Текст книги "Удар молнии"

Глава 2

Женщина-полицейский проводила Мэри Холдингс в госпиталь, в морг которого для последующего вскрытия менее трех часов назад привезли неопознанную висельницу. Звали женщину-полицейского Эстер Файн. Приземистая, крепко сбитая, ростом и бицепсами она напоминала борца; ей было двадцать восемь лет, с лица все еще не сошли угри, прямо-таки не женщина, а огненно-красный пожарный кран. Подобно многим своим коллегам-мужчинам, она была убеждена, что никого не насилуют против собственной воли, а уж три раза за пять месяцев тем более. О том, что Мэри Холдингс изнасиловали трижды, ей сказали еще в отделении. У Эстер Файн была одна заветная мечта – разжиться Магнумом 357 калибра – в этом городе такой тип оружия был запрещен полицейским управлением. Иногда она подумывала о том, чтобы перебраться в Техас или в Хьюстон. Уж там-то знают, какое оружие нужно полицейскому офицеру, чтобы чувствовать себя в безопасности.

Пластиковая коробка имела десять сантиметров в ширину, пятнадцать в длину и три в глубину; крышка открывалась при повороте двух пластмассовых кнопок в противоположные стороны. Сверху и сбоку у одного из углов была прикреплена узкая лента с надписью: «Опечатано. Разрезать здесь». Еще сверху был приклеен разграфленный лист бумаги, указывающий на назначение и содержимое коробки: «Джонсон. Дело об изнасиловании. Вещественные доказательства». Медсестра спросила у Эстер номер дела. Эстер ответила, и та заполнила соответствующую графу. Она спросила Мэри, как ее зовут, и внесла имя в графу: «Имя объекта». Потом спросила, какое правонарушение совершено. «Изнасилование», – резко бросила Эстер, хотя сама ни на йоту в это не верила. Сестра заполнила графы «Дата происшествия» и «Время происшествия». Затем расписалась и обозначила место «Главный муниципальный госпиталь». После этого она взяла скальпель и срезала печать.

Внутри оказались инструмент для взятия анализов, два стекла для исследования мазков в контейнере, пластмассовая гребенка, мешочек для лобковых волос, белый заклеенный конверт, помеченный литерой "А", и еще один такой же конверт с литерой "Б", целлофановый мешочек, содержимое которого составляли марлевая подушечка, голубая губка, буклет со сводом правил и две полоски бумаги, на которых белым на темном фоне было напечатано:

«Внимание! Не вскрывать! Полицейская печать».

Сестра, бравшая анализы, с правилами была знакома. Мэри Холдингс тоже.

Дрожа всем телом, Мэри села в гинекологическое кресло и сняла порванные колготки. Сестра велела ей не нервничать, больно не будет; в ответ Мэри пробормотала что-то невнятное, опустила ноги на специальные подставки и глубоко, безнадежно вздохнула. При помощи соответствующего инструмента сестра взяла два вагинальных мазка и нанесла их на стекла, предварительно подсушив последние, как положено по инструкции; затем положила стекла обратно в пластмассовый контейнер. Потом она вновь написала имя Мэри в графе «Объект» анкеты, прикрепленной к контейнеру, проставила дату, расписалась и положила контейнер в целлофановый пакет. Нажав на педаль мусорного ведра, она выбросила использованные инструменты.

– Нам понадобятся эти колготки, – сказала Эстер.

– Что-что? – переспросила сестра.

– Как вещественное доказательство.

– Что ж, вам виднее.

– Это уж точно. – Эстер подобрала колготки и положила их в пакет для вещественных доказательств. Колготки были черного цвета, обшитые черным кружевом, и это только укрепило уверенность Эстер, что никого не насилуют против собственной воли.

Инструкция на конверте «Лобковые волосы» была напечатана красными буквами. Здесь были те же графы, что и в анкете, прикрепленной к пакету для вещественных доказательств. Сестра заполнила анкету, продублировав уже внесенные сведения, затем вскрыла конверт и подставила его под влагалище Мэри. Она провела несколько раз пластмассовым гребнем по лобковым волосам, так, чтобы несколько волосков упали в раскрытый конверт. Затем положила туда же гребень, заклеила конверт и вместе с контейнером положила его в общий пакет.

Поскольку несколько лобковых волосков могли пристать к телу, сестра взяла специальные щипчики, отрезала кусочек губки и легко протерла им весь лобок. Далее, еще раз продублировала уже дважды сделанные записи, положила щипчики назад в общий пакет, а губку, вслед за инструментом, бросила в мусорную корзину. Мэри все еще дрожала. Казалось, ей теперь до конца жизни не успокоиться.

– Нам понадобится еще один образец ваших лобковых волос, – сказала сестра. – Сами сделаете, или хотите, чтобы я?

Мэри кивнула.

– Так как же, дорогая? – не поняла сестра.

Мэри покачала головой.

– Хотите, чтобы я?

Мэри снова кивнула. На втором конверте слова «Лобковые волосы» были напечатаны синими буквами. Отличие заключалось только в том, что вместо знака "А" и слова «Вычесывание» здесь стоял знак "Б" и слово «Стандарт». Повторилась все та же процедура с заполнением карточки, а затем сестра решительно дернула несколько лобковых волосков Мэри. Отрезать запрещалось; сестра вырвала десять-двадцать волосков. Мэри издала краткий, судорожный вздох. Сестра положила их в конверт и заклеила.

– Ну вот, почти все, – сказала она.

Эстер Файн внимательно наблюдала за происходящим. Сестра открыла пластиковую коробку, на которой было написано: «Семенная жидкость», вынула маленькую синюю наклейку, пропитала марлевую подушечку дистиллированной водой, обтерла Мэри лобок и спросила:

– Мне проверить пробы здесь или этим займутся в лаборатории?

– На этот счет мне никто ничего не говорил, – откликнулась Эстер.

– Может, сделаем все здесь и покончим с этим? – спросила сестра.

– Почему бы нет?

Сестра надорвала голубоватую пачку, в которой оказалась бумага, пропитанная активированной фосфорной кислотой, и прижала на секунду листок к подушечке. Затем отлепила листок и посмотрела на него.

– Ну, и что все это значит? – спросила Эстер.

– Если там есть семенная жидкость, цвет сразу изменится.

– И какой цвет должен быть?

– Да вот же, все видно.

Бумага приобрела густой алый оттенок – в точности повторяющий цвет шрифта на пластмассовой коробке.

– Итак? – спросила Эстер.

– Реакция положительная, – ответила сестра и положила холщовую подушечку вместе с пачкой бумаги назад в целлофановый мешок.

– В лаборатории, наверное, проведут еще один анализ, но вообще-то и так все ясно. Спасибо, дорогая, – она повернулась к Мэри, – вы прекрасно себя вели.

Теперь все вещественные доказательства были на месте. Сестра привинтила на место крышку, взяла две красные полицейские печати, сняла защитную пленку.

– Вы свидетельница, – сказала она Эстер, передала ей запечатанную коробку и выбросила в урну инструкцию. – Все, дорогая, – обратилась она к Мэри. – Можете идти.

– Куда?

– Назад, в участок, – сказала Эстер. – Должен подойти детектив из отдела, расследующего изнасилования.

Мэри села.

– Я... – она растерянно поглядела по сторонам.

– Да, дорогая? – спросила сестра.

– Колготки. Где мои колготки?

– Вот они. Это вещественное доказательство.

– Но я же не могу без колготок.

Эстер посмотрела на сестру и неохотно протянула Мэри большой пакет с вещественными доказательствами. Мэри принялась натягивать свои разорванные колготки, а Эстер прошептала на ухо сестре:

– Форточку нужно лучше закрывать.

Мэри, вроде, не услышала этих слов.

* * *

Когда в инспекторской Восемьдесят седьмого участка появилась женщина-полицейский из отдела по расследованию случаев изнасилования, здесь было еще относительно тихо. Правда, часы показывали только восемь утра.

Ночная смена свое отработала, и Дженеро поспешил домой, оставив Кареллу печатать рапорт. Полицейские из дневной смены, готовясь приступить к работе, пили традиционный кофе.

Это были Коттон Хейз, Берт Клинг, Мейер Мейер и Артур Браун, но Мейер и Браун только расписались в журнале и тут же ушли допрашивать жертву вооруженного ограбления. А Хейз и Клинг устроились за столом последнего – один уселся на стул, другой облокотился на угол. Оба пили кофе из бумажных стаканчиков, когда вошла их коллега из отдела изнасилований.

– Насчет Мэри Холдингс с кем поговорить? – спросила она.

Хейз повернулся к турникету, ведущему в комнату. На вид женщине было года тридцать четыре – темноглазая брюнетка в очках. Из-под расстегнутой куртки защитного цвета виднелось синее платье, на ногах – под цвет ему туфли на невысоких каблуках. На плече болталась голубая сумка, женщина прижимала ее к бедру.

– А что, изнасилование? – поинтересовался Хейз.

Женщина кивнула и прошла в комнату.

– Меня зовут Энни Ролз, – представившись, она двинулась к мужчинам.

Карелла, писавший что-то у себя за столом, на секунду поднял голову и тут же вернулся к машинке.

– Лишней чашечки кофе не найдется? – поинтересовалась она.

– Коттон Хейз, – Хейз протянул руку.

Энни крепко пожала ее и посмотрела ему прямо в глаза. «Метр восемьдесят, наверное, с небольшим, – прикинула Энни, – глаза голубые, рыжий, а над левым виском в волосах светлая полоска, наверное, след от ожога». А Хейз подумал, что не прочь бы с ней переспать. Ему такие нравились: стройные, узкобедрые и с маленькой грудью. «Интересно, в каком она чине, – мельком подумал Хейз, – может быть, выше моего».

– Берт Клинг, – протянул руку Клинг и кивнул: мол, кофе сейчас будет.

«Вроде, славные ребята, – подумала Энни. – Этот Клинг ростом почти с Хейза, и такой же широкоплечий, волосы светлые, а глаза, пожалуй, карие; на вид парень с фермы. Да и тот, что склонился над машинкой, тоже ничего себе, только есть в его внешности что-то китайское. И к тому же на левой руке у него обручальное кольцо».

– Это к вам обратилась потерпевшая? – спросила Энни.

– К О'Брайану. Но он уже ушел, – откликнулся Хейз.

– Вам какой кофе? – спросил Клинг.

– Не слишком крепкий, сахару – одну ложку. Клинг двинулся к кофеварке в дальнем конце коридора. Карелла все еще печатал.

– И где же жертва? – спросила Энни.

– Ее повезли в муниципальный госпиталь.

– Мы раньше не встречались? – поинтересовалась Энни.

– Вряд ли, – сказал Хейз и улыбнулся. – Иначе я бы запомнил.

– А мне кажется, встречались, и именно здесь. У вас ведь, вроде много изнасилований?

– Да нет, процент обычный.

– А все же, сколько?

– В неделю? В месяц?

– В год.

– Надо посмотреть досье.

– По городу у нас в прошлом году было тридцать пять тысяч случаев. В среднем по стране – семьдесят пять.

Появился Клинг с кофе.

– У меня подруга работает в отряде специального назначения, – сказал он. – Они там вроде как подсадные утки.

– Вот как? И как же ее зовут?

– Эйлин Берк.

– Ну да, конечно. Мы встречались. Такая высокая, рыжая, с зелеными глазами?

– Точно.

– Красивая девушка, – сказала Энни. – Клинг довольно улыбнулся. – И работает, говорят, классно.

«Он назвал Эйлин подругой. Теперь это синоним для любовницы, даже полицейские его используют. Тоже мне, конспираторы, – подумала Энни».

Дверь снова открылась, и в инспекторскую вошли Эстер Файн с Мэри Холдингс. Эстер поискала глазами О'Брайана и, убедившись, что он уже ушел, растерянно посмотрела на присутствующих.

– Кому отдать это? – спросила она, протягивая коробки с вещественными доказательствами.

– Мне, – откликнулась Энни.

Эстер посмотрела на нее.

– Энни Ролз, детектив первого класса, – представилась Энни. – Из отдела по расследованию изнасилований.

«Стало быть, она и впрямь выше меня чином», – подумал Хейз.

– Я заполнила все, как положено, – сказала Эстер, указывая на табличку, приклеенную к крышке коробки. Под строкой «Содержимое» были три пустые строчки, которые надо было заполнить. Напротив «Получено от» Эстер вписала: «Хилари Баскин. Муниципальный госпиталь». И далее: «Получатель» – Эстер Файн и номер полицейского жетона; дата – 7 октября; время – 7.31. Здесь Эстер обвела в кружок слово «утра». Ниже повторялись те же вопросы, но эти строки заполнила уже Энни, подтверждая, таким образом, получение коробки.

– Где я могу поговорить с мисс Холдингс наедине? – спросила она.

– Комната для допросов в конце коридора, – ответил Хейз. – Я провожу вас.

– Не хотите ли чашечку кофе, мисс Холдингс? – спросила Энни.

Мэри отрицательно покачала головой.

Вслед за Хейзом они вышли в коридор. Эстер переминалась с ноги на ногу в надежде, что и ей предложат кофе. Предложения, однако, не последовало, и она удалилась.

В комнате для допросов Энни мягко сказала:

– Для начала, если не возражаете, кое-какие формальности.

Мэри Холдингс промолчала.

– Ваше полное имя, пожалуйста.

– Мэри Холдингс.

– И ничего посредине?

Мэри покачала головой.

– Ваш адрес, пожалуйста.

– Лэрэми Кресчент, дом 1840.

– Квартира?

– 12 "в".

– Возраст?

– Тридцать семь.

– Не замужем? Замужем? Разведены?

– Разведена.

– Ваш рост, пожалуйста.

– Метр шестьдесят семь сантиметров.

– Вес?

– Шестьдесят килограммов.

Энни оглядела ее. Волосы рыжие, глаза голубые. Пробежав глазами оставшуюся часть страницы, Энни снова подняла глаза.

– Не расскажете ли мне, что произошло, мисс Холдингс.

– Опять тот же самый, – сказала Мэри.

– Что-что?

– Тот же самый мужчина. Что и в первые два раза.

Энни внимательно посмотрела на нее.

– Вы хотите сказать, что вас изнасиловали в третий раз?

Мэри утвердительно кивнула.

– И всякий раз один и тот же мужчина?

Мэри снова кивнула.

– И вы узнали его?

– Да.

– А вы знаете этого человека?

– Нет.

– Но вы уверены, что это один и тот же?

– Да.

– Можете описать его? – Энни вынула из кармана записную книжку.

– Я уже сделала это. Дважды.

Она явно начинала злиться. Энни знала эту злость, она наблюдала ее сотни раз. Поначалу шок вперемешку со страхом, а потом злость. Только сейчас все сложнее, потому что в третий раз.

– Ладно, попробую посмотреть в досье, – сказала Энни. – А первые два раза были на территории этого же участка?

– Да.

– Тогда не буду вас беспокоить, в досье точно...

– Да.

– Так как же все-таки это случилось?

Мэри ничего не ответила.

– Мисс Холдингс, вы слышите меня?

Молчание.

– Я хочу помочь вам, – мягко произнесла Энни.

Мэри кивнула.

– Можете сказать мне, где и когда это случилось?

– У меня дома.

– У вас дома?

– Да.

– И как же он вошел?

– Понятия не имею.

– Дверь в квартиру была заперта?

– Да.

– Черный ход есть?

– Да.

– Мог он им воспользоваться?

– Я не знаю, как ему удалось войти. Я спала.

– Так, стало быть, все случилось по адресу Лэрэми Кресчент, дом 1840, квартира 12 "в"?

– Да.

– Есть у вас внизу дежурный?

– Нет.

– А дом вообще как-нибудь охраняется?

– Нет.

– Он взял что-нибудь в квартире?

– Нет. – Мэри немного помолчала. – Ему была нужна я.

– Так, говорите, вы спали...

– Да.

– Можете сказать, что на вас было?

– А какая разница?

– Нам понадобится одежда, которая на вас была, когда он...

– На мне был длинный бабушкин халат и колготки. – Мэри снова помолчала. – После первого раза я... всегда надевала на ночь колготки.

– Первые два случая... Они тоже были у вас дома?

– Нет. На улице.

– Так, стало быть, он впервые оказался в квартире?

– Да.

– И вы уверены, что это один и тот же мужчина?

– Уверена.

– Хотелось бы получить колготки и халат, которые на вас были. Лаборатории понадобится...

– Колготки сейчас на мне.

– Вы хотите сказать, те самые колготки...

– Да.

– Те самые колготки, которые были на вас, когда он...

– Да. Я... Я накинула платье... надела туфли...

– Когда?

– Как только он ушел.

– А в котором часу это было, вы припомните?

– Прямо перед тем, как я позвонила в полицию.

– Хорошо, но когда это было?

– Около семи.

– А когда он у вас появился?

– В начале шестого.

– Стало быть, он пробыл у вас почти два часа.

– Да, – кивнула Мэри. – Да.

– А когда вы обнаружили, что он у вас дома?

– Я услышала какой-то шум, открыла глаза. Он стоял рядом. И не успела я... как он взобрался на меня.

Она закрыла глаза и покачала головой. Энни знала, что следующие вопросы будут трудными, знала она и то, что большинство в таких случаях начинают только злиться. Но новый уголовный кодекс штата квалифицировал изнасилование первой степени следующим образом: «Насильником считается мужчина, осуществляющий половой акт с женщиной, которая: 1) уступает принуждению; 2) не может оказать сопротивление, будучи не способной к нему физически; 3) младше одиннадцати лет от роду».

Поэтому приходилось задавать вопросы.

Новое определение ничуть не расширяло прежнее, по которому насильником считался мужчина, «который совершает половой акт с женщиной, не являющейся его женой, против ее воли и без ее согласия». И старая, и новая редакции статьи вполне допускали изнасилование собственной жены, ибо в соответствующей статье нового кодекса «лицо женского пола» определялось как «любое лицо женского пола, не состоящее в брачных отношениях с субъектом». В старом кодексе говорилось: «Когда ее сопротивление преодолевается силой либо угрозой нанесения телесных увечий». В новом кодексе «принуждение» определялось как «применение физической силы, преодолевающей настоящее сопротивление; либо угроза, явная или подразумеваемая, которая порождает страх немедленной смерти или серьезного физического увечья». В обеих редакциях бремя доказывания возлагается на жертву. А между тем, в прошлом году в стране, согласно статистике, было зафиксировано около семидесяти восьми тысяч случаев изнасилования, и детективам, вроде Энни Ролз, которые и так работают как лошади, приходилось задавать тяжелые вопросы женщинам, которым и без того нелегко.

Она глубоко вздохнула.

– Говорят, что он был «на» вас...

– Он был на кровати, он влез на меня.

– То есть, вы хотите сказать, лег на вас?

– Нет. Он о-с-седлал меня.

– Вы услышали шум, он разбудил вас...

– Да.

– И почувствовали, что он взобрался на вас, оседлал.

– Да.

– И что дальше?

– Я потянулась. Я попыталась дотянуться до н-н-ночного столика. У меня там в ящике пистолет. Я хотела д-д-остать его.

– А разрешение на хранение оружия у вас есть?

– Да.

– Хотели достать пистолет.

– Да. Но он схватил меня за запястье.

– На какой руке?

– На правой.

– А левая была свободна?

– Да.

– И вы не пытались защититься левой?

– Нет.

– Вы не пытались его ударить?

– Нет. У него был нож.

«Хорошо, – подумала Энни. – Нож. Принуждение. Если, конечно, все это не фантазия».

– Что за нож?

– Тот же самый нож, что и впервые два раза.

– Да, но что все-таки за нож? Лезвие какой длины, не скажете?

– Понятия не имею, черт побери, знаю только, что это был нож! – яростно крикнула Мэри.

– И он угрожал вам этим ножом?

– Он сказал, что стоит мне издать хоть звук, и он прирежет меня.

– Точно так и сказал?

– Если я закричу или если я издам хоть звук, не помню в точности.

«Угроза, явная или скрытая, – отметила про себя Энни. – Страх немедленной смерти или серьезного физического увечья».

– Так, что дальше?

– Он... расстегнул халат.

– Вы сопротивлялись?

– Он приставил мне нож к горлу.

– И не отнимал его?

– Да. Пока...

– Да?

– Он... ну, когда... когда расстегнул халат... засунул мне нож между ног. Он сказал, что воткнет его мне в... в... словом, в меня... если я... если я хоть пикну. Он... он разрезал колготки... разрезал на мне колготки ножом... и... и потом он... потом...

Энни опять глубоко вздохнула.

– Вы говорите, он пробыл у вас два часа.

– Он кончал и снова начинал, без п-п-перерыва.

– Он говорил что-нибудь в это время? Что угодно, так, чтобы можно было понять, кто это...

– Нет.

– А имени своего он, случайно, не назвал?

– Нет.

– Или откуда он...

– Нет.

– Ничего-ничего?

– Ничего. То есть пока он... пока...

– Пока он насиловал вас, мисс Холдингс, – сказала Энни. – Вполне можно произнести это слово. Этот сукин сын насиловал вас.

– Да, – выдохнула Мэри.

– Не говоря ни слова?

– Пока... насиловал – нет.

– Мисс Холдингс, я вынуждена задать еще один вопрос. Он не понуждал вас к извращениям?

Это, собственно, была цитата из уголовного кодекса, устанавливающего максимум двадцать пять лет заключения за насильственную содомию, одно из преступлений категории Б. Если его поймают и предъявят обвинение и в изнасиловании, и в содомии, остаток лет он проведет за решеткой.

– Нет, – ответила Мэри.

Энни кивнула. Ясно. Просто изнасилование первой категории. Двадцать лет, если дадут по максимуму. А если попадется добросердечный судья – три года. А год хорошего поведения в тюрьме, и вот он снова на воле.

– Уходя, он сказал, – начала Мэри, – он...

– Да?

– Он... сказал...

– Так что же он сказал, мисс Холдингс?

– Он...

Мэри закрыла лицо руками.

– Ну, пожалуйста, что он сказал?

– Он с-с-сказал: «Я вернусь».

Энни посмотрела на нее.

– Он улыбался, – добавила Мэри.