал указ, и большинство прях покинули королевство. Для тех, кто остался – как моя мать, оставшаяся из любви к королеве, – жизнь превратилась в сплошные страдания. Я не позволю Тарику и Арве страдать, если смогу хоть как-то это предотвратить.

– Вот почему мы должны снять проклятие, – сказал я.

Последовало ошеломленное молчание. Я почти слышал, как бегут мысли в голове Тарика, пока он обдумывает со всех сторон мои слова, решая, с чего начать возражения.

– Это твой план? – спросил Сауд. – Или ты просто мелешь все, что придет в твою ушибленную головушку?

– Ушиб тут ни при чем, – возразил я. – Это единственное решение, которое подействует достаточно надолго, чтобы быть действительно полезным.

На некоторое время снова воцарилось молчание, пока Тарик размышлял. Чем дольше он молчал, тем отчаяннее становилась надежда, загоревшаяся в глазах Арвы. Мне пришлось отвернуться от нее.

– Мы не знаем, как это вообще подействует, – сказал наконец Тарик. – Мы не знаем, что случится с Маленькой Розой, если разрушить проклятие.

– Меня не особо волнует, что случится с Маленькой Розой, – сказал я несколько жестче, чем собирался.

– Йашаа, – огорченно протянула Арва, но я гнул свое. Будет нелегко, но лучше обговорить все проблемы сразу.

– Разве это честно, что столько людей страдают из-за одной девчонки, будь она хоть сто раз принцесса? – возразил я. – Разве честно, что она живет в замке, а ты – на обочине, а твоя мать поплатилась жизнью за свою работу?

– Конечно, нет, – осторожно ответил Сауд. – Но мне не хотелось убивать медведя, хотя он был одержим демоном и жаждал нашей крови.

– Я и не хочу ее убивать, – возразил я, запоздало сообразив, что с моих слов могло показаться, будто это так. – Но что-то мы должны предпринять. Вы что, считаете, что Харуфу будет лучше при Царетворцах?

– А почему тебя вообще волнует судьба Харуфа? – спросил Сауд. Обычно они с отцом держались в стороне от наших дискуссий о прядении и нашей родине, но, учитывая, как прочно он связал с нами свою судьбу, я не мог винить его за то, что теперь он решил вмешаться.

– Это не так, – возразил я. Мы оба знали, что я ответил слишком быстро, но я решил продолжать, махнув рукой в сторону Тарика и Арвы. – Меня их судьба волнует. Я хочу для них той жизни, какой они заслуживают: чтобы их уважали за их мастерство и чтили за их традиции.

– Так почему бы нам не продолжить путь дальше, когда мы перейдем горы? – настаивал он. – Почему бы не пойти по Шелковому пути через пустыню? Пусть Маленькая Роза состарится, умрет и заберет свое проклятие с собой в могилу. Вам нет места в двух королевствах, но есть третье, где вас примут, причем с распростертыми объятиями. Нужно только добраться туда.

Мы уже были достаточно сильны, чтобы пересечь пустыню, в этом я не сомневался. Возможно, кто-то из прях, отправившихся туда, узнает меня, или хотя бы вспомнит мою мать, и приютит нас. Но все это слишком неопределенно.

Мой мозг закипал. Медведи-демоны, феи, изгибы веретена, пустынные дороги – слишком много всего. Я просто хотел, чтобы моя мать поправилась и перестала считать, что я предал ее, предпочтя оружие веретену.

Мне хотелось, чтобы Тарик мог спокойно сидеть и прясть, пока вновь не станет тем счастливым парнишкой, которого я помнил. Чтобы Арва руководила целой командой ткачих, как ее мать в прежнем Харуфе. Чтобы Маленькая Роза поплатилась за то, что случилось по ее вине с людьми, которых я любил. Чтобы на нее обрушились двенадцать лет голода и сомнений в завтрашнем дне, чтобы она до мозга костей прочувствовала ту боль, которую они с родителями причинили людям.

Ослабев под грузом всех этих мыслей, я качнулся вбок, и Сауд подхватил меня, чтобы я не упал в костер. Я вяло и без особого успеха попытался оттолкнуть его, но, как только я обрел равновесие, он отпустил меня.

– Наверное, не стоит принимать никаких решений, пока тебе не станет лучше, – сказала Арва с той же осторожностью, с какой ступала по перекладине забора.

– Я в порядке, – возразил я. У меня снова начала раскалываться голова, и я отвел глаза от огня.

– Обещай, что хотя бы подумаешь насчет перехода через пустыню, – попросил Сауд.

– А ты пойдешь с нами? – спросила Арва. – Мы можем так ничего и не узнать про твоего отца.

– Я пойду с вами, куда бы вы ни отправились, – сказал Сауд. – Может, отец найдет нас, а может, и не найдет. Но, уходя, он сказал мне, что хорошо меня обучил и верит, что я смогу найти собственный путь.

Повисло долгое молчание. Я никогда не спрашивал Тарика и Арву, что сказали им их родители на прощание. Из-за болезни под конец они были не совсем в себе, и вполне вероятно, что в словах, которые они произносили на смертном одре, не было никакого смысла. Если мой прощальный разговор с матерью окажется последним, я не горжусь тем, как мы расстались. Несмотря на всю мою браваду, я не обладал уверенностью Сауда. Его отец благословил его. У матери снова начался приступ кашля, и я ушел.

– Мы вернемся к этому разговору, когда будем лучше представлять, что нас ждет впереди, – объявил я. – Шелковый путь – неплохая идея, но нам предстоит о многом подумать, прежде чем мы пойдем этим путем.

– Если мы не станем задерживаться в Харуфе, нельзя забывать о проклятии. Оно будет на нас влиять, хоть мы и не знаем, насколько сильно, – сказал Тарик. – Все истории, которые мы о нем знаем, очень путаные и противоречат друг другу.

– Моя мать говорила мне правду, я уверен, – возразил я, хотя и сам знал, что истории, которые она рассказывала, с годами менялись. К тому же она наверняка кое-что опускала, считая, что я еще слишком мал.

– Твоя мать говорила тебе то, что она считала правдой, – вставил Тарик, как всегда попав точно в цель, словно острый кончик его любимого веретена.

– Он прав, – сказала Арва, передавая мне чашку с водой. Я сделал небольшой глоток.

– Сам знаю, – признал я. – Я просто…

Тарик взял меня за руку и крепко сжал ее. Я знал, что он все понимает.

– Магия – сложная штука, и мы должны выяснить все детали, прежде чем действовать, – сказал он.

– И как ты предлагаешь их выяснять? – спросил Сауд, но я знал, что ответа может быть всего два.

– Невозможный способ, – сказал я, собираясь с мыслями, – найти фею или демона, которые были в Большом зале, когда все случилось.

Все мы содрогнулись при мысли о встрече с очередным демоном. С нас хватило и медведя. Что касается фей, то эти крошечные создания, охранявшие горы, при желании могли вечно скрываться от посторонних глаз. До сих пор они ничего не предпринимали, чтобы помочь Харуфу.

– А какой возможный? – спросил Сауд. Я посмотрел ему в глаза.

– Возможный способ, – ответил я, чувствуя, как сердце колотится о ребра, – это отправиться в Харуф, в замок, и расспросить саму Маленькую Розу.

II

Мой народ не проводит дни за рукоделием и творчеством. Наше глубочайшее желание – не делать вещи, а иметь их. Мы предпочитаем пользоваться умениями тех, кто делает.

Мы крадем их время и силы, обогащая ими собственные души, и так мы растем. Некогда я заключала сделки с пастухами и торговцами, взамен получая лишь крохи. Но я могла дождаться, пока они умрут, и заключить новые сделки с их детьми и детьми их детей, и со временем накопить хоть сколько-то истинной силы.

Я спустилась с гор не для того, чтобы покорять, а для того, чтобы торговать. Нашла короля, у которого было два сына. Он боялся, что после его смерти они обратятся друг против друга, сражаясь за королевство. То был необоснованный страх, ибо мальчики любили друг друга, но я пестовала его, нашептывая на каждом углу истории о королевствах, которые пали в родственных распрях, и вскоре, стоило старому королю сомкнуть глаза, его одолевали кошмары, полные крови и огня.

И тогда я указала ему, что делать.

Он сделал мои горы границей, разделив свое королевство на два – по одному на каждого из сыновей. Старшему должны были достаться глинистые равнины, леса, поля и бухта на западе, младшему – вересковые склоны и глубокие ложбины на востоке. Раздел был неравноценный, но усмирил его бессмысленные страхи и принес ему почетное прозвание – Царетворец. Это даровало мне больше силы, чем я смела надеяться. Достаточно, чтобы управлять его родом на протяжении поколений. Я подарила Царетворцам Камиха их родовое имя, и на протяжении семи поколений они вовсю творили: строили дороги, порты и крепостные стены, создавали великую армию, а подданные давали им титулы, достойные их деяний. Все это незаметно для них питало меня. Я использовала эту силу, чтобы контролировать своих собратьев: не давала им попусту рисковать, разбойничая в долинах, но наказывала копить силы, чтобы противостоять жгучему железу, которое так больно ранило нас.

Харуф, все хозяйство которого строилось вокруг овец, не представлял для меня интереса, но мне нужно было, чтобы он существовал и катился к неизбежному упадку. И медленно, постепенно, он слабел, представляя все более заманчивую цель для последнего из Царетворцев, который еще не имел собственного титула и жаждал свершений.

Наконец мне представился шанс. Спустя три года после рождения принца в Камихе в Харуфе родилась принцесса: идеальный расклад для договорного брака, если удастся убедить родителей. Момент был как нельзя более удачный. Харуф уже балансировал на пороге краха – хватило бы пары суровых зим или чересчур дождливого лета, чтобы королевство оказалось в отчаянном положении. Но я не собиралась полагаться на волю случая. Когда дойдет до предложения, оно будет принято.

Среди моих собратьев однажды уже был один, подобный мне. Он завладел разумом короля и правил его землями, но в конце концов он пал, и его поражение погубило нас на срок, почти не поддающийся измерению. Но я не собиралась овладевать королем – не напрямую. Вместо этого я решила забрать девчонку, Маленькую Розу. Я знала, что ее с младенчества будут растить правительницей: дадут ей лучшее образование, обучат всему – от рукоделия до искусства ведения войны. Ее ум станет крепостью, каждый камень которой будет заложен с целью править, и, покорив эту крепость, я сделаю ее неприступной. Она станет королевой, но после замужества власть сосредоточится не в ее руках – по крайней мере, до той поры, пока я не решу, что ей пора властвовать.

Я выждала еще пять лет – ничтожно малый срок в сравнении с тем, сколько мне уже пришлось ждать. И тогда я отправилась в замок Харуфа, где жила Маленькая Роза. Там справляли ее день рождения, и Большой зал был полон ее подданных. Мне это было на руку, ведь я питалась не только чужим мастерством, но и страхом. Я провела весь день на кухне, незамеченная никем, и наблюдала за работой поваров. Кушанья выходили отменные, мое вмешательство почти не требовалось. Затаившись на кухне, я почуяла приближение существ, которые могли нарушить мой план еще до того, как я приступлю к его исполнению.

Обычай предписывал оставлять подношения существам, которые держали меня и моих собратьев в заточении в горах. Но их появление на праздниках было не в обычае. Быть может, они почуяли меня. Быть может, наконец прознали о том, чем я занималась последние десятилетия. А может, мне просто не повезло. В любом случае я уже зашла слишком далеко, чтобы отступать. Отбросив гордыню, я выжидала, притаившись в углях кухонной печи, пока в зале шло пиршество. Наблюдая, как каждый из моих ненавистных тюремщиков вручает дары Маленькой Розе и тем самым делится с ней своей силой, я с трудом сдерживала смех. Их дары призваны сделать ее хорошей правительницей. Сами того не ведая, они помогали моему плану.

В конце концов, не в силах больше таиться, я покинула кухню и направилась в Большой зал, окруженная вихрем тьмы и пламени. Взглянув на Маленькую Розу, я вручила ей собственный дар, пообещав, что однажды мы вместе будем вершить великие дела, а если она попытается противостоять мне, пострадает ее собственный народ. После меня заговорить решилась лишь одна фея, которая вплела ничтожно тонкую нить своей магии в плотные путы моей. Ее дар принцессе был столь смехотворным, что я позволила его вручить – как будто сон сможет защитить королевство от уготованной ему участи!

Я оставила их, объятых паникой и отчаянием, обдумывать масштабы бедствия, которое обрушила на них. Последствия проявятся не сразу, но время покажет, как низко им суждено пасть. Маленькая Роза выживет, об этом я позаботилась. Она действительно вырастет такой одаренной, как задумали мои тюремщики. Но потом… Потом она станет моей.

А вместе с ней к моим ногам падет и весь Харуф, но я не собиралась останавливаться в этой пропахшей овцами дыре. Мне нужен был Камих, и я уже придумала, как получить и его. Каждый год моей вынужденной ссылки в ненавистных горах, каждое мгновение, что я потратила, угождая одному Царетворцу за другим, превратится в сладкие плоды, вызревшие на бескрайних лугах Харуфа. Да, мой народ ничего не создает, но если бы создавал, то проклятие, наложенное мной на Маленькую Розу, ее родителей и все ее королевство, стало бы нашим величайшим творением.

Глава 6

Путь через Перевал Мастерового был несложным благодаря многолетней торговле между Камихом и Харуфом, но мы не пошли этой дорогой. Даже после встречи с медведем-демоном мы с Саудом сочли неблагоразумным идти у всех на виду. Как выяснилось, справиться с медведями мы вполне способны, а вот насчет столкновения с группой вооруженных мужчин мы не были так уверены. Раньше разбойники на торговом пути между двумя королевствами встречались редко, но, по мере того как Харуф приходил в упадок, отчаянных голов в этих местах становилось все больше. Причина тому – в простейшей математике, объяснил нам отец Сауда.

– Почему Царетворец не наведет там порядок, как в Камихе? – спросил как-то Тарик, вытаскивая ножи из мишени, пока отец Сауда читал нам очередную лекцию. Моя мать не одобряла уроки борьбы, а уж то, что отец Сауда говорил с нами о политике, нравилось ей еще меньше, но это не помешало нам учиться и тому, и другому. – Тогда мы бы все могли звать его Миротворцем.

– Думаю, Царетворец добьется мира, – сказал отец Сауда. – Но иным способом.

Никто из нас так и не спросил, каким именно, – даже Тарик, для которого задавать вопросы было столь же естественной потребностью, как дышать. Отец Сауда обычно без колебаний рассказывал нам всякие неприглядные истины, так что мы не наседали на него, когда видели, что он этого не хочет.

Теперь же я понял, что сейчас нам было бы проще, если бы мы тогда расспросили его. Тарик был прав насчет той версии истории, которую я слышал от матери: она состояла из множества деталей, которые мы с годами складывали в разные картинки. Мать рассказывала мне о волшебных существах и их дарах принцессе, пока я лежал в постели больной, и если я и заметил странное выражение ее лица, то подумал, что она жалеет меня из-за того, что я пропустил праздник. Детям свойственно быть эгоистичными, и мне тогда просто не приходило в голову, что, возможно, она кое о чем умалчивала.

Весь ужас произошедшего я осознал лишь много недель спустя, когда оправился от овечьей оспы и снова стал приходить в комнату прях, где сидел подле матери. Казалось, все было так же, как в любой другой день: приносили чесаную шерсть, уносили готовую пряжу, каждый моток которой предназначался для более тонкой работы. И все же что-то изменилось. Мама больше не разрешала мне прясть.

Раньше пряхи весело болтали, а теперь украдкой перешептывались. Прядение – работа для глаз и рук, оставляющая ум свободным для разговоров. Сидя у ног матери, я узнавал не только тонкости ее работы, но и все, что происходило в Харуфе. Но в тот день все говорили тихо, будто не хотели, чтобы я их слышал. Конечно, кое-что я все равно расслышал, ведь комната была небольшая, но запомнившиеся мне слова сплетались в неровную нить – такую, какие получались у меня, когда я только начал учиться.

– Шелковый путь – наш единственный выход, – услышал я. – Марьям уже заболела, а ведь прошло всего две недели!

– Неужто они рассчитывают, что мы останемся? Они же не думают, что мы будем так жить?

Мама ничего не говорила, просто молча пряла, будто достаточно аккуратно выполнять работу, и все наладится. Она продолжала прясть, а комната постепенно пустела: исчезали и пряхи, и плоды их трудов. Вся шерсть и все богатства нашего королевства отправлялись в Камих, возвращаясь в виде тканей, которые мы могли бы делать сами. Пища становилась все скуднее. Другие мастера покидали замок вслед за пряхами, отправлялись в родные деревни, где им приходилось выпрашивать хоть какую-то работу, или пересекали пустыню, ища лучшей жизни в тех местах, откуда пришли их предки. Мать Арвы кашляла, прижимая руку к животу, но отказывалась покинуть мою мать, а мать отказывалась покинуть Харуф.

В конце концов все решил королевский указ. Прошел почти целый год после рокового праздника, большинство прях уехали, а оставшиеся чаще сидели без дела, чем работали. Король Касим стоял на возвышении в потертой пурпурной мантии, с изможденным лицом и без короны. Королева Расима стояла позади него, держа на руках Маленькую Розу, хотя той было уже шесть лет. Мы стояли в Большом зале и слушали, как король зачитывает указ – слишком важный, чтобы доверить его глашатаю.

– Указом короля Касима и королевы Расимы, правителей Харуфа, – говорилось в указе, – запрещается прясть с использованием веретена или прялки, или любых других способов, известных лишь мастерам своего дела. Шерсть разрешается состригать, отбеливать, складывать в тюки и чесать, но прясть на территории королевства запрещается.

При дворе осталось совсем мало прях – бледная тень былой славы. Все они остались из любви к королю и королеве. Люди вокруг меня стояли, понурив плечи, понимая, что делу их жизни пришел конец. Арва, которой тогда еще не было и года, тихонько гулила, но остальные молчали, обдумывая, что делать дальше.

Молчал даже Тарик. Некоторым взрослым, возможно, удастся найти другое ремесло, кому-то придется довольствоваться разведением овец и торговлей шерстью. Большинство же, в том числе и моя мать, покинут королевство, чтобы не бросать искусство, освоению которого они посвятили всю жизнь. В тот день в Большом зале лишь мамина спина оставалась прямой, лишь ее лицо не выражало отчаяние. Я помню, как она стояла там, полная решимости, а я вслед за ней машинально расправил плечи.

Маленькая Роза уткнулась лицом в плечо матери. Ей было всего шесть лет, но все же она была принцессой, и тогда я ненавидел ее за то, что она не нашла в себе сил даже взглянуть на нас в последний раз.

Итак, мы ушли и скитались два года, в итоге смирившись с тем, что придется продавать свои изделия за гроши на перепутье дорог, тогда как еще недавно мы создавали изысканные ткани для королевы. Все это время мама рассказывала мне, Тарику, а потом и Арве о том, как Маленькая Роза улыбалась фениксу на своем дне рождения и как фея развлекала ее своими танцами в воздухе. Все ее истории всегда заканчивались задолго до появления демона и проклятия – быть может, поэтому Тарик с Арвой их так любили. Но я достаточно слышал от других, чтобы понимать, что к чему. Королю и королеве пришлось выбирать между королевством и дочерью, и они предпочли дочь, бросив остальных на произвол судьбы. В то время мне казалось, что источником маминой решимости был гнев, поскольку именно в нем черпал силы я сам. Теперь же, повзрослев, я уже не был в этом так уверен.

– Я никогда не понимала, почему под проклятие попало именно прядение, – сказала как-то раз Арва, когда мы расселись вокруг костра. Мы были уже достаточно высоко в горах, где деревьев было мало и поддерживать огонь было трудно, но до вершины уже оставалось недалеко. Пока же мы садились тесным кружком вокруг костра, поедая вяленую медвежатину и растения, которые Арва собирала по дороге.

– Какая разница? – спросил Сауд.

– Ведь есть же много других ремесел, – гнула свое Арва. – Почему не ковка или ткачество, или земледелие?

– Нужно было что-то незначительное, – сказал я с такой горечью, что буквально чувствовал ее на языке. – Что-то, о чем никто не задумывается, что остается незамеченным.

– Как же прядение может быть незамеченным? – удивилась Арва. – Это ведь основа всего.

– Мы-то это знаем, – сказал я. – Нас этому учили. Но, думаешь, Маленькая Роза, надевая по утрам свои платья, задумывается о том, как их сделали?

– Ты несправедлив, Йашаа. Твоя мама сама учила Маленькую Розу прясть, а она была главной пряхой в замке, – Арва на секунду умолкла. – Когда она учила меня, она говорила, что прядение – это начало начал. Может, поэтому демон выбрал именно его. Потому что с него начался Харуф.

Мы с Тариком переглянулись, и он пожал плечами.

– Магия – как тонкий шелк, – сказал Тарик. – Большинство людей не различают отдельные нити, пока не размотаешь моток.

– Зачем демону разматывать Харуф? – спросил Сауд. – Зачем ей вообще понадобилось это проклятие?

– Не думаю, что демонам нужны причины, – ответил я. – Мне кажется, им просто нравится разрушать.

Судя по виду Тарика, у него был свой ответ на этот вопрос, но ему не хотелось затевать спор. Я становился не слишком рассудительным, когда речь заходила о проклятии, к тому же у меня до сих пор побаливала голова, что делало меня раздражительным. Я решил постараться вести себя более миролюбиво, но не успел ничего сказать, как вмешался Сауд.

– Отец говорит, неблагоразумно вступать в схватку с врагом, действия которого не можешь предсказать, – сказал он.

– Вот почему мы собираемся разыскать Маленькую Розу, – напомнил я. – Я вместе с тобой сражался с демоном, Сауд. Я не хочу встречаться с другим, в каком бы то ни было обличье, пока не разузнаю о них побольше.

Сауд некоторое время молча смотрел на меня, а потом кивнул. Тарик придвинулся поближе к Арве и завернул ее в свое одеяло. Мне хотелось поскорее вернуться в низину, где лето еще помнило, что ему положено быть теплым.

– Расскажи еще раз, что ты помнишь про замок, – попросил Сауд.

Помнил я немногое. Большой зал и комнату прях, а также комнаты, где жили мы с мамой, но я не мог ничего ему рассказать ни о том, как выглядели ворота, ни о том, сколько солдат их охраняли. Тарик помнил кое-что про игровую и детскую Маленькой Розы, но мы понятия не имели, пользовалась ли она до сих пор этими комнатами или с возрастом перебралась в другие.

– Нам нужно будет найти деревню неподалеку от замка и расспросить местных жителей, – сказал Сауд. – Мне не очень нравится эта идея, но я не хочу прийти в замок и пытаться добраться до принцессы, не имея вообще никакой информации.

– Ты прав, – сказал я. – Но как ты собираешься их убедить нам что-то рассказать?

Он промолчал. Я тоже умолк, размышляя, что делать.

– Я их спрошу, – предложила Арва.

Мы удивленно посмотрели на нее.

– Просто спросишь? – сказал Сауд. В его голосе не было насмешки, но, глядя на нее, он никогда не мог сдержать улыбки, так что казалось, будто он над ней посмеивается.

– Люди мне сами все рассказывают, – рассудительно заметила она. – Ты же сам видел.

Это было справедливое замечание. За прошедшие годы мы неоднократно строили планы, как подслушать рассказы торговцев, приходивших к нашим родителям, когда нам запрещали присутствовать при их разговорах. Эти планы ни разу не увенчались успехом, но Арве было достаточно пару минут посидеть с чьей-нибудь женой, помешивая еду в котелке, и просто задать ей все те вопросы, которые нас интересовали. Из-за маленького роста люди часто считали ее несмышленой малышкой. Даже если они не говорили с ней напрямую, они свободно беседовали между собой, не обращая внимание на ее присутствие, а она всегда отлично запоминала сказанное.

– Ну хорошо, – согласился Сауд. – Но Тарик должен пойти с тобой, даже если ему придется прятаться. Не думаю, что кому-то из нас, даже нам с Йашаа, стоит ходить поодиночке после того, как мы спустимся с гор.

– Да и в горах тоже, – вставил Тарик, с особым ожесточением вгрызаясь в кусок медвежатины.

– Йашаа, как твоя голова? – спросила Арва.

Я скривился, потому что надеялся, что все про это позабыли.

– Нормально, – сказал я, что было не совсем правдой.

Сауд нахмурился.

– Во всяком случае, уже лучше. Почти не болит, и я уже не падаю в обморок, когда смотрю на огонь. Мы в пути уже много дней, и мне ни разу не было плохо. Иногда легкая слабость, но в глазах прояснилось, и в голове уже не так мутно, как в первые дни.

– Ты ведь нам скажешь, если что-то изменится? – настаивала Арва. – Я знаю, что ты уже почти поправился, Йашаа, но ведь у нас кроме друг друга никого нет.

– Скажу, – обещал я. – И я это знаю.

А про себя пообещал ей, что когда-нибудь сделаю так, чтобы у нее были не только мы.