Текст книги "Бандит из Чертова Каньона"

Глава 5. Загон скота

– Я ПОЛУЧИЛ ПИСЬМО от Уайнрайта с сегодняшней почтой, Ди, – сказал Элиас Хендерс дочери неделей позже. – Он вновь требует назначить цену за все «заведение».

– Мы можем поехать на восток и жить там, разве нет? – спросила девушка.

Хендерс бросил на нее взгляд, полный желчи. В ее тоне ему почудилась поддельная грусть. Хендерс подошел к дочке и обнял ее.

– Ты хочешь ехать на восток и жить там? – спросил он ее.

– Мне нравится здесь, папа; но ведь там столько всего, чего здесь мы лишены. Мне хотелось бы посмотреть, как живут другие люди. Хочу побывать в больших отелях, в театре и в опере. Хочу встретить образованных культурных людей своего круга. Хочу ходить на такие пати, где никто не напивается и не открывает стрельбу, – заключила она с улыбкой.

– Мы вовсе не должны продавать ранчо, чтобы уехать, – сказал отец. – Может быть, я был эгоистом. Боюсь, да. Я не хотел уезжать обратно после того, как твоя мама покинула нас. Забыл я, что ты имела право на те же преимущества цивилизации, которые в избытке имели мы. Мне казалось достаточно ранчо, ранчо и тебя.

– Но если ты уедешь, то кто же будет управлять ранчо, следить за всем? – настаивала девушка.

– О, это все может быть улажено. Неужели ты думаешь, что мы не в состоянии уехать, не продав ранчо?

– Было бы лучше, папа, если бы ты был свободен от всех забот, – сказала она. – Если ты продашь ранчо и свою фирму, то не будешь и беспокоиться, как здесь идут дела.

– Старый Уайнрайт никогда не купит их по их настоящей цене, даже если я и соглашусь продать, – объяснил Хендерс. – Я скажу тебе, что я намерен сделать. Я назначу ему цену. Если он согласится, то я продаю ранчо. Но в любом случае, согласится он или нет, мы с тобой едем на восток, если тебе так хочется.

– И какую ты намерен назвать цену?

– Семьсот пятьдесят тысяч долларов за ранчо и фирму. Мне могли бы дать и больше, если бы я предпринял серьезные усилия по поиску покупателя. Однако это тоже вполне неплохой барыш для нас. Я знаю, что он удовлетворит и Джона. Кстати, в своих письмах он каждый раз спрашивает меня, почему я не продаю ранчо, не закрываю бизнес и не возвращаюсь на восток.

– Я знаю, дядя Джон всегда хотел, чтоб мы вернулись, – сказала она.

– Но на самом деле старому Уайнрайту вообще нет дела до ранчо и скота, – сказал отец. – На самом деле его интересует прииск. Ведь он предлагал мне миллион долларов в случае, если я продам все наши земли в стране, включая прииск. Уайнрайт заметил, что всякая наша деятельность почти прекратилась. Здесь он прав. Но он думает, что я ухвачусь за возможность продать ему все, лишь бы избавиться от невыгодного дела. Подозреваю, что он имел своего шпиона на прииске в течение последних шести месяцев. Этот новый бухгалтер, которого прислал Корсон, когда твой дядя Джон был в Европе – весьма подозрительный тип. Уайнрайт думает, что узнал нечто, что мне неизвестно. Но он ошибается – я знаю это. В этом году, Ди, мы запараллелили гораздо более богатую жилу, чем та, которую мы разрабатывали до сих пор. В принципе я знаю о ней уже два года. Но мы с Джоном считали, что пока мы должны разрабатывать старую. Ведь денег у нас достаточно. Так что только один прииск стоит от десяти до двадцати миллионов долларов.

– Дядя Джон знает об этом? А нет ли опасности, что его могут обманом вовлечь в нечестную сделку?

– Вряд ли такое возможно. Хотя, конечно, как тебе известно, он ничего не предпринимает без консультации со мной. Мы, конечно, довольно странные партнеры, Ди, однако полностью уверены друг в друге. Уже давно мы не заключали никаких письменных соглашений. Скрипа перьев между нами было мало, зато доверие есть. Когда кто-либо из нас женился, единственной предосторожностью, которую мы предусматривали для защиты наших обоюдных интересов, было составление завещания, в котором я завещал все ему, а он – мне. После женитьбы мы составили еще по одному завещанию. Вот и все. Если я умру первым, все перейдет к нему. Если он умрет первым – ко мне, если же мы оба умрем, то все будет поровну поделено между нашими здравствующими наследниками. Каждый из нас знал, что таким образом мы наиболее надежно защитим интересы наших семей, так как мы оба безоговорочно доверяли друг другу.

– О, давай не будем говорить об этом! – воскликнула девушка, – Ведь никто из вас не собирается умирать, правда?

– Ладно, Ди, – засмеялся ее отец. – Ты всегда думала по-своему. Ну вот, теперь мы планируем это путешествие на восток. Пожалуй, нам не стоит ехать, пока не закончится весеннее клеймение скота. Но во всем есть свои плюсы. Ведь за это время мы можем проверить Колби. Если он будет держаться молодцом, то мы прекрасно поступим, оставив в дальнейшем управление на нем. Я считаю, что не стоит брать начальника со стороны, если ты можешь использовать своего человека. Кстати, что ты думаешь о нем, Ди?

– Право, не знаю, папа. Он мне очень нравится, к тому же он порядочен и предан тебе. Но он не разбирается в скоте и в пастбищах так хорошо, как Балл.

– О Балле не может быть никакой речи, – ответил отец. – В третий раз я ему уже не поверю.

– Я знаю, что ты думаешь о нем. Я согласна с тобой. И все же… Есть в нем что-то такое, папа, – я не могу как следует объяснить это – что заставляет меня полностью доверять ему. Когда он рядом со мной, я чувствую себя в безопасности.

– Он загипнотизировал тебя. Надеюсь, он не влюблен в тебя, – спросил отец весьма серьезно.

– О, все они влюблены! – воскликнула она, смеясь. – Но Балл меньше всего.

– Полагаю, ты скоро выйдешь замуж, – сказал Хендерс. – Если бы ты собиралась остаться здесь, я бы предпочел, чтоб ты вышла за западного парня. Но если ты собираешься на восток, то ты не должна поддаваться чувствам. Ведь ты же сама сказала, что существует огромное различие между здешними ковбоями и благовоспитанными жителями востока.

– Успокойся, папа, я до сих пор ни в кого еще не влюблена. Если я в ближайшее время и влюблюсь, то, боюсь, это будет либо Хол Колби, либо Джефферсон Уайнрайт.

– Неужели старший? – спросил отец.

– О, не забавен ли этот невозможный человек?

– Он, может быть, и забавен, но то, что он невозможен – это точно. Даже более того.

– Что ты имеешь в виду?

– Я ему точно также не доверяю, как не принимаю в расчет Балла. Он из тех жирных котов, которые не брезгуют любыми средствами, чтоб не оказаться в тюрьме. Правда, мальчишка кажется гораздо более приличным, чем папаша.

– Он очарователен, – сказала Диана.

Проходили дни, прекрасные солнечные дни, которые Диана проводила, мечтая о путешествии на восток. Как обычно, она много каталась – иногда с одним, иногда с другим, но чаще всего с отцом и Холом Колби.

Задания, которые получал Балл, обычно вынуждали его находиться слишком далеко от ранчо, чтобы иметь возможность сопровождать ее, да и просто как-либо с ней соприкасаться. Если он и понимал, что Колби сознательно дает ему такие трудные задания с целью удалить его от Дианы, то он об этом никому не говорил. Хотя он, разумеется, не мог не заметить, что после всех тех случаев, когда он сопутствовал Диане, – а обычно это бывало в воскресенье, – он бывал нагружен работой особенно жестоко. В такие дни ему приходилось оставаться в седле до поздней ночи. А порой уезжать на два дня и более.

Наконец наступило время весеннего родео. Начали съезжаться наездники с других ранчо. Иногда они проделывали путь в сотни миль. «Застава Y» стала приобретать вид военного лагеря. Походные кухни были отремонтированы и оборудованы. С западных ранчо были привезены дикие, еще не объезженные лошади, с россыпями жеребят, еще не знавших кожи седел. Все они были распределены между ковбоями. Их было достаточно, чтобы каждому человеку достался целый табун из восьми лошадей.

С иными прибыл и Джефферсон Уайнрайт младший, выряженный, как царь Соломон. Сначала ковбои очень смеялись над ним. Но, когда он принял это добродушно, они немного поутихли. А после нескольких вечеров, когда он пел и рассказывал всякие забавные байки, они приняли его почти как своего. По большей части, правда, он находился в обществе Дианы Хендерс. Результатом этого легкомыслия стало то, что в его табуне оказалось четыре необъезженных диких лошади. Рабочие усмехались, когда Колби выбирал их для него. И, разумеется, все ранчо присутствовало, когда он впервые попытался объездить одну из них.

Там была и Диана Хендерс. Случилось, что она стояла рядом с Баллом, когда первая из лошадей, заарканенная и сваленная на землю, была, наконец, оседлана, взнуздана и готова к объездке. Это была пегая лошадка с крутой шеей, римским носом и с бельмом на глазу. Спина ее, вероятно, от страха, была горбатой, как у верблюда.

– Эта скотина выглядит весьма норовистой, – заметил Балл девушке.

– Нельзя допустить, чтоб Мистер Уайнрайт сел на нее, – ответила она, – он не привык к плохим лошадям, и он может погибнуть!

– Я подумал это еще тогда, когда Хол выбирал ее.

– Я не знала, что это он. Позор! – воскликнула она. – Кто-нибудь должен объездить эту лошадь для Мистера Уайнрайта, кто-то, кто умеет это – как ты, Балл, – сказала она, стараясь польстить ему.

– Хотите, чтоб я это сделал? – спросил он.

– Я не хочу видеть, как бедняга убьется.

Тогда Балл выступил вперед и перелез через ограду внутрь загона. Молодой Уайнрайт стоял в нескольких футах от пегой лошади. Он наблюдал, как несколько мужчин пытались поправить повязку на глазах животного. Балл понял, что парень боится лошади.

– Хотите, я объезжу ее для вас, молодой человек?

– Думаете, она не опасна?

– О, разумеется, она не опасна, как и Канзасский циклон.

Уайнрайт слащаво улыбнулся.

– Я был бы благодарен, если бы вы попытали счастье первым. Я был бы рад заплатить вам за труды, – пообещал он.

Балл приблизился к мужчинам, державшим коня.

– Выведите его наружу, – приказал он им. – Мне требуется место, чтоб оседлать его.

Они выгнали брыкающегося мустанга из загона, а Балл подошел к нему сбоку.

– Что ты делаешь? – громко спросил Колби, стоявший слишком далеко, чтобы слышать предыдущий разговор.

– Объезжаю лошадь для этого хлыща, – ответил он.

– Не делай этого, – приказал Колби. Его голос был сердитым. – Ты будешь объезжать тех лошадей, каких я скажу тебе. Также и он.

– Я объезжу эту, – ответил Балл. Левой рукой он схватился за уздечку, а правая была на передней луке седла. Он аккуратно поставил левую ногу в стремя. Потом кивнул людям, стоявшим в голове лошади.

Люди, держащие лошадь, расступились, лошадь дернулась, увлекая за собой скачущего рядом с ней мужчину. Она встала на дыбы, развернулась и лягнула Балла. Но его там уже не было. Он был в седле. Животное неуклюже рванулось вперед, затем оно засунуло морду между своих передних ног и начало раскачиваться и бросаться на землю, весьма усердно и методично. При падении оно еще и прыгало из стороны в сторону, вправо-влево и наоборот, тряся и вертя всем телом. При этом тварь к тому же пронзительно визжала и брыкалась. Балл взмахнул своим сомбреро и шлепнул бестию, сперва по шее, а затем по огузку, и пегий взбрыкнул еще сильнее.

Поняв, что сбросить всадника с седла не удается, мустанг сменил тактику. Он начал вертеться из стороны в сторону в воздухе, высоко подпрыгивая. Но всадник лишь пришпоривал его, оставаясь в седле. Тогда животное, обезумевшее от страха и ярости, обернувшись, принялось жестоко кусать Балла за ноги. В то же мгновение жеребчик почувствовал удар арапника. Тогда он вновь встал на дыбы и бросился на спину, пытаясь раздавить своего всадника. Вряд ли он промахнулся более, чем на дюйм.

Найдутся знатоки, которые объяснят вам, как остаться невредимым, перебрасывая свое тело на другую сторону, когда лошадь падает на бок. Но любой человек, под которым падала лошадь или чья лошадь сознательно бросалась на спину вместе с седоком, хорошо знает, что никакое искусство не поможет. Только счастливый случай сохранит всадника в подобной переделке. Так что и Балл остался цел лишь благодаря случаю.

Диана Хендерс почувствовала ком в горле. Но в следующее мгновенье конь вновь поднялся на ноги вместе с всадником. Тот как раз в нужный момент перекинул ноги через седло и теперь, как ни в чем не бывало, поднялся и сидел в седле твердо, засунув их в стремена. Арапник опустился сначала на один бок животного, потом на другой. Последовала дюжина прыжков, и, наконец, оно немного успокоилось, перешло на ровный бег и поскакало прочь. Пятью минутами позже конь вернулся размашистым шагом, пыхтя и весь в поту. Все еще дрожащий и пугливый, однако, спина его выпрямилась и уже не напоминала верблюжью.

– Теперь вы можете ездить на нем, – сказал Балл юному Уайнрайту. Осторожно спешившись, он стоял, поглаживая пегого скакуна по шее.

Подошел сердитый Хол Колби, но Балл спешился как раз возле того места, где стояла Диана Хендерс. Первой заговорила с ним она. И Колби, подходя, услышал ее слова:

– Огромное спасибо, Балл, – сказала она. – Я виновата, что попросила тебя объездить этого скакуна. Я думала, ты пострадаешь, когда он бросился на спину. Никогда не прощу себя.

– Ерунда! – сказал Балл, – Это пустяки.

Колби удалился, так ничего и не сказав. Если между двумя мужчинами в прошлом и имели место плохие отношения, то внешне они этого никак не выражали. Но с этого момента Колби уже не прикладывал никаких усилий, чтобы скрыть, что он не выносит Балла. Последний также использовал малейший шанс, чтобы выказать свое презрение к бригадиру.

И более крепкая дружба, чем та, что связывала этих двоих, могла быть разрушена из-за женщины. Но были у этого охлаждения и более серьезные причины. То, что Колби получил должность Балла, могло быть достаточным поводом для разрыва. Но и кроме этого – подозрения бригадира относительно причастности Балла к ограблению в Чертовом Каньоне и к ранению Мака Гербера могли настроить и гораздо более великодушную натуру, чем Хол, против экс-бригадира.

Хотя Диане Хендерс и было досадно, что Джефферсон Уайнрайт позволил другому человеку объездить для него дикую лошадь, тем не менее, она не могла отрицать, что она же сама это и подстроила. Пожалуй, она была чуть холоднее с молодым богачом этим вечером. Но в дальнейшем оттаяла, покоренная мягкостью и любезностью его речей, а также их занятностью. Так что в течение последующих дней, сопутствуя загонщикам, пока продолжалось родео, большую часть времени она проводила с ним. Что, конечно, вызывало немалое неудовольствие Хола Колби и остальных.

Правда, вечером того дня, когда Балл объездил пегую для Уайнрайта, бригадир «Заставы Y» оставил последнего в покое. А на следующее утро Элиас Хендерс самолично явился в загон, выбрал новый табун лошадей для «хлыща» и сказал пару слов на ухо своему бригадиру.

Долгие трудные дни, проведенные в седле, настолько вымотали всех обитателей ранчо, что после ужина они сразу же готовы были погрузиться в сон. Сигарета, немного болтовни или грубая шутка, и ковбои исчезали в темноте в поисках спальных мест под аккомпанемент своих звенящих шпор.

– Сегодня я видел след индейцев, – заметил высокий, худой Техасский Пит как-то вечером, – около дюжины их стояло лагерем по ту сторону каньона. Следы были примерно четырехчасовой давности.

– Это могли быть мирные индейцы из резервации, – сказал кто-то.

– Похоже на то, что это ренегаты, – сказал Шорти, – В любом случае я не оставлю ни одного шанса никакому индейцу. Я их всех перестреляю, так что они больше не явятся.

– Ты никогда не видел ни одного враждебно настроенного индейца, – сказал Техасский Пит.

– Много ты знаешь, ты, обрезанный, пьяный, косоглазый лошадиный вор! – учтиво возразил Шорти. – Нет, брат, с индейцами я страшен.

– Ей-богу! – воскликнул Пит, – Это напоминает мне другой куплет:

 
Зови своих худших убийц и воров
И гризеров кликни, чтоб вырыли ров.
Чтоб, коль разобраться возьмусь я за труд,
Имел ты могилу для тех, что умрут.
 

C той стороны походной кухни, там, где была разбита палатка Дианы Хендерс, вокруг костра собралась небольшая группа людей. Возле девушки находились ее отец, Хол Колби и Джефферсон Уайнрайт младший. Обоих молодых людей так и тянуло к Диане, когда они были свободны от своих обязанностей. Колби быстро понял те преимущества, которые образование дает его сопернику. Он вынужден был оставаться молчаливым наблюдателем хороших манер и слушателем бесед Уайнрайта. Про себя он ужасно презирал юношу, но при этом он постоянно искал его общества и часто ездил с ним. Ведь он мог почерпнуть у него частицу той изысканности, которая, как он полагал, и составляла предмет восхищения Дианы. Колби задавал ему много вопросов, заставлял его говорить о книгах, запоминая про себя названия. Он решил достать и прочесть все те книги, которые Уайнрайт обсуждал с Дианой.

Что касается Балла, то его не допускали к вечернему костру Хендерсов, а днем Колби следил, чтобы его дела не позволяли ему оказаться там, где могла быть Диана. Так что в результате Балл видел ее лишь в обычных домашних обстоятельствах.

Естественная сдержанность экс-бригадира превратилась почти что в мрачность. Говорил он очень редко и никогда не улыбался. Зато много находился в седле и всегда хорошо выполнял свою работу. Он даже прослыл лучшим работником фирмы. Не было лошади, которую бы он не объездил, опасности, которую бы он не взял на себя, не было работы, от которой бы он отказался, какой бы трудной она ни была. Мужчины, конечно, уважали его. Но не было ни одного, кто бы любил его компанию. Исключая, разве что, Техасского Пита.

– Ладно, парни, – сказал Элиас Хендерс, вставая, – Думаю, нам лучше лечь отдохнуть. Завтра нам предстоит тяжелый день.

Двое молодых людей встали. Колби потянулся и зевнул.

– Полагаю, вы правы, мистер Хендерс, – согласился он с хозяином, в то же самое время оставаясь на месте. Он ждал, что Уайнрайт уйдет первым. Последний, однако, остановился, чтобы свернуть сигарету. Привычку курить он приобрел в последнее время. Однако совершенства в этом искусстве еще не достиг. Действуя обеими руками, он, тем не менее, был весьма медлителен. Впрочем, взглянув на него, Колби понял, что тот просто-напросто выигрывает время, ожидая, что бригадир выйдет первым. Тогда Колби неторопливо извлек собственный кисет из кармана рубашки.

– Сверну сигаретку в свете твоего костра, Ди, – небрежно заметил он.

Согнув кусок бумаги, Колби насыпал в него немного табаку. Завязывая кисет зубами и левой рукой, он ловко свертывал себе сигарету правой, при этом согнув ее, чтоб заслонить табак от ветра. Уайнрайт понял, что если он и имел преимущества над Колби в беседе, то были некоторые другие сферы, где бригадир значительно превосходил его. Свертывание сигарет было как раз одной из этих сфер, и Колби, без всякого сомнения, решил покурить лишь для того, чтобы девушка могла произвести гнусное сопоставление. Ведь неуклюжие жесты юного Уайнрайта так контрастировали с выверенными движениями бригадира!

Уайнрайт свернул себе сигарету, зажег ее и в досаде переминался с ногу на ногу: «Почему же этот несносный Колби не уходит?» – думал он. Колби же позволил трем спичкам сгореть, прежде чем, наконец, ему «удалось» зажечь свою сигарету. Теперь уже он выигрывал у Уайнрайта время. Элиас Хендерс уже отправился в постель и видел сны, с той стороны палатки, вне поля зрения молодых людей.

Девушка заметила игру двух Ромео и с большим трудом подавляла смех. Все же ей было интересно, который победит, иначе, почему бы ей было не объявить ничью и не отправить их обоих по их собственным делам. Уайнрайт нашел выход из ситуации.

– Пошли, Колби, – сказал он, кладя руку на плечо соперника, – Мы задерживаем мисс Хендерс. Спокойной ночи, мисс Хендерс! – и, сняв шляпу, он вышел, увлекая с собой Колби. Но не прошли они и двадцати шагов, как Уайнрайт остановился и обернулся назад.

– Ой, мисс Хендерс, я забыл кое-что спросить у вас, – окликнул он девушку и, направляясь в обратную сторону, бросил через плечо: – Не ждите меня, Колби, я ненадолго.

Колби пристально посмотрел вслед удаляющейся фигуре. Он бросил сигарету на землю и, выйдя из себя, затоптал ее.

– Я еще достану тебя, – бормотал он в ярости, – Ты, может быть, и король гостиных, но в Аризоне их нет. Чертов хлыщ!

Ну а Уайнрайт вновь составил компанию Диане у костра.

– Нынче слишком приятный вечер, чтобы идти спать, – сказал он. – Но я не имел ни малейшего шанса поговорить с вами. Этот Колби все время околачивается рядом, как будто бы он получил закладную на ваше время и имеет право вам что-то запрещать. Он из тех, кто портит любую беседу, пока она не касается коров, – это все, о чем он способен разговаривать.

– Этот предмет всегда интересен в наших краях, – патриотично ответила девушка. – Коровы – это и есть наша жизнь, представьте себе.

– О, это хорошо для ковбоев. Но есть в жизни и другие вещи для таких девушек, как вы, мисс Хендерс. Вы достойны чего-то лучшего, чем коровы – и ковбои. Вы любите музыку, книги, и вы не можете отрицать, что любите говорить о них. Вы принадлежите востоку. Вам нужно ехать в Бостон.

– Мы собираемся возвращаться на восток, но не в Бостон, а в Нью-Йорк, после родео – папа и я, – сказала она.

– Действительно? Как это забавно! Я тоже собираюсь возвращаться. Может быть, мы могли бы поехать вместе?

– Это было бы прекрасно, – согласилась девушка.

– А хотите остаться там? – взволнованно спросил он, а затем совершенно неожиданно взял ее за руку. – Мисс Хендерс! – воскликнул он, – Диана! Хотите ли вы остаться там навсегда? Я бы купил вам дом, я бы сделал все для вашего счастья. Я люблю вас, Диана. Мы могли бы пожениться еще до отъезда. Разве это не замечательно – провести на востоке наш медовый месяц? А потом в Европу! Мы могли бы объехать весь свет. Деньги ничего не значат для меня. Вы даже не представляете себе, как мы богаты.

– Да нет, почему же, представляю. Ваш папа упоминал об этом, – и она вырвала руку.

Казалось, он вовсе не заметил намек на хвастливость своего отца.

– Скажи мне, что любишь, – настаивал молодой богач, – Скажи, что выйдешь за меня.

– Но я не знаю, люблю я тебя или не люблю, – ответила Диана, – Я почти не знаю тебя, да и ты знаешь меня совсем не достаточно, чтобы хотеть прожить со мной всю оставшуюся жизнь.

– Нет, я хочу! – воскликнул он, – О, если бы только можно было как-то доказать это! Ведь слова тщетны. Они не способны выразить мою любовь к тебе. Я боготворю тебя. Нет такой жертвы, которую бы я охотно и радостно не совершил для тебя и твоей семьи. Я бы умер за тебя, дорогая, и благодарил бы бога за эту возможность!

– Но я не желаю, чтоб ты умирал за меня. Я хочу, чтоб ты пошел спать и дал мне возможность подумать. Я никогда еще никого не любила. Может быть, я и полюблю тебя, кто знает? Нет никакой необходимости спешить. Я отвечу тебе до своего отъезда на восток. Теперь уходи, будь паинькой.

– Но скажи, дорогая, что я могу надеяться! – взмолился он.

– Это твое право – надеяться, в том случае, если ты действительно любишь меня, – ответила она, посмеиваясь. А затем повернулась и исчезла в своей палатке.

– Спокойной ночи!