Текст книги "Эволюция архитектуры османской мечети"

Тип улу-джами в анатолийской архитектуре XV в

Третий тип культовых построек, возрожденный в раннеосманской архитектуре на рубеже XIV–XV вв. после столетнего «забвения», – многокупольная зальная мечеть, которую за неимением лучшего термина приходится называть «улу-джами». Это понятие часто (даже в авторитетных справочных изданиях) переводят буквально «большая (соборная, пятничная) мечеть»⁴⁶. Между тем необходимо оговорить, что улу-джами – это определенный статус культовой постройки, не зависящий ни от размеров, ни от местонахождения, ни от условий для проведения пятничной проповеди. Это название мечеть может утратить в результате переименования (например, получить имя конкретного патрона при перестройке, расширении), но не может приобрести постфактум – оно дается только при закладке здания. Распространение «официальной сельджукской мечети» и «унитарного стиля Алаеддина», сопровождавшееся возведением больших культовых построек, создало возможность трактовки улу-джами как «государственной» мечети (state mosque)⁴⁷; однако за редким исключением (Дивриги, Малатья, Девели, Байбурт) большие мечети в городах Конийского султаната, в том числе в его столице, получали имена высоких заказчиков, эпонимов-вероучителей или связывались с другими постройками, топонимами, отличительными деталями. Эта же практика была продолжена и в XIV в. в культовой архитектуре бейликов: архаичные по архитектуре улу-джами единичны (караманидский Эрменек, ильханидский Саримсаклы, саруханская Маниса, Мил ас в Ментеше), некоторые были позже перестроены и в ряде случаев приобрели эпонимов.

Раннеосманские однокупольные месджиты и мечети-завие – как здания, построенные по частному заказу, так и превосходящие их размерами «мемориальные мечети» султанских куллие Бурсы, – были безусловно способны выполнять функцию квартальных мечетей, но их вместимости, даже с учетом «места последней общины», явно не доставало для собирания молящихся на пятничную проповедь. При этом ни один из памятников «типа Бурсы», распространенного в османскую Румелию и далее на Балканы, не сохранил название «улу-джами», – и видимо, не претендовал на него.

А. Куран пытался объяснить применение термина улу-джами к османским памятникам конструктивными особенностями, в частности перекрытиями, – по его версии, раннеосманские улу-джами принадлежат к типу «многокупольных (multi-domed) мечетей» (при этом Куран признавал, что не все многокупольные мечети являлись улу-джами)⁴⁸. Однако историческое использование названия улу-джами не подразумевало не только «многокупольности» (например, в улу-джами Великих Сельджуков, Артукидов и Сельджуков Рума имелся только один купол на пересечении планировочных осей или над михрабной ячейкой), но и наличия купола вообще – так, в Улу-джами Сиваса и Байбурта куполов нет, а в памятниках Данишмендидов и Салтукидов он появился только в результате перестроек Сельджуками Рума). Таким образом, «архитектурно-конструктивное» объяснение данного термина не является исчерпывающим.

3. Огуз связала возведение улу-джами с неким особым «имперским заказом»: в отличие от квартальных мечетей и молитвенных помещений при медресе, куллие, имаретах, текке, улу-джами возводились в самом центре города под непосредственным патронатом правящего бея или султана и оставались изолированными зданиями, выполнявшими исключительно культовую функцию, причем сопряженную с легитимизацией власти, – именно здесь в проповедях-хугпбах («барометрах» политической ситуации) регулярно поминалось имя сюзерена⁴⁹. Возможно, поэтому городские мечети, где прокламировалось имя заказчика в качестве политического лидера, никогда не получали его в качестве официального названия, чаще всего повторяя урбоним либо приобретая «случайное», но понятное горожанам имя-маркер, как это произошло в Эдирне с Эски-джами (Старой мечетью) и Юч Шерефели-джами («мечетью Трех балконов»). Это наблюдение позволяет закрепить за рассматриваемыми памятниками программный статус «государственных мечетей» и видеть в них инструмент официальной политической риторики; однако это же характерно для ряда больших сельджукских и османских мечетей, получивших имя заказчика и не являвшихсяулу-джами.

Важное для определения особого статуса улу-джами замечание сделала Г. Неджипоглу: в раннеосманских столицах подобные здания появлялись только после крупных военных побед, преимущественно над «неверными», – в Бурсе такая мечеть воздвигнута Баязидом I после разгрома крестоносцев Сигизмунда I, «новая мечеть» в Эдирне (Юч Шерефели-джами) построена после триумфального венгерского похода Мурада II⁵⁰; если появившаяся при Мураде I в болгарском Филибе (Пловдиве) большая мечеть являлась улу-джами, то повод для ее особого статуса также очевиден⁵¹. Правда, первая улу-джами в Эдирне (будущая Эски-джами – «Старая мечеть»), завершенная Мехмедом I, стала памятником его победы в братоубийственной борьбе за «наследство Баязида», а появление Улу-джами в Аксарае явилось следствием похода Карамана на османскую Бурсу.

Замечание Г. Неджипоглу справедливо и для более ранних анатолийских улу-джами: первые мечети, построенные Великими Сельджуками в конце XI – начале XII в. в Диярбакыре, Битлисе, Сиирте, с полным основанием должны были считаться символом победившего ислама. «Вторая волна» возведенияулу-джами пришлась на середину XII в., когда Артукиды, Данишмендиды, Салтукиды активно расширяли свои уделы с помощью газавата за счет земель Византии и ее союзников в Закавказье. «Третья волна» XIII в. – мечети Сельджуков Рума в Дивриги (центре подчиненного княжества Менгуджакидов) и в Малатье (где находился в заточении будущий султан Алаеддин Кейкубад); достаточным поводом для возведения улу-джами в конце XIII в. в Девели и Байбурте могли быть переменные успехи ветвей династии в борьбе за остатки власти Сельджуков Рума, и повод этот в тот момент вряд ли казался менее важным, нежели окончание «османского междуцарствия», отмеченное Улу-джами (Старой мечетью) в Эдирне. Появление Улу-джами в Манисе, оторванной от жилой застройки и малопригодной для выполнения функции городской мечети, следует связать с укреплением бейлика Сарухан и его союзническим участием в османском походе на Балканы⁵².

Вывод о военных победах как поводе для возведенияулу-джами в городах Анатолии заставляет рассматривать подобные мечети в качестве своеобразного мемориала военной славы мусульманского государства, безусловно, не ослабляя их культовой функции⁵³. Отсюда понятно, почему улу-джами в момент строительства не получали какого-либо собственного имени: возводясь по монаршему заказу, они являлись инструментом государственной пропаганды, акцентировали результаты газавата и расширение «территории ислама» либо же просто военные успехи конкретного эмирата, султаната или бейлика, заставляя при этом нивелировать роль индивидуального заказчика, сколь бы высокопоставлен он ни был, и ограничивать его высокомерие в соответствии с исламской этикой. В качестве собственного мемориала заказчик мог основать вакуфное куллие, медресе или квартальную мечеть, увековечившие его имя. Правда, в ряде случаев улу-джами могли «потерять» свой мемориальный статус – например, при перестройке мечети имя заказчика «восстановительных» работ зачастую вытесняло память о некогда одержанных победах.

Первая Улу-джами в османской архитектуре появилась в Бурсе к 1400 г. и строилась по обету⁵⁴ одновременно с мемориальным комплексом Баязида I – куллие Йилдырым, что впервые демонстрирует четкое различие функций и риторики двух монарших заказов.

А. Куран однозначно отнес Улу-джами Бурсы к планировочному типу мечетей, пространство которых составлено из одинаковых ячеек (multi-unit mosque with similar units)⁵⁵; при этом 20-купольная мечеть Бурсы оказалась в одном ряду с двухкупольными Абдал Мехмед-джами в Бурсе, Сарачхане в Амасье, Гедик Ахмед-паша-джами в Афьоне, шестикупольной Зинджирликуйю в Стамбуле, девятикупольной Эски-джами в Эдирне, создавая впечатление, что османская архитектура пошла по пути механического увеличения количества перекрытых куполами ячеек зального интерьера. На самом деле предшественников у Улу-джами Бурсы в этом типологическом ряду нет – все перечисленные памятники датируются уже XV в. (причем большинство – второй половиной), и данный тип будет развиваться в направлении сокращения количества пространственных ячеек.

Архитектор Улу-джами обратился к композиции сельджукских зальных мечетей, составив план зала из 20 одинаковых квадратов -5 в поперечных нефах, 4 в продольных. Принципиальным новшеством оказалось перекрытие огромного (более чем 60 х 50 метров) зала 20 одинаковыми куполами диаметром около 11 м на парусах, опирающимися на 12 крещатых столбов, 14 выступающих из стен пилонов и укрепленные устои в углах, – итого 30 опорных точек, между которыми переброшены мощные стрельчатые подпружные арки⁵⁶. Хотя размеры куполов и пролетов арок не превысили конструктивных возможностей сельджукского зодчества, османский мастер создал каркас, позволивший разгрузить стены и разместить два яруса световых проемов, осветив с двух сторон угловые ячейки. Основания куполов закрыты восьмигранными световыми барабанами, причем барабаны среднего нефа оказываются выше, – этот прием обеспечивает доминанту центрального нефа, ведущего к михрабу.

Улу-джами, Бурса. План (по Курану)

В отличие от «официальных сельджукских мечетей» в Улу-джами Бурсы акцентировано пересечение осей – боковые входы расположены симметрично, а купол над пересечением осей сделан световым, отсылая как к редуцированным ячейкам-сохнам в интерьерах построек Данишмендидов и Сельджуков Рума, так и к окулюсам раннеосманских культовых зданий (Худавендигар-джами в Бурсе, имарет Нилуфер Хатун в Изнике). Таким образом, в первой османской зальной мечети сделаны важные шаги не только к увеличению внутреннего пространства, но и к его структуризации, выявлению маршрутов движения в интерьере и обеспечению его освещенности. Размеры молитвенного зала позволили отказаться от предваряющего портика как «места последней общины»: знаковая функция Улу-джами анатолийской столицы явно преобладала над культовой; возможно, отсутствие дополнительного пространства для совершения молитвы объясняется и архаизирующим подражанием «большим сельджукским мечетям», не имевшим внешних дворов и портиков.

Улу-джами, Бурса. Вид с северо-запада

Улу-джами, Бурса. Интерьер. Вид с востока

Новаторство мечети Бурсы оказалось настолько очевидным, а вместимость – столь впечатляющей, что этот памятник сразу стал образцом для подражания. Безусловно, поход Тимура и поражение Баязида I в Ангорской битве (1402), приведшие к десятилетнему «османскому междуцарствию» и реставрации ряда бейликов, ранее подчиненных Османами, сократили строительную активность в Западной Анатолии; однако и правители княжеств, и претенденты на османский престол по-прежнему воспринимали закладку городских мечетей как политический акт, должный засвидетельствовать легитимность, прочность и могущество власти: мусульманское культовое здание по-прежнему оставалось действенным инструментом пропаганды.

Старший сын Молниеносного Баязида, Сулейман Челеби, после битвы при Анкаре укрепившийся в Румелии, в 1403 г. начал строительство большой мечети в центре Эдирне. В закладке сразу после крушения Османской державы в ее европейской столице мечети, ориентированной на знаковую постройку в столице анатолийской, следует видеть недвусмысленную политическую претензию, и показательно, что завершил строительство более удачливый Мехмед I: окончание «долгостроя» (1414) совпало с окончанием междуцарствия. Первоначально мечеть носила имя Сулеймание-джами, закончена была уже как Улу-джами, а после появления в Эдирне в середине XV в. новой большой Юч Шерефели-джами стала просто «Старой мечетью» – Эски-джами⁵⁷.

Сравнение Эски-джами в Эдирне и Улу-джами в Бурсе показывает уже и иные возможности мастеров, и иные амбиции заказчиков: интерьер квадратного (со стороной 49,5 м) в плане здания разделен на девять одинаковых ячеек, и хотя купола подняты выше, это конструктивное достижение не отражается на восприятии интерьера: достигнутый в Улу-джами Бурсы эффект единого зального пространства не находит продолжения. Интерьер Эски-джами распадается на совокупность отдельных огромных пространственных ячеек, каждая из которых, правда, превышает размеры первых османских мечетей: если 20 куполов Бурсы имели диаметр 10,6 м, то в Эдирне мастера поднимают на мощные пилоны купола диаметром в 13,5 м – сразу на четверть больше. Однако следование прототипу проявляется в доминанте центрального нефа, повышенного за счет отрезков стен, подведенных под основания куполов.

План Старой мечети Эдирне легко может быть получен из плана Улу-джами в Бурсе путем «сокращения» последнего за счет отсекания северного и крайних боковых нефов – своего рода П-образного окружения сохраненных девяти ячеек центрального ядра. Это сходство подчеркивается и размещением оси боковых входов в крайних северных ячейках, и выделением пересечения осей, над которым возведен восьмигранный лотковый свод с окулюсом, закрытым фонарем⁵⁸.

Подобно мечети в Бурсе Эски-джами обходится без двора. К ее северному фасаду пристроен портик с повышенными крыльями, но это «место последней общины» появилось уже после того, как большая мечеть румелийской столицы передала свой статус улу-джами мечети Юч Шерефели⁵⁹.

Оценивая мечеть в Эдирне как «последнюю настоящую улу-джами»⁶⁰, Г. Гудвин ограничивался лишь османским материалом, игнорируя строительную активность бейликов, возросшую в период «османского междуцарствия»; кроме того, автор оставил вне рассмотрения и Большую мечеть (Буюк джамия) в болгарской Софии (1451–1494), возведенную по образцу именно Эски-джами⁶¹, что демонстрирует распространение нормативной типологии из румелийской столицы в балканские провинции Османской империи.

Эски-джами, Эдирне. План (по Курану)

Синхронно со строительством мечети в Эдирне Улу-джами появилась в Аксарае, принадлежавшем бейлику Караман – главному политическому конкуренту османов в Анатолии⁶². Здание было заложено в 1409 г. беем Мехмедом II на месте сельджукского здания и строилось до начала 1430-х гг. С одной стороны, в аксарайской постройке оказались воспроизведены конструктивные достижения мастеров Конийского султаната, позволяющие рассматривать ее как продолжение типологии «официальной сельджукской мечети» (что вполне ожидаемо для архитектуры Карамана); с другой – очевидным прототипом для данного сооружения, более близким географически и более важным с точки зрения политической риторики Караманидов, стала османская Улу-джами в Бурсе. После поражения Османов под Анкарой Мехмед II Караманоглу воспользовался междуусобицей наследников Баязида, совершил набег на Бурсу, сжег и разграбил город; очевидно, это важное для военной истории Карамана событие и стало поводом для возведения улу-джами как своеобразного «трофея», цитирующего уже знаменитый памятник анатолийской столицы Османов.

Эски-джами, Эдирне. Вид с востока

Эски-джами, Эдирне. Интерьер. Центральный неф. Вид с севера

Несмотря на ряд перестроек, интерьер мечети сохранил первоначальное деление на пять продольных нефов, перекрытых на высоте около 8 м крестовыми сводами на стрельчатых арках с пониженными перемычками, опирающимися на граненые столбы и выступающие из стен консоли, – композиция аксарайской мечети посильно воспроизвела османский прототип, однако лишь с двумя небольшими куполами: над михрабной ячейкой и над центральной секцией четвертой от стены киблы травеи. В таком акцентировании центрального нефа двумя куполами, характерном для магрибинских мечетей, можно видеть проявление связей Карамана с Мамлюками, хотя зодчие аксарайской Улу-джами не нарушили зального пространства повышением центрального нефа.

* * *

Возникновение собственно османской архитектуры показывает, что архитекторы бейлика, располагавшегося на «диком Западе» мусульманского мира, мало ориентировались на сельджукское наследие и смело создавали собственные варианты функционально необходимых типов зданий, активно пользуясь при этом трудом византийских мастеров. Необходимость в квартальных мечетях удовлетворялась экспроприацией церковных зданий и возведением небольших месджитов, молитвенное пространство которых расширялось портиками; простая планировка таких зданий позволила сосредоточиться на развитии купольных конструкций, уже в первые десятилетия существования османской архитектуры дав зодчим возможность выбора способов перекрытия зального интерьера.

Уже к 1340-м гг. в зодчестве столичной Бурсы сформировалась особая модель мечети-завие, в которой роль центрального двора выполнялась ячейкой, перекрытой световым куполом, а молитвенный зал сводился к купольной же ячейке с поднятым полом. Боковые помещения, также открывавшиеся в центральную ячейку, служили табхана, но довольно быстрое развитие данного архитектурного типа привело к интеграции боковых комнат в общее пространство мечети и превращению их в глубокие айваны. На протяжении нескольких десятилетий османские мастера экспериментировали с композицией зданий «типа Бурсы», как усложняя ее за счет введения дополнительных помещений, выделения вестибюля, введения галерей и лоджий второго яруса, так и упрощая, стремясь к слиянию пространств айванов и центральной секции. Очевидными задачами архитекторов являлись, с одной стороны, увеличение доступного молящимся пространства мечети при сохранении функции завие, предполагавшей наличие изолированных или полуизолированных помещений, а с другой – объединение (конструктивное, композиционное, визуальное) планировочных ячеек в единое пространство. При этом культовые здания данного типа оказались лишены дворов: архитектурный объем мечети предваряется лишь фасадным портиком, приспособленным для совершения молитвы вне интерьера.

Улу-джами, Аксарай.

План (поАсланапа)

Улу-джами, Аксарай. Интерьер.

Вид с северо-запада

Однако выполнение мечетями «типа Бурсы» функции завие, прекрасно согласовывавшейся с заупокойно-мемориальным посвящением куллие, центром которых они являлись, не отвечало задачам строительства «соборных» культовых зданий. На рубеже XIV–XV вв. в османскую архитектуру была возвращенаулу-джалш – вместительная зальная городская мечеть. Важно, что возрождение улу-джами как особого типа мечетей сопровождалось закреплением их риторического значения, связанного с военными триумфами и представлением о победном мемориале. Эта идеологическая коннотация позже будет перенесена и на новый тип «большой османской мечети», заменивший улу-джами после завоевания османами Константинополя.

Композиция огромной Улу-джами в Бурсе, которая представляет собой мультипликацию одинаковых купольных ячеек, идеально соответствовала задачам создания вместительного зального пространства и уже в начале XV в. была посильно воспроизведена в османском Эдирне и караманидском Аксарае; при этом уменьшение масштаба построек сопровождалось развитием перекрытий – увеличением размера куполов в эдирнской Эски-джами и заменой куполов крестовыми сводами без выделения центрального нефа в караманской постройке. Общими характеристиками данного типа зданий оказывается отсутствие двора и фасадного портика (в Старой мечети Эдирне он является позднейшим добавлением) и введение в интерьер светового купола (в мечети Аксарая легко реконструируемого).

Эволюция раннеосманской культовой архитектуры демонстрирует последовательный отход от сельджукской типологии и разработку собственных моделей зданий, не только полнее отвечавших функциям, но и выражавших пропагандистские посылы. Выделение в зальных мечетях купольной михрабной ячейки стало началом активных экспериментов со сферическими перекрытиями. К началу XV в. в мусульманских культовых постройках использовались и тромпы, и паруса, и пояса «турецких треугольников», что позволяло не только разнообразить конструкции, но и добиваться особых декоративных эффектов. Купола диаметром до почти полутора десятков метров, опирающиеся на стены, на угловые устои, на четыре, шесть и восемь опор, использовались для акцентирования михрабных ячеек и трансептов, комбинировались в айванных мечетях и фасадных портиках с сомкнутыми, зеркальными, крестовыми, зонтичными сводами, становились и безусловными доминантами интерьера и частью целых систем перекрытий вплоть до 20 ячеек в Улу-джами Бурсы.

Таким образом, к середине XV в. в мусульманской архитектуре Анатолии появились все элементы композиции нового архитектурного типа (который далее будет определен как «большая османская мечеть»). Эти элементы оставалось совместить в одном здании, обеспечив доминанту центрального купола как в интерьере, так и в объеме здания, подчинить молитвенный зал подкупольному пространству, расширить место для совершения молитвы за счет двора (что уже было сделано в отдельных мечетях бейликов), но главное – превратить здание мечети не просто в архитектурное тело, а в очевидный градостроительный ориентир – как освободив прилегающую территорию, так и подчеркнув размеры самого здания с помощью минаретов, которые из «чистой функции» (возвышение для провозглашения азана) должны были стать частью архитектурной композиции. Памятником, в котором оказались сделаны эти шаги, стала построенная Мурадом II новая городская мечеть Эдирне – Юч Шерефели-джами.