Текст книги "Демонтаж коммунизма. Тридцать лет спустя"

Данная типология, конечно, весьма полезна, но стоит отметить, что, по сути, лишь один из этих механизмов, а именно «установка параметров», носит структурный характер – он вытекает из определенных ограничений, которые заданы материально-технической инфраструктурой, унаследованной от СССР, и становятся серьезным препятствием для структурных реформ в экономике143143
  Gaddy C. G. Room for Error: The Economic Legacy of Soviet Spatial Misallocation // Historical Legacies of Communism in Russia and Eastern Europe. P. 52–67.


[Закрыть]. Все другие механизмы связаны с действиями акторов, представляя собой социальные конструкты, создаваемые и сохраняемые правящими группами в целях максимизации собственной власти144144
  Gel’ man V. Political Foundations of Bad Governance in Post-Soviet Eurasia: Toward a Research Agenda // East European Politics. 2017. Vol. 33. № 4. P. 496–516.


[Закрыть]. Можно утверждать, что различные формы «наследия» прошлого воздействуют на настоящее и будущее в основном за счет способов их перенесения в настоящее. Намеренное использование советских институтов и практик в качестве элементов постсоветского институционального строительства способствовало сохранению авторитарного статус-кво через фрагментацию или перепрофилирование этого социального конструкта. Среди примеров – трансформация системы управления деятельностью госаппарата145145
  Huskey E. Legacies and Departures in the Russian State Executive // Historical Legacies of Communism in Russia and Eastern Europe. P. 111–127.


[Закрыть] и практики контроля и мониторинга в правоохранительных органах146146
  Taylor B. From Police State to Police State? Legacies and Law Enforcement in Russia // Historical Legacies of Communism in Russia and Eastern Europe. P. 128–151.


[Закрыть], что продлило жизнь устаревших институтов и организаций, способствуя тем самым отсутствию политической подотчетности и использованию чиновничества и силового аппарата постсоветских государств в качестве инструментов политических режимов и их лидеров.

Особую актуальность для выявления роли акторов в строительстве постсоветских авторитарных режимов имеют «культурные схемы» – паттерны и способы мышления и восприятия реальности. Эти паттерны укоренены в прошлом, но пережили его и породили в качестве «ментальных моделей»147147
  Denzau A., North D. C. Sharing Mental Models: Ideologies and Institutions // Kyklos. 1994. Vol. 47 (1). P. 3–31.


[Закрыть] для постсоветских элит и обществ новый нормативный идеал, который можно определить как «хороший Советский Союз»148148
  Gel’ man V. Political Foundations of Bad Governance in Post-Soviet Eurasia.


[Закрыть]. Когда речь идет об идейном наследии, «история имеет значение» прежде всего постольку, поскольку те или иные акторы способны целенаправленно использовать ее для достижения своих целей в различных сферах, в том числе и для сохранения политического режима. Горизонт прошлого в этой рефлексии не может быть неопределенно длительным. В постсоветской Евразии он связан с недавним жизненным опытом одного-двух поколений, которые – справедливо или нет – восприняли крах СССР, а также политические и экономические изменения постсоветского периода как серьезную травму, а позднесоветский период – как «потерянный рай». Когда речь идет о механизмах перенесения «наследия» в текущую повестку дня, материальные и институционально-организационные факторы повышают издержки дальнейшей смены режимов и способствуют сохранению политического статус-кво. Но масштаб этих издержек может снижаться со временем – по мере создания и распространения новых институтов и практик, не укорененных в прошлом. Вместе с тем идейное «наследие» обусловливает представления о средствах и целях институционального строительства и служит инструментом правящих групп в ходе этого процесса.

По сути, идейное «наследие прошлого» в постсоветской Евразии и других регионах в значительной мере выступает как социально сконструированный феномен и должно рассматриваться не как структурное ограничение, а как эффект воздействия акторов. В том, что касается политических режимов, «культурные схемы» действуют в качестве инструментов поддержания авторитарного равновесия, поскольку они задают ретроспективный вектор общественных дискуссий, в которых советское прошлое служит главной, если не единственной «точкой отсчета». История становится уделом не только ученых, она пронизывает все аспекты общественной жизни стран региона. Воображаемый опыт прошлого становится нормативным маркером для проектирования будущего постсоветской Евразии, включая и политические режимы. «Хороший Советский Союз», т. е. воображаемый политико-экономический порядок, в какой-то мере похожий на советский строй, но лишенный имманентно присущих ему дефектов, на деле мало чем напоминает реальный опыт позднего СССР. Элементы советского опыта селективно и сознательно отбираются для максимизации власти постсоветских правящих групп. К ним относятся иерархия «вертикали власти», «стабильность кадров» на всех уровнях управления (т. е. низкая сменяемость элит), закрытый механизм рекрутирования в состав элит и их формально и неформально закрепленный привилегированный статус, государственный контроль над крупными СМИ, репрессивная политика по отношению к организованному инакомыслию и прочие аспекты.

В то же время другие элементы политико-экономического порядка времен позднего СССР, например относительно низкий уровень неравенства и наличие определенных государственных социальных гарантий, оказались отброшены без сколько-нибудь серьезного сопротивления со стороны общества. Кроме того, для «хорошего Советского Союза» характерны и те весьма значимые для правящих групп характеристики, которые реальному СССР не были присущи: не только полноценная рыночная экономика и отсутствие дефицита товаров и услуг, но и отсутствие институциональных ограничений для присвоения ренты правящими группами, а также создание внешнего интерфейса для легализации их статуса и доходов за рубежом. Не впадая в сильное преувеличение, можно сказать, что «хороший Советский Союз» был сознательно сконструирован в качестве нормативного идеала постсоветскими правящими группами и их обслугой: на фоне «посттрансформационного» экономического роста 2000‐х годов они смогли получить все то, чего хотели, но не могли достичь их предшественники в позднем СССР, и их усилия по сохранению этого нормативного идеала во многом принесли свои плоды. В результате «хороший Советский Союз» не создал стимулы для преодоления авторитаризма, а стал эффективным инструментом легитимации политического статус-кво как минимум в среднесрочной перспективе, до того времени, как нынешнее поколение постсоветских лидеров граждан сойдет с политической арены149149
  Gel’ man V. Political Foundations of Bad Governance in Post-Soviet Eurasia.


[Закрыть].

Наконец, но не в последнюю очередь, политическая идентичность и ее мобилизация как для свержения постсоветских авторитарных режимов150150
  Way L. A. Pluralism by Default.


[Закрыть], так и для их сохранения151151
  Рогов К. Крымский синдром: механизмы авторитарной мобилизации // Контрапункт. 2015. № 1; https://www.ponarseurasia.org/sites/default/files/rogov_countepoint1_0_0.pdf (доступ 29 января 2021).


[Закрыть] представляет собой побочный продукт социального конструирования в еще большей степени, чем нормативный идеал «хорошего Советского Союза». Формы его использования можно рассматривать как побочные продукты борьбы элит, а разрешение этих конфликтов по принципу «игры с нулевой суммой» почти не оставляет простора для альтернативных оппозиционных идентичностей: последние либо кооптируются в возглавляемые режимом «выигрышные коалиции», либо эффективно изолируются. Россия может служить примером обоих этих вариантов. С одной стороны, этнические и региональные идентичности, которые субнациональные элиты в 1990‐х успешно мобилизовали в политических целях152152
  Gorenburg D. P. Minority Ethnic Mobilization in the Russian Federation. Cambridge: Cambridge University Press, 2003.


[Закрыть], в следующем десятилетии утратили свое значение из‐за ослабления этих элит и их интеграции в «вертикаль власти»153153
  Goode J. P. The Decline of Regionalism in Putin’s Russia: Boundary Issues. Abingdon: Routledge, 2011.


[Закрыть]. С другой стороны, потенциал гражданских и культурных идентичностей, столь заметно проявившийся в ходе волны массовых протестов 2011–2012 годов, после развязанных режимом кампаний «культурных войн» серьезно ослаб154154
  Smyth R., Soboleva I. Looking beyond the Economy: Pussy Riot and the Kremlin’s Voting Coalition // Post-Soviet Affairs. 2014. Vol. 30 (4). P. 257–275; Robinson N. Russian Neopatrimonialism and Putin’s «Cultural Turn» // Europe-Asia Studies. 2017. Vol. 69 (2). P. 348–366.


[Закрыть]. В то же время, когда исход этих конфликтов носит иной характер, существует возможность эффективной мобилизации внешнеполитических идентичностей, пример тому – события в Украине и Молдове155155
  Way L. A. Pluralism by Default.


[Закрыть]. Но и этот феномен – как в постсоветской Евразии, так и в других регионах – также можно рассматривать не как источник динамики политических режимов, а как ее следствие.

Подведем итог: возвращение акторов в анализ динамики постсоветских режимов не только ставит под сомнение зацикленность на роли внеэкономических структурных факторов при объяснении этих процессов, но и создает совершенно иную картину. Государственное насилие, «наследие прошлого» и идентичности – это явления, во многом обусловленные интересами и сознательным выбором политических акторов, стремящихся к максимизации своей власти, а исход их конфликтов зачастую имеет большее значение, чем сами эти факторы. Смена фокуса исследовательской повестки может помочь объяснить, почему в некоторых странах структурные факторы имеют большое значение для динамики политических режимов, а в других – не имеют. Кроме того, эти соображения весьма актуальны для постановки следующей научной задачи.

В ПОИСКАХ НОВОЙ ДИНАМИЧЕСКОЙ МОДЕЛИ

Еще одной особенностью пессимистического консенсуса среди исследователей постсоветской Евразии является имплицитная убежденность специалистов в том, что нынешние политические режимы в этом регионе сохранятся на неопределенно долгий срок. Предполагается, что страны, развивающиеся в рамках модели «плюрализма по умолчанию», будут и дальше беспомощно барахтаться, не продвигаясь существенно ни к демократии, ни к авторитаризму, а модель «повелителя мух» предусматривает, что автократ, захвативший и узурпировавший власть, сохранит ее до конца своих дней. С фактической точки зрения эти допущения, возможно, справедливы, но они практически не оставляют места для анализа источников дальнейшей смены политических режимов, что отчасти напоминает провалы советологов, ставшие результатом пессимистического консенсуса 1970‐х.

На первый взгляд структурные факторы сегодняшнего дня не оставляют особых шансов на демократизацию в постсоветской Евразии и других регионах. Международная обстановка, как и во времена пессимистического консенсуса 1970‐х, выглядит весьма неблагоприятной для ограничения автократии (не говоря уже о переходах к демократии). Перспективы устойчивого экономического роста в России и некоторых других постсоветских государствах выглядят в лучшем случае сомнительными, особенно после завершения нефтяного бума 2000‐х. Но как долго просуществуют эти условия и как они могут повлиять на сохранение авторитаризма? Вместе с тем неизбежная смена политических лидеров постсоветских персоналистских авторитарных режимов повышает риски потери равновесия. Эти риски подпитываются низкой вероятностью передачи власти по наследству156156
  См.: Brownlee J. Hereditary Succession in Modern Autocracies // World Politics. 2007. Vol. 59 (4). P. 595–628. Острое осознание постсоветскими элитами подобных перспектив создает у них мощные стимулы вести себя как «кочевые бандиты» (Olson M. Dictatorship, Democracy, and Development. P. 567–576.) и чрезвычайно способствует различным проявлениям «недостойного правления» (Cooley A., Heathershaw J. Dictators without Borders; Gel’ man V. Political Foundations of Bad Governance in Post-Soviet Eurasia).


[Закрыть]: история успеха династического правления семьи Алиевых157157
  Hale H. E. Patronal Politics.


[Закрыть], вероятно, так и останется исключением в постсоветской Евразии. Более того, неизбежный процесс смены поколений всего населения, скорее всего, усилит эти риски в связи с растущими в рядах российской молодежи требованиями создания альтернатив политическому статус-кво и в связи с ее радикальным отличием по образу жизни от поколения «дедушек», которое правит страной без помощи интернета и рассматривает его как источник политических угроз158158
  Soldatov A., Borogan I. The Red Web: The Struggle between Russia’s Digital Dictators and the New Online Revolutionaries. New York: Public Affairs, 2015.


[Закрыть]. К тому же, несмотря на все усилия пропаганды, привлекательность «хорошего Советского Союза» как ретроспективной нормативной модели со временем будет падать.

Модель «повелителя мух» может превратиться в новое издание «Осени патриарха», увеличивая риски нарушения равновесия для стареющего диктатора, столь блестяще описанные в одноименном романе Габриэля Гарсиа Маркеса. Характер политического развития России, определившийся после аннексии Крыма, – отказ от модернизации экономики и в целом от роста и развития как цели государства, реакционная повестка дня внутри страны на основе «политики страха»159159
  Gel’ man V. The Politics of Fear.


[Закрыть] и «культурных войн»160160
  Robinson N. Russian Neopatrimonialism and Putin’s «Cultural Turn».


[Закрыть] и отчаянные попытки любой ценой вернуть России статус одного из мировых «олигархов» во внешней политике – скорее всего, сохранится и в дальнейшем, до тех пор, пока Путин управляет страной. Но восприятие стареющего диктатора как угрозы во внутренней и внешней политике будет со временем только возрастать. Прежний опыт «выживания» режима за счет агрессивного ответа на возникающие угрозы посредством насилия161161
  Davenport C. Multi-Dimensional Threat Perception and State Repressions.


[Закрыть] вызывает искушение вновь и вновь использовать те же политические инструменты зачастую непредсказуемым и самоубийственным образом (о чем свидетельствует опыт Беларуси после президентских выборов 2020 года).

Однако нарушение авторитарного равновесия не всегда влечет за собой демократизацию: в период после Второй мировой войны и до конца 2000‐х годов примерно в 70% случаев крушение авторитарных режимов оборачивалось сменой одного авторитаризма другим162162
  Geddes B., Wright J., Franz E. Authoritarian Breakdowns and Regime Transitions: A New Data Set // Perspectives on Politics. 2014. Vol. 12 (2). P. 313–331.


[Закрыть]. Если новые конфликты внутри элит будут разрешаться по принципу «игры с нулевой суммой», все тот же сценарий «повелителя мух» будет воспроизводиться снова, – и именно такой сценарий может ждать страны постсоветской Евразии. Однако важно учитывать исходный контекст 1990‐х, когда на подобный характер разрешения внутриэлитных конфликтов в России, Беларуси или Азербайджане сильно влияли последствия распада СССР: ослабление законности и порядка, межэтнические конфликты, глубокая и затяжная рецессия в экономике. В какой-то степени возникновение постсоветских авторитарных режимов было побочным эффектом неудачных попыток демократизации СССР при Михаиле Горбачеве, а затем России при Борисе Ельцине163163
  Gel’ man V. Authoritarian Russia.


[Закрыть]. Однако возникновение аналогичной комбинации факторов сразу в нескольких странах региона несколько десятилетий спустя, из‐за которого они могли бы «наступить на те же грабли», крайне маловероятно.

У ученых нет «волшебной палочки» для создания новой, всеобъемлющей динамической модели, которая в гораздо большей степени учитывает роль акторов и которая позволила бы объяснить и тем более спрогнозировать смену политических режимов в постсоветской Евразии и других регионах. Однако некоторые из уже выявленных «подсказок», несомненно, будут полезны. Прежде всего речь идет о радикальной смене оптики при анализе политических режимов с нормативной на позитивную, что позволит научному сообществу преодолеть манихейскую дихотомию «демократия против авторитаризма» и отказаться от представлений о политическом процессе в постсоветской Евразии по образцу голливудского блокбастера или фильма-нуар. Политиков не следует воспринимать как «хороших» или «плохих» парней: скорее, это эгоистичные конъюнктурщики, стремящиеся к максимизации власти и ведущие себя оппортунистически. В зависимости от обстоятельств они могут сделать выбор в пользу демократии или авторитаризма, но не из‐за идейной приверженности одной из этих систем (как зачастую полагают ученые)164164
  Идейные факторы играют в постсоветской политике сравнительно незначительную роль (Hanson S. Post-Imperial Democracies: Ideology and Party Formation in Third Republic France, Weimar Germany, and Post-Soviet Russia. Cambridge: Cambridge University Press, 2010; Hale H. E. Patronal Politics) – вероятнее всего, вследствие политических уроков, извлеченных из неудач Горбачева, который искренне верил в возможность обновления социализма.


[Закрыть], а из‐за ожиданий, связанных с калькуляцией издержек и выгод того или иного выбора. Более того, со временем некоторые постсоветские политики переходят в другой лагерь и, таким образом, участвуют как в построении авторитарного режима, так и в его демонтаже. Наглядным примером в этом отношении может служить поведение Петра Порошенко. Этот богач-олигарх перед «оранжевой революцией» 2004 года примкнул к «выигрышной коалиции», сформировавшейся вокруг Виктора Ющенко, затем переметнулся на другую сторону и занимал пост министра в правительстве времен Виктора Януковича, но в 2013–2014 годах стал основным спонсором Евромайдана и в конечном итоге главным бенефициарием этих протестов: в мае 2014‐го он был избран президентом Украины. Неудивительно, что на посту президента у Порошенко не было особых стимулов для проведения столь необходимых Украине политических и экономических реформ165165
  Beyond the Euromaidan: Comparative Perspective of Advancing Reform in Ukraine / H. E. Hale, R. W. Orttung (eds). Stanford: Stanford University Press, 2016.


[Закрыть] – ведь они могли повредить его политическим и деловым интересам. Обвинять политиков в такой непоследовательности – все равно что требовать от дельфинов перестать питаться рыбой.

Переход от нормативной к позитивной перспективе анализа позволит сбалансировать фокус внимания исследователей. Так, некоторые аналитики считали недавние «волны» смены режимов в посткоммунистических странах успехами продемократической и прозападной оппозиции166166
  Bunce V., Wolchik S. Defeating Authoritarian Leaders in Postcommunist Countries. Cambridge: Cambridge University Press, 2011.


[Закрыть], а их критики отмечали, что эти события были результатом промахов их авторитарных соперников167167
  Way L. A. Pluralism by Default.


[Закрыть]. Однако в ходе дискуссий о том, «кто виноват» в сохранении или крушении авторитаризма – режим или оппозиция, – почти не уделялось внимания стратегическому взаимодействию внутри этих групп акторов и между ними как участниками одной и той же (повторяющейся) игры. Если бы на это обратили внимание, уменьшился бы риск разочарования ученых и экспертов в результате не оправдавшихся из‐за провала демократий надежд, особенно в случае модели «плюрализма по умолчанию». Важно отметить, что неудачи авторитарного «дрейфа» (как в Украине при Януковиче) еще не ведут к демократии сами по себе. Причина здесь не только в том, что «демократия – это система, где партии проигрывают выборы»168168
  Przeworski A. Democracy and the Market. Р. 10.


[Закрыть], а политики склонны искать различные способы, чтобы избежать смены власти электоральным путем, о чем красноречиво свидетельствует опыт постсоветской России169169
  Gel’ man V. Authoritarian Russia; Golosov G. V. Authoritarian Learning in the Development of Russia’s Electoral System // Russian Politics. 2017. Vol. 2 (2). P. 182–205.


[Закрыть]. Дело еще и в том, что развитие демократии становится необратимым лишь тогда, когда она создает условия для полноценной ротации правящих элит, а не «картельных соглашений» о частичной перетасовке «выигрышных коалиций», как в Украине или Молдове170170
  Hale H. E. Patronal Politics.


[Закрыть]. Как убедительно показали Нил Абрамс и М. Стивен Фиш в своем исследовании «истории успеха» Эстонии, именно эти условия стали ключом к ее достижениям после распада СССР171171
  Abrams N., Fish M. S. Policies First, Institutions Second: Lessons from Estonia’s Economic Reforms // Post-Soviet Affairs. 2015. Vol. 31 (6). P. 491–513.


[Закрыть]. Однако у большинства постсоветских акторов нет стимулов для построения демократии, поэтому в условиях «плюрализма по умолчанию» они способны в лучшем случае не допустить установления авторитаризма: в такой ситуации, если пользоваться определением Олсона, демократия возможна, но не обязательно практикуется. Эти оговорки лишь усиливаются происходящим в последние годы подрывом демократических практик в некоторых посткоммунистических государствах, например в Венгрии172172
  Magyar B. Post-Communist Mafia State: The Case of Hungary. Budapest: Central European University Press, 2016.


[Закрыть].

Позитивный (а не нормативный) научный подход может помочь избежать неоправданных надежд по поводу потенциала демократических изменений и в то же время, что еще важнее, чрезмерной демонизации авторитарных лидеров. В особенности это относится к Путину, которого ученые аналитики часто изображают как всесильного и непобедимого актора-«супермена», напоминающего персонажей шпионских фильмов или детективных романов173173
  Dawisha K. Putin’s Kleptocracy: Who Owns Russia? New York: Simon and Schuster, 2014; Hill F., Gaddy C. G. Mr. Putin: Operative in the Kremlin. Washington, DC: Brookings Institution Press, 2015.


[Закрыть]. Конечно, ни в коем случае нельзя недооценивать политические последствия «обучаемости» авторитарных лидеров в постсоветской Евразии174174
  Hall S. G. F., Ambrosio T. Authoritarian Learning: A Conceptual Overview // East European Politics. 2017. Vol. 33 (2). P. 143–161; Golosov G. V. Authoritarian Learning in the Development of Russia’s Electoral System.


[Закрыть], равно как и способности и навыки автократов в других регионах мира175175
  Bueno de Mesquita B., Smith A. The Dictator’s Handbook.


[Закрыть]. Тем не менее авторитарные лидеры, несмотря на бóльшую свободу принятия решений и выбора тактики, чем у их демократических коллег (а возможно, как раз из‐за этого), подвержены многочисленным стратегическим просчетам и тактическим ошибкам. Печальная история Януковича, разрушившего собственную «выигрышную коалицию» до и во время Евромайдана176176
  Kudelia S. The House that Yanukovych Built.


[Закрыть], – пример цепочки фатальных ошибок, допущенных лидером, который столкнулся с неожиданными вызовами и не сумел адекватно на них отреагировать. Кроме того, проблемы с получением и адекватным восприятием информации, типичные для многих авторитарных режимов177177
  Svolik M. The Politics of Authoritarian Rule. Cambridge: Cambridge University Press, 2012.


[Закрыть], в условиях нарушения равновесия могут усугубить эти ошибки: непредвиденные последствия шагов политических акторов способны придать им самоубийственный характер.

Проблема для тех, кто исследует динамику политических режимов в постсоветской Евразии и других регионах мира, заключается не только в ограниченности их способности к прогнозированию в меняющихся условиях, но и в огромном количестве неизвестных переменных, которые могут иметь решающее значение для понимания «траекторий» режимов. Этот перечень, в частности, включает готовность постсоветских режимов, когда они ощущают угрозу самому своему существованию, прибегнуть к масштабному политическому насилию в качестве главного инструмента сохранения господства вместо опоры на селективные упреждающие репрессии во внутренней политике178178
  Silitski V. Preempting Democracy: The Case of Belarus // Journal of Democracy. 2015. Vol. 16 (4). P. 83–97; Gel’ man V. The Politics of Fear.


[Закрыть] и их вовлечение в войны на международной арене. Еще одна крайне важная, но неизвестная переменная – это динамика массовой политической поддержки, которая может радикально меняться, если общество обратится к поискам альтернатив политическому статус-кво. Высокий уровень поддержки политических лидеров, который мы наблюдаем, – даже если в условиях отсутствия соревновательности его нельзя считать подлинно репрезентативным179179
  Frye T., Gehlbach S., Marquardt K. L., Reuter O. J. Is Putin’s Popularity Real? // Post-Soviet Affairs. 2017. Vol. 33 (1). P. 1–15.


[Закрыть] – может снизиться, когда появляется возможность реального политического выбора. Неизвестна и степень управляемости постсоветских государств, печально известных низким качеством государственного управления180180
  Gel’ man V. Political Foundations of Bad Governance in Post-Soviet Eurasia.


[Закрыть]: ученые и эксперты не знают, как эти государства могут отреагировать на различные внешние шоки и повлияет ли эта реакция (а если да, то каким образом) на динамику политических режимов.

Ввиду столь длинного списка неизвестных переменных анализ логики политических изменений (не говоря уже об их прогнозировании) становится весьма проблематичным, особенно когда речь идет о падении автократов, как в Украине в 2014 году. Однако осознание пределов и границ научного знания – необходимый шаг к преодолению пессимистического консенсуса и началу поисков новых моделей динамики политических режимов. Такое изменение концептуальных рамок поможет специалистам по постсоветской Евразии «мыслить в категориях возможного, а не статистически вероятного», как выразился однажды Филипп Шмиттер181181
  Munck G. L., Snyder R. Passion, Craft, and Method in Comparative Politics. Baltimore: Johns Hopkins University Press, 2007. Р. 324.


[Закрыть]. Оно также поможет не лишаться надежд тем, кто по-прежнему, несмотря на все антидемократические вызовы и соблазны в нашем мире, верит в демократию и в демократизацию этого региона. Поэтому главный лозунг российских оппозиционных митингов – «Россия будет свободной!» – можно воспринимать не только как призыв к действию, но и как один из важнейших пунктов и политической, и академической повестки дня в не столь уж далеком будущем.