Текст книги "Смерть по ходу пьесы"

– Посчитано?

– Да, мой менеджер делал для меня подсчеты на тот случай, если мы переберемся на Стем.

– Думаю, вы это предвидели.

– Ну, теперь я действительно это предвижу.

– Когда он сделал для вас эти расчеты?

– Вчера. Сразу после того, как Мишель была ранена.

– Ясно.

– Угу. Если вам понадобится копия этих расчетов, я вам ее вручу, когда вы соберетесь уходить.

– Был бы вам признателен.

– К вашим услугам, – ответил Моргенштерн.

– Ну так что показали расчеты вашего менеджера на тот случай, если вы переберетесь в Стем?

– В зал на пятьсот мест? Сборы могут составлять семьдесят тысяч в неделю.

– Другими словами, мистер Моргенштерн, если пьеса станет хитом, вы сможете загрести неплохой куш.

– Да, довольно неплохой.

– И сколько времени понадобится на то, чтобы компенсировать ваши затраты?

– При таких сборах? Тринадцать недель.

– После чего вы сможете получать пятьдесят процентов от прибыли.

– Да.

– А кто получает остальные пятьдесят процентов?

– Мои вкладчики.

– И сколько же их?

– Двенадцать. Если хотите, я могу дать вам их список.

– Сколько получает автор пьесы?

– Фредди? Шесть процентов.

– От какой суммы? За вычетом расходов или без оного?

– Безо всякого. Просто шесть процентов от сборов.

– Прибыльное дело, – хмыкнул Карелла.

– Если не считать того, что на каждую пьесу, пользующуюся успехом, приходится десяток провалившихся. Честно вам говорю – лучше вкладывайте деньги в кассу взаимопомощи.

– Я учту ваш совет, – сказал Карелла.

– Берите еще тост.

– Спасибо. Еще несколько вопросов, и я перестану компостировать вам мозги.

– А теперь вернемся к нашим баранам, – сказал Моргенштерн и снова улыбнулся.

– Насколько я понимаю, – начал Карелла, – вчера вечером...

– Ну, что я говорил?

Карелла улыбнулся. Он взял еще один тост, снова намазал и откусил. Прожевав, он сказал:

– Вчера вечером Мишель задержалась в театре на пятнадцать-двадцать минут. Все остальные уже ушли на обед, а она...

– Ну да, насколько я понимаю, так оно и было.

– Вас там не было?

– Нет. С чего вы взяли, что я там был?

– Я думал...

– Раньше – может быть, но не тогда, когда они...

– Я думал, что вы присутствовали на репетиции.

– Я пришел в театр в пять, а ушел не то в шесть, не то без четверти шесть. Сразу после свары.

– Какой свары? – заинтересовался Карелла.

– Да обычное дерьмо.

– А в чем это обычное дерьмо заключалось?

– Актриса желала знать, почему она должна делать то или это, а режиссер требовал, чтобы она не выпендривалась, а делала.

– То есть это была ссора между Мишель и Кендаллом, так?

– Да, так. Только это не было ссорой, это была обычная грызня. Вы знаете эту знаменитую историю насчет телефонного звонка?

– Нет, не знаю.

– В какой-то пьесе присутствует сцена, во время которой звонит телефон. Актер должен снять трубку и поговорить с человеком на другом конце провода. Согласно этому методу актер хочет знать мотивации поступка – почему он должен снимать трубку? А режиссер ему говорит: «Да потому, черт бы тебя побрал, что телефон звонит!» Это происходит все время – грызня между режиссером и актерами. Не стоит придавать этому значения.

– Кто еще при этом присутствовал? Фредди Корбин там был?

– Нет. Только актеры и подсобные рабочие.

– Когда вы уходили, они все еще были там?

– Да.

– Но они ушли из театра раньше Мишель – так?

– Да, она отправилась на примерку. Она минут на пятнадцать-двадцать нужна была художнице по костюмам.

– Итак, все остальные в половине седьмого ушли на обед...

– Мне кажется, Эшли так рассчитывал. Да, я уверен, что он сказал «половина седьмого».

– И в театре остались только Мишель и художница по костюмам.

– Ну, там должен был оставаться еще Тори.

– Тори?

– Наш охранник. Он стоит на служебном входе.

– Его так зовут? Тори?

– Ну, на самом деле его настоящее имя Сальваторе Андруччи. Но он выступал под именем Тори Эндрюс. Вы не помните Тори Эндрюса? Лет двадцать – двадцать пять назад он показывал очень неплохие результаты в среднем весе. Это и есть Тори.

– Не знаете, где я могу его найти?

– В театре. Хотите еще кофе? Я попрошу, чтобы эта чернушка принесла свежего.

– Спасибо, нет, – отказался Карелла. – С меня хватит.

– Тогда позвольте, я отыщу эти расчеты. Если, конечно, они вам все еще нужны.

– Они мне все еще нужны, – подтвердил Карелла.

* * *

Джиллиан Пек жила в верхней части города, в солидном доме со швейцаром. Швейцар позвонил по домофону и сообщил о госте. Клинг услышал, как женский голос произнес с британским акцентом:

– Да, пожалуйста, пусть он поднимется.

Женщине, открывшей дверь, на вид было сорок с небольшим. Это была хрупкая брюнетка с буйной гривой волос, одетая в зеленую тунику из шелка и парчи, расклешенные пижамные брюки и зеленые тапочки с золотой отделкой. Она прямо с порога сообщила Клингу, что на полдень у нее назначена встреча – а уже было десять минут двенадцатого, – и потому она надеется, что детектив будет краток. Клинг пообещал постараться.

Хозяйка провела его в гостиную. По стенам ее были развешаны в рамочках рисунки костюмов, которых, похоже, хватило бы на сотню разных пьес, – но Джиллиан заявила, что они относятся всего лишь к десяти постановкам.

– Моей любимой работой была «Двенадцатая ночь», я ее делала для Марвина. – Хозяйка лучезарно улыбнулась и провела Клинга мимо серии эскизов, на которых были изображены люди в ярких нарядах. В углу каждого эскиза карандашом было написано имя персонажа: сэр Тоби Белч. Сэр Эндрю Агвичек. Мальволио. Оливия. Виола...

– Мне нравятся имена, которые он им дал, – кивнула в сторону своих творений художница. – Вы знаете полное название этой пьесы?

– Нет, – сказал Клинг.

– Шекспир назвал ее «Двенадцатая ночь, или Что угодно». Я восприняла это как намек на костюмы. Я решила, что взгляд должен беспрепятственно проникать повсюду.

– Думаю, вам это удалось, – проронил Клинг.

– Да, вполне, – согласилась Джиллиан, изучая рисунок. – Ну да ладно, – сказала она, внезапно повернувшись и подойдя к мягкому уголку, состоявшему из дивана, обтянутого красным бархатом, и двух кресел по бокам, обтянутых черным. Женщина уселась в одно из черных кресел – возможно, потому, что ей не хотелось слишком уж напоминать новогоднюю елку – зеленый наряд на красном фоне. Клингу стало любопытно, делает ли она наряды и для себя тоже.

– Не хотите присесть? – спросила Джиллиан, указав на софу.

Клинг сел.

Хозяйка посмотрела на часы.

– Я по поводу мисс Кассиди, – начал детектив.

– Ох, бедное дитя! – воскликнула Джиллиан.

– Насколько я понимаю, вы были вместе с ней вчера вечером. Как раз перед тем, как она подверглась нападению.

– Да. Мы примеряли один из ее костюмов.

– А сколько их у нее?

– Она трижды переодевается по ходу пьесы. Это был костюм для первого действия. Белый наряд – он создает ощущение невинности, девственности. Предполагается, что она приходит в театр совсем юной девушкой. Вы знакомы с пьесой?

– На самом деле нет.

– Дрянь редкостная, – сказала Джиллиан. – Если уж начистоту, Марвин должен благодарить Бога за это нападение – такая реклама!

– Я уверен, что он и вправду его благодарит, – согласился Клинг.

Хозяйка посмотрела на детектива и хмыкнула.

– Ну, я бы не удивилась. В общем, в пьесе три действия и, соответственно, три наряда. Один девичий – белый, второй – серый, когда она, так сказать, теряет невинность (полная чушь, на самом деле) и красный наряд для третьего действия, после того, как она подверглась нападению – Бог его знает, что это должно означать. И кто ее ранил, тоже, кстати, непонятно. Вот вам случай, когда жизнь подражает искусству, не так ли?

– Полагаю, что так.

– Вы кого-нибудь подозреваете?

– Пока что нет.

– Жизнь точь-в-точь следует за искусством, – сказала Джиллиан. – В пьесе так и остается неизвестным, кто ее ранил.

– Ну, мы ведем расследование.

– Но ведь это означает, что человек, который ранил Мишель, все еще неизвестен, разве нет? И он может так и остаться неизвестным. И это не будет таким уж нетипичным случаем для нашего города, ведь так?

– Увы, да, – согласился Клинг.

– Это я не в обиду.

– Где происходила примерка, мисс Пек?

– У Мишель в уборной.

– Во сколько она началась?

– В половине седьмого, может, в тридцать пять минут.

– И сколько она продлилась?

– О, не больше десяти минут.

– То есть до без двадцати семь?

– Я бы сказала – до без четверти.

– И что потом?

– Что вы имеете в виду?

– Что вы делали после примерки?

– Ну, мы ушли.

– Из театра?

– Нет, из уборной.

– Вы ушли вместе?

– Нет. Я отправилась в костюмерную, чтобы повесить наряд на место, а Мишель пошла в туалет.

– Вы еще видели ее тем вечером?

– Да, перед выходом из театра.

– И где вы ее видели?

– Рядом со служебным выходом на стене висит телефон-автомат. Когда я выходила из театра, Мишель там стояла.

– Она с кем-нибудь разговаривала?

– Нет. В тот момент она просто набирала номер.

– Во сколько это было?

– Э-э... где-то без десяти семь.

– И что было потом?

– Я попрощалась с Тори и вышла.

– Кто такой Тори?

– Наш охранник.

– А где он находился?

– Сидел у выхода. Он всегда там сидит. Там его стул.

– Далеко от телефона?

– Не то пять, не то шесть футов. Точнее не скажу.

– Видели ли вы кого-либо в переулке, когда вышли из театра?

– Ни единой души.

– Когда Мишель вышла, вас уже не было в переулке, так?

– Да, так.

– То есть вы не видели, как она выходила?

– Нет, не видела.

– И, конечно же, вы не видели, кто ее ранил?

– Совершенно верно.

– Куда вы отправились, выйдя из театра?

– На встречу с одним моим другом.

– Где она происходила?

– В городе, в ресторане. Я прямо у театра поймала такси.

– Во сколько это было?

– Без пяти семь.

– Вы помните точное время?

– Да, я как раз посмотрела на часы. Мы с моим другом должны были встретиться в четверть восьмого, и я смотрела, не опаздываю ли я. До этого ресторана довольно далеко добираться.

– Что это за ресторан, мисс Пек?

– «Да Луиджи», на Мерси-стрит.

– Ну и как, вы опоздали?

– Нет, я добралась одновременно с Дороти.

Клинг посмотрел на Джиллиан.

– Все, точка, – сказала она.

Тори Эндрюс, он же Сальваторе Андруччи, внимательно изучил жетон Кареллы, потом еще раз проверил его удостоверение и только после этого спросил:

– Вы по поводу Мишель?

– Да.

– Я думал, что вы уже поймали эту сволочь.

– Мы ведем расследование.

– Надеюсь, меня вы не подозреваете? – хмыкнул Тори. Во рту у него недоставало нескольких зубов.

В мистере Эндрюсе было примерно пять футов десять дюймов роста, и весил он около двухсот сорока фунтов. Теперь он уже вряд ли смог бы выступать в среднем весе. Его левый глаз был частично закрыт старым шрамом, а нос свернут набок, и поэтому его голос был похож на голоса забияк, подравшихся по пьяной лавочке, с которыми Карелле приходилось время от времени иметь дело. Но в живых зеленых глазах Тори Эндрюса светился несомненный ум, и Карелла понадеялся, что мистер Эндрюс ушел с ринга до того, как ему вышибли мозги.

Он был одет в манере, которую Карелла называл «свитер булочника», поскольку именно такой свитер надевал каждое утро отец Кареллы, отправляясь на работу. В данном случае свитер оказался коричневым кардиганом без воротника, со слегка обтрепанными рукавами и отсутствием одной пуговицы. Тори носил его с вельветовыми брюками и коричневыми мокасинами. Он сидел на стуле прямо у служебного выхода. Футах в семи-восьми от стула на выкрашенной в черный цвет кирпичной стене висел телефон-автомат. Из-за кулис долетали голоса не то двух, не то трех актеров, репетирующих очередную сцену. Настенные часы показывали половину первого.

– Тори, не могли бы вы рассказать мне о вчерашнем происшествии? – спросил Карелла.

– Да, конечно. Это я вызвал полицию. Я услышал, как она закричала, и выскочил на улицу. Она лежала на земле и кричала.

– И больше вы никого не увидели в переулке?

– Нет. Только ее. Вы имеете в виду – того, кто напал? Нет. Хотел бы я его увидеть.

– Что вы стали делать?

– Я оставил ее лежать там, где она лежала. Если человек получил травму, его лучше не шевелить лишний раз. Я научился этому на ринге. Если человеку плохо, а вы начнете его тормошить, то можете сделать еще хуже. Потому я оставил ее лежать, а сам побежал в театр и позвонил девять-один-один. Прямо вон с того телефона. Они тут же приехали. Для нашего города это можно считать чудом.

– Вы не помните, не видели ли вы кого-нибудь подозрительного до того, как мисс Кассиди вышла из театра?

– Я не выходил на улицу.

– Я имею в виду – в самом театре. После того, как все остальные ушли.

– В смысле – после того, как мисс Пек тоже ушла?

– Да. Вы не видели в театре кого-нибудь подозрительного? Кого-нибудь, кто не должен был там находиться?

– Нет, не видел. Мисс Пек ушла, несколько минут спустя Мишель подошла позвонить по телефону, потом...

– Мисс Кассиди звонила по телефону?

– Да. Вон по тому телефону-автомату, который висит на стене.

– Вы не слышали, о чем она говорила?

– Ну, это был очень короткий разговор.

– Но вы его слышали?

– Да, слышал.

– И что она сказала?

– Она сказала... Вам нужно дословно? Я не уверен, что повторю ее слова совершенно точно.

– Настолько точно, насколько вы сможете вспомнить.

– Ну... она сказала: «Это я, я выхожу», – что-то в этом духе. Потом она послушала, потом просто сказала «о'кей» и повесила трубку.

– Она называла какое-нибудь имя?

– Нет.

– Что она стала делать после этого?

– Она подошла ко мне, и мы немного поболтали.

– И долго?

– Минут пять, наверное. Мишель посматривала на часы... Я подумал, что она договорилась с кем-то встретиться. Мы поговорили несколько минут, потом она снова посмотрела на часы и сказала: «Ну ладно, Тори, уже поздно» – что-то такое, и вышла.

– Во сколько это было?

– В начале восьмого.

– Откуда вам это известно?

– Так вон же часы висят, – объяснил Тори и показал на настенные часы у себя над головой. – Я все время на них смотрю. Забавно, – сказал он, – на ринге три минуты – это целая вечность. А здесь, в театре, я сижу себе на стуле, смотрю на часы и вспоминаю прежние годы, будто старый фильм. Мне иногда кажется, что я просто не успею просмотреть все фильмы, которые крутятся у меня в голове. Как вам кажется, успею я их просмотреть?

– Надеюсь, что успеете, – мягко сказал Карелла.

* * *

Висевшие в дежурке часы показывали двадцать минут второго. Они сходили поесть, а теперь, после обеда, сели сводить воедино полученные результаты.

– Кому она звонила? – спросил Клинг.

– Существенный вопрос.

– Дай-ка мне посмотреть эти расчеты Моргенштерна, – попросил Клинг. Карелла протянул ему листок бумаги.

ЕЖЕНЕДЕЛЬНЫЙ БЮДЖЕТ ПЬЕСЫ «ЛЮБОВНАЯ ИСТОРИЯ»

ДЛЯ 500-МЕСТНОГО ТЕАТРА «МИДДЛ»

ИЗ РАСЧЕТА СБОРОВ В 100 000 $

ЗАРПЛАТА:

МИШЕЛЬ КАССИДИ 3000 $

АНДРЕА ПАРКЕР 2400 $

КУПЕР ХАЙНЕС 2400 $

МАРК РИГАНТИ 2400 $

4 СТАТИСТА ПО 1000 S, ВСЕГО 4000 $

– Слушай, а статисты нехило зарабатывают?

– Хочешь стать актером?

– Нет, спасибо.

ПОМОЩНИК РЕЖИССЕРА 1400 $

ВТОРОЙ ПОМОЩНИК РЕЖИССЕРА 1150 $

ОТЧИСЛЕНИЯ НА А.Е.А., ОТПУСКА И БОЛЬНИЧНЫЕ 990 $

– Что такое А.Е.А.?

– Понятия не имею.

ХУДОЖНИК ПО КОСТЮМАМ 900 $

ОТЧИСЛЕНИЯ НА ОТПУСКНЫЕ

Т.В.А.У./МУ И ХС 63 $

– Т.В.А.У?

– Спорим – это какой-нибудь профсоюз?

– А МУ и ХС?

– Понятия не имею.

ГЛАВНЫЙ МЕНЕДЖЕР 1500 $

МЕНЕДЖЕР КОМПАНИИ 977 $

АГЕНТ ПО СВЯЗЯМ С ПРЕССОЙ 1085 $

ПОМОЩНИК ПРОДЮСЕРА 500 $

АДВОКАТ 350 $

СТАРШИЙ БУХГАЛТЕР 250 $

БУХГАЛТЕР 200 $

МЕНЕДЖЕР ПО ПОДБОРУ АКТЕРОВ 250 $

ХУДОЖНИКИ ДВОЕ ПО 175-350 $

ИТОГО: 24 165 $

ТЕАТР:

АРЕНДНАЯ ПЛАТА 6500 $

ПОСТОЯННЫЙ ПЕРСОНАЛ ТЕАТРА 22 500 $

ДОП. РАБОЧИЕ СЦЕНЫ 1195 $

ИТОГО: 30 195 $

РЕКЛАМА:

РЕКЛАМА В ГАЗЕТАХ 9000 $

РЕКЛАМА ПО РАДИО 3000 $

РЕКЛАМА ПО ТЕЛЕВИДЕНИЮ 0

– Это что получается – они не верят в силу электронного ящика?

– Получается, что не верят.

АФИШИ 200 $

РЕКЛАМА НА АВТОБУСАХ, ТЕЛЕФОННЫХ

БУДКАХ и т. п. 3000 $

ПЕЧАТЬ И РАССЫЛКА ФОТОГРАФИЙ

ФОТОРЕПОРТЕРАМ 150 $

РАСХОДЫ АГЕНТА ПО СВЯЗЯМ С ПРЕССОЙ 250 $

ОСОБАЯ РЕКЛАМА 400 $

– Что такое особая реклама?

– Пусть меня подстрелят, если я знаю.

ИТОГО: 16 000 $

АДМИНИСТРАТИВНЫЕ

И ОБЩИЕ РАСХОДЫ

РАЗМЕЩЕНИЕ ПРОГРАММ и т. д. 80 $

ПРОФСОЮЗНЫЕ ВЗНОСЫ 500 $

– Дорогое удовольствие, однако...

– Как сказала обезьяна, подтершись сотенной купюрой, – продолжил фразу Карелла, и оба детектива захихикали, словно мальчишки.

АДМИНИСТРАТИВНЫЕ РАСХОДЫ

ПРОДЮСЕРА 750 $

АДМИНИСТРАТИВНЫЕ РАСХОДЫ

ГЛАВНОГО МЕНЕДЖЕРА 400 $

– Остальную часть административных расходов можешь пропустить, – сказал Карелла. – Давай следующий раздел.

Клинг перевернул листок.

АВТОРСКИЕ ОТЧИСЛЕНИЯ И ГОНОРАРЫ

(ИСХОДЯ ИЗ СБОРОВ В 100 000 $)

АВТОРУ 6.00%-6000 $

ЗВЕЗДАМ 0

– Значит, Мишель не причитается ни кусочка от этого пирога.

– Да никому из актеров не причитается.

– Больше всего получает автор.

– Не автор, а Моргенштерн.

– Ну, по этим расчетам так не скажешь.

РЕЖИССЕРУ 2.00%-2000 $

ПРОДЮСЕРУ 2.00%-2000 $

ВСЕГО: 10 000 $

– Моргенштерн, кроме этого, получает пятьдесят процентов от прибыли.

– Недурно. А театр тоже принадлежит ему?

– Вряд ли. Не думаю.

ОТЧИСЛЕНИЯ ТЕАТРУ

(в процентном отношении) 5.00% – 5000 $

– Ну и что у нас получается?

– Добавь еще вот это.

ОБЩАЯ СМЕТА ЕЖЕНЕДЕЛЬНЫХ ТЕКУЩИХ

РАСХОДОВ 99 897 $

РЕЗЮМЕ.

ДЛЯ 500-МЕСТНОГО ТЕАТРА

С САМЫМИ ДОРОГИМИ БИЛЕТАМИ ПО 50.00 $

И СРЕДНЕЙ ЦЕНОЙ БИЛЕТОВ – 45.75 $

ПРЕДПОЛАГАЕМЫЕ СБОРЫ 183 000 $

ПРЕДПОЛАГАЕМЫЕ РАСХОДЫ 112 925 $

ПРЕДПОЛАГАЕМАЯ ПРИБЫЛЬ 70 075 $

– Моргенштерн получает половину, – сказал Карелла. – Плюс два процента и административные расходы.

– Ты думаешь, это он?

– Нет.

– А кто тогда?

– Тот, кому Мишель звонила перед выходом из театра.

Глава 5

Когда в три часа пополудни, во вторник, детективы вошли в маленькую приемную Джонни Мильтона, находившуюся на углу Стеммлер-авеню и Локуст-стрит, его секретарша разговаривала по телефону. Она бросила взгляд на вошедших, жестом указала им на скамью, стоявшую у противоположной стены, еще некоторое время послушала, потом произнесла:

– Я понимаю ваши чувства, Майк, но патрон сейчас действительно уехал в агентство по найму актеров, и я не знаю, сколько он там пробудет.

Она снова выслушала слова своего невидимого собеседника, закатила глаза и ответила:

– Нет, Майк, это неправда, он постоянно о вас помнит. Когда? Что значит – когда? – Секретарша снова закатила глаза. – Как только у него появится о чем сообщить, он сразу вам позвонит. И это тоже неправда. Он всегда находит что-нибудь для вас. Майк, вы же только что вернулись после выступлений в бостонском клубе – как по-вашему, кто нашел для вас этот контракт, если не Джонни? Что? Нет, я уверена, что это было раньше. В феврале? Как, в самом деле? Это было в феврале? Гм, значит, действительно прошло уже два месяца. Вот так так! Но даже если так, он все равно постоянно продолжает подыскивать для вас подходящий контракт, Майк, я вас клятвенно заверяю. Ой, простите, у меня звонит другой телефон, – сказала она, хотя никакого другого звонка не было. – Я передам ему, что вы звонили, и он обязательно с вами свяжется. До свиданья! – Секретарша повесила трубку и испустила раздраженный вздох.

– Эти актеры! – вырвалось у нее. Потом, сообразив, что двое мужчин, сидящих рядом с ее столом, выглядят достаточно эффектно, чтобы оказаться актерами, и что, возможно, они и вправду актеры, секретарша добавила: – Хичкок был прав, – и решила, что удачно вывернулась, хотя ни один из посетителей, похоже, не понял, о чем она говорит. Секретарша, собственно, имела в виду известное высказывание Хичкока о том, что все актеры – это необъезженные лошади; с Хичкоком лично она знакома не была, но вычитала это в журнале, когда сидела в приемной у врача.

– Чем могу служить? – спросила секретарша, обворожительно улыбаясь. Она подтянулась и выпрямилась, стремясь произвести впечатление своими формами, вырисовывающимися под обтягивающим свитером. Блондин переместился от стены, увешанной фотографиями – восемь на десять, в рамочках, – клиентов Джонни, к столу и протянул секретарше кожаный чехольчик, из которого свешивался золотистый жетон. На жетоне красовалось название города и городской герб, нарисованный золотом по голубой эмали. Под гербом было написано слово «ДЕТЕКТИВ», а еще ниже – «87-й УЧАСТОК».

– Детектив Клинг, – представился блондин. – А это мой напарник, детектив Карелла, – кивнул он на второго мужчину, который также подошел к столу. – Мы хотели бы поговорить с мистером Мильтоном.

– О, конечно! – сказала секретарша, тут же сняла трубку телефона и нажала какую-то кнопку, разоблачая тем самым лживость истории о поездке в бюро по найму актеров, которую она только что рассказывала актеру по имени Майк. – Мистер Мильтон, к вам пришли из полиции. – Она послушала, кивнула и сказала: – Да, сэр, сейчас. – И положила трубку обратно. – Проходите прямо туда, – сказала она и указала на обшитую деревом дверь, располагавшуюся справа от ее стола.

Наряд Джонни Мильтона соответствовал солнечному весеннему дню, хотя окна кабинета по-прежнему продолжал заливать дождь. На нем был пастельно-голубой свитер с V-образной горловиной, под ним – желтая рубашка, расстегнутая у горла, бежевые свободные брюки и кожаные мокасины с кисточками. Мильтон выглядел скорее как голливудский продюсер, чем как мелкий импресарио. Кабинет у него был того же размера, что и кабинет лейтенанта в старом добром восемьдесят седьмом участке, только вместо морд, объявленных в розыск, стены этого кабинета были увешаны афишами различных шоу, в которых, вероятно, выступали клиенты Мильтона. Некоторые из этих шоу Карелла знал или хотя бы слышал о них, но большая часть названий ни о чем ему не говорила. Мильтон вышел из-за стола, протягивая руку для приветствия.

– Рад вас видеть, джентльмены, – сказал он, пожимая руку сперва Карелле, потом Клингу. – Присаживайтесь, пожалуйста. Просто сдвиньте весь этот хлам. Давайте я его уберу, – с этими словами Мильтон подошел к дивану, заваленному разноцветными папками – как предположил Карелла, с разными сценариями. Мильтон перенес папки на стол, бесцеремонно свалил их там, еще раз предложил полицейским присаживаться и сам уселся за стол. Диван был одним из тех узких маленьких сидений, обтянутых зеленым бархатом, которые обычно стоят в приемных. Детективы сели, почти касаясь друг друга плечами.

– Мишель чувствует себя хорошо, – наконец сказал Мильтон. – Если, конечно, вас это интересует. – Он посмотрел на часы: – В настоящий момент она находится на репетиции.

– Отлично, – сказал Карелла. – Мистер Мильтон, она говорила вам что-нибудь об этих угрожающих звонках?

– До вчерашнего дня – ничего. Это я посоветовал ей обратиться в полицию.

– Ага, – сказал Карелла.

– Да.

– Говорила ли она вам, что голос звонившего похож на голос Джека Николсона?

– Да. Но, само собой разумеется...

– Конечно.

– ...что это не Джек Николсон. Вы ведь сами понимаете, не так ли?

– Да, мы понимаем.

– Кроме того, Джек Николсон сейчас уехал на съемки в Европу.

– Так что он никак не может быть тем человеком, который напал на Мишель, – невозмутимо констатировал Карелла.

– Именно это я и говорю, – подтвердил Мильтон.

– Вы не знаете, кто бы это мог быть? – спросил Карелла.

– Понятия не имею.

– Не подражает ли кто-нибудь из ваших клиентов Джеку Николсону?

– Нет. По крайней мере, мне об этом неизвестно, – улыбнулся Мильтон.

– Мистер Мильтон, – подал голос Клинг, – вы не припомните, где вы находились вчера вечером, когда услышали, что Мишель ранена?

– Да, естественно, помню. А в чем дело?

– Так где вы находились, сэр?

– В одной забегаловке на Стеме. На Стеммлер-авеню, – пояснил он, словно детективы не были местными жителями, а явились откуда-нибудь из Перу.

– Вы не помните, как называется эта забегаловка? – спросил Карелла.

– Заведение О'Лири.

– На углу Стема и Северной Одиннадцатой?

– Да.

– Как раз по дороге в верхний город, да?

– Мы с Мишель собирались там встретиться. Это недалеко от театра.

– Точнее говоря, в трех-четырех кварталах.

– Да.

– Во сколько вы собирались встретиться?

– Я заказал столик на семь.

– Но Мишель так и не появилась.

– Нет. Ну, вы сами знаете, что произошло.

– Да. Когда она вышла из театра, ее пырнули ножом. Очевидно, она как раз направлялась на встречу с вами.

– Очевидно.

– Что вы стали делать, когда Мишель не появилась?

– Я позвонил в театр.

– Во сколько это было?

– Минут в пятнадцать-двадцать восьмого. Тогда я и узнал о случившемся.

– Да ну? – заинтересовался Клинг.

Полицейские переглянулись.

– Я думал, вы услышали об этом по радио, – сказал Карелла.

– Нет, мне рассказал Тори. Охранник из театра. Он сказал, что Мишель ранена и что ее увезли в Морхауз Дженерал. Тогда я поймал такси и поехал прямо туда.

– У меня сложилось впечатление, что вы услышали об этом по радио, – повторил Карелла.

– В самом деле? А из-за чего оно возникло?

– Из-за того, как вы это сказали.

– Я сказал, что только что услышал об этом.

– Да, и что вы сразу же помчались сюда.

– Вот именно.

– Это звучало так, словно вы узнали это из выпуска новостей.

– Нет, мне рассказал об этом Тори.

– Теперь понятно.

Полицейские снова переглянулись.

– Из слов мисс Кассиди я понял, что вы живете вместе. Это так? – спросил Клинг.

– Совершенно верно.

– Где вы живете, сэр?

– У нее в квартире. То есть в квартире, которую Мишель снимала для себя, пока мы наконец не дозрели. В смысле, пока не решили жить вместе.

– И где она находится? – спросил Карелла.

– Квартира? В доме на углу Картера и Стэйна.

«Территория восемьдесят восьмого», – подумал Карелла.

Картер и Стэйн располагались на самой границе Даймондбека, который в конце двадцатых – начале тридцатых назывался Золотым побережьем. В настоящее время Даймондбек был негритянским районом, а многоэтажные дома на Картер-авеню, в промежутке между Стэйном и Риджем, пользовались популярностью среди музыкантов, артистов, бизнесменов, политиков – одним словом, среди чернокожей элиты Айсолы. Из этих домов открывался прекрасный вид на Гровер-парк – еще один стимул для предприимчивых чернокожих застройщиков починить эти дома и превратить в солидное жилье, которое белые из нижнего города отрывали с руками и ногами. Эти отважные белые не вели бы себя так отважно, если бы предлагаемое к продаже жилье располагалось на десяток кварталов глубже в верхнем городе. Жить в самом центре Даймондбека – это совсем не то, что зайти в верхний город к маме Грейс на домашний обед с картошкой, бобами и овсянкой. Но Картер-авеню была относительно безопасным районом, с приемлемыми ценами на жилье и с видом на парк, Даймондбек населяли в основном чернокожие. Его даже иногда называли Даймондблэком. Но кроме того, множество латиноамериканцев из Колумбии и из Доминиканской республики – противопоставляемые пуэрториканцам, многие из которых были американскими гражданами уже в третьем поколении, – и другие иммигранты – в том числе незаконные – из Пакистана, Вьетнама, Кореи, Бангладеш, Афганистана и с планеты Венера просачивались в этот район и селились постоянно расширяющимися общинами, чуждыми большинству прежних жильцов. Это приводило все к тому же конфликту культур, хотя и в меньших масштабах – настоящая гремучая смесь, весьма и весьма опасная. Впрочем, это не относилось к району Картер-авеню, где Джонни Мильтон проживал вместе с Мишель Кассиди в квартире, которую она прежде снимала для себя.

– Она также является вашей клиенткой, не так ли? – спросил Карелла.

– Да.

– С каких пор?

– Она стала моей клиенткой задолго для того, как между нами возникли какие-то личные взаимоотношения, если вы это имеете в виду.

– Когда это началось?

– Семь лет назад.

– Личные взаимоотношения?

– Да.

– А деловые?

– Уже давным-давно.

– Насколько давно?

– С тех пор, как Мишель было десять лет. Знаете ли, она вышла на сцену еще в детстве...

– Да, знаю.

– Я устроил ей ангажемент в «Энни». Она играла саму Энни. Главную роль.

– Так сколько времени вы знакомы?

– Вот уже тринадцать лет.

– Ни у кого из вас нет другого партнера или партнерши?

– Нет-нет. Мы все равно что женаты.

– Можете ли вы назвать ваши взаимоотношения хорошими?

– Очень хорошими. Я же сказал, мы все равно что женаты.

– А в браке бывают подъемы и спады, – хмыкнул Карелла. – Все равно что женаты?

– Да. Совершенно то же самое.

– Как вы отреагировали, когда она рассказала вам об угрожающих звонках?

– Я уже говорил об этом. Я посоветовал ей обратиться в полицию.

– Вы не знаете, почему она так долго ждала, прежде чем рассказать вам? – спросил Клинг.

– Понятия не имею.

– Потому что звонки, по-видимому...

– Да, я понимаю...

– ...начались двадцать девятого марта...

– Да, ясно...

– Но она вам ничего не говорила до вчерашнего дня.

– Я думаю, Мишель надеялась, что они прекратятся.

– Вы никогда не разговаривали с этим человеком? – спросил Карелла.

– Нет, никогда.

– Я хочу сказать – вам не приходилось поднимать трубку и слышать там голос, похожий на голос Джека Николсона, который просил бы позвать мисс Кассиди?

– Нет, ни разу.

– А так, чтобы вешали трубку, когда вы ее поднимете?

– А, ну это конечно. Ведь это же город.

– Неправильно набранный номер и так далее?

– Да, что-то в этом роде.

– Никто не говорил голосом Джека Николсона: «Извините, я ошибся номером»?

– Нет. Обычно, когда говорят, что ошиблись номером, слышен голос с иностранным акцентом. С латиноамериканским, с азиатским. «Изьвинитье, ньеправильний номьер». Ну вы понимаете – они даже не знают толком, как пользоваться телефоном.

Карелла предпочел промолчать.

– Во сколько вы пришли к О'Лири?

– Я же говорил. В семь.

– Минута в минуту?

– Ну, может, на несколько минут раньше. Я заказывал столик на семь.

– Когда вы начали нервничать?

– Из-за того, что Мишель все не появляется?

– Да.

– Минут через десять. Я знал, что в семь у них перерыв. Понимаете ли, когда пьеса репетируется, все расписано строго по часам и так и катится до самой премьеры. Если перерыв назначен на семь, это значит на семь, и это значит, что вернуться вы должны к восьми и снова браться за дело. От театра до забегаловки О'Лири минут пять ходу, ведь так? Я подождал минут пятнадцать, а потом пошел звонить в театр.

– И кто вам ответил?

– Тори, я же говорил. Он подошел к телефону, который стоит за кулисами. Как только я спросил о Мишель, он сказал: «Крепитесь, Джонни. Только что на Мишель напали в переулке и ударили ее ножом».

– Именно так он и сказал?

– Да, именно так. Я спросил у него, куда ее увезли, он сказал, что в Морхауз. Тогда я выскочил из ресторана и помчался прямо туда.

– На такси?

– Да.

– Во сколько вы покинули ресторан?

– Сразу же после того, как позвонил в театр. Где-то минут в двадцать – двадцать пять восьмого.

– И направились прямо в больницу.

– Да, конечно. Вы ведь там были, когда я пришел. Во сколько же это было? Без пятнадцати восемь – что-то около того?

– Да, примерно, – сказал Карелла. – Мистер Мильтон, спасибо за то, что вы уделили нам время...