Текст книги "Манчестер Блю"

Маршалл и Ронейн удивились, но не стали переглядываться. Оказывается, эти ублюдки все время знали, что они из Управления по борьбе с наркотиками США. И играли с ними. Но почему?

– Потому, что мы любим спорт, мужики, – усмехнулся Техасец, отвечая на их немой вопрос. – Вас интересует, почему мы вас дразним. Придет время, и вы запаникуете. Слыхали когда-нибудь о гуркхах?

Оба пленника промолчали.

– Наверняка слыхали, – продолжал Техасец. – Настоящие вояки. Из Непала. Англичане использовали их в качестве наемников. Знаете, что они вытворяли во время Второй мировой войны? По ночам проникали в немецкий лагерь, в помещение с десятью – пятнадцатью солдатами. Убивали часового и половину солдат. Подкрадывались и перерезали им, спящим, горло своими огромными кривыми ножами. Жуткая штука. Называется кукри. Потом так же тихо исчезали. А утром немцы просыпались и вдруг видели, что половина их товарищей неподвижно лежит с улыбкой от уха до уха. Представляете? Солдаты теряли покой и уже не могли спать по ночам. – Он отодвинулся от них. – Теперь понимаете, почему мы втянули вас в свою игру? Вы теряетесь в догадках, что же нам известно. А? Кошмар! И не знаете, откуда ждать опасности.

– Всегда найдется какой-нибудь ублюдок, готовый продаться, – сказал Маршалл.

– Совсем не обязательно. – Техасец приблизился к Маршаллу. – Ты сам-то откуда?

– Из Касабланки.

Он усмехнулся:

– У тебя странноватое произношение для араба. Жил в Техасе, а?

– В Сан-Антонио.

– Ну, это другое дело. А я из Абилина. – Он снова усмехнулся. – Только не торопись к компьютеру, когда вернешься в Вашингтон. Я уже давно не живу в Техасе. И поменял столько имен, что теперь и сам уже не знаю, кто я на самом деле. Уже давно не пересекал границу. И не собираюсь. Я простой солдат, делаю, что прикажут. – Он повернулся к Ронейну: – А ты, похоже, откуда-то с Востока.

– С Восточного побережья, – ответил Ронейн.

– Да, у нас у всех свои проблемы. По крайней мере, ты не похож на мексиканца. Терпеть их не могу. Знаете, как у нас в Техасе называют мексиканца, который хочет породниться с семейством?

Маршалл взглянул на Ронейна и отрицательно покачал головой.

– Испанец, – сказал Техасец. Увидев улыбку на лице Маршалла, он рассмеялся – хоть у одного из них есть чувство юмора. – Кстати, она не мексиканка. – Техасец имел в виду эту уродливую. Он отошел от кровати и сел на единственный стул. – Она принадлежит к одному из семейств.

Маршалл почувствовал, как у Ронейна перехватило дыхание. Семейства составляли вершину пирамиды колумбийской наркомафии. Наверняка Техасец больше ничего не скажет. Это была просто кость, брошенная им.

– Ерунда, – попытался поддразнить Маршалл.

– Не хотите, не верьте, – последовал равнодушный ответ.

– Я знаю всех в Медельине, – вмешался Ронейн.

– А кто сказал, что она из Медельина? – возразил Техасец.

Глаза Маршалла сузились, он переглянулся с Ронейном. Их собеседник проговорился. Они оба понимали важность того, что сообщил Техасец.

(Медельин – второй по величине город в Колумбии. В 80-х годах наиболее сильные местные семейства образовали картель и занялись производством и распространением кокаина в Америке, а затем и в других странах Запада. Правительство Колумбии при поддержке Управления по борьбе с наркотиками и других организаций в течение почти двух лет проводило операцию против картеля. В результате шеф Медельина Пабло Эскобар Гавирия оказался за решеткой. Правда, его поместили в роскошную тюрьму, занимающую территорию в два с половиной акра и способную удовлетворить запросы клиентов пятизвездного отеля. Борьба картеля с правительством была долгой и упорной и завершилась отставкой некоторых министров, крупных армейских и полицейских чинов, а также потерями среди самих медельинских баронов. Ирония заключалась в том, что Эскобар и последовавшие за ним в пятизвездные тюрьмы воротилы медельинского картеля продолжали свой бизнес стоимостью около 3 миллиардов долларов в год и больше не опасались преследований со стороны правительства. Тюрьма превратилась в контору за высокими стенами, надежно охраняемую теми самыми войсками, которые прежде представляли для них главную угрозу. Эскобар даже убегал из своего дворца-тюрьмы, когда ему надоедало сидеть взаперти, просто собирался и выходил через главный вход.

Пока Медельин вел борьбу с властями, образовалась еще более зловещая и опасная сеть. Еще один картель, на этот раз в третьем по величине городе Колумбии, районе по производству сахарного тростника, Кали. Воспользовавшись трудностями Медельина, этот картель превратился в поставщика того, что стало самым распространяемым наркотиком среди яппи восьмидесятых. Благодаря мощному политическому влиянию союз преступных семейств из долины Каука – Кали создал исключительно благоприятные условия для своей деятельности. Члены семейств Кали считались los caballeros – дворянами, в отличие от медельинских los hampones – громил и головорезов. Глава Управления по борьбе с наркотиками в Нью-Йорке Роберт Брайден говорил: «При необходимости Кали способны на убийство, но, как правило, они предпочитают действовать через своих юристов». Однако подобная щепетильность не распространяется на улицы, где процветает их торговля. Они более жестоки и лучше организованы, чем Медельин. Сейчас, контролируя свыше семидесяти процентов рынка кокаина в Северной Америке, Кали пытаются расширить поставки в Европу и Японию.

По традиции крупнейших средиземноморских торговых династий, включая сицилийскую мафию, семейства Кали сохраняют патриархальную структуру, требующую абсолютной преданности и повиновения, но в то же время поощряющую членов сообщества налаживать собственную сеть. И только если эти требования нарушаются, старейшины приговаривают своих подчиненных к жестоким наказаниям. В отличие от Медельина, Кали осторожны, хорошо организованны и чрезвычайно эффективны. Их сеть состоит из серии пирамидальных ячеек, каждая из которых несет ответственность перед вышестоящей ячейкой. Эти так называемые зарубежные филиалы обеспечивают импорт, хранение и распространение кокаина среди оптовиков, а также несут ответственность за отмывание денег в банках и других финансовых учреждениях. Все ячейки несут прямую ответственность перед штаб-квартирой в Кали.

Быть Саlепо, главой ячейки, – значит пользоваться огромным авторитетом и властью.

Быть членом семейства Кали – значит обладать высоким положением и неприкосновенностью.

Члены семейства Кали, голубая кровь, редко принимали непосредственное участие в делах.)

– Да ни хрена она не Кали, – сказал Маршалл. Потом вспомнил жирного. – Если, конечно, тот тип с ней не Эль Гордо.

Теперь уже Ронейн вздрогнул от удивления. Хордо Сантакрус Лондоно Дон Чепе, или просто Жирный – Эль Гордо, – был создателем глобальной транспортировочной сети, благодаря которой картель Кали занял ведущие позиции в кокаиновом бизнесе. В 1980 году в Нью-Йорке ему было предъявлено обвинение в незаконной торговле наркотиками, но он был освобожден под залог и покинул страну. О Сантакрусе говорили, что он часто появляется в середине сделки, обменивается любезностями, жмет руки и так же внезапно исчезает. Побывать на такой встрече и арестовать Сантакруса во время заключения сделки – мечта каждого сотрудника УБН.

Техасец засмеялся:

– Не стройте иллюзий, мужики. Нет, никакой не Эль Гордо. Хоть вы и агенты УБН, но не настолько важные. Хотя вы почти угадали. Она родственница Сантакруса. Решила посмотреть сама, как идет семейный бизнес.

Он взглянул на Маршалла.

– Тебе повезло, что она не отстрелила тебе яйца. А ведь собиралась. И отстрелила бы, будь она из Медельина. А Кали ведут себя иначе. Лишнее насилие ни к чему. Но... был момент... по-моему, она была готова. Впрочем, вас все равно собираются взорвать.

Маршалл замолчал и старался не встречаться с вопросительным взглядом Ронейна. Все-таки он был прав. И если бы вместо того, чтобы помогать Кали, Ронейн действовал с ним заодно, они бы здорово врезали баронам. Захватив, а если надо и убив женщину, они бы поприжали семейство и разделались с ним. Но сейчас их самих приперли к стенке. Эти ублюдки заранее знали, кто они на самом деле.

Ронейн попробовал было раскрутить Техасца дальше, но тот счел за лучшее попридержать язык. Он и так уже жалел о том немногом, что успел сказать.

Через двадцать минут зазвонил телефон. Техасец поднял трубку. Выслушав короткое сообщение, положил трубку и направился к двери.

– Похоже, мужики, все довольны, – сказал он. – Желаю хорошо отметить Четвертое! – Он вышел и закрыл за собой дверь. Воцарилось молчание. Они проиграли.

– Совсем забыл. Сегодня же Четвертое, бля, июля![6]6
  4 июля 1776 года Конгрессом была принята Декларация о независимости. Отмечается как День независимости США.


[Закрыть] – очнулся наконец Маршалл.

– Вчера я звонил Бетти. Поздравил ее и детей, – бесцветным голосом произнес Ронейн.

– Да. Нехорошо забывать такие даты, а?

– Ладно, успокойся. У нас указание – действовать по разработанному плану.

– Да пошли они на хер со своими планами! У них все просто там, в Вашингтоне, на Арми-Нейви. – На аллее Арми-Нейви, 700, находится штаб-квартира УБН. – А здесь надо надеяться только на интуицию. Черт побери! Ронейн, мы могли бы захватить эту родственницу Сантакруса.

– Мелкая сошка.

– Откуда ты знаешь? Мы ишачим за какие-то гроши, а эти швыряются долларами. Через нее можно было бы кое-кого поприжать.

– Кого?

– Ну что ты пристал? Откуда я знаю? Еще неизвестно, как высоко она летает. Стоило рискнуть.

– Мы не знали, кто она.

– Зато моя интуиция говорила – надо действовать.

– Теперь слишком поздно.

– Натурально! Вечно, бля, слишком поздно. – Маршалл с трудом поднялся с кровати, прошел и закрыл окно. – Ты бы позвонил в Вашингтон.

– Контора закрыта. Сегодня...

– ...выходной. Четвертое июля. Черт! А вот Кали, поди, работают без выходных, без Рождества, на хер, или там еще чего. – Маршалл снова рухнул на кровать. – Было время, когда мы просто занимались своим делом, пока не пришли эти яппи и всякие с университетскими дипломами. У нас было уличное образование. Мы работали без планов и инструкций.

– Ты не прав. – Ронейн встал. – Это несовременный взгляд. Все-таки они неплохие ребята.

– Карьеристы.

– Нет. Ты хороший малый, Маршалл. Но ничего особенного из себя не представляешь. Не укладываешься в схему. Поэтому лучше прекрати. Ругай не нас, а конгрессменов и законников. Это они связывают нам руки, когда мы собираемся предпринять что-нибудь нестандартное. Вспомни Гватемалу.

Незадолго до этого УБН пыталось заслать в Гватемалу небольшую группу агентов, в том числе и Ронейна, для оказания помощи властям в борьбе против дельцов наркобизнеса. Потребовалось шесть месяцев дебатов в конгрессе, прежде чем это решение получило одобрение. Но время было упущено, и сеть, которую собирались нейтрализовать, окрепла и стала неуязвимой.

Ронейн направился к двери.

– Ты пока поспи. И закройся как следует, а то она может вернуться. И отнюдь не потому, что ты такой милашка.

– Отвали, Ронейн! – Слова отскочили от закрытой двери.

Не успел он отойти, как Ронейн вернулся.

– Что еще? – проворчал Маршалл.

– Уже второй раз они говорят о каких-то взрывах.

– Я обратил внимание. Когда до чего-нибудь додумаюсь, скажу.

– Спокойной ночи, Маршалл. – Ронейн захлопнул дверь.

Маршалл снова установил свое защитное сооружение, постелил простыню и одеяло у сложенного вдвое матраса, свернулся на полу калачиком и уснул. Под рукой у него лежал заряженный револьвер.

В Вашингтоне, в двух тысячах миль к северо-востоку, люди проснулись, чтобы отпраздновать Четвертое июля.

В Мехико утро снова принесло изнуряющую жару. Маршалл спал сном младенца, и ему снился город, где постоянно идет дождь и всегда-всегда прохладно.

7
Сфера действий расширяется

Манчестерский Королевский госпиталь

Манчестер

Когда Соулсон прибыл в госпиталь, хирурги оперировали молодого констебля. У входа уже собрались репортеры, его встретил Армитедж, и они прошли внутрь, не сделав никаких комментариев. Соулсон знал, что Комитет по делам полиции обвинит его в некорректном поведении, в саморекламе за счет раненого полицейского. Однако, по своему обыкновению, он всегда навещал пострадавших коллег. Его встретили Гордон Дейли, заместитель начальника полиции, руководитель оперативного отдела и Фил Маррей, суперинтендант сектора "А", в ведении которого, находился центр города.

– Он просто чудом остался жив, – сказал Дейли, отхлебывая горячий чай, предложенный медсестрами. – Ведь у него порезано все...

– Введите меня в курс дела, – попросил Соулсон. – Только без анатомических подробностей.

– Он обходил свой участок на Портленд-стрит и вдруг услышал крики о помощи, – начал Армитедж, прежде чем Дейли успел раскрыть рот и сказать что-либо, что могло бы вызвать раздражение у Соулсона.

– Когда это случилось?

– В начале двенадцатого. Он связался по рации с участком на Бутл-стрит и попросил срочно прислать подмогу.

– Кто кричал? Мужчина или женщина?

– Он не сообщил. Сказал только, что нужна помощь, а сам двинулся по переулку за Николес-стрит, откуда и доносились крики. Освещения на улице не было.

– Позже, когда мы начали расследование, оказалось, что все уличные фонари были разбиты, – добавил Маррей.

– Пока он говорил с оператором, крики не смолкали. У нас есть запись.

– Вы ее прослушали? – спросил Соулсон.

– Нет. Она в Стрэтфорде. Но мне известно ее содержание. Он сообщил, что на улице было темно, потом увидел трех дерущихся мужчин – двое против одного. Сказал, что кого-то грабят и он идет на помощь. Потом побежал и нарвался на проволоку.

– Она была натянута между фонарным столбом и дорожным знаком, – вставил Дейли. – Фортепианная струна с припаянными к ней бритвенными лезвиями. Он врезался в них на полном ходу. – Дейли вдруг замолк, чувствуя, как в Соулсоне закипает злость.

– Продолжайте, – произнес Соулсон.

– Лезвия рассекли ему подбородок, нижнюю губу, горло и гортань. Если бы подбородок не принял основной удар, он был бы уже мертв.

– Когда пришла помощь?

– Через две-три минуты. Поблизости уже никого не было.

– Что говорят врачи?

– Возможно, выкарабкается. Но улучшение наступит не скоро.

– Вы думаете, это было подстроено специально?

– Возможно, – ответил Маррей. – К тому же эта проволока.

Через двадцать минут после происшествия, когда полиция обследовала район, оказалось, что никто в Чайнатауне ничего не видел и не слышал.

– Теперь они взялись за нас, – сказал Армитедж, когда они наконец остались с Соулсоном одни в небольшой комнате, временно предоставленной в их распоряжение. – Либо это хулиганская выходка, либо... предупреждение нам, шеф. Мол, занимайтесь своими делами, а не то всех вас перережем.

Некоторое время они молчали. Наконец Соулсон произнес:

– Ты знаешь китайскую общину. Я хотел бы встретиться с кем-нибудь. Из верхушки.

– Они предпочтут разобраться сами. – Армитедж понимал, что Соулсон имел в виду Триады. – Как им и свойственно.

– Но им не свойственно нападать на нас. Может быть, вместе мы сможем это уладить.

– Это опасно. У тебя много врагов. Если кто-то прознает... – Армитедж пожал плечами. – Ну ладно, я устрою. Только...

– Нет, – прервал его Соулсон. – Я должен встретиться лично.

– Они могут отказаться.

– А могут и согласиться. Возможно, у нас есть общие интересы.

– Речь идет о тяжком преступлении. Если они не захотят...

– Приложи все усилия. Организуй встречу.

– Слушаюсь, шеф.

* * *

Луиз Спенсер, председатель Управления по делам полиции Манчестера, прибыла через десять минут.

– Так и думала, что вы приедете раньше, – сказала она, когда врачи вышли из комнаты.

Соулсон не ответил. Политикам трудно понять, что не все имеют скрытые мотивы для своих действий.

– Что случилось? – продолжала Спенсер.

– Следствие еще не закончено, – раздраженно ответил он. – Раненый в критическом состоянии. – Соулсон встал и направился к двери. – Извините, у меня срочные дела. – Он вышел из комнаты вместе с Армитеджем. – Некоторые... – сказал он в коридоре, – просто вызывают недоумение, а? Слушай, сделай, как я просил. А я пока узнаю, как там дела. Оставь Джобу свои координаты.

В начале десятого утра, через десять часов после случившегося, молодой полицейский вышел наконец из критического состояния. С помощью микрохирургии, которой славился госпиталь, врачи зашили его глубокие раны. Соулсону сказали, что молодой человек больше не сможет говорить, ему придется пользоваться приспособлением «электронный голос». Ему спасли жизнь, но карьера полицейского для него окончена.

Полчаса провел Соулсон с женой пострадавшего, сидел и слушал ее рассказ о своем муже, о его мечтах.

– Он хотел стать таким, как вы, – сказала она. – Он уважал вас. Хотел стать начальником полиции.

Соулсон сочувственно кивал. Да и что можно было сказать? Сейчас слова ничего не значили. Он глубоко переживал несчастье молодого парня. Женщина держалась хорошо – мало слез и никаких упреков. Она обладала твердым, нордическим характером, ее бы не сломили и более жестокие испытания. Она напоминала ему Мэри, и он проникся к ней симпатией. Соулсону захотелось обнять ее и успокоить, но он понимал, что это совершенно неуместно. Наконец расставшись с ней, он присоединился к Армитеджу. Тот стоял у дверей палаты, где лежал молодой полицейский.

– Когда уехала Спенсер? – спросил он Армитеджа.

– Во втором часу. Велела держать ее в курсе.

– Пошла она на хер! – с несвойственной ему грубостью отозвался Соулсон.

– Он отчаянный парень, – сказал Армитедж. В руках у него был блокнот. – Как только пришел в сознание, выхватил у медсестры авторучку и дал понять, что хочет что-то написать. Ему подставили блокнот, и вот что он изобразил. Хотя и без деталей, но дает представление о том, что случилось.

Соулсон взял блокнот с выведенными слабой, дрожащей рукой каракулями.

– Черные, – разобрал он. – Не может быть! Он уверен?

– Уверен. Иначе не стал бы писать.

– Что, черт возьми, они там делали? Это не их территория.

– Я был прав. Это предупреждение. Нам.

– И китайцам. Иначе зачем было там появляться? – Соулсон вернул блокнот Армитеджу. – Ты уже с кем-нибудь говорил?

– Говорил, но пока нет ответа.

– Расскажи им об этом, это их подтолкнет.

– Хорошо. Ты сейчас домой?

– Надо немного вздремнуть. Советую тебе сделать то же самое. Но прежде я хотел бы взглянуть на парня.

– Нет смысла, шеф. Сейчас он под наркозом.

* * *

Вместе с хирургом Соулсон навестил раненого и сказал на прощание несколько теплых слов его жене. Затем Пол Джоб повез его домой. Ехали молча. Джоб знал, когда не следует прерывать грустные размышления шефа. В утренний час пик дорога заняла около часа. Соулсон предложил своему шоферу расположиться в гостиной на случай, если снова понадобится срочно куда-нибудь выезжать. Для Джоба это не составляло неудобства: он был разведен и, за исключением редких встреч со своими двумя сыновьями-подростками, все свободное время отдавал работе.

Какой-нибудь агент по продаже недвижимости охарактеризовал бы этот расположенный в зажиточном пригороде Вилмслоу дом как двухэтажный особняк с тремя спальнями и не требующим особого ухода садом. Соулсон купил его, считая, что Мэри хотела бы, чтобы Тесса росла именно в таком доме, теплом и уютном. Тесса жила с ним до сих пор, но сейчас, отдавшись работе, она вела такой же образ жизни, как и ее отец, и дом их превратился в базу для ведения оперативной работы. Время как бы остановилось в этом доме, заполненном памятными безделушками молодой девушки, фотографиями и наградами, сопутствующими карьере Соулсона, а также мебелью, которая, казалось, стояла здесь вечно.

Соулсон уснул сразу, как только его голова коснулась подушки. Сон отодвигал все проблемы, и он ценил это как дар судьбы.

Через три часа зазвонил телефон. Это был Армитедж.

– Они согласны встретиться, – коротко сказал он. Следовало быть осторожным: даже у начальника полиции телефон мог прослушиваться. – Где ты будешь в семь?

– В Стрэтфорде. – Соулсон рассчитывал к этому времени быть в штаб-квартире полиции.

– Хорошо, шеф. Я устрою ужин сегодня вечером.

– Как наш парень?

– Врачи говорят, нормально.

Соулсон положил трубку и встал с постели. Накинув халат, пошел будить Джоба.

– Чай будет через минуту, – услышал он голос Джоба из кухни. Ему никогда не удавалось застать своего шофера врасплох. Тот встал сразу, как только зазвонил телефон. Он знал, что, проснувшись, Соулсон больше уже не ляжет. Соулсон пошел в ванную и принял душ. Вытираясь, он почувствовал запах бекона и, сразу ощутив голод, поспешил на кухню.

* * *

Около трех они подъехали к штаб-квартире в Стрэтфорде, и Соулсон, как обычно, пешком поднялся на одиннадцатый этаж.

– Есть что-нибудь срочное? – спросил он свою секретаршу Валери.

– Пресса, Луиз Спенсер, министерство внутренних дел с запросом о ночном происшествии, – ответила она.

– Я бы не назвал это важным, – сказал он сухо. Он заметил ее улыбку: она привыкла к его снисходительному отношению к тому, что другие считали важным. – Мне нужен Рой и прошу не беспокоить.

– А чай?

– И чай, – улыбнулся он и вошел в кабинет.

Чай и Армитедж прибыли одновременно.

Соулсона всегда удивляла способность секретарши угадывать момент, когда он входил в здание, и подавать готовый чай как раз к тому часу, как он собирался сесть за стол.

– Итак, – твердо взглянул он на Армитеджа, когда дверь за Валери закрылась. – Скажи, почему здесь оказались замешаны китайцы?

– Я не знаю, шеф.

– Ты можешь не знать, но должны же у тебя быть какие-то идеи. Они твои друзья, Рой. Ты женат на китаянке. Тебе должно быть известно больше, чем другим.

Армитедж помедлил. За все годы, что они знали друг друга, это был второй раз, когда им приходилось выбирать: семья или долг. Наконец он заговорил, взвешенно и осторожно:

– Когда речь заходит о подобного рода делах, я для них по-прежнему чужак.

– Да ладно, Рой. Чужак или нет, но есть вещи, которые ты знаешь лучше нас.

– Я могу только предполагать.

– Пожалуйста, лишь бы это нам помогло.

– Китайцы понятия не имеют, почему им угрожают.

– Это черные?

– Черные лишь исполнители. Но китайцы считают, что за ними кто-то стоит. Они не верят, что те настолько умны и способны. – Армитедж пожал плечами. – Но, я думаю, они не правы. Китайцам свойственна обособленность... они никому не доверяют. Даже нам, белым. С их точки зрения, мы варвары.

– Даже ты?

Армитедж улыбнулся:

– Даже я. Хотя и женат на китаянке и у нас трое детей.

– Вот уж не знал.

– Но я не жалею. Начнись все сначала, я бы все равно женился на Линде. Однако различия остаются. Хотя и прошло столько лет.

– Расскажи мне, что тебе известно.

– Не много. В общих чертах. Ты знаешь что-нибудь о Триадах, шеф?

– Не так уж много. Знаю, что есть такая организация. Состоит из трех группировок. И живут они за счет китайской общины.

– Суй Фэн, 14 Кей и Во Син Во. Это три группировки. Нити от них тянутся в Гонконг и в Китай. Дальше – хуже. По мере приближения 1997 года, когда истекает срок британской юрисдикции в Гонконге, растет стремление их членов перебраться сюда. И Манчестер – одно из облюбованных ими мест.

– Черт, этого еще не хватало! Тайные организации!

– Что именно из истории Триад ты хочешь услышать?

– Я знаю до Глазго.

Соулсон имел в виду случай, который произошел в этом городе в 1987 году, когда на 46-летнего владельца ресторана Чен Пик Вая, известного его друзьям как Джон Чен, на глазах посетителей напала группа из четырех человек с длинными ножами – традиционным оружием членов Триад. Чен, специалист по боевым единоборствам и мастер древнего искусства самозащиты син-гун, не дал себя обезглавить и сумел выстоять в жестокой схватке. Один из нападающих нанес ему несколько ударов железным прутом по ногам, но Чен, даже когда его ноги превратились в сплошное месиво, продолжал борьбу, не обращая внимания на боль. Сила духа преодолела боль, но ударами ножа уже была повреждена артерия и несколько сухожилий на руках, во многих местах глубокие раны обнажили кость. Благодаря духовной и физической силе, религиозной вере в мощь боевого искусства он выжил. Джон Чен был готов сотрудничать с полицией, несмотря на то что два года назад комиссия министерства внутренних дел заявила, что «на территории Великобритании нет Триад».

– Свидетельства Чена, – сказал Армитедж, – и последующее расследование, в частности анализ обнаруженных в его кистевой кости частиц металла, доказывают, что в преступном мире Англии обосновались Триады.

После этого мы обнаружили в Саутгемптоне, Ноттингеме, Шеффилде и здесь, в Манчестере, одну из группировок Триад – Суй Фэн.

– Это одна организация или несколько разрозненных?

– В конечном счете, это все равно. Их следы ведут в Гонконг. Один из боевиков, Голо Мин, нарушив законы Триад, заговорил в полиции Глазго, и в результате двое из нападавших на Джона Чена были осуждены. Это был необходимый Нам прорыв. – Армитедж печально улыбнулся. – И министерство внутренних дел пересмотрело свое утверждение о том, что «та территории Великобритании нет Триад».

– Эти чиновники не меняются. Взять хотя бы наркотики... Извини, продолжай.

– Полиция по всей стране прилагала большие усилия, чтобы раздобыть информацию о Триадах. При традиционной замкнутости китайской общины это очень не просто. Выяснилось, однако, что Триады занимаются игорным бизнесом, проституцией, вымогательством и даже видеопиратством. Это преступное сообщество проникает в любую сферу жизни китайской общины на территории Англии.

– С этим ясно. А как насчет наркотиков?

– Крупнейший источник дохода – героин. Они контролируют его поставки в Великобританию. Товар идет через порты Ливерпуля и Лондона. А находящийся в нескольких милях от Ливерпуля крупный транспортный узел Манчестер уже превращается в центр наркобизнеса.

– Но почему же их не трогают?

– Ты сам знаешь почему. Триады действуют в основном внутри собственной общины. А если страдают не белые, а какие-то китайцы, то у нас это никого не волнует.

– Не принимай так близко к сердцу.

– Чего глаз не видит, по том сердце не болит. Да что там, шеф! Мы занялись Триадами только потому, что они перешли грань, выступили против черных, и кто-нибудь из обывателей может при этом пострадать.

– Ты не прав.

– Если бы банды Мосс-Сайда распространяли наркотики только среди своих, а не совали их нашим детям, мы не стали бы с ними бороться.

– Давай не будем сейчас об этом. – Соулсон пытался направить разговор в нужное ему русло. – Собираются ли Триады расширять свое влияние?

– Не думаю, – ответил Армитедж. – Им это ни к чему, если их, разумеется, не вынудят.

– То есть? Не понял.

– Есть опасения... – Армитедж запнулся.

– Ну давай, Рой, только ты можешь мне помочь.

– ...что кто-то посягает на их торговлю героином.

– Это вряд ли. Основные партии героина поступают из Юго-Восточной Азии. Они контролируют производство и распространение. – Соулсон ухмыльнулся своему тону: ему самому становилось противно, когда он вдруг начинал говорить так, будто речь идет о торговле леденцами или шоколадом.

– Производство – да. Но к распространению рвутся все. Даже нигерийцы в этом преуспели. Они торговцы по природе, и героин для них просто один из товаров. По последним данным, они контролируют тридцать процентов мировых поставок.

– Ничего себе! – Соулсон был искренне удивлен.

– Вот-вот. Курьеров заставляют глотать маленькие пластиковые пакетики с героином и засылают в Европу на самолетах, по десять человек с каждым рейсом. Мы отлавливаем троих с рейса. Остальные семеро ускользают. А что с того, что тех троих посадят? До окончания их срока заключения и высылки в Нигерию их семьи дома будут под опекой.

– Какое это имеет отношение к Триадам или к Мосс-Сайду?

– Не знаю. Но это связано с наркотиками. Нить идет к тем, кто в состоянии бросить вызов крупной организации вроде Триад. Черные из Мосс-Сайда на это не способны. Если только за ними не стоит кто-то, с чьей помощью они посмели вторгнуться в Чайнатаун.

Соулсон замер. Невероятность сказанного испугала его: в подобной ситуации местная полиция, плохо вооруженная и стесненная в средствах, просто окажется бессильной.

– С кем мы сегодня встречаемся? – спросил он наконец.

– С Лау Лап Вонгом.

– Не слышал о таком.

– Фредди Утка.

– Так это его имя? – Соулсон знал Фредди Утку, Фредди Вонга, хозяина самого известного ресторана в Манчестере, который славился уткой по-пекински. Даже соотечественники посещали ресторан Фредди, ибо качество его блюд напоминало им о родине. Соулсон и Фредди неоднократно встречались, даже состояли учредителями одних и тех же благотворительных обществ. – Он связан с Триадами?

– Непосредственно нет. Но один из его партнеров – возможно.

– Что значит «возможно»? Что за партнер?

– Генри Лип. Занимается импортом-экспортом. Я думаю, он – 426.

– 426?

– Они используют нумерацию, как мы титулы и звания. Высший – 489. Это Шань Чу, предводитель. Заместители и Хранители Благовоний – 438. Затем идут Красные Шесты – 426.

– Как Генри Лип?

– Да. И далее вниз до рядовых бойцов – Цзе Коу. Эти просто 49.

– Все номера начинаются с 4.

– Да, у них так принято. Вроде нашего обращения «мистер».

– Ты знал обо всем этом и молчал?

– Все это есть в делах. Любой может с ними ознакомиться.

Соулсон решил не развивать тему. Он знал, что Армитедж – хороший и честный офицер, для которого долг прежде всего. Но у каждого полицейского бывают моменты, когда приходится выбирать. Весь смысл жизни Армитеджа заключался в семье, и поэтому нельзя было слишком давить на него.

– До встречи я хотел бы ознакомиться с тем, что мы имеем по Триадам, – подытожил он. – Просто чтобы быть в курсе.

Затем они проанализировали другие происшествия за последние несколько недель. Ничего интересного не обнаружилось, но это помогло им привести свои мысли в порядок. Валери принесла еще чаю и свежие газеты.

– Я звонила в госпиталь, – сказала она, уходя. – Он поправляется.

Первые полосы всех газет содержали сообщение о нападении на сотрудника полиции. «Трусливое», «ужасное», «гнусное» – так оценивали происшедшее заголовки. Одна из газет назвала нападавших «желтыми толстопузыми сволочами». Соулсон усмехнулся. Ему оставалось надеяться, что китайцы не примут это близко к сердцу. «Манчестер ивнинг ньюс» поместила фотографию убитой горем жены пострадавшего, которую успокаивает председатель Управления по делам полиции Луиз Спенсер. Соулсон громко выругался и сунул газету Армитеджу.

– Так они собирают голоса избирателей.

Через десять минут Армитедж пошел подобрать материалы по Триадам. Не желая сидеть в одиночестве, снедаемый беспокойством, Соулсон отправился по большому зданию со своим обычным неофициальным обходом. Кругом царила атмосфера подавленности: так бывало всегда, когда какой-нибудь полицейский подвергался нападению. Обходя здание, он шутил с людьми, похлопывал их по плечу, обменивался рукопожатиями.