Текст книги "Толкач"

Глава 15

Дикки Коллинза взяли в сочельник.

Его арестовали, когда он выходил из церкви, где ставил свечку своей покойной бабушке.

Его привели в комнату следственного отдела, там было четверо детективов. Одним из них Питер Бернс. Остальные – Хэвиленд, Мейер и Уиллис.

– Как тебя зовут? – спросил Уиллис.

– Дикки Коллинз. Ричард.

– Под какими другими именами тебя еще знают?

– Ни под какими.

– У тебя есть оружие? – спросил Мейер.

– Нет. И не было.

– Ты знаешь Анибала Эрнандеса? – спросил Бернс.

– Имя знакомое.

– Ты знал его или не знал?

– Кажется, знал. Я многих здесь знаю.

– Когда ты переехал отсюда?

– Пару месяцев назад.

– Почему?

– Мой старик получил новую работу. А я всегда с ним живу.

– А сам ты хотел переехать?

– Мне все равно. Я человек свободный. Куда хочу, туда и езжу. А чего вы на меня накинулись? Что я такого сделал?

– Что ты делал вечером семнадцатого декабря?

– Откуда я знаю? Когда, вы сказали?

– Ровно неделю назад.

– Не помню.

– Может, был у Эрнандеса?

– Не помню.

– Начинай вспоминать.

– Нет, у Эрнандеса я не был. А что такого особенного случилось в субботу вечером?

– Это было в воскресенье вечером.

– Нет, я не был у него.

– А где ты был?

– В церкви.

– Где?

– По воскресеньям вечером я хожу в церковь. Ставлю свечки бабушке.

– Сколько времени ты пробыл в церкви?

– Около часа. Я еще помолился там.

– В какое время?

– С… десяти до одиннадцати.

– А что потом?

– Гулял.

– Кто видел, как ты гулял?

– Никто. Зачем мне свидетели? Вы что, пытаетесь повесить на меня убийство Эрнандеса?

– А откуда ты знаешь, что его убили?

– Он повесился, – сказал Коллинз.

– Хорошо, но почему ты назвал это убийством?

– Самоубийство – это ведь тоже убийство, разве не так?

– А зачем нам вешать на тебя самоубийство?

– Кто вас знает! С какой стати вы тогда притащили меня сюда? Зачем спрашиваете, знал ли я Аннабелля?

– Значит, ты знал его?

– Конечно, знал.

– Здесь познакомились или в морском клубе?

– Каком клубе?

– В Риверхеде.

– А-а, вы имеете в виду «Молодых моряков». Только это не морской клуб.

– Так где ты с ним познакомился?

– Мы здоровались, когда я жил в этом районе. А потом, когда я встретил его у «Молодых моряков», мы подружились.

– Почему ты сказал, что, кажется, знал его? Если вы дружили, то ты наверняка его знал.

– Ладно, я его знал. Это что, преступление?

– Зачем ты ходил к «Молодым морякам»?

– Просто так. Чтобы посмотреть, как они маршируют. Люблю смотреть, как маршируют.

– Там, куда тебя отправят, все время маршируют, – сказал Хэвиленд.

– Ты сначала отправь меня туда, гад. Я еще не слышал ни одного обвинения. На пушку берете?

– Ты толкач, Коллинз?

– Это вам приснилось.

– Мы взяли троих ребят, которые покупали у тебя. Один из них готов тебя опознать.

– Да? Как его зовут?

– Хемингуэй.

– А двух других? Синклер Льюис и Уильям Фолкнер?

– Ты много читаешь, Коллинз.

– Достаточно.

– А этот парень Хемингуэй не читает. Он наркоман. Он купил у тебя одну шестнадцатую унцию героина днем двадцатого декабря. Один из наших детективов арестовал его сразу после этой покупки.

– Так вот почему за мной еле… – Коллинз осекся.

– Что?

– Ничего. Если ваш Хемингуэй и купил героин, то не у меня.

– А он говорит, что у тебя.

– Я даже не знаю, как выглядит одна шестнадцатая унции героина.

– Ты знал, что Эрнандес – наркоман?

– Да.

– Ты когда-нибудь с ним кололся?

– Нет.

– А видел, как он колется?

– Нет.

– Тогда откуда ты знаешь, что он наркоман?

– Говорят.

– Видел его с другими наркоманами?

– Конечно.

– С кем?

– Их имен я не знаю.

– Ты видел его когда-нибудь с наркоманом, которого зовут Ларри Бернс? – спросил Бернс.

Коллинз заморгал.

– Я сказал – Ларри Бернс, – повторил Бернс.

– Никогда не слышал о таком, – сказал Коллинз.

– Подумай хорошенько. Это мой сын.

– Не шутите? Я и не знал, что сыновья полицейских балуются наркотиками.

– Ты видел моего сына вечером семнадцатого декабря?

– Я вашего сына в глаза не видел.

– А утром восемнадцатого?

– Сказал, что не видел. Ни утром, ни вечером.

– Они были знакомы с Эрнандесом.

– Многие были с ним знакомы. Эрнандес был толкачом, вы что, не знаете? – Коллинз помолчал. – Он сбывал наркотики даже на занятиях «Молодых моряков».

– Мы знаем. А ты откуда знаешь?

– Видел пару раз, как он продавал.

– Кому?

– Не помню. Послушайте, может, вы думаете, что я вожу знакомство со всеми наркоманами в округе? Сам я никогда этим зельем не увлекался.

– Ты увлекался им, Коллинз, двадцатого декабря. Два дня спустя после того, как мы нашли Эрнандеса мертвым. Этот Хемингуэй был одним из клиентов Эрнандеса.

– Да? А может, он купил себе дозу у призрака Эрнандеса?

– Он купил ее у тебя.

– Пупок у вас развяжется, прежде чем докажете.

– Может, и не развяжется. Один из наших людей ходил за тобой несколько дней.

– Так и ходил?

– Да.

– Тогда почему он не сцапал меня? Послушайте, разве у меня были наркотики, когда вы меня взяли? За что меня арестовали? Я требую адвоката.

– Ты задержан по подозрению в убийстве, – сказал Бернс.

– Ты хочешь сказать… – И Коллинз снова осекся.

– Что, Коллинз?

– Ничего. Эрнандес повесился. Попробуйте доказать, что это я его повесил.

– Эрнандес умер от передозировки наркотика.

– Да? Значит, сам виноват.

– Кто завязал ему веревку вокруг шеи, Коллинз?

– Может, ваш сын, лейтенант. А?

– Здесь никто не обращался ко мне по званию, Коллинз. Откуда ты знаешь, что я лейтенант?

– Догадался. Вы держитесь как хозяин, вот я и сообразил, кто здесь босс. Ну, как?

– Ларри говорит, что знает тебя, – солгал Бернс.

– Кто такой Ларри?

– Мой сын.

– Да? Меня многие знают. Я человек популярный.

– Почему? Потому что наркотики продаешь?

– Единственная вещь, которую я продал за всю свою жизнь, – это детская коляска моей сестры. Перестаньте. Тут вам много не нарыть.

– Попробуем зайти с другой стороны, Коллинз. Попробуем карты.

– Что? Хотите сыграть?

– А ты играешь в карты?

– Конечно.

– Ты когда-нибудь играл с парнем, которого зовут Бэтман Ди Лука?

– Конечно.

– Кто еще играл тогда с вами?

– Когда?

– В тот вечер, когда вы играли.

– Я много раз играл с Бэтманом. Он очень плохо играет и всегда проигрывает.

– Что значит оболтус, Коллинз?

– А?

– Оболтус.

Коллинз снова заморгал.

– Молодой бездельник.

– Повтори это слово.

– Оболтус. Эй, это что, школьный урок?

– Когда ты узнал, что значит слово оболтус?

– Всегда знал.

– Тебе сказали в тот вечер, когда вы играли в карты, так?

– Нет. Я всегда знал.

– О каком вечере идет речь, Коллинз?

– А?

– Ты сказал, что знал значение слова оболтус еще до того вечера, когда вы играли в карты. О каком вечере идет речь?

– Наверно… наверно, о том, когда мы в последний раз играли в карты.

– И когда это было?

– Недели две назад.

– И кто играл?

– Я, Бэтман и еще один парень.

– Кто был тот третий парень?

– Не помню.

– Бэтман говорит, что это ты его привел.

– Я? Нет, это Бэтман. Он был другом Бэтмана.

– Не был, и сейчас он ему не друг. Почему ты защищаешь его, Коллинз?

– Я никого не защищаю. Я даже не знаю, кто был тот парень. Послушайте, я не могу понять, куда вы клоните. Вы что, думаете…

– Попридержи язык!

– У меня есть право…

– Что случилось в тот вечер, когда вы играли в карты?

– Ничего.

– Кто первый упомянул слово оболтус?

– Я не помню, чтобы кто-нибудь вообще его употреблял.

– Тогда почему ты произнес его с ошибкой?

– Я не произносил его с ошибкой.

– Ты его правильно произносил?

– Конечно.

– Как ты его произносил?

– Оболтус.

– Когда?

– В тот вечер… – Коллинз остановился. – Я всегда его так произносил.

– Ты сказал, что в тот вечер это слово не произносилось.

– Я сказал, что не слышал его. Может, кто-нибудь его и употребил. Откуда я знаю?

– Если его никто не употреблял, то как ты получил прозвище Болто?

– Болто? Кого зовут Болто? Все зовут меня Дикки.

– Кроме тех трех ребят, которые приходили к тебе за наркотиком.

– Вот как? Тогда все понятно. Вы схватили не того, кого ищете. Вы ищете Болто. А меня зовут Дикки. Дикки Коллинз. Здесь-то вы и допустили промашку.

– Ладно, хватит, – резко сказал Хэвиленд.

– Но я…

– Мы знаем, как вы играли в карты. Знаем, как ты сглупил, как хохотали над тобой остальные и как тебя звали Болто весь оставшийся вечер. Бэтман рассказал нам об этом и подтвердил под присягой. Остальное мы, парень, так себе представляем. Ты воспользовался прозвищем Болто, когда стал толкачом и взял себе клиентов Эрнандеса, потому что не хотел, чтобы тебя знали под настоящим именем. Эти ребята искали Болто и нашли его, один из них купил у тебя шестнадцатую, он тоже подтвердит это под присягой. А как насчет остального?

– Чего остального?

– Как насчет стрельбы в полицейского?

– Что?

– Как насчет веревки вокруг шеи Эрнандеса?

– Что?

– Как насчет зарезанной Марии?

– Слушайте, слушайте, я не…

– Как насчет старухи, которую сбросили в вентиляционную шахту?

– Я? Боже, я никого не…

– Кого ты да?

– Никого! Вы что?

– Ты стрелял в полицейского, Болто!

– Нет.

– Мы знаем, что стрелял. Он сам сказал.

– Он ничего вам не сказал.

– Кто?

– Полицейский, о котором вы говорите. Он не мог вам ничего такого сказать, потому что я не имею к этому никакого отношения.

– Ты ко всему этому имеешь отношение, Болто.

– Хватит называть меня Болто. Меня зовут Дикки.

– Ладно, Дикки. Зачем ты убил Эрнандеса? Чтобы получить его паршивое дело?

– Будет чушь городить!

– Тогда почему? – заорал Бернс. – Чтобы втянуть в это моего сына? Как отпечатки пальцев Ларри оказались на том шприце?

– Откуда я знаю? На каком шприце?

– На шприце, найденном рядом с Эрнандесом.

– Я даже не знал, что там нашли шприц.

– Нашли. Как ты подвесил Эрнандеса?

– Я его не подвешивал.

– Ты хотел подстроить улики против моего сына?

– Отстаньте от меня с вашим сыном. Чтоб он сдох, не знаю я никакого сына.

– Что за человек звонит мне, Болто?

– Спросите у своей секретарши.

– Если ты, вонючий сопляк…

– Я не знаю, о ком вы говорите.

– Кто-то позвонил мне и рассказал о моем сыне и о том шприце. Этот кто-то что-то задумал. Это тот самый парень, с которым ты играл в карты?

– Я не знаю того человека.

– Это он звонил мне?

– Не знаю, кто звонил.

– Тот самый, кто помог тебе убить Эрнандеса?

– Я никого не убивал.

– Ни Марию, ни старуху?

– Я никого не убивал.

– Ты убил полицейского, – выпалил Уиллис.

– Он умер? – спросил Коллинз.

– Это ты расскажи нам, парень.

– Вы сказали мне, что кто-то стрелял в детектива, но что он умер, не говорили.

– Нет, не говорили.

– Ну, так как же я мог узнать о смерти этого проклятого детектива? Вы сказали, что в него стреляли, а не то, что его убили.

– Мы не говорили тебе и того, что он детектив, – сказал Берн.

– Что?

– Мы говорили о полицейском. Почему ты думаешь, что он именно детектив?

– Я не знаю, так показалось.

– Его зовут Стив Карелла, – сказал Уиллис. – Ты стрелял в него в пятницу, Коллинз, и он до сих пор между жизнью и смертью. Он сказал нам, что это ты стрелял в него. Почему бы тебе не рассказать всего остального, чтобы облегчить свою участь?

– Мне нечего рассказывать. Я чист. Если ваш полицейский умрет, никаких улик против меня у вас не будет. У меня нет пистолета, наркотиков вы тоже не нашли. Так что ничего вы мне не сделаете.

– Сделаем, парень, – сказал Хэвиленд. – Сейчас я из тебя все дерьмо выбью.

– Валяй. Посмотрим, что из этого выйдет. Я ни в чем не замешан. Ваш полицейский с ума сошел. Я не стрелял в него и никакого отношения к Эрнандесу не имею. А дружба с молодыми моряками – это вроде бы не уголовное преступление?

– Нет, – сказал Уиллис, – а вот убийство, которое мы докажем, поскольку обнаружили на месте преступления следы твоей обуви, – это совсем другое дело.

– Какие следы?

– Которые мы нашли рядом с телом Кареллы, – солгал Уиллис. – Мы сравним их со всей обувью, которую найдем у тебя. Если они совпадут, то…

– Но мы стояли на камне! – закричал Коллинз.

Вот оно.

Он заморгал, понимая, что пути назад уже нет.

– Ладно, – сказал он, – я стрелял в него. Но только потому, что он пытался арестовать меня. А во всем остальном я никак не замешан. Не имею никакого отношения к убийству Эрнандеса и его сестры. А старухи я вообще никогда не видел.

– Кто убил их?

Коллинз немного помолчал.

– Дуглас Пэтт, – наконец вымолвил он. Уиллис уже потянулся к своему плащу.

– Нет, – сказал Бернс, – оставь его мне. Где он живет, Коллинз?

Глава 16

На крыше было очень холодно, пожалуй, холоднее, чем где бы то ни было в городе. Ветер свистел между труб и пробирал до мозга костей. С крыши был виден почти весь город со всеми его "огнями и мелкими тайнами.

Он постоял минуту, глядя поверх крыши и пытаясь понять, почему все пошло прахом. План казался таким хорошим, а вот на тебе – провалился. «Слишком много людей», – подумал он. Когда людей слишком много, дело не ладится.

Он вздохнул и повернулся спиной к колючему ветру, проникавшему сквозь все швы одежды и все оконные щели. Он чувствовал себя очень усталым и одиноким. С таким прекрасным планом можно было рассчитывать на лучшее. Понурившись, он поплелся к голубятне. Вынул ключ из кармана, отпер замок, повесил его снова на скобу. Голуби встрепенулись, захлопали крыльями, но вскоре успокоились.

Трубастую голубку он увидел сразу.

Она лежала на полу голубятни, и он тотчас же понял – умерла.

Он осторожно нагнулся, поднял птицу на вытянутых руках и посмотрел так, словно взгляд его мог возвратить ее к жизни.

Неожиданно все опротивело. Это и должно было закончиться жестокой, нелепой смертью его трубастой голубки.

Он продолжал держать ее на вытянутых руках. Руки теперь дрожали, и он не мог унять дрожь. Он вышел из голубятни с птицей в руках. Подошел к краю крыши и сел, опираясь спиной о трубу. Осторожно положил голубку возле ног, а затем, словно не зная, чем занять руки, поднял обломок кирпича и стал вертеть его в руках. Этим он и занимался, когда на крыше появился другой мужчина.

Мужчина огляделся и прямиком направился к сидящему человеку.

– Дуглас Пэтт? – спросил мужчина.

– Что вам угодно? – ответил сидящий. Он посмотрел в глаза подошедшему. Суровые глаза.

Мужчина стоял, чуть подавшись вперед против ветра и держа руки в карманах плаща.

– Я лейтенант Бернс, – сказал мужчина.

Они молча смотрели друг на друга. Пэтт даже не пытался встать. Он по-прежнему медленно вертел в руках обломок кирпича. Мертвая птица лежала у ног.

– Как ты добрался до меня? – спросил он наконец.

– Дикки Коллинз, – объяснил Бернс.

– М-м-м, – сказал Пэтт. Ему уже было все равно. – Я так и думал, что он сломается, если вы доберетесь до него.

Пэтт покачал головой.

– Слишком много людей, – сказал он и бросил взгляд на птицу. Рука его крепче сжала кирпич.

– Чего ты хотел добиться, Пэтт?

– Я? – переспросил Пэтт и начал подниматься. Бернс двигался быстро, и к тому времени, как Пэтт встал на колени, на него уже смотрело дуло револьвера. Но Пэтт вроде бы и не замечал оружия. Он не отрывал взгляда от лежащей перед ним птицы.

– Я? Чего я хотел добиться? Хорошей жизни, лейтенант.

– Каким образом?

– Этот мальчишка, Болто… Ты ведь уже знаешь о Болто? Какая глупость! Странно это… но этот сопляк Болто пришел ко мне и говорит: «Как тебе нравится? Аннабелль говорит, что у него есть приятель-наркоман, отец которого командует детективами восемьдесят седьмого участка». Вот что рассказал мне Болто, лейтенант.

Бернс внимательно следил за ним. Пэтт медленно поднял кирпич и так же медленно, почти нежно, опустил его на тельце мертвой птицы. Он поднимал и опускал кирпич снова и снова. Кирпич покрылся кровью и перьями. Казалось, что Пэтт не осознает, что делает.

– Я вот что решил, лейтенант. Я решил, что заманю твоего сына в ловушку, достаточно серьезную, а потом приду к тебе, лейтенант, и выложу карты на стол: «Вот какие дела, лейтенант. Если ты не станешь мне помогать, о твоем сыне напишут все газеты». А поскольку сына твоего будут обвинять в убийстве, то никуда ты не денешься. Будешь помогать как миленький.

Он все бил и бил кирпичом. Бернс отвел взгляд от кровавых останков птицы.

– Какой помощи ты от меня ожидал?

– Я толкач, – сказал Пэтт. – Но я боюсь. Я мог бы легко расширить дело, если бы не боялся. Я боюсь ареста. Мне нужна была твоя помощь. Я хотел, чтобы ни ты, ни кто-то из твоих сыщиков меня и пальцем тронуть не могли. Я хотел свободно ходить по участку и продавать товар там, где захочу, не боясь ареста. Вот чего я хотел, лейтенант.

– Ты бы этого никогда не добился, – сказал Бернс. – Ни от меня, ни от любого другого полицейского.

– Может, от тебя и не добился бы. Но как же это было бы здорово, лейтенант. Я пообещал этому придурку Аннабеллю много товара. А за товар, сказал я ему, мне нужен только шприц с отпечатками пальцев твоего сына. Он заманил твоего сына к себе, дал ему дозу бесплатно, а перед тем, как тот ушел, поменял шприцы. После ухода твоего сына я наведался к Аннабеллю. Он уже клевал носом. Я зарядил шприц дозой героина, которая могла бы убить троих сразу. Он даже не почувствовал, как я колю его. Потом я взял шприц твоего сына из кармана Аннабелля и положил его на койку рядом с ним.

– А зачем веревка? – спросил Бернс.

Пэтт продолжал молотить кирпичом, разбрызгивая кровь по гудрону крыши.

– Эта идея пришла мне в голову потом. Вдруг меня осенило: а что, если подумают, будто это самоубийство? Или же просто случайная передозировка? Что останется от подстроенного убийства? Тогда-то я и обвязал веревкой шею Аннабелля. Полиция, решил я, быстро поймет, что веревку завязали уже после убийства. Я хотел, чтобы они знали, что это убийство, потому что мне нужен был твой сын. Он стал бы отмычкой к свободному участку.

– К свободному участку, – повторил Бернс.

– Да, – подтвердил Пэтт. – Но не выгорело. Потом еще Мария и старуха – почему все так запуталось?

Он поднял кирпич и глянул на птицу. Она превратилась в месиво из мяса и перьев. Кирпич и руки Пэтта были в крови. Он посмотрел на кирпич, потом на свои руки – так, будто видел их впервые. И вдруг, совершенно, неожиданно, разрыдался.

– Пошли со мной, – мягко сказал Бернс.

Его поместили в камеру предварительного заключения 87-го участка и предъявили обвинение в трех убийствах. После этого Бернс поднялся в свой кабинет и постоял у окна, глядя на деревья. Часы на парковой башне показывали, что до полуночи осталось пять минут.

Пять минут до Рождества.

Он подошел к телефону.

– Слушаю, – сказал дежурный сержант.

– Это лейтенант Бернс. Дай мне город, пожалуйста.

– Да, сэр.

Он подождал зуммера, потом набрал номер своей квартиры в Калмз-Пойнте. Трубку подняла Харриет.

– Привет, Харриет.

– Привет, Питер.

– Как он?

– Думаю, что все будет в порядке, – сказала она.

– Ему лучше?

– Лучше, Питер. Его больше не рвет, и он уже не бесится. Физически он, кажется, выбрался, Питер. А остальное зависит от него.

– Можно с ним поговорить?

– Конечно, дорогой.

– Харриет?

– Да?

– Я очень много работал, но хочу, чтобы ты знала… Вся эта беготня в последние дни…

– Питер, – сказала она нежно, – я выходила замуж за полицейского.

– Знаю. И признателен тебе за это. Счастливого Рождества, Харриет.

– Приходи быстрее, дорогой. Я позову Ларри.

Бернс подождал. Вскоре к телефону подошел его сын.

– Папа?

– Привет, Ларри. Как ты себя чувствуешь?

– Намного лучше, папа.

– Хорошо, хорошо.

Наступило долгое молчание.

– Папа?

– Да?

– Я прошу прощения за… ты сам знаешь за что. Все будет по-другому.

– Многое будет по-другому, Ларри, – пообещал Бернс.

– Ты скоро придешь?

– Мне здесь кое-что надо закончить… – Бернс замолчал. – Да, я скоро приду. Я только забегу в больницу, а потом сразу домой.

– Мы ждем тебя, папа.

– Вот и прекрасно. Ты действительно чувствуешь себя нормально, Ларри?

– Да, я стремлюсь к этому, – сказал Ларри, и Бернс по его голосу почувствовал, что он улыбается.

– Хорошо. Счастливого Рождества, сын.

– Мы ждем.

Бернс повесил трубку и надел плащ. Он неожиданно повеселел. Они поймали Пэтта, поймали Коллинза, сын его выздоравливает, оставался только Карелла, и он был уверен, что Карелла тоже выберется. Черт возьми, нельзя же, чтобы умирали такие полицейские, как Карелла!

В больницу он пошел пешком. Температура была почти нулевая, но он прошел пешком всю дорогу, пожелав счастливого Рождества двум встретившимся пьяницам. Когда он пришел в больницу, лицо его горело, ноги гудели, но он как никогда был уверен, что все будет хорошо.

Поднявшись на лифте на восьмой этаж, он оказался в коридоре. Вспомнив, куда идти, направился к палате Кареллы. И тут его настигло новое ощущение. В прохладной стерильной атмосфере больницы он потерял уверенность, что со Стивом Кареллой все обойдется. В душу закрались сомнения, и он замедлил шаг.

И в эту минуту он заметил Тедди.

Сначала она была маленькой фигуркой в конце коридора, но постепенно росла и росла. Руки ее были сжаты, голова и плечи покорно опущены. Сердце Бернса сжалось в дурном предчувствии.

«Карелла, – мелькнуло в голове, – нет, Боже, нет…»

Он бросился к ней, она подняла к нему заплаканное лицо. Увидев слезы на ее лице, Бернс похолодел. Ему захотелось бежать отсюда, бежать от горя и ужаса.

И тогда он увидел ее губы.

Губы ее улыбались. Она улыбалась. Слезы текли по ее щекам, но она счастливо улыбалась. Он взял ее за плечи и сказал, отчетливо выговаривая слова:

– Стив? Все в порядке?

Она прочитала слова по губам, слабо кивнула, потом кивнула преувеличенно радостно и бросилась на грудь Бернсу. Он прижал ее к себе, словно дочь, и с удивлением обнаружил, что тоже плачет.

За больничной стеной раздались удары колоколов.

Наступило Рождество, и на мир снизошла благодать.