Текст книги "Эволюция архитектуры османской мечети"

В поисках нового типа: мечеть Юч Шерефели

К моменту появления новой огромной мечети фракийский Эдирне, с конца XIV в. являвшийся фактическим местом пребывания монарха и двора и безусловной румелийской столицей Империи, уже имел полноценную большую мечеть столичного масштаба (нынешняя Эски-джами) у подножия господствующего холма, на котором возвышался Старый дворец⁶³. Спустя всего четверть века при Мураде II у того же подножия в нескольких сотнях метров от многокупольной улу-джами было начато строительство нового вместительного культового здания, и при любом обращении к этому памятнику сразу же возникает вопрос о его действительной необходимости. Еще одна огромная мечеть, появившаяся в центре не слишком-то большого города, явно превосходила обычные масштабы мечетей куллие, вокруг которых формировались новые кварталы⁶⁴, и не соответствовала планировке дервишеских обителей – ее нерасчлененное пространство предназначено не для уединения, но именно для коллективной молитвы. Г. Гудвин предполагал, что на этом месте могла существовать более ранняя мечеть⁶⁵, однако проигнорировал вопрос о причинах, по которым размеры новой постройки превзошли не только другие мечети Эдирне, но и все до того момента существовавшие анатолийские сооружения.

Вряд ли небольшой румелийский город испытывал серьезную потребность в новых городских мечетях, так что причину появления Новой мечети следует искать вне ритуальных нужд османской столицы. Необходимо оговорить, что у Новой мечети Эдирне были все основания «отнять» у Старой статус улу-джами как победного монумента – ко времени закладки Юч Шерефели-джами Мурад II мог похвастаться победами на Балканах, а к моменту окончания – разгромом объединенной крестоносной армии под Варной, завоеванием Морей и подавлением восстания в Албании⁶⁶. Правда, новаторские «три балкона» оказались более значимым поводом для урбонима, но название «улу-джами» к Старой мечети не вернулось.

Юч Шерефели-джами, Эдирне.

План (по Курану)

Юч Шерефели-джами, Эдирне.

Аксонометрия (по Крэйну)

Юч Шерефели-джами продемонстрировала и новый масштаб архитектуры, и новые требования к молитвенному пространству, и конструктивные возможности османского зодчества.

Здание мечети занимает почти квадратный участок (65 х 67 м) на нивелированной цоколем террасе к западу от дворцового холма. В отличие от мечетей-завие, никаких айванов, табхана и других дополнительных помещений здесь нет, – архитектор⁶⁷ блестяще справился с задачей получения единого пространства большой городской мечети вне зависимости от того, чем (или кем) была продиктована эта задача. Правда, в отличие от других уже существовавших улу-джами, данная постройка обрастает комплексом зданий, типичных для раннеосманского куллие – медресе, кораническая школа, имарет (современные сооружения – результат реставрации после землетрясения 1752 г.); однако считать Юч Шерефели-джами частью султанского мемориального комплекса невозможно, поскольку куллие Мурадие в Эдирне к моменту закладки новой большой мечети уже существовало.

Композиция мечети Трех балконов четко разделена на две части – закрытый молитвенный зал и открытый двор, окруженный галереей. Подобная планировка, восходящая к сирийско-артукидской модели мечети и воскрешенная в XIV в. в культовых зданиях анатолийских бейликов (в Манисе и Айясолуке), в османской архитектуре использована впервые.

В интерьере Юч Шерефели-джами безусловно господствует огромный купол диаметром 27 м⁶⁸ – самый крупный из созданных в Анатолии до того момента: диаметр куполов османских мечетей XIV в. редко превосходил 8 м, в Улу-джами Бурсы достиг 10,6 м, в Эски-джами в Эдирне – 13,5 м.

Купол мечети Трех балконов поднят на шестигранный барабан с 12 световыми проемами, поддерживаемый снаружи контрфорсами и опирающийся на выступы стен зала и две огромные опоры. Таким образом, архитектор мечети Эдирне сокращает восемь точек, необходимых для опоры 11-метрового купола в Манисе, до шести, между которыми переброшены широкие стрельчатые арки, обращаясь к подкупольному гексагону впервые после артукидских Улу-джами в Мардине и Дунайсыре XII в. и «официальной сельджукской мечети» в Малатье XIII в. Наличие двух опор в интерьере не превратило широкий зал в двухнефный; благодаря своим шести граням огромные столбы воспринимаются обтекаемыми, подчеркивая безусловную доминанту подкупольного пространства, – действительно гигантского по сравнению со всеми предшествовавшими зданиями. Баланс горизонтальных (карнизы опор) и вертикальных (грани опор и сталактитовые консоли барабана) элементов делает пространство молитвенного зала уравновешенным и статичным; да оно и слишком велико, чтобы «растекаться» или устремляться вверх. На визуальное «расширение» пространства «работает» также светлый камень, из которого сложена мечеть. Столбы в пятах арок имеют граненые выемки, также визуально облегчающие их массу, с остатками каллиграфических архивольтов.

Юч Шерефели-джами, Эдирне. Интерьер. Подкупольное пространство. Вид с северо-востока

Распор центрального купола по продольной оси передается на пристенные пилоны и четыре контрфорса, фланкирующие в интерьере центральный портал и михраб, а по поперечной – на стрельчатые арки, соединяющие свободно стоящие опоры и боковые стены здания. Архитектор был вынужден «играть» с сечением пристенных опор, развернутых под углом, «обозначая» в их кладке массивные колонны со сталактитовыми капителями, – в этом можно усмотреть хорошее усвоение конструкции мечети в Манисе. На переброшенные между опорами и стенами арки опираются четыре малых купола над угловыми ячейками, дополняющие пятикупольное перекрытие интерьера, – и такое расположение куполов, оправданное для византийской крестово-купольной системы, в османской архитектуре также является новацией.

Западные и восточные пары ячеек воспринимаются как единые боковые крылья интерьера, фланкирующие подкупольное пространство, причем подобная композиция поставленных по одной оси квадратных купольных ячеек хорошо знакома по мечетям «типа Бурсы». Перекрытия угловых ячеек оказываются разными – зонтичный свод над юго-западной, полноценные купола над остальными; различны и конструкции опор сводов – тромпы и закрытые сталактитами паруса; снаружи, однако, все перекрытия воспринимаются как купола на восьмигранных барабанах.

Особой проблемой для архитектора должны были стать треугольные ячейки, образуемые центральным шестиугольником и угловыми квадратами подкупольной секции. Проблема эта решена блестяще – в ограниченных мощными подпружными арками вытянутых по продольной оси здания треугольниках, заполненных сталактитами, поставлены световые барабаны, оказывающиеся дополнительным источником верхнего освещения, обеспечивающим равномерность света в интерьере. Установленные на них маленькие купола снаружи фланкируют главный купол мечети и дополняют ее многокупольную композицию, также типичную для будущих османских построек.

В отличие от Улу-джами Манисы, где молитвенный зал и двор были равны по площади и одинаковы по пропорциям, в мечети Эдирне двор оказывается больше закрытой части сооружения и представляет собой поперечно вытянутый прямоугольник, окруженный П-образной перекрытой куполами галереей, примыкающей к портику перед северным фасадом молитвенного зала (большая ее часть реконструирована в XVIII в.). Размеры мечети позволяют сделать портик из семи ячеек, также перекрытых куполами на парусах со значительно повышенной центральной ячейкой; при этом уровень крыльев южного портика приподнят, по-прежнему позволяя ему выполнять функцию места для опоздавших на молитву. Три прохода, ведущие во двор, – центральный в середине северной стороны галереи и боковые, примыкающие к углам портика, – акцентированы более широкими и высокими стрельчатыми арками и куполами большего диаметра; подобное выделение входов во двор мечети также будет заимствовано архитекторами мечетей следующих столетий.

Композиционным новшеством Юч Шерефели-джами, задавшим новый османский стандарт, оказалась постановка по углам двора четырех минаретов – до этих пор мусульманские культовые здания обходились максимум двумя минаретами. Архитектор эдирнской Новой мечети не просто «зафиксировал» двор четырьмя вертикалями, он создал очевидную городскую доминанту, с которой минареты Эски-джами и небольших куллие конкурировать не могли и которая и по сей день четко маркирует старый центр города. Более столетия, до возведения Селимие-джами, 67-метровый «трехбалконный» минарет оставался самым высоким в османском зодчестве, и конструкция его трех винтовых лестниц, ведущих каждая к своему балкону, долго оставалась уникальной.

Целый ряд черт Юч Шерефели-джами – единое купольное пространство молитвенного зала, опорный шестиугольник, пятикупольная композиция, наличие двора и расположение минаретов по его углам – оказались в османской архитектуре либо возвращениям к забытой практике, либо принципиальными новшествами. Ни в коей мере нельзя умалять и значение Улу-джами в Манисе, безусловно знакомой архитекторам Мурада II: обращение к саруханскому образцу в Новой мечети европейской столицы Османов привело не просто к развитию его новаций, но к их сочетанию с конструктивными достижениями раннеосманской архитектуры и изменению типа «победной мечети» (улу-джами).

Все исследователи турецкой архитектуры были единогласны в оценке грандиозной постройки в Эдирне как рубежного памятника в истории раннеосманского зодчества, хотя его место относительно этого рубежа определяли по-разному. Ю.А. Миллер сдержанно охарактеризовал Юч Шерефели-джами как «еще один шаг на пути выработки собственных решений в османском зодчестве»⁶⁹; А. Куран этот «шаг» уже назвал «смелым скачком»⁷⁰; авторы «Энциклопедии Османской империи» отметили, что мечеть знаменует переход от ранней к классической османской архитектуре⁷¹. М. Киль охарактеризовал «революционное» здание как «величайшее архитектурное предприятие на Балканах со времен Юстиниана» и присоединился к мнению Н. Певзнера, считавшего, что эта во многих аспектах инновационная постройка так же предопределила развитие турецкой архитектуры в XVI в., как перестроенные аббатом Сугерием хоры аббатства Сен-Дени – возникновение готической архитектуры в Европе⁷²; отправной точкой для будущих классических «больших османских мечетей» назвал Юч Шерефели-джами и Г. Крэйн⁷³. Д. Кубан в «Османской архитектуре» просто выделил отдельную главу «Новый тип улу-джами», в которой речь идет об одном-единственном памятнике, соединившем результаты экспериментов анатолийской, сирийской и мамлюкской архитектуры и оцененном как «зенит» процесса развития архитектуры до взятия Константинополя⁷⁴.

Напротив, Г. Гудвин писал, что мечеть Эдирне особого влияния на того же Синана не оказала и что ее следует рассматривать скорее как кульминацию архитектуры периода бейликов, нежели как начало нового этапа в османской архитектуре⁷⁵. Г. Стерлин, выстраивая концепцию развития продольного пространства османских мечетей, оценил возвращение в Юч Шерефели-джами к поперечной ориентации молитвенного зала как «реакцию», шаг назад в некоей «генеральной линии» формирования турецкой архитектуры⁷⁶.

Следует отметить, однако, что Синан, начинавший свою инженерную деятельность в Румелии и создавший именно в Эдирне мечеть Селимие (1569–1575), которую – по легенде – считал своим наиболее зрелым творением, просто не мог игнорировать имевшиеся здесь культовые здания; кроме того, и в Селимие-джами, и в построенной во время ее возведения в Стамбуле мечети Соколлу Мехмед-паша в Кадырга (1571–1572) Синан использовал опору купола на октагон и гексагон соответственно, вопреки развитию византийских планировок и планов-тетраконхов в его же более ранних работах. Кроме того, Синану пришлось работать и в Манисе, и местная Улу-джами, во многом повлиявшая на мечеть Юч Шерефели, должна была быть ему прекрасно известна.

При подъезде к Эдирне с запада, по Белградской дороге, «главный» минарет мечети, стоящий у северо-западного угла молитвенного зала и давший название всему сооружению, воспринимается как пятый минарет синановской Селимие-джами – уже такое «оптическое» выравнивание разновеликих и разновременных башен двух знаменитых мечетей Эдирне опровергает замечание Г. Гудвина о незначительном влиянии Юч Шерефели-джами на Синана.

Что касается «реакционности» поперечной планировки зала, то говорить о какой-либо нормативности и тем более «прогрессивности» продольной организации пространства в османской культовой архитектуре XV в. не приходится: это характерно лишь для мемориальных мечетей-завие, и то если считать их центральную пониженную ячейку (имитацию двора между айванами) частью молитвенного зала. Османские архитекторы и позже создавали «поперечно ориентированные» мечети, и даже пространства большинства первых больших культовых зданий мечетей новой столицы – Стамбула (мечетей Эйюп, Фатих, Атик Али-паша, Селим Явуз) – не могут безоговорочно быть определены как «продольные».

Вряд ли имеет смысл искать место Юч Шерефели-джами по ту или иную сторону некоего «водораздела», отделяющего раннеосманскую архитектуру от «классического» периода османского зодчества. Мечеть Трех балконов следует считать памятником, консолидирующим достижения раннеосманской архитектуры и создающим композиционную основу для сложения уже в следующие десятилетия нового типа мусульманского здания. Но для появления сооружений подобного масштаба – поистине «имперского», – требовалась достойная его строительная площадка, равно как для окончательного сложения имперской идеологии, соответствовавшей размерам раскинувшегося в двух частях света Османского государства, требовалось знаковое событие. Таким событием стало взятие в 1453 г. находившегося едва ли не в центре турецких владений и всего в 250 км от османского Эдирне византийского Константинополя.

Формирование типа «Большой османской мечети»

На протяжении полутора столетий с момента образования Османского бейлика Византия была вынуждена уступать османам одну территорию за другой. К середине XV в. Палеологи властвовали только над северными и западными окрестностями Константинополя и Морейским деспотатом на Пелопоннесе. При этом османы, владея почти всеми Балканами, легко перебрасывая войска через Дарданеллы, окружив Второй Рим своей территорией, ограничивая его торговлю и дипломатию, воздерживались от окончательной ликвидации последних остатков формальной Византийской империи, связанной дипломатическими и династическими союзами, но несколько раз «репетируя» взятие Константинополя¹.

К середине XV в. «ислам подобрался к Византии столь близко, что поглощение последней было делом времени»². Собственно, падение великого Города было предсказано Пророком Мухаммадом на заре ислама – в «Муснад» Ахмада ибн Ханбаля приводится хадис: «Посланник Аллаха говорил: “Однажды Константинополь, несомненно, будет покорен. Завоевавший его командующий – очень хороший командующий, завоевавшая его армия – очень хорошая армия”»³. Таким командующим оказался Мехмед II, вошедший в историю как Фатих – «Завоеватель». Результат длительной осады Константинополя, не получившего реальной помощи от союзников-единоверцев, был предсказуем. Для османов же символический эффект победы над заведомо слабым противником безусловно превалировал над политическим⁴: они не только исполнили предначертанное, но и получили все основания считать себя наследниками Второго Рима, тем более перенеся столицу своей Империи в Константиние – город, воспринимавший сам себя и действительно воспринимаемый как центр мира⁵.

Взятие Константинополя стало поворотной точкой самосознания османов, – в том числе архитектурного. Это событие оценивается как важнейшее в турецкой истории и предопределяет «стамбулоцентричность» османского мира⁶. Здесь, на холмах Второго Рима, уже найденные архитекторами пространственно-композиционные решения и достигнутый в Эдирне масштаб зального пространства, перекрытого куполами, нашли мощный стимул для дальнейшего развития «в лице» Св. Софии Константинопольской. Великий храм, построенный Юстинианом, должен был быть включен в число знаковых культовых памятников ислама, подобно тому как дамасская базилика Иоанна Крестителя стала мечетью Омейядов и как Храмовая гора Иерусалима стала Харам аш-Шариф, – фактически Мехмед Завоеватель лишь следовал алгоритму, заложенному халифом Умаром и Халидом аль-Валидом⁷. «Космичность» легендарной Софии, программно воплощавшей «концепцию божественного домостроительства», легко позволила ей стать мечетью, но этот акт так же легко обрел обоснование в мусульманских легендах⁸. Достаточно указать на очевидную параллель между действиями Пророка Мухаммада, очистившего Каабу от идолов и сделавшего ее святыней Единобожия, и демонстративным шагом его тезки Мехмеда II, превратившего знаменитый христианский храм в место поклонения Аллаху: «Вход Мухаммада в Каабу и Мехмеда в Софию – события сходные, знаменующие повержение старого религиозного порядка, прежних кумиров и торжество нового религиозного знания»⁹.

Архитектура Св. Софии задала образец для османских мечетей. Английский журналист Генри Мортон – тот самый, который документировал вход Говарда Картера в гробницу Тутанхамона и карманный дайджест книг которого раздавался британским солдатам, – уверенно писал, что «любая мечеть в Стамбуле и во многих исламских странах является в каком-то смысле копией христианского храма Святой Софии»¹⁰. Перетекающая в полукупола гигантская полусфера, основание которой пропускает свет, поднятие перекрытия на четырех опорах на недосягаемую высоту, «растворение» опорной конструкции в огромном зале интерьера на несколько десятилетий стали ориентирами для османских архитекторов, сформулировали целый ряд архитектурных тем и оказались поводом для несинхронного, но оттого не менее важного соревнования возможностей. При этом сравнение с грандиозным византийским храмом – это прием не европейских исследователей, но уже османских историографов, современников и очевидцев превращения Константинополя в новую столицу совершенно иного государства: так, хронист XV в. Турсун-бей в «Книге Завоевателя» отмечал, что стамбульская мечеть Мехмеда II – Фатих-джами – построена по подобию Св. Софии, но в соответствии с новейшей строительной практикой¹¹.

Храм Св. Софии Константинопольской.

Разрез, план (по Кинроссу)

Мехмед II был прекрасно образован, владел несколькими языками и, судя по его библиотеке, знал и античную литературу, и вдохновлялся примером не только Пророка, но и Александра Великого, воспринимавшегося как объединитель Европы и Азии¹². Перед началом строительных работ в новой столице султан изучал топографические сочинения и инициировал несколько одновременных крупных проектов, хорошо осознавая программную роль новой архитектуры в процессе «османизации» Константинополя¹³, – куллие Эйюп и Фатих, дворцы Сарай Атик и Топкапы, крепость Йеникуле, арсенал и судоверфи Терсане, Крытый базар (Kapalıçarşı), несколько бедестенов… Необходимо учесть и «ренессансные коннотации» османской культуры второй половины XV в., соответствовавшие как эстетическому «плюрализму» Константинополя, так и «космополитическим» амбициям султана, ощущавшего себя владыкой мировой державы¹⁴. Художественные контакты с итальянскими государствами и Священной Римской империей укрепились после заключения мира с Венецианской республикой (1479), результатом чего стала работа при султанском дворе итальянских художников – достаточно напомнить хрестоматийные примеры приглашенных к двору Мехмеда II Джентиле Беллини и Констанцо да Феррара, а также указать на явное влияние венецианской архитектуры на оформление фасада Изразцового павильона дворца Топкапы (1472) и «турецкие мотивы» в творчестве Витторе Карпаччо. Выстраивание особых отношений Османского государства с Венецианской республикой объясняется не только их соседством на Балканах, но и ослаблением Генуи, потерявшей доступ в свои черноморские колонии¹⁵. Так, в планировке куллие Фатих отмечаются параллели с идеальными архитектурными ансамблями итальянского Ренессанса, прежде всего с миланским Оспедале Маджоре, законченным Антонио Филарете в 1456 г. – через три года после взятия османами Константинополя¹⁶.

Стамбульские мечети правления Мехмеда II

Эйюп-джами

Первым шагом исламизации Константинополя (после предсказуемого обращения церквей в мечети) стало архитектурное оформление мусульманской реликвии – могилы Абу Айуба (Эйюпа) аль-Ансари¹⁷, чудесным образом обнаруженной на берегу Золотого Рога недалеко от Адрианопольских ворот (Эдирнекапы) в период длительной осады 1453 г. Уже через три года вокруг гробницы сподвижника Пророка было возведено османское куллие, традиционно включавшее вакуфные медресе, имарет и хамам; мечеть Эйюп стала местом, где проводился ритуал коронации султанов («опоясывание мечом Османа»). Название мечети и куллие перешло на целый исторический район бывшего Константинополя, явив, очевидно, наиболее ранний пример османской топонимики в завоеванном Городе.

Куллие Эйюп было разрушено землетрясением 1766 г.; здание мечети, «восстановленное» три десятилетия спустя, имеет мало общего с «первой Эйюп-джами» 1456 г.¹⁸, и при обращении к первоначальной постройке приходится опираться на реконструкции Э. Айверди¹⁹, выполненные по отрывочным описаниям османского путешественника XVII в. Эвлии Челеби.

Эвлия Челеби отметил наличие в интерьере мечети единственного купола, поддерживавшие его мощные арки и полукупол михрабной ниши, очевидно принимавший распор в направлении киблы. Э. Айверди представил мечеть Эйюп как центральнокупольное здание, квадратная подкупольная ячейка которого перекрыта куполом диаметром около 13 м, поднятом на парусах. Подобная конструкция в середине XV в. уже не представляла никаких сложностей. Понятно, что с севера распор купола передавался на купольные ячейки портика, оформлявшего южную часть двора, особо отмеченного в описании Эвлии, – таким образом, после эдирнской Юч Шерефели-джами окруженный галереями двор становится обычной частью композиции османских мечетей.

«Первая» Эйюп-джами, Стамбул. План (реконструкция, по Курану)

Д. Кубан указал в качестве аналогии передачи распора купола на полукупол михрабной ячейки конструкцию айв анной мечети Рум Мехмед-паша в Ускюдаре, на азиатском берегу Босфора²⁰; однако эта мечеть с куполом диаметром всего около 10 м была возведена около 1471 г. и представляет уже более зрелую фазу архитектуры периода правления Мехмеда II. Необходимо отметить, что уже в постройках следующего султана – Баязида II (мечети Шейх Бефа, Баязидие и Атик Али-паша в Стамбуле, Хатуние в Манисе) передача распора центрального купола на полукупол михрабной ячейки (по образцу конструкции Айя-Софии) станет распространенным приемом.

Больше вопросов вызывает конструкция Эйюп-джами в поперечном направлении. Эвлия Челеби оговорил отсутствие колонн в интерьере мечети, но не упомянул о каких-либо помещениях помимо молитвенного зала, и аналогия с мечетью Рум Мехмед-паша, где вокруг центральной ячейки расположены четыре купольных табхана, невозможна. На реконструкции Айверди по обе стороны от подкупольной секции Эйюп-джами помещены вытянутые вдоль михрабной оси прямоугольные ячейки, ширина которых равна половине подкупольного пространства, перекрытые полукуполами того же радиуса, что и центральный купол. Таким образом, Айверди посчитал, что в первой же стамбульской большой мечети была воспроизведена знаменитая конструктивная система Св. Софии, только развернутая в поперечном направлении. Однако подобная конструкция будет применена в османской архитектуре только в 1490-х гг. и в меньшем масштабе (несохранившаяся стамбульская мечеть Шейх Бефа²¹). Намного легче представить «первую Эйюп-джами» с боковыми ячейками, перекрытыми цилиндрическими сводами; но в любом случае молитвенный зал мечети должен был оказаться вытянутым в поперечном направлении, вдоль стены киблы, подтверждая нормативность Юч Шерефели-джами.

Важно отметить также, что небольшая, но несомненно знаковая мечеть Эйюп стала одной из главных доминант Стамбула. Безусловная важность мусульманской святыни и места коронации предопределили ее закрепление уже в XVI в. на топографических планах города работы Насуха Матракчи, поклонение гробнице Айюба аль-Ансари зафиксировано на миниатюрах в османских хрониках (например, «Сулейман-наме»), а благодаря расположению на холме на изгибе Золотого Рога вне стен Константинополя отсюда открывался один из лучших видов на османскую столицу, позволявший охватить взглядом всю цепочку куполов «имперских» мечетей, поэтому комплекс Эйюп (правда, уже перестроенный после землетрясения) попал на пейзажи А. Меллинга, X. Саттлера, В. Лейтча, А. Прециози и др. Это подтверждает и «закрепление» удачно выбранного места с помощью мечети, и использование последней в качестве ориентира.

Фатих-джами

«Османизация» Константинополя и превращение его в столицу султаната быстро привели к формированию «полюса власти» в виде султанского дворца²² и к необходимости решения градостроительных задач в уже существовавшей плотной застройке внутри Феодосиевых стен. Важным этапом явилось основание в 1463 г. на месте разрушенной двумя годами ранее церкви Св. Апостолов (Апостолейона) – второго по значению храма Константинополя, династического некрополя, временной резиденции патриарха²³, – куллие Фатих с беспрецедентной для османской архитектуры (и для исламского зодчества в целом) симметричной планировкой комплекса, мечетью, превосходившей по размерам всех своих османских предшественниц (с куполом диаметром 26 м), и гробницей самого Мехмеда Фатиха. Вероятно, закладку огромной мечети и гигантского -200 X 220 м – куллие на столь знаковом месте и для сакральной, и для реальной топографии Константинополя (на гребне водораздела Мраморного моря и Золотого Рога) следует рассматривать как очередной акт своеобразного османского «замещения святынь», ставящий Мехмеда II в один ряд с Константином Великим и Юстинианом: благодаря genius loci выбор места захоронения превращал султана-завоевателя в преемника императоров²⁴.

Куллие Фатих в Стамбуле (1463–1470).

План (реконструкция, по Кубану)

Фр. Скарелла. Мечеть Мехмеда II. 1686 (по Неджипоглу)

«Первая» Фатих-джами. План.

Реконструкция (по Ульгену)

«Первая» Фатих-джами. Разрез.

Реконструкция (по Курану)

Фатих-джами была завершена в 1470 г. и на протяжении столетия – до возведения Сулеймание-джами – оставалась главной доминантой Стамбула, что зафиксировано, например, на картах Насуха Матракчи, «Виде Константинополя» (1535) Дж. ди Вавассоре и знаменитой «Панораме Константинополя» (1559) Мельхиора Лорка²⁵; именно последняя является важнейшим источником для реконструкции облика «первой мечети Фатих» – землетрясение 1766 г., разрушившее Эйюп-джами, не пощадило и комплекс Завоевателя. Мечеть Фатих была «отреставрирована» к 1771 г. по проекту Мехмеда Тахира в формах более поздних мечетей-тетраконхов и с барочной декорацией. Реконструкции здания Мехмеда II опираются на исследования М. Агаоглу 1930-х гг.²⁶ и привлекаемую в качестве поздней аналогии Селимие-джами в Конье (1558)²⁷.

Композиция Фатих-джами следует образцу мечетей Юч Шерефели и Эйюп и состоит из купольного зала и предваряющего его большего по площади двора; два минарета фиксировали северные углы зала. Молитвенный зал реконструируется как вытянутый вдоль стены киблы и разделенный на 12 модульных квадратных ячеек. Шесть ячеек, образующих боковые продольные нефы (по три в каждом), перекрыты куполами на парусах; два модульных квадрата, примыкающие к стене киблы, образуют единую михрабную ячейку, перекрытую полукуполом; остальная часть зала отведена подкупольному квадрату. Таким образом, конструкция мечети Фатих должна повторять Эйюп-джами – центральный купол по продольной оси передает распор на михрабный полукупол и портик дворового фасада (глубокий портал выполняет функцию дополнительного контрфорса), а в поперечном направлении – на купольные боковые нефы, отраженные на гравюре М. Лорка и на миниатюре из собрания Кёпрюлю²⁸. Можно говорить о том, что в Фатих-джами оказались совмещены поперечная конструкция Юч Шерефели (большой центральный купол с четырьмя малыми угловыми) и продольная конструкция Эйюп (купол + полукупол); в этом случае трудно представить, чтобы южные угловые ячейки были перекрыты иначе, чем остальные части боковых нефов. Снаружи возникал многокупольный объем с плавным переходом огромного центрального купола в южный полукупол (эта плавность на гравюре Лорка подчеркнута контрфорсами барабана), с перекличкой очертаний и форм, которая станет неотъемлемой составляющей образа «большой османской мечети».

Идея «совмещения» в Фатих-джами конструкций двух ее предшественниц подтверждается еще и неравномерным расчленением интерьера: если для опоры подпружных арок северных ячеек боковых нефов, «обрамляющих» центральный купол, архитектору²⁹ было достаточно колонн (скорее всего – сполий, взятых из византийского храма), то южная пара опор должна была принимать на себя и купол, и полукупол, поэтому на реконструкциях эти опоры выглядят крещатыми столбами, иногда увеличенными в поперечном направлении. Такие столбы должны были зрительно «отсекать» южные угловые ячейки, подчеркивая доминанту подкупольной части молитвенного зала.

Фатих-джами на гравюре М. Лорка «Панорама Константинополя» (1559) (фрагмент)

А. Куран отнес «первую Фатих-джами» к подтипу multi-unit mosque with dissimilar units, поместив ее в типологический ряд, в основе которого находятся арабские мечети с акцентированным продольным нефом (Дамаск, Кайруан) и в который оказались включены Иса-бей-джами в Аяйсолуке, Улу-джами в Манисе и Юч Шерефели-джами в Эдирне³⁰. Тем самым исследователь типологии османской мечети подчеркнул закономерность появления композиции стамбульских мечетей Мехмеда II. Однако очевидно, что оба реконструируемых культовых здания – Эйюп-джами и Фатих-джами – составляют особую группу «султанских мечетей», появившихся в новой османской столице именно благодаря прямому монаршему заказу. Эти памятники характеризуют как единство конструкции (центральный купол, михрабный полукупол, боковые нефы) и композиции (купольный объем молитвенного зала, двор, два минарета в общих углах зала и двора), так и программность возведения: Эйюп-джами «зафиксировала» обретенную мусульманскую святыню и стала важнейшим ритуальным центром Империи, Фатих-джами превратилась в мемориал завоевания, «заместила» византийский императорский некрополь и зафиксировала новую политическую реальность.