Текст книги "Манчестер Блю"

Эдди Шах
Манчестер Блю

Посвящается Арди, Тэмсин и Алекс

Благодарен им за то, что они соблюдали тишину, когда я пытался писать, и за то, что помогли мне почувствовать важность и ценность семьи.

Я вас всех очень люблю.

А также полиции и организациям всего мира, которые борются с распространением наркотиков, этим самым страшным и коварным преступлением нашего времени.

Ранние годы

1
Сэдлуортское болото

Окрестности Манчестера

Англия

Октябрь 1965 года

Молодой полицейский потопал ногами от холода. В это сырое время осени случаются первые заморозки. Потирая озябшие руки, он посмотрел на своего старшего коллегу, который с трудом поднимался по поросшей травой насыпи.

– Ну как, есть что-нибудь? – крикнул он.

– Нашли что-то, – донеслось в ответ. – Черт, здесь совершенно невозможно ходить.

С этими словами тот соскользнул с насыпи и провалился чуть ли не по колено в зыбкую почву, покрытую ломкой от мороза травой. Молодой полицейский был доволен тем, что сам он стоял на шоссе. Ему приказали не подпускать репортеров и любопытных близко к тому месту, где работала полиция. Шоссе А635, извиваясь, проходило по Сэдлуортскому болоту между селениями Холмферт и Гринфилд. Сейчас оно было перекрыто.

До него вновь донеслись проклятия старшего товарища, когда тот еще раз поскользнулся, но уже через несколько секунд они стояли рядом.

– Как по-твоему, – спросил молодой полицейский, – это то, что искали?

– Не знаю, – проговорил его напарник, счищая грязь с ботинок. – Зараза! Надо же так вляпаться! – Затем доверительно наклонился к молодому коллеге: – Только там вдруг все притихли, а потом приказали очистить территорию. Меня послали тебе в помощь – проследить, чтобы никто не сошел вниз.

– Здесь и так никто не пройдет, – заверил его молодой полицейский.

Он оглянулся на веревочное ограждение, за которым толпились репортеры и съемочная группа из телевидения, и, убедившись, что все нормально, посмотрел в сторону болота, где закрепленные на деревянных стойках широкие полотна брезента образовывали нечто вроде крепости.

Сэдлуортское болото. К дальним холмам простирается пустынная, поросшая вереском равнина, где не на чем остановиться взгляду. Во всем мире не сыскать второго такого места, оно как бы создано для преступлений. И по ночам, когда в завывании ветра чудятся крики боли и страдания, кажется, что болото хранит страшные тайны, погребенные в окутавшем безжизненную равнину тумане.

Сейчас ему предстояло открыть одну из них.

Чутье молодого полицейского подсказывало это. Шестое чувство, тонкий, упреждающий внезапную опасность инстинкт, присущий настоящим полицейским, говорил, что должно обнаружиться нечто ужасное.

Чарли Соулсону было двадцать четыре года. Только что, по окончании Чеширского полицейского училища, ему было присвоено звание рядового. Шесть дней назад он получил назначение в полицейский участок маленького городка Хайда на окраине Манчестера. Настроившись на патрульные рейды по мокрым тротуарам большого города, он был несколько удивлен, когда оказался у болота, где ему предстояло охранять участок дороги от настырных репортеров и любителей острых ощущений.

Соулсон увидел, как внизу, в ярдах трехстах, из-за брезентового заграждения неверной походкой вышел полицейский и, содрогаясь от приступов рвоты, упал на колени. Затем показался еще один и, подождав, пока тот придет в себя, помог ему подняться. Поддерживая друг друга, падая и скользя по влажной земле, они медленно пошли к шоссе.

– Что там такое? – подойдя к Соулсону, спросил его коллега.

Молодой полицейский не ответил и продолжал наблюдать за теми двумя внизу. За его спиной послышались возбужденные крики репортеров. Старший по званию помахал полицейским на шоссе, предлагая им спуститься.

– Оставайся здесь, – сказал Соулсон с уверенностью, неожиданной для рядового, приступившего к службе всего шесть дней назад. – Я им помогу, а ты сдерживай этих. – Он кивнул в сторону толпы и, сойдя с дороги, заскользил вниз по насыпи. С удивительной легкостью для человека ростом шесть футов четыре дюйма он быстро добрался до полицейских, ни разу не оступившись.

– Пойдите туда, – сказал Соулсону старший по званию, инспектор. – И проследите, чтобы никто не проник внутрь без разрешения.

– Слушаюсь, – отозвался Соулсон и взглянул на бледное, искаженное ужасом лицо второго полицейского. Он был из того же участка в Хайде и работал в полиции всего на несколько недель дольше Соулсона.

– Надеюсь, у тебя крепкий желудок, сынок, – сказал инспектор. – Но я бы не советовал тебе заходить внутрь. Лучше оставайся снаружи.

– Слушаюсь.

Соулсон направился к заграждению. Вот место, где он увидел тех двоих, рядом находился вход в зону поиска, там работали полицейские и добровольцы. Общее внимание было приковано к небольшому, ярко освещенному участку в левой стороне отгороженной зоны. Все стояли, а двое, опустившись на брезентовую подстилку, осторожно раскапывали грунт.

– Я воткнул шест в землю, – услышал он голос полицейского рядом.

– Ну и?.. – спросил другой.

– Видимо, попал прямо в тело. Из-под земли шибанул такой дух... Черт, прямо как взрыв.

– Что за дух?

– Мертвечины! А ты что думал? Труп гниет тут уже два года.

– Сволочи, а, мать их!..

Соулсон подошел поближе. Стояла напряженная тишина. Те двое сосредоточенно продолжали разгребать землю. У одного из них в руках была маленькая лопатка. Остальные заглядывали через их плечи.

И тут он увидел труп.

Маленький ребенок, наполовину скрытый землей и водой, лежал в неестественной позе со свернутой на сторону головой и согнутыми в коленях ногами. Задранная и разорванная одежда указывала на изнасилование.

С этого момента и началось его превращение в настоящего полицейского. Такое не забывается.

Чарли Соулсон не чувствовал ни отвращения, ни страха, ни ужаса.

Только гнев. Как в мире, где он живет, всего в нескольких милях от его дома могло произойти подобное зверство?! Он готов был своими собственными руками уничтожить того, кто совершил это.

– Я ведь приказал вам стоять у входа, – послышался резкий голос сзади.

Соулсон обернулся и увидел инспектора.

– Виноват.

– Мы – полицейские, а не туристы. Мы сюда не глазеть пришли. Это, – инспектор указал на огражденное пространство, – наше рабочее место. Мы здесь работаем. Да-да, в этой грязи. И чтобы справляться с этим, мы должны быть профессионалами. Вам понятно?

– Так точно, – тихо ответил Соулсон.

– Быть профессионалом – значит точно исполнять приказы. Быть всегда на своем месте. Как винтик в машине. Если вы это усвоите, то научитесь работать хорошо. Самое отвратительное – это недисциплинированный полицейский. Согласны?

– Больше это не повторится.

Инспектор посмотрел в зеленые глаза молодого полицейского и, увидев стальной блеск в его взгляде и выражение спокойной решимости на его грубоватом, резко очерченном лице, понял, что слова его не пропали даром. С ним будет все в порядке. На такого можно положиться в трудную минуту.

– Идите и охраняйте вход. Сюда едут ребята из районного криминального отдела. Кроме них, без моего разрешения никого не пропускайте.

Соулсон вернулся на свой пост и потом ни разу не оглянулся на то страшное место, где полицейские продолжали свою работу.

Он твердо решил никогда больше не допускать промаха при исполнении своего долга.

Около полуночи Соулсон припарковал свой мотоцикл, «Бро Сьюпериор SS 100», модель 1930 года, на заднем дворе небольшого дома с террасой в Элтрингеме на Болд-стрит. Этот дом, с двумя комнатами вверху и двумя внизу, с мощенным плиткой задним двориком и туалетом снаружи, был одним из тех домов, которые впоследствии так полюбятся яппи[1]1
  Яппи – сокр. от young urban professional (англ.). Это слово появилось в начале 80-х годов в связи с изменением ценностей в американском обществе, когда на сцене появилась богатая, образованная, занятая чаще всего бизнесом молодежь, идеалом которой стал успех, деньги, власть любой ценой. Явление это было интернационализировано, и группы подобных молодых людей появились во всех развитых странах.


[Закрыть] и будут сдаваться в аренду для получения прибыли. Но сейчас это был обыкновенный дом, где простая рабочая семья могла удобно жить и воспитывать детей.

Мэри, его двадцатидвухлетняя жена, уже ожидала в прихожей. В полумраке она разглядела глубокие морщины у него на лбу и поняла, что муж расстроен. Отсутствующий взгляд запавших глаз подтверждал ее опасения. Наверняка это нечто большее, чем просто долгий тяжелый рабочий день.

– Привет, милый, – сказала она, обнимая его большое тело.

– Привет, – ответил он вяло, думая о чем-то своем.

– Ты обнимешь меня, или мне вызвать полицию?

– Извини. – Он прижал ее к себе. Маленькая, ростом не выше пяти футов трех дюймов, она иногда казалась ему львицей. Удивительно, как в этом хрупком теле могла заключаться такая сила. Он все еще никак не мог привыкнуть к ее потребности в близости, его отношения с родителями никогда не строились на ласке, прикосновениях, только на дисциплине и долге. Обнимая ее, он почувствовал долгожданное успокоение, уходило напряжение после тяжелого дня. Они долго стояли, прижавшись друг к другу.

– Между прочим, я голоден, – сказал он наконец.

– Сейчас разогрею духовку. – Она не двигалась, ожидая, пока он разомкнет руки. Почувствовав его последнее объятие, медленно, нехотя освободилась и взяла его за руку. – Пойдем на кухню.

Они вошли в маленькую, почти пустую кухню, где стоял только шаткий деревянный стол с тремя такими же неустойчивыми стульями, газовая плита с духовкой, буфет и фарфоровая раковина в металлической раме. Это было не много, но, как с гордостью говорила Мэри, «это все наше и все чистое».

Соулсон сел, а жена включила духовку и сунула туда тарелку с уже готовым блюдом, затем налила две чашки чаю и, поставив их на стол, села сама.

– Сейчас будет готово, – сказала она. – Тебя ведь не уволили, да?

– Нет, с чего ты взяла?

– Ты так расстроен. Что-нибудь серьезное?

– Просто был тяжелый день.

– Ты съел бутерброды?

– Конечно, – солгал он. Возбужденный поездкой на болото, он совершенно забыл о еде. Следовало бы спрятать оставшиеся в кармане шинели бутерброды до того, как она их обнаружит.

Прошло несколько минут в молчании, он держал, поглаживая, чашку с чаем, но не пил. Мэри видела, что его мысли все еще где-то далеко. Это было странно, обычно они всегда делились радостями и заботами.

– У Тессы все утро болел животик, – сказала она. Тесса была их девятимесячная дочь. – Но сейчас все нормально. Спит себе спокойно.

Он кивнул. Скорее по привычке, чем одобрительно.

– Так ты мне скажешь, что случилось?

– Просто выдался плохой день.

– По-моему, если мы муж и жена, то должны делиться всем – и хорошим и плохим.

– Есть вещи, о которых лучше не говорить.

– Какие?

– Это связано с работой. А что, это так важно? – Его слова прозвучали резко, и он тут же пожалел об этом. Потрясенный увиденным на болоте, он не хотел расстраивать Мэри.

– Да, важно. Все, что касается нас, – важно.

– Сегодня я увидел оборотную сторону работы полицейского. Очень неприятную. Это не то, к чему нас готовили в училище.

– Что же это?

– Авария, – Он решил продолжать обманывать. – Кошмарное зрелище. Состояние водителя... Я же полицейский, черт возьми, а не патологоанатом.

– Знаешь, я всегда могу определить, когда ты обманываешь.

– Зачем мне обманывать?

– Чтобы не расстраивать меня. – Протянув руку за спину, она взяла вечерний выпуск «Манчестер ивнинг ньюз» и развернула газету на столе. – Не это ли причина?

Большая фотография на первой полосе изображала ограждение из полотен брезента, где он стоял на посту. Только на черно-белом крупнозернистом снимке все выглядело еще более мрачно.

– Ну? – настаивала она.

– Да. – Он придавил рукой фотографию. – Это.

– Расскажи мне.

– Нет.

– Я хочу знать.

– Зачем, Мэри? Все это слишком отвратительно.

– Ты знаешь, я не любительница острых ощущений. Наверное, это причинит мне боль, но я хочу помочь тебе. Ты страдаешь. Я тоже, Чарльз.

– Ты сумасшедшая. Но я знаю, ты всегда добьешься своего.

И он рассказал ей о том, что произошло там, на болоте, о том, что он увидел, когда детективы извлекли из грязной жижи изуродованное тело, а затем уносили его на пластиковой простыне. Рассказал о задранной выше пояса одежде, о крови, смешанной с землей, об испражнениях из окровавленного анального отверстия, о застывшем выражении ужаса на лице ребенка, об отставшей от костей, разлагающейся плоти, которая свисала лохмотьями и болталась, словно водоросли. Некоторых полицейских рвало, но Соулсон держался. Злость и решимость придавали ему сил. Приехали судейские следователи и люди коронера, началось расследование. Пять часов он простоял на своем посту, а когда пришла смена, вернулся в участок и только оттуда отправился домой. Перед тем как покинуть место преступления, пришлось выдержать атаку репортеров, некоторые ради того, чтобы узнать подробности, были готовы даже всучить ему взятку. Но он только улыбался в ответ. Эта новоприобретенная манера очень пригодится ему в будущем.

Домой он вернулся зрелым полицейским. Теперь он убедился, что сможет выполнять свою работу должным образом. Хуже того, что было сегодня, уже не будет.

Мэри молча выслушала его рассказ.

– А ведь это могла бы быть и Тесса, – добавил он. – Я все время об этом думаю. На месте этого ребенка могла бы оказаться она. И я решил, что я должен сделать что-то, чтобы изменить мир в лучшую сторону. Понимаешь, Мэри? Какой смысл в жизни, если ты не сделал ничего стоящего?

– Да, конечно.

– Я рад, что я полицейский. Мне нравится эта работа. Для этого нужно быть честным и справедливым. Никаких компромиссов.

И он заплакал, рыдания сотрясали его большое тело. Она подошла и обняла его. Плакал он долго, омывая слезами душу, пока наконец не пришло успокоение.

Она налила ему свежего чаю и подождала, пока он выпьет. Затем выключила духовку, поставила нетронутую еду в буфет, обняла его и отвела в постель.

Ночью во сне он часто вздрагивал, а она, не смыкая глаз, охраняла его сон.

Он не услышал, как внизу тихо открылась и закрылась входная дверь. У нее отлегло от сердца. Он бы вышел из себя, узнав, что Джимми только что вернулся. На сегодня и так достаточно.

Она услышала, как Джимми вошел в соседнюю комнату, затем скрипнула кровать, и наступила тишина.

Рядом в своей кроватке посапывала Тесса.

Эта ночь Мэри Соулсон показалась очень долгой.

– Джимми ушел? – спросил Соулсон, спускаясь в кухню к завтраку. Было около одиннадцати, глубокий сон рассеял вчерашние кошмары.

– Времени-то сколько! У них в школе уже скоро обед, – ответила Мэри, ставя на стол омлет с беконом. Чашка с чаем уже дожидалась его. Соулсон отпил глоток. Она улыбнулась. Он всегда пил чай перед едой.

– Когда ты вернешься?

– Сегодня у меня выходной, зачли вчерашнюю переработку. – Он наклонился через стол к коляске Тессы и потрепал ее по щеке. – Как он себя ведет, нормально?

– Джимми? Конечно, теперь его старший брат полицейский, и он больше не хочет неприятностей, не так ли?

– Посмотрим. – Младший брат Соулсона, пятнадцатилетний подросток, сгусток энергии, часто прогуливал занятия в школе и обладал талантом везде нарываться на неприятности. – Вот к чему приводит вседозволенность. Веселое поколение шестидесятых! Скорее неудавшееся поколение.

После завтрака они вышли на прогулку в близлежащий парк. Он вез коляску, а Мэри, держа его под руку, шла рядом. Она гордилась своим мужем. Вот он гуляет со своей семьей, такой высокий, красивый. Это была ее мечта, ставшая явью.

– Ты не съел вчерашние бутерброды, милый? – спросила она.

– Нет, почему... – Он вдруг вспомнил, что забыл их в кармане шинели. – Извини, просто... вчера из-за всего этого так и не успел. – Ему не надо было ничего больше объяснять. Она улыбнулась и покачала головой.

Когда они возвращались из магазина, где Мэри купила молока и сухариков, рядом с ними притормозил Рой Армитедж на своем стареньком автомобиле «моррис-майнор-трэвеллер». Армитедж был немного старше Соулсона и уже три года работал в полиции. Недавно он стал детективом в районном криминальном отделе. Он знал Соулсона еще с детства, ему всегда нравился этот парень – самый рослый и сильный подросток в школе, с которым никто не рисковал связываться. Через несколько лет Армитедж предложил безработному Соулсону поступить в полицию. Таким образом он как бы вернул Соулсону долг. В свое время, когда Армитедж начал встречаться с девушкой-китаянкой по имени Линда Таи, этот парень поддержал его. Тогда предрассудки были еще достаточно сильны, и Армитедж превратился в мишень для насмешек. Обычно добродушный, однажды он все же не сдержался, когда его спросили, правда ли, что у китаянок это дело расположено поперек. Против него было четверо парней постарше, и Соулсон пришел ему на помощь. Молодой здоровяк был совсем не тем, с кем им хотелось бы столкнуться, и Армитедж избежал серьезной потасовки. Его отношения с Линдой Таи продолжались, и вскоре, после того как Армитедж окончил школу и поступил на службу, они поженились. Желая помочь своему другу, Армитедж поручился за него и помог ему поступить в полицию. Возникшая в трудную минуту дружба окрепла и продолжалась всю жизнь.

– Привет, Рой, – улыбнулся Соулсон.

– Привет, – ответил Армитедж. – Как поживает малыш, Мэри?

– Который? Тот, в коляске, или этот, рядом со мной? – смеясь спросила Мэри.

– Этот? Ну, он безнадежен. А как ты?

– Прекрасно. Я рада, что он дома.

– А-а! Потому-то я и здесь.

– Но Рой!

– Работа. Ничего не поделаешь.

– Что случилось? – спросил Соулсон, успокаивающе кладя руку Мэри на плечо.

– Расскажу по дороге. Извини, Мэри.

– Я недолго. Скоро вернусь. – Соулсон нежно поцеловал жену.

«Моррис-майнор» отъехал от тротуара и влился в поток машин. Соулсон помахал Мэри, но она уже шла к дому и не видела его.

– К чему такая спешка? – спросил он, поворачиваясь к Армитеджу.

– Ребята из окружного отдела хотят тебя видеть.

– Зачем?

– Узнаешь, когда приедем.

Они поехали через окраинные районы Сэйл и Стрэтфорд в сторону Манчестера, а затем по шоссе Принсес-Паркуэй к Мосс-Сайду.

Во времена промышленной революции в Мосс-Сайде, зеленой окраине индустриального Манчестера, жили в основном представители среднего класса. В 50-х годах там стали селиться черные иммигранты из стран Карибского бассейна. Как и большинство иммигрантских кварталов, Мосс-Сайд вскоре превратился в бедный обветшалый район. В доме, где раньше жила одна семья, сейчас ютились четыре. В комнате, где обитал один человек, – на одной кровати спали трое. Им было трудно найти работу – расовые предрассудки белых представляли серьезную проблему для переселенцев. Поэтому молодежь стала заниматься чем угодно: проституцией, воровством, мелкой торговлей, предоставлением разного рода сомнительных услуг, невозможных в респектабельных районах. В 60-х годах, когда многие стали стремиться жить выше своих возможностей, стараясь достичь исполнения желаний с помощью волшебных таинственных путешествий с легкими, полными «мэри джейн», и с каплей кислоты[2]2
  Мэри джейн – марихуана; кислота – ЛСД.


[Закрыть] на кусочке сахара, Мосс-Сайд превратился в дешевый рынок на задворках Манчестера. Тенистые аллеи и горделивые дома, некогда бывшие душой этого полного жизни района, были снесены. Пришло время городских проектировщиков, считавших, что люди должны жить на головах друг у друга, желают они того или нет. Сидя в уютных кабинетах ратуши, в белых просторных коттеджах, они распорядились снести домики с террасами и на их месте воздвигнуть многоэтажные бетонные трущобы. Тихий уютный район был уничтожен, белые покинули его, и за два года Мосс-Сайд превратился в гетто. Отчаявшись найти работу и потеряв надежду на будущее, черные замкнулись в цитадели своей общины. Да им и не было нужды покидать ее пределы: белые, стремящиеся испытать все прелести шестидесятых, сами валили туда валом. Они хотели наркотиков, секса – жаждали вкусить запретного плода. Мосс-Сайд стал местом сборища людей определенного круга. Ночные клубы, бары и пабы остались в Манчестере. Там царила респектабельность, а в Мосс-Сайде была грязь.

Однажды Соулсон услышал, как один полицейский сказал: «Эти черные глубоко порочны, поэтому они все время живут в грязи и мерзости». Соулсон не разделял этого мнения. Несмотря на молодость, он понимал, что нищета порождает преступность. А нищета была уделом большинства черных.

В пути Соулсон и Армитедж почти не разговаривали. Они ехали по Принсес-Паркуэй, главной артерии, соединяющей Манчестер с южными окраинами и пересекающей по центру Мосс-Сайд. Слева от дороги высились угрюмые бетонные башни, плод фантазии городских проектировщиков, справа стояли старые дома с террасами, теперь запущенные и обветшалые.

Армитедж повернул направо, через триста ярдов еще раз направо и остановился у серого дома с облезлой штукатуркой. Соулсон прошел за ним в дом. Он чувствовал себя неуютно, ему редко доводилось сталкиваться с черными иммигрантами Мосс-Сайда. На улице никого не было, но Соулсон знал, что за ними наблюдают. Здесь ничто не остается незамеченным, особенно когда вдруг приезжают двое белых.

Из-за спущенных штор внутри дома стоял полумрак, острый запах карри смешивался с тяжелым жилым духом.

По лестнице спустился белый в пальто. Соулсон догадался, что это полицейский.

– Это он? – с сильным ирландским акцентом спросил тот Армитеджа.

– Так точно.

– Я суперинтендант Кристли, – сказал он, обращаясь к Соулсону. – Окружной криминальный отдел. О том, что здесь сейчас увидишь, никому ни слова. Понял?

– Так точно, – произнес озадаченный Соулсон.

– Это противозаконно. Но иногда нам приходится идти на это. Иначе тут не будет вообще никакой жизни. Следуйте за мной.

Он повел их вверх по узкой лестнице. Ковровой дорожки на ней не было, только линолеум, а вместо перил – полоски фанеры. Сверху доносились рыдания. Свисающая с потолка голая лампочка на длинном шнуре освещала темные, пропитанные никотином стены с ободранными обоями.

Кристли остановился перед дверью в спальню.

– Запомни, все остается между нами. Я иду на это только по просьбе Роя. Он сказал, что это дело касается тебя. – Кристли взглянул на Соулсона, но тот никак не отреагировал. – В этом доме работают шлюхи. Приводят клиента, минут через пятнадцать получают свои десять фунтов и идут ловить следующего. Доходный бизнес, а? Быстрый оборот и почти никаких затрат. – Ирландец грязно ухмыльнулся, и Соулсон сразу почувствовал к нему антипатию. Он вспомнил ребенка на болоте. Именно здесь начинаются подобные дела, здесь формируются извращенцы. И шуточки тут совершенно неуместны. – Шлюхи и кайф от наркотиков, – продолжал Кристли, открывая дверь в спальню. – Вот что мы имеем в этой дыре.

Соулсон обеспокоенно взглянул на Армитеджа, тот подбадривающе подмигнул и сделал знак войти.

Как и весь дом, комнатах двумя небольшими окнами, занавешенными одеялами, и маленькой газовой плитой, служащей для обогрева, выглядела убогой и запущенной. В углу слабо горела свеча, тлеющие ароматические палочки в цветочном горшке распространяли терпкий запах.

На узкой кровати лежал черный мужчина лет сорока пяти в одной грязной манишке. По его застывшей позе и глядящим в никуда глазам Соулсон понял, что тот мертв.

В углу, рядом с шипящей газовой плитой, сжавшись, сидел подросток. Он тоже был раздет.

Невероятно! Что делает Джимми в этом ужасном месте?

– Это твой брат, да? – спросил Кристли.

– Так точно. – Соулсон был ошеломлен.

– Рой говорит, ему только пятнадцать.

– Верно. – Он не знал, что сказать. Что Джимми здесь делает?..

– Он должен быть в школе.

Соулсон кивнул и вдруг вспомнил Мэри. Она что-то говорила о школьном обеде. Для нее это будет ударом.

– С тобой все в порядке?

– Все нормально, – ответил Соулсон, хотя все еще никак не мог прийти в себя. Он подошел к брату. Тот равнодушно посмотрел на него и отвернулся.

– Что ты здесь...

– Бесполезно, – перебил Кристли. – Он так накачался, что ничего не соображает.

Соулсон опустился на колени и посмотрел в совершенно пустые глаза Джимми. Взял его за руку и потянул. Джимми сопротивлялся, но он потянул сильнее и увидел, что следов иглы не было. Значит, он по крайней мере не употреблял героин. Соулсон поднялся и повернулся к Кристли.

– Что все это значит? – Его голос дрожал.

– Ну-ну, успокойся. Я на твоей стороне. – Кристли подождал, пока Соулсон овладеет собой. Он понимал состояние молодого полицейского. – Я смотрю, ты ничего не знал об этом.

– Конечно нет.

– Он немного не в себе, а?

– Да.

– Знаешь, что такое передозировка? Вколол как можно больше – и вечный кайф. Вот как у этого. – Кристли подвел Соулсона к кровати. – Взгляни на его руки. Следы уколов. И вон на внутренней стороне ног – то же самое. Закоренелые наркоманы вроде него на руках уже не могут найти живого места и колют в вены на ногах. Во мерзость-то! Чего только люди не делают с собой. – Кристли повернулся к Соулсону: – Ты действительно не знал?

– Нет.

– Как видишь, у него нет следов уколов. Он еще не зашел настолько далеко. Только таблетки и кое-что в этом роде.

– А что он принимал сейчас?

– ЛСД. Так сказала девица.

– Какая девица? – Соулсон вспомнил, что он слышал плач, поднимаясь по лестнице.

– Наверху. Из тех, которые здесь работают. За ней присматривает мой сержант. Она говорит, сюда ее привел этот. – Кристли кивнул на труп. – Лично я ей не верю. Думаю, она тут живет. И работает здесь же. В общем, один из соседей услышал шум и позвонил в местный участок. Я как раз был там, пришлось приехать. Взял с собой сержанта и Роя. Мы увидели этих двоих, в тех же, что и сейчас, позах. И девица была здесь. Тоже голая, и все время плакала. Видимо, очухалась после дозы, обнаружила, что клиент мертв, и испугалась.

– Что они делали голыми?

– А как по-твоему? Играли в дочки-матери? – Кристли раздражала наивность Соулсона. – Девица говорит, твой брат уже был здесь, когда она пришла вместе с этим. Я готов поверить в это. Он действительно здорово нагрузился. Бог знает, сколько он принял.

– Как долго это будет продолжаться?

– Несколько часов. Он ведь уже до их прихода был хорош. Так и сидел, скрючившись, как сейчас. – Из кармана пальто Кристли достал большой конверт и вынул оттуда ампулу с иглой. – Это мы нашли на полу. – Закрыв конверт, он сунул его обратно в карман. – Уверен, девица помогла ему уколоться. Потому она так и испугана. Твой брат, и она это подтверждает, был не в состоянии что-либо сделать.

– Но он принимает наркотики...

– Ну и что, черт возьми! Это модно, вот и все. Правда, если не видеть их в таком состоянии. Послушай, сынок, ему только пятнадцать. У него вся жизнь впереди, он не принадлежит к этим черным ублюдкам. Притащились в нашу страну, завезли свою дурацкую музыку и думают, мы будем нянчиться с ними. Мне ничуть не жаль того хмыря. Так ему и надо. Я бы их всех к ногтю! Если сейчас с ними не справиться, то придет время, когда уже никакая полиция ничего не сможет поделать.

– Они не все такие. – Соулсон обругал себя за попытку возразить: как бы там ни было, Кристли все-таки помог ему.

– Ты меня еще будешь учить. А то я не знаю этих черномазых. – Кристли не скрывал своего раздражения. – Ладно, давай забирай своего парня.

– Увести его?

– Скорее унести. Рой тебе поможет.

– Но почему?

– Потому, что мы заботимся о своих, – раздраженно ответил он. – И помни об этом. Против лома иди с ломом, но своих всегда выручай.

Соулсон взглянул на Армитеджа, тот кивнул. Он подошел к Джимми.

– И что, никто не сообщит о том, что он здесь был?

– Кто? Здесь только я да сержант наверху. После вашего ухода мы позвоним в участок и сюда прибудет полиция.

– А как быть с девушкой?

– Она будет молчать. В своем деле она знает, когда надо слушаться. А соседи ничего не скажут. Им совершенно ни к чему привлекать к себе внимание. Половина из них – нелегальные иммигранты. Давай забирай его отсюда и смотри сам не проговорись.

– Пойдем, Чарли, – сказал Армитедж за его спиной.

Соулсон помог Армитеджу одеть Джимми. Странное ощущение – одевать его в школьную форму в этом ужасном месте. Когда они закончили, Кристли открыл дверь.

– Держи его подальше от неприятностей. Я видел, что бывает с парнями, которые ищут таких удовольствий. Они плохо кончают.

– Спасибо, – поблагодарил Соулсон.

Ирландец усмехнулся:

– И помни, за тобой должок. Однажды я могу востребовать его. Давайте убирайтесь.

Кристли закрыл за ними дверь и вернулся к своим делам, а Соулсон почувствовал, что действительно наступит день, когда ему придется вернуть долг.

Поддерживая с двух сторон Джимми, они потащили его вниз. Громко смеясь, подросток сопротивлялся. Одержимый своими фантазиями, он был уверен, что находится на какой-то вечеринке. Они услышали, как всхлипывания девушки наверху перешли в вопли – действие наркотиков ослабло, и она увидела, в какой переплет попала.

– Здесь живет еще кто-нибудь? – спросил Соулсон, открывая дверь на улицу.

– Никто здесь не живет. Это проходной двор. Как только тот тип отдал концы, все тут же разбежались, как крысы.

Небо заволокло серыми облаками, накрапывал дождь – обычная манчестерская погода. Они затолкали Джимми в машину и тронулись. Соулсон заметил движение занавесок на окнах: за ними наблюдали.

– Спасибо, Рой, – сказал он.

– На то и друзья. Разве не так?

– Просто в голове не укладывается. Я знал, что он сорвиголова, но чтобы так...

– Что ты собираешься делать?

– Понятия не "имею.

– Вы с Мэри должны помочь ему.

– Некоторым помогать вообще бесполезно.

– Джимми неплохой парень. Просто он безответственный. Сейчас они все такие.

– Нет, этого просто невозможно представить. Он – мой младший брат, но я его совершенно не знаю. То есть знаю, конечно. Но такое... – Соулсон в отчаянии покачал головой. Он снова вспомнил картину прошлой ночи, изуродованное тело ребенка. – Некоторые люди по природе своей порочны. Их невозможно изменить. Они такими и останутся.

– Ты так думаешь?

Соулсон рассказал Армитеджу о том ужасном зрелище за брезентовым заграждением.

Потом они сидели молча, ожидая зеленого света, чтобы свернуть на Барлоу-Мур-роуд.

– Мне доводилось видеть кое-что и похуже, – прервал долгую паузу Армитедж. – Но ты не должен переставать верить в добро. Иначе просто нечего будет защищать. Например, Мэри воплощает добро. Она нуждается в защите, так ведь?

– Я не хочу сказать, что в мире вообще нет добра. Но зло... Не знаю, смогу ли я теперь и дальше жить с Джимми.

– Отошли его к родителям.

– Они не смогут с ним совладать. Они деревенские, простые фермеры. Понятия не имеют о наркотиках. Спиртное – да. И потом, отцу уже почти шестьдесят.

– Не можешь же ты его просто взять и выставить, Чарли.

– Да, но и держать тоже не могу. После того, что он натворил... Проклятье! Рой, а если это он нашпиговал того наркотиками?

– Кристли сказал, что не мог он этого сделать.

– Но Кристли там не было.

Остаток дороги проехали молча. Изморось сменилась сильным дождем, все кругом заволокло серой мглой. Промышленный город с серым дымом, серым дождем и серыми тротуарами... Армитедж остановился перед домом Соулсона на Болд-стрит.