Текст книги "Удар молнии"

Глава 4

Дэниэл Маклолин был невысокого роста толстячок лет эдак под шестьдесят. На нем были темные просторные брюки, коричневые туфли, на редкость кричащая спортивная куртка, рубаха персикового цвета, галстук, на вид точь-в-точь от Джексона Поллока, только еще более пестрый, и темно-коричневая соломенная шляпа с узкими полями и пером в тон рубахе. Тяжело дыша, то и дело отирая лоб, с которого катились крупные капли пота, он подошел к полицейским, ожидающим его у подъезда. Бросив на них беглый взгляд, он перевел свои карие глазки на мусорные баки, тянувшиеся от железных перил вдоль всего фасада. Казалось, ему нравится, что они доверху набиты разного рода хламом, даже на тротуар кое-что вываливается.

От Дженни полицейские узнали, что они с Марсией поселились в этом доме примерно в одно и то же время, больше двух лет назад, когда поступили в Рэмсей по спортивной стипендии. А до того Марсия и вправду жила в небольшом городке штата Канзас, только не в Баффало Данг, как сказала Дженни, когда все еще было так хорошо и славно и не омрачено вестью о страшной гибели, а в местечке, которое называлось Манхэттен; местные жители прозвали его Яблочком.

По словам Дженни, владелец дома – вот этот самый Дэниэл Маклолин, который наслаждался сейчас видом всякого дерьма, вывалившегося из мусорных баков, в течение всего последнего года, а может и больше, пытался избавиться от жильцов, чтобы поделить старые большие квартиры надвое и тем самым получать с аренды побольше. Пока у него это, в общем, не получилось. Кроме одной старушки, которая переехала в богадельню, остальные жильцы наотрез отказались уезжать из района, сделавшегося внезапно весьма престижным: ведь за такие деньги квартиру снять совершенно невозможно, разве что на какой-нибудь занюханной окраине, где, собственно, многие из них и выросли. В попытке избавиться от жильцов, которые съезжать не хотели, Маклолин сначала уволил управдома, а затем сам занялся в высшей степени продуктивной деятельностью по управлению домом, в результате которой вода переставала идти в самое разное время суток, мусорные баки не освобождались, отопление не включалось до пятнадцатого октября, а это был по закону крайний срок. Сегодня было только одиннадцатое: скоро станет ясно, будет горячая вода в положенный срок или нет; впрочем, при такой погоде это был вопрос, скорее, академический. Но с мусорными баками было явно не все в порядке.

– Это вы меня вызывали? – спросил Маклолин, поднимаясь по ступеням.

– Мистер Маклолин? – выступил вперед Карелла.

– Он самый, – руки Маклолин не протянул. – Должен сказать, что мне вовсе не улыбается тащиться в такую даль только ради того, чтобы привезти эти треклятые ключи.

– Но ведь иначе нам не попасть в квартиру, – заметил Хейз.

Они позвонили ему перед тем, как зайти перекусить в грязную забегаловку на углу, хотя вокруг было полно отличных французских ресторанов. Каждый заказал себе по гамбургеру с жареной картошкой и по стакану кока-колы. Во время обеда Карелла собирался спросить Хейза, зачем все-таки индеец купил себе шляпу, но мысли его были заняты тем, что обычный рацион полицейского наверняка показался бы европейским рестораторам чем-то совершенно несъедобным. А потом, в час дня, притащился Маклолин и принялся ныть, что ему пришлось тащиться Бог знает откуда, а контора-то у него была всего в шести кварталах.

– Начать с того, что мне очень не нравится, что она умерла, – сказал Маклолин. – Свободная квартира мне не помешает, но вдруг никто не захочет снимать ее, потому что здесь жила девушка, которая умерла?

– С убийством всегда проблемы, – сказал Карелла.

– Это точно. – Маклолин явно не уловил сарказма. – Ну хорошо, вот ключи, пошли. Надеюсь, мы не проторчим здесь вечность.

– Час-два, наверное, – уточнил Хейз. – Но вам не обязательно оставаться с нами. Просто оставьте ключ, потом вам вернут его.

– Не сомневаюсь, – сказал Маклолин, хотя в душе как раз сомневался, подозревая вора в каждом полицейском этого города.

– Я провожу вас, пошли.

Что Дженни Комптон сказала правду, стало ясно сразу, как только они оказались в небольшом вестибюле на первом этаже. С потолка свисал простой патрон. Замки на некоторых почтовых ящиках сломаны. Стекло на внутренней двери треснуло, а ручка поворачивалась от малейшего прикосновения.

Красноречивым свидетельством борьбы Маклолина со своими неуступчивыми жильцами был также грязный и до дыр протертый линолеум в холле, немытые окна на всех этажах, расшатанные перила и обнаженная проводка. «Да, любому из жильцов, – подумал Карелла, – достаточно просто позвонить в аппарат уполномоченного по правам человека». Он обменялся взглядами с Хейзом, тот мрачно кивнул. Маклолин остановился у квартиры три "а", пошарил в карманах в поисках ключа, отпер дверь и попеременно посмотрел сначала на одного полицейского, потом на другого, словно пытаясь путем такого беглого осмотра определить характер обоих.

– Слушайте, у меня много дел, – сказал Маклолин. – Если я оставлю ключи, вы и вправду вернете их?

– Честное скаутское, – с кислым видом сказал Хейз.

– Моя контора на Бауэр-стрит, – уточнил Маклолин, протягивая ему ключи. – Впрочем, вы и так знаете, вы ведь звонили мне туда. В случае претензий со стороны родственников девушки я не несу ответственности за тот ущерб, который вы можете нанести.

– Мы будем аккуратными, – сказал Карелла.

– И не забудьте вернуть ключи.

– Не беспокойтесь, все будет в порядке.

– Да уж, надеюсь, – с этими словами, покачивая головой, Маклолин начал спускаться.

– Миляга, – усмехнулся Карелла.

– Да, замечательный человек, – откликнулся Хейз, и они вошли в квартиру.

Как Дженни и говорила, квартира оказалась побольше, чем в новых городских домах. Сразу за входной дверью был просторный холл, а за ним внушительных размеров гостиная. Квартира казалась еще больше оттого, что мебели в ней было не много – обычное, в общем, дело, когда учишься на стипендию. У одной стены был диван, рядом с ним два складных стула.

Напротив – окно во всю стену, сейчас через него в комнату потоками вливался свет октябрьского солнца. Под окном были расставлены горшки с цветочными растениями. Хейз потрогал землю: похоже, давно не поливали.

– Ты ведь не думаешь, что Маклолин так же сильно хотел, чтобы она съехала отсюда? – обратился он к напарнику.

– Да нет. Уж не знаю, кто ее повесил, но человек это довольно сильный.

– Ну, жирный еще не значит слабый.

– А что, тебе он показался убийцей?

– Нет.

– Но что-то в нем все-таки есть.

– Пожалуй. И уж точно он из кожи вон лезет, чтобы выпихнуть всех отсюда.

– Надо бы сделать пару звонков, пусть за ним посмотрят. Не хочется мне отпускать этого сукина сына.

– Ты никого не знаешь в мэрии?

– Я – нет, но, может, Ролли Шабре знает.

– Может быть.

Речь шла о помощнике городского прокурора, с которым раньше обоим приходилось иметь дело. Они меряли шагами комнату, ничего особенно не ища, скорее, просто принюхивались, как животные на воле, когда попадали в незнакомое место. Формально преступление было совершено не здесь: формально оно было совершено в четырех милях отсюда, где на фонарном столбе было обнаружено тело. Но ведь высказал же медэксперт предположение, что девушку убили в каком-то другом месте и только потом перенесли сюда. Стало быть, нельзя исключить возможности, что убили ее здесь, в этой квартире, хотя, на первый взгляд, не видно никаких следов насилия. И все же оба задавались невысказанным вопросом. Хейз, наконец, озвучил его:

– Думаешь, надо вызвать специалистов? Пока мы тут не перевернули все вверх дном?

Карелла подумал.

– Совершенно не хотелось бы притрагиваться к тому, что может оказаться вещественным доказательством, – добавил Хейз.

– Да, наверное, так будет лучше, – и Карелла пошел к телефону. Поднимая трубку, он обернул ладонь носовым платком, а набирая номер подвижной группы по расследованию преступлений, вставил в мембрану тупой конец карандаша с ластиком.

Эксперты прибыли через двадцать минут. Встав посреди комнаты, они, на манер Хейза с Кареллой, принялись просто озираться и принюхиваться, как бы привыкая к атмосфере. Карелла и Хейз ни к чему не прикасались, даже на стул не присели, и стоять продолжали на том месте, откуда Карелла звонил.

– До нас здесь никого не было? – спросил один из экспертов.

– Никого, – ответил Карелла. – Для точности, мы здесь около получаса.

– Я имею в виду никого, кроме нас с вами.

– Да-да, я понял.

– Трогали здесь что-нибудь? – спросил второй эксперт.

– Только дверную ручку снаружи.

– Так что нам работать по полной программе? – спросил первый эксперт. – Пробы пыли? Пробы воздуха? По схеме 12-95, – он улыбнулся напарнику.

– Или, может, 13-50? – тот вернул улыбку.

– Мы не уверены, что преступление было совершено здесь, – сказал Карелла.

– Так какого же черта вы нас вызвали?

– Но это не исключено.

– Ладно, тогда пройдемся по верхам, – предложил второй эксперт.

– По-быстрому, – сказал первый. – По верхам, но основательно. – Он приложил палец к кончику носа, как бы поясняя, что имеет в виду.

– Дай-ка им лучше перчатки, – порекомендовал второй.

Первый вытащил две пары нитяных перчаток и протянул Карелле:

– Это на тот случай, если решите заняться исследовательской работой.

Карелла с Хейзом под бдительным присмотром экспертов натянули перчатки.

– Ну что, поехали, – сказал второй, и вместе с напарником отправился вниз к машине за инструментами, которые могли бы понадобиться при осмотре.

Карелла и Хейз разглядывали стоящие на каминной решетке напротив дивана спортивные трофеи Марсии Шаффер – серебряный кубок, серебряное блюдо, несколько медалей – все со школьных времен. Из гравированной надписи на блюде следовало, что три года назад Марсия побила рекорд штата по бегу. Тут же стояла фотография в рамке. На ней была изображена пара, скорее всего, родители девушки, и это напомнило Карелле, что он еще не позвонил в Манхэттен, штат Канзас. А надо бы, и поскорее. Хотя никакой радости этот звонок никому не доставит.

Вернулись эксперты. Один из них спросил:

– Слушай-ка, вы, часом, не морочите нам голову?

Второй эксперт поставил на пол сумку с инструментами и спросил в свою очередь:

– О чем речь-то? Убийство?

– Да, – ответил Карелла.

– Труп осмотрели? Все формальности уладили? Это я на тот случай, если мы тут чего-нибудь отыщем.

– Все сделано.

– Какие-нибудь следы взлома?

– Мы ничего не обнаружили.

– Тогда начнем с подоконника?

– Как знаете.

– Так что же здесь мы, черт подери, ищем?

– Следы присутствия человека, который мог здесь быть.

– Ну, так здесь мог быть весь этот город, – первый эксперт только головой покачал. Тем не менее они взялись за дело. Второй принялся даже насвистывать, стирая пыль с каминной решетки.

Дверной проем, но без двери, вел в единственную в этой квартире, но очень просторную спальню с высоким потолком и такими же большими окнами, как в гостиной. Выходили они на улицу. У стены стояла кровать, напротив – простой туалетный столик, в углу некрашенный письменный стол. На стене висели вымпелы Рэмсей и фотографии Марсии Шаффер в спортивном костюме. На них она так и сияла, излучая бодрость, здоровье, саму жизнь. На одной фотографии она рвет финишную ленту; волосы на ветру развеваются, мышцы рук и ног напряжены, она жадно захватывает воздух ртом. Через спинку стула была переброшена серая спортивная куртка с вышитыми алыми буквами названия университета на спине и спереди тоже нашивка: университетская печать. На столе – навалены книги. В машинку заправлен лист бумаги. Карелла бегло взглянул на него. Марсия писала работы по антропологии.

«Человек стоит один, – подумал он, – потому что только человек умеет стоять. Марсии Шаффер уже больше ни стоять, ни, тем более, бегать. Бегунью сбили на двадцать первом году жизни».

В платяном шкафу они обнаружили всякую одежду – несколько платьев и юбок, свитера на вешалках, лыжная куртка, пальто, джинсы, брюки, шерстяной спортивный костюм с университетской символикой. Ничего. Он открыл чемодан, стоявший в шкафу на полке. Он был пусть. Потрясли над полом мокасины, выходную обувь, беговые туфли, кроссовки. Ничего. Затем принялись методически перерывать ящик туалетного столика. Бюстгальтеры, колготки, комбинации, снова свитеры, трусики, наколенники, носки. В углу верхнего ящика они обнаружили коробочку с противозачаточными пилюлями.

Они вернулись в гостиную, где работали эксперты, и перерыли все ящики в бесплодных поисках записной книжки, календаря, дневника – чего-нибудь, где были бы расписаны дела и встречи. Нашлась только маленькая, в кожаном переплете книжка с именами, адресами и телефонами – скорее всего, друзей и родственников. Оказалось, у Марсии Шаффер немало знакомых в городе, но большинство – женщины, а Карелла и Хейз были далеки от мысли, что у женщины хватит сил поднять тело Марсии на двухметровую высоту и подвязать его к фонарному столбу. На букву "С" значился целый список номеров, но ни имен, ни адресов не было, только городской код и номер. Явно телефоны Манхэттена, штат Канзас. Придется Карелле позвонить ее родителям. И как можно скорее. Он вынужден будет сказать им, что их золотая девочка мертва.

Он тяжело вздохнул.

– Нашел что-нибудь? – спросил Хейз. Он рылся в мусорной корзине рядом со столом, изучая обрывки смятой бумаги.

– Нет, нет, – откликнулся Карелла.

Содержимое корзины составляли в основном рукописные заметки к работе, над которой работала Марсия, список бакалейных товаров, неоконченное письмо, начинавшееся словами: «Дорогие мамочка и папа, мне очень стыдно снова просить у вас денег...» Далее следовал столбик цифр, который Марсия перечеркнула и начала новый, явно стараясь как можно точнее представить свои расходы. Наконец, в корзине валялась визитка магазина, где продавалась пицца. Все.

Они прошли в ванную. На сушке были развешаны несколько простых светлых трусиков. У раковины лежал гигиенический пакет. Карелла попробовал вспомнить, не говорил ли чего медэксперт о менструации. Неожиданно он ощутил неловкость – роется в чужом белье. А ведь ему вовсе не хотелось как-то вмешиваться в частную жизнь Марсии Шаффер, а уж в ее женские дела тем более. В корзине под раковиной оказалась использованная гигиеническая салфетка. Он открыл ящичек для лекарств. Хейз тем временем рылся в бельевой корзине, вытаскивая и тщательно осматривая предмет за предметом.

– Смотри-ка, пятна крови.

– У нее были месячные, – отозвался Карелла.

– Все равно, пусть проверят в лаборатории.

– Ладно.

Хейз сгреб грязное белье в кучу и пошел спросить экспертов, что с ним делать. Они велели завязать его в наволочку. Карелла заглянул в ящичек для лекарств. Ничего особенного, скажем, наркотиков, он там обнаружить не рассчитывал, и не ошибся. Обычные лекарства, которые продают без рецепта, зубная паста, шампунь, лак для ногтей, расчески, щетки для волос, бинты, бандаж, она ведь была бегуньей, а они часто тянут мышцы; жидкость для полоскания рта, заколки, пряжки для волос и так далее. Джером Дэвид Сэлинджер не извлек бы ничего интересного из этого ящичка. Карелла закрыл дверцы.

На стене висел халат.

Карелла снял его с крючка и ощупал. Массивный, тяжелый халат цвета морской волны с белой каймой на манжетах и на капюшоне. Из этикетки следовало, что куплен он в одном из крупнейших универмагов города. Там же, на этикетке, был фирменный знак магазина и написано «чистая шерсть». Буква "Б" указывала на размер – большой.

Карелла ощупал карманы. В одном ничего не было, а в другом – едва начатая пачка «Мальборо» и золотая зажигалка. То и другое Карелла положил в пакет для вещественных доказательств. В этот момент в ванную вернулся Хейз с наволочкой, на которой была голубая метка.

– В сумочке сигареты были?

– Что-что?

– Я спрашиваю, не помнишь, в сумочке у нее были сигареты?

– Нет. А откуда там взяться сигаретам? Она же была спортсменкой.

– Вот и я о том же.

– Так в чем дело? Нашел что-нибудь? – спросил Хейз, складывая белье в наволочку.

– Пачку «Мальборо». И зажигалку «Данхилл».

– Это мужской халат? – Хейз поднял голову. – Похоже на то.

– А какого роста она была?

– Метр семьдесят.

Хейз снова посмотрел на халат.

– Не похоже, чтобы был ее, как думаешь?

– Да, слишком велик.

Хейз кивнул:

– В лаборатории им заинтересуются, как пить дать.

Эксперты все еще возились в гостиной, когда туда вошли Карелла с Хейзом и вернули перчатки. Перекрывая шум воздушного фильтра, Джо подмигнул напарнику и сказал:

– Помощники-то у нас что надо.

– Когда кончать-то думаете? – спросил Карелла.

– С этими женскими делами никогда не скажешь.

– Сможете, когда закончите, привезти нам ключи?

– А куда везти-то?

– В Восемьдесят седьмой.

– Ничего себе, – присвистнул второй эксперт, закатывая глаза. – У меня сегодня свидание. Ты как, Джон, возьмешь на себя эти ключи?

«Стало быть, его зовут Джон», – подумал Карелла.

– Не хочу я брать на себя никакие паршивые ключи, – сказал Джон.

– Ладно, тогда можете позвонить. Когда заканчивать будете? – спросил Хейз. – Мы пришлем патрульную машину.

– Смотри-ка, у них в Восемьдесят седьмом своя служба доставки, – сказал Джон, снова подмигнув напарнику.

– Какой у вас номер? – спросил тот.

– 377-8024.

Джон выключил воздушный фильтр.

– Ладно, сейчас запишу. – Он похлопал себя по карманам. – У кого есть карандаш?

Хейз вырвал страничку из блокнота и сам записал имя и номер телефона.

– Спросите любого из нас, – сказал он, – Хейза или Кареллу.

– Хейз? У тебя что, есть индейская кровь? – спросил Джон.

– Чистокровный индеец племени Мохок, – поддразнил Хейз.

– Ну так и почему же ты не работаешь на стройке? – спросил второй эксперт, и они с Джоном рассмеялись. Джон посмотрел на листок с номером телефона.

– Стало быть, на языке племени Мохок это пишется так?

– Так писал мой отец. Его звали Хейз-Быстроногий Олень.

– А тебя как зовут?

– Большой Бык, – ответил Хейз и вышел из квартиры вслед за Кареллой.

– Да, кстати, – спросил тот, когда они спускались вниз. – Так зачем тому индейцу понадобилась шляпа?

– Чтобы за своим вигвамом ухаживать.

– Ага, – понимающе заметил Карелла.

* * *

Он бежал в лучах заходящего солнца.

Выйдя из дома в четверть шестого, он буквально за десять минут доехал и поставил машину на Гровер авеню, у ограды парка. В этот час в парке не осталось мамаш с детскими колясками: молодежь играла в футбол, прогуливались, прижавшись друг к другу, парочки, сидели на скамейках, пытаясь читать при слабом освещении, старики. Вчера в это время в парке было больше народа, чем обычно. Вчера был День Колумба, или, во всяком случае, день, который официально отмечается как День Колумба, многие магазины и учреждения не работали.

Его весьма раздражало то, что годовщина великого человека отмечается не тогда, когда положено. День Колумба – двенадцатого октября. Так зачем же переносить его на два дня раньше? Ясное дело, для того, чтобы удлинить выходные. Ему-то это совершенно не нужно. Он сам себе хозяин, сам себе устанавливает расписание.

Что за чудесный день, право!

Без четверти шесть, а все еще видны все извилины и повороты дорожки, по которой он бежит, издали, со стадиона, доносятся чьи-то возгласы, все лучше чем ничего в этом городе бетона и стали. В последнее воскресенье октября часы переведут назад. «Прощай, лето, здравствуй, осень, – мелькнуло у него в голове, – и будет темнеть в пять, потом в пять тридцать». Но пока на землю ложились косые лучи солнца, над головой голубое безоблачное небо. Он любил октябрь, он любил этот город в октябре.

Он бежал ровно, некого побеждать, никаких призов, даже время не замеряется. «Разминка, вот и все, – думал он, – всего лишь разминка. Бежишь себе по парку, чтобы размяться». Высокий стройный мужчина в сером теплом спортивном костюме без меток, ровный шаг, дышится легко, получаешь удовольствие от сознания того, что сделал и будешь продолжать делать.

Поравнявшись с полицейским участком на противоположной стороне улицы, он остановился. Даже при слабом свете можно было различить цифры 87, выведенные белым на зеленых колоннах по обе стороны входа. Двое в штатском – оба без головных уборов, оба без пальто входили в здание. Правда, без пальто он детективов себе не представлял. А может, это вовсе не детективы? Может, простые граждане, пришедшие подать жалобу? В этом городе полно жителей, и у каждого свои беды. «Интересно, дошла уже посылочка или нет?» – подумал он.

Он отправил ее в субботу, весь город пересек на метро, чтобы бросить ее в ящик в Калмз Пойнте. Достаточно плоская, чтобы пролезть в щель, он специально позаботился об этом. Сначала взвесил ее дома и убедился, что марок на конверте достаточно. Вовсе не хотелось, чтобы бандероль не была доставлена по адресу из-за марок. Вернуть ее было невозможно, он специально не написал обратного адреса. Потому и не пошел в почтовое отделение. К чему вступать в разговоры с каким-нибудь глупым почтовым клерком, который откажется принять отправление, потому что на нем нет обратного адреса. Какие на сей счет существуют правила, он в точности не знал, но рисковать не хотел. Лучше бросить конверт в ящик. Почтальон, может, и пожмет плечами, но решит, что коль скоро марок достаточно, все оплачено правильно, отнесет посылку по адресу. Парни, что опустошают почтовые ящики, наверное, вовсе не смотрят на то, что вынимают. Но в почтовом отделении иначе. Клерк может заметить, что нет обратного адреса, и даже если надписывать его не обязательно, все равно обратит свое внимание. «Тут нет обратного адреса», – скажет он. И придется объяснять, что задумал сюрприз или что-нибудь в этом роде.

Слишком много объяснений. Его могут запомнить. Лучше просто бросить в ящик. Пакет плоский, влезет. Сейчас еще он не хотел, чтобы его запоминали. Времени пока вполне хватает, – а потом уж запомнят.

Вчера все почтовые отделения были закрыты и нигде вокруг не видно почтальонов; так что он в точности знал, что вчера посылку доставить не могли. Но сегодня – если только за выходной не скопилось слишком много почты, – сегодня ее принесут.

Интересно, как ею распорядятся.

Сумочка по почте.

Он улыбнулся, пытаясь представить их вид.

Может, в следующий раз он оставит указания прямо на месте.

Почему бы не облегчить им работу? Пусть с самого начала узнают имя жертвы. Переигрывать тоже не надо, пусть все же побегают, по крайней мере, до тех пор, пока дело не станет на конвейер. Пятничные газеты только упомянули о случившемся. В утренних вообще ни слова, а в дневных не видно первополосных заголовков. Только на восьмой полосе краткая информация: девушка повешена на фонарном столбе, вот и все. В следующий раз им станет ясно, что тут целый сценарий. И полицейские тоже сообразят, если только они не законченные идиоты. И заголовки в газетах обеспечены.

Он бросил еще один взгляд на полицейский участок и, улыбнувшись, возобновил пробежку.

«Скоро, – думал он, – скоро его узнают».

* * *

Женщины оценивающе разглядывали друг друга.

Энни Ролз слышала, что Эйлин Берк считалась лучшей подсадной уткой в спецотряде. А Эйлин Берк слышала, что Энни Ролз даст фору любому в отделе по расследованию изнасилований; раньше она занималась грабежами и как-то ухлопала налетчиков, собравшихся очистить банк в центре города. Перед Энни была женщина метр восемьдесят ростом, длинноногая, широкобедрая, рыжеволосая, зеленоглазая и с хорошо развитой грудью. А перед Эйлин была женщина с золотистыми глазами за стеклами очков, придававшими ей ученый вид, коротко постриженными черными, как вороново крыло, волосами, крепкой грудью и стройной мальчишеской фигурой. «На вид мы одного возраста, – прикинула Эйлин, – может, есть год разницы. И как это, интересно, – продолжала рассуждать она сама с собой, – такая женщина, так похожая на бухгалтера, могла вытащить табельное оружие и пристрелить двух несчастных мошенников, которым грозил от силы двадцатилетний срок?»

– Что скажешь? – спросила Энни.

– Говоришь, это не первый случай?

Они по-прежнему оценивали друг друга. Эйлин решила, что все это не просто дело случая. Если Энни Ролз захотела работать именно с ней и если ее лейтенант велел заняться этим делом, то, стало быть, так тому и быть. Они оба выше ее чином. И все равно, неплохо бы знать, с кем придется работать. А Энни прикидывала, впрямь ли Эйлин так хороша в деле, как ей рассказывали. Для подсадной утки она, пожалуй, слишком бросается в глаза. Стоит насильнику увидеть такую вот девицу, как все на свете забудет, лишь бы только заделать ее. Но на сей раз они имели дело с совершенно особым типом, и Энни не хотела, чтобы оно было испорчено любительской работой.

– Три женщины говорят, что один и тот же парень насиловал больше, чем один раз. И в каждом случае описание совпадает, – сказала Энни. – А может, и не только эти трое, мы еще не все заявления сличили.

– Когда начнется операция? – спросила Эйлин; ей хотелось знать, с кем придется работать и насколько умелы другие игроки. Ведь это ей, а не Энни Ролз, придется подставлять свою задницу.

– Уже начали. – Энни понравился вопрос. Она знала, что подвергает Эйлин опасности. Этот человек уже пускал в ход нож, у одной женщины остались шрамы на лице. Но ведь, с другой стороны, это ее работа. Если Эйлин не нравится спецотряд, пусть попросит перевести ее в какое-нибудь другое место. Энни, конечно, не догадывалась, что Эйлин и сама об этом раздумывает, только по совсем другой причине.

– Ищете по всему городу или в каком-то определенном месте?

– Повсюду и все время.

– Я же не могу раздвоиться.

– А ты и не одна. Но тебя я хотела использовать...

– Сколько?

– Шестеро, если мне удастся заполучить их.

– Шестеро, включая меня?

– Да.

– И кто же это?

– Вот список, посмотри, если хочешь. – Энни протянула лист бумаги с отпечатанными именами.

Эйлин принялась внимательно изучать его. Все эти женщины были ей известны. Большинство знали свое дело. Кроме одной. Но от высказывания своего мнения Эйлин воздержалась: зачем за глаза говорить дурное о человеке?

– Ясно, – пробормотала она.

– Какие-нибудь возражения?

– Да нет, – она колебалась. – Конни немного не хватает опыта, – осторожно заметила она. – Может, стоит использовать ее для какого-нибудь дела попроще? Она хороший работник, но ты говоришь, что у этого типа нож...

– И он уже раз пустил его в дело.

– Тем более, лучше использовать Конни для чего-нибудь попроще, – повторила Эйлин. Они прекрасно поняли друг друга. «Попроще» значит «побезопаснее». К чему подвергать риску женщину-полицейского, если с такими типами ей еще не приходилось сталкиваться?

– Сколько им лет? – спросила Эйлин. – Я имею в виду жертв.

– Насчет трех мы знаем точно. Минуточку, сейчас посмотрю, – Энни развернула другой лист бумаги. – Одной сорок шесть. Другой двадцать восемь. Третьей, ее зовут Мэри Холдингс, это субботний случай, тридцать семь. Он изнасиловал ее уже трижды.

– Один и тот же? Это точно?

– Так они говорят.

– И как, по их словам, он выглядит?

– За тридцать, черные волосы, голубые глаза...

– Белый?

– Белый. Ростом метр девяносто, впрочем, здесь показания расходятся. Скажем, между метр восемьдесят и метр девяносто пять. Весит примерно восемьдесят килограммов, хорошо сложен, сплошные мышцы.

– Какие-нибудь особые приметы? Шрамы? Татуировка?

– Никто ничего не заметил.

– Один и тот же... – повторила Эйлин, словно пытаясь убедить себя в реальности случившегося. – Весьма необычная ситуация, верно? Что это он все к одним и тем же возвращается?

– Да, странно, – согласилась Энни. – Вот я и подумала...

– Обычно твои клиенты...

– Вот именно.

– Обычно им наплевать, кто под руку попадается, это не имеет ничего общего с влечением.

– Да, похоже, он действует с разбором, а это совсем другая психология.

– Так каков же план? Прикрываем женщин или прочесываем город?

– Поскольку вряд ли это случайные жертвы, – начала Энни, – я хотела, чтобы ты...

– Словом, прочесывание отпадает, так?

Энни кивнула:

– Последняя – Мэри Холдингс – рыжая.

– Ага, ясно.

– Примерно твоего роста, чуть поменьше.

– Сложение мое?

– Я бы сказала, вид горничной, – продолжала Энни.

– А я бы сказала, вид коровы, – улыбнулась Эйлин.

– Ничуть, – Энни вернула улыбку.

– Стало быть, ты хочешь, чтобы я стала Мэри Холдингс, так?

– Мне кажется, это может сработать, а ты как думаешь?

– В отличие от тебя, я не знаю этой дамы.

– В общем-то, вы похожи. Вблизи-то он, конечно, разберется, но тогда будет уже поздно.

– Где она живет?

– Лэрэми Кресчент, 1840.

– Это территория Восемьдесят седьмого?

– Да.

– У меня там друг работает.

«Опять друг, – подумала Энни. – Любовник. Блондин-полицейский в инспекторской. Клинг, что ли? Берт Клинг?»

– Что, эта женщина работает? – спросила Эйлин. – Потому что, если она занимается компьютерами или...

– Она разведена, живет на алименты.

– Везет же человеку. Ладно, мне понадобится ее распорядок дня...

– Ну, об этом она сама тебе лучше расскажет.

– Хорошо, а ее-то мы куда денем?

– Послезавтра она улетает в Калифорнию. Там у нее сестра.

– Только дайте ей парик, когда она будет уезжать, а то вдруг он наблюдает за квартирой.

– Непременно.

– Как насчет других жильцов в этом доме? Они-то разве не сообразят, что я не...

– Мы подумали. Может, ты выдашь себя за ее сестру? Не думаю, что он будет разговаривать с соседями.

– Охрана там есть?

– Нет.

– Лифтер?

– Тоже нет.

– Словом, только я и они. Я имею в виду – соседи.

– И он, – напомнила Энни.

– Как насчет приятелей и все такое? Потом еще клубы или другие места, где ее знают?

– Всем друзьям она скажет, что уезжает. А если кто-нибудь позвонит, когда ты окажешься в квартире, представься сестрой.

– А что, если он позвонит?

– Пока не звонил, и не думаю, что позвонит. От нетерпения он не задыхается.

– Другая психология, – кивнула Эйлин.

– На наш взгляд, тебе стоит повторять ее обычные маршруты, вряд ли он будет заходить повсюду, куда ты заходишь. Зайди, например, в парикмахерскую, сделай маникюр, потом снова выйди на улицу. Если он где-нибудь поблизости наблюдает, стало быть, и дальше последует. Это должно сработать. Надеюсь, по крайней мере.

– Что-то новенькое для меня.

– Для меня тоже.

– Мне понадобится подробная разработка, – сказала Эйлин. – На Мэри Холдингс и двух других.

– Как раз мы ее заканчиваем. Только сейчас мы поняли, что в его действиях есть какая-то система. Я хочу сказать...

Эйлин впервые почувствовала какое-то колебание в уверенном тоне собеседницы.

– Просто я...

Энни снова заговорила не слишком уверенно:

– Две другие... одна живет в Риверхеде, другая в Калмз Пойнте, город большой. И только в субботу, поговорив с Мэри Холдингс, я поняла... то есть я хочу сказать, что раньше это просто не отмечалось. Что в этих насилиях есть какая-то система. Что он преследует одних и тех же женщин. В какой-то момент меня прямо озарило. Так что только теперь мы начали искать какие-то общие особенности у этих трех женщин, о которых мы точно знаем, что они стали его жертвами; может, и найдем что-нибудь, скажем, в их прошлом, из чего станет ясно, почему именно их он преследует. Будет какая-то зацепка.