Текст книги "Власть четырех"

– Еще глупее утверждать, будто на пароходе ее поцарапали, и будто она теперь не может бежать.

Лакей ушел.

– После полудня мы вышли погулять, – продолжал Леон. – На Риджент-стрит мы останавливались перед окнами магазинов. Народу было много, и вдруг перед витриной какого-то фотографа я обнаружил, что потерял его. Сери пропал без следа.

Леон отпил из стакана и посмотрел на часы.

– Может быть, это не так уж плохо, – сказал Гонзалес.

– Недалеко отсюда мой автомобиль, – медленно произнес Леон. – В Бернхэме нас ждет яхта, и завтра утром вы можете быть во Франции.

– А ты?

– Я останусь и закончу дело.

– Я тоже, – быстро и решительно заявил Пойккерт.

Манфред подозвал лакея:

– Принесите последние издания вечерних газет.

Лакей через минуту вернулся.

Манфред внимательно просмотрел газетные листы и отложил их в сторону.

– Пока ничего… Если Сери пошел в полицию, нам придется либо отказаться от избранного способа, либо ускорить события. В конце концов, Сери научил нас всему, что нам нужно было знать.

– Ускорять события было бы несправедливо по отношению к Рамону, – возразил Пойккерт. – У него в запасе два дня, и он должен еще получить второе – и последнее – предупреждение.

– Нужно отыскать Сери.

Все трое встали.

– Если Сери пошел не в полицию, то куда?

В вопросе Леона уже слышалась подсказка ответа:

– В редакцию газеты, опубликовавшей объявление на испанском языке.

– Твой автомобиль очень кстати, – заметил Манфред.

В кабинете редактора Сери стоял перед двумя журналистами.

– Сери? – повторил Вельби. – Никогда не слышал. Откуда вы? Ваш адрес?

– Я из Хереса. Андалузия. Работал на виноградниках Снено.

– Где вы живете в Лондоне?

Сери с отчаянием всплеснул руками:

– Откуда я знаю? Кругом дома, улицы, тьма народа. Я только знаю, что город называется Лондон, и что я должен здесь убить человека, министра, за то, что он подписал вредный закон… Так мне говорили.

– Кто? – жадно перебил редактор.

– Остальные трое.

– Как их зовут?

Сери почувствовал западню.

– Я хочу иметь награду, – размеренно произнес он. – И полное прощение. Сначала награда и прощение, затем все остальное.

– Если вы действительно один из Четырех, то вы получите награду… Часть ее я вам обещаю выдать теперь же.

Редактор нажал кнопку звонка и приказал посыльному:

– Бегите в типографию и велите наборщикам не расходиться до моего указания.

Внизу, в типографском отделении, машины гудели и выбрасывали первые листы утреннего издания.

– Теперь рассказывайте все, что знаете, – обратился редактор к Сери.

Тот, уставившись глазами в одну точку на полу, помолчав, упрямо повторил:

– Сначала я хочу награду и прощение.

– Решайтесь! – крикнул Вельби. – Вы получите и награду и прощение! Скажите, кто такие Четыре Справедливых Человека? Как зовут трех остальных? Где они?

– Здесь, – произнес ясный и отчетливый голос.

Вельби мгновенно обернулся. Закрывая за собой дверь, на пороге появился незнакомец в маске, закрывавшей все лицо.

– Я один из Четырех, – спокойно повторил незнакомец. – Еще двое ждут у подъезда на улице.

– Как вы сюда попали? Что вам нужно? – в смятении воскликнул редактор, потянувшись рукой к ящику письменного стола.

– Уберите руки! – приказал незнакомец, и в его руке блеснуло дуло револьвера. – Как я попал сюда, вам объяснит привратник, когда придет в чувство. Пришел же я за тем, чтобы спасти свою жизнь – причина, согласитесь, вполне уважительная и понятная. Если Сери расскажет то, что знает, я погиб. Я пришел удержать его. Вам я не желаю зла, но если вы мне помешаете, я убью вас.

Он говорил по-английски. Сери с выпученными от страха глазами, с расширившимися от волнения ноздрями, шатаясь, прислонился к стене.

– Вы собирались предать наших товарищей, – обратился к нему незнакомец по-испански. – Вы едва не погубили великого дела, и справедливость требует, чтобы вы были убиты.

Он поднял револьвер на уровень груди испанца. У Сери подогнулись колени. Он упал на пол, беззвучно шепча слова молитвы.

– Нет! – вскричал редактор, бросаясь к двери. Но дуло револьвера остановило его.

– Сэр, – произнес незнакомец, и голос его понизился до шепота. – Ради Бога, не принуждайте меня убивать вас.

– Я не позволю вам совершить здесь злодейское убийство! – побледнев от бешенства, кричал редактор, порываясь к двери. Вельби удержал его за руку.

– Бросьте! Он говорит серьезно… Мы бессильны что-либо противопоставить.

– Нет, можете, – невозмутимо возразил незнакомец, и его револьвер опустился.

В дверь постучали.

– Скажите, что вы заняты, – потребовал человек в маске. Его револьвер снова поднялся на застонавшего от страха Сери.

– Убирайтесь! – крикнул редактор. – Я занят.

– Наборщики ждут, – доложил из-за двери голос посыльного.

– Что, по-вашему мы можем сделать? – спросил редактор.

– Спасти жизнь этому человеку.

– Каким образом?

– Дав мне честное слово, что, отпустив нас, вы не поднимете тревоги и четверть часа не будете выходить из этой комнаты.

– Кто мне даст гарантию, что, выйдя отсюда, вы не убьете его?

– А кто даст мне гарантию, что вы не поднимете тревоги, как только я выйду отсюда?

– У вас будет мое честное слово, – сухо заявил редактор.

– А у вас мое, – прозвучало в ответ, – в надежности которого сомневаться не приходится.

Редактор колебался. В его руках была величайшая сенсация. Еще минута, и он узнал бы от Сери тайну Четырех. Даже теперь отчаянная попытка могла бы спасти положение. Наборщики ждали… Но револьвер, по-видимому, был в смелой и твердой руке. Редактор уступил:

– Я протестую, но принимаю ваши условия. Тем не менее, предупреждаю вас: ваш арест и казнь неизбежны.

– Сожалею, – с легким поклоном ответил незнакомец, – что не могу согласиться с вами. Неизбежна только смерть. Идем, Сери, – обратился он к испанцу. – Даю вам слово, что вам пока ничто не угрожает.

Сери покорно склонил голову и, глядя под ноги, направился к двери.

Человек в маске открыл дверь и осторожно прислушался. В это мгновение редактора осенила идея.

– Послушайте, – произнес он. – Когда вернетесь домой, вы можете написать для нас статью о себе? Можете умолчать о стесняющих вас подробностях, но рассказать об идеях… о самой организации…

– Сэр, – с оттенком восхищения в голосе ответил незнакомец. – Вы, вижу, истинный газетчик. Статья вам будет прислана завтра.

Двое из Четырех переступили порог и скрылись в темном коридоре.

Глава 6. НАКАНУНЕ

Кроваво-красные плакаты, охрипшие крики газетчиков, аршинные заголовки, громадные столбцы жирного шрифта на газетных страницах возвестили на следующий день всему миру о едва не состоявшейся поимке Четырех. В поездах и трамваях, потрясая газетными листами и давя друг друга, люди горячо обсуждали, что бы они сделали, будь они на месте редактора «Мегафона». Всех волновало одно: исполнят ли «Четыре Справедливых Человека» свое намерение убить завтра министра иностранных дел?

И не было удивительным, что самые серьезные и почтенные газеты обсуждали заявление Сери и его похищение из редакции «Мегафона».

«…Довольно трудно понять, – писал „Телеграф“, – почему, держа в своих руках злодеев, некоторые журналисты из желтого и дешевого листка отпустили их, предоставив им возможность безнаказанно покушаться на жизнь министра Короны… Правда, в нынешние времена, к сожалению, не все, что появляется на страницах некоторых газет, следует принимать на веру. Но если действительно эти отчаянные люди явились вчера ночью в редакцию одной из лондонских газет, то совершенно непонятно, почему…»

В полдень Скотленд-Ярд опубликовал объявление:

«1000 фунтов награды.

Разыскивается по подозрению в принадлежности к шайке, называющей себя «Четыре Справедливых Человека», Мигуэль Сери, он же Сэмон, он же Ле Чико, испанец, не говорящий по-английски. Рост 5 футов 8 дюймов. Карие глаза, черные волосы, небольшие черные усы, широкое лицо; белый шрам на щеке, старая ножевая рана на теле. Коренастое телосложение.

Объявленная награда будет выдана тому или тем, кто даст полиции возможность установить, что названный Сери действительно принадлежит к шайке Четырех, и позволит полиции арестовать его».

Итак, можно было предположить, что, получив в три часа утра сведения от редактора «Мегафона» и его помощника, Скотленд-Ярд по прямому проводу немедленно снесся с Испанией. Важные лица были ночью подняты в Мадриде с постели, спешно в полицейских архивах наведены справки о Сери, и подробная его биография в то же утро по телеграфу была сообщена энергичному начальнику английской полиции.

Сэр Филипп Рамон сидел за письменным столом в своем доме на Портлэд Плэс, с трудом стараясь сосредоточить мысли на лежавшем перед ним письме.

Он писал своему управляющему в Брэндфелл, где находилось громадное имение, служившее ему местом отдыха в свободные от политической деятельности месяцы.

У сэра Филиппа не было ни жены, ни детей, ни близких родных. «Если этим людям удастся осуществить их намерение, вы увидите, что я подумал в своем завещании не только о вас, но и о всех, кто верно и преданно служил мне», – писал он.

Постоянный шпионаж раздражал его. Все эти люди, исполненные преувеличенного доброжелательства к одной стороне и враждебности к другой, вызывали в нем столь неприятное чувство, что постепенно личный страх как бы растворился в раздражении. Мысль ею была непреклонна, воля твердо направлена на проведение намеченной меры. Он решил до конца бороться с Четырьмя и доказать неустрашимость министра Короны.

«Было бы бессмысленно, – писал он в статье, озаглавленной „Личность на службе Общества“ и появившейся в печати несколько месяцев спустя, – и чудовищно предполагать, что случайная критика безответственных и некомпетентных людей может в какой-либо мере повлиять на точку зрения члена правительства относительно его обязанностей перед миллионами граждан своей страны. Министр должен быть орудием, облекающим в осязаемые формы чаяния и пожелания тех, кто ждет от него не только проведения мер по улучшению их быта или устранению затруднений в международном торговом обороте, но также защиты своих интересов, не связанных непосредственно с торговыми делами… Одним словом, министр Короны, правильно донимающий свой долг, перестает быть человеческой личностью и превращается в лишенную человеческих чувств силу, преданную служению обществу».

У сэра Филиппа не было тех качеств, которые создают популярность. Он был человеком железной воли, честным и добросовестным. Чувства и страсти в нем были заменены задачами и целями. В кабинете его боялись.

Когда он устанавливал точку зрения на тот или иной предмет, ее непременно разделяли его товарищи по кабинету.

Четыре раза за его короткое пребывание у власти распространялись слухи о переменах в составе правительства, и каждый раз из правительства уходил министр, точка зрения которого не совпадала с точкой зрения министра иностранных дел.

Он отказался поселиться в казенной квартире № 44 на Даунинг-стрит и оставался жить на Портлэд Плэс, откуда каждое утро ездил в министерство, проезжая мимо Конных Гвардейцев в одно и то же время, когда башенные часы отбивали десятый удар.

Частная телефонная линия соединяла Портлэд Плэс с кабинетом министра на Даунинг-стрит. Сэр Филипп желал возможно меньше иметь связи с роскошной официальной резиденцией, о которой жадно мечтали виднейшие члены его партии.

По мере того, как приближался решительный день, полиция все упорнее настаивала, чтобы он переселился на Даунинг-стрит.

Там, говорили полицейские, легче будет защитить министра от покушения. Дом № 44 они хорошо знали. Подступы к нему легко охранять, а, главное, можно избежать опасного переезда с Портлэд Плэс в министерство иностранных дел.

Заставить сэра Филиппа Рамона решиться на этот шаг было чрезвычайно трудно. Его убедило обещание, что на новом месте он будет меньше замечать приставленную к нему охрану.

– Вам не нравится, когда за каждой дверью вы встречаете моих людей, – прямо заявил ему инспектор Фальмут. – Вы негодовали, когда застали сыщика в ванной, вас раздражает, когда переодетый полицейский садится на козлы рядом с вашим кучером и сопровождает вас во всех поездках. Так вот, сэр Филипп, на Даунинг-стрит, я обещаю вам, никого из них вы не увидите.

Министр уступил.

И вот перед тем, как оставить Портлэд Плэс и переехать на новую квартиру, он сидел за письменным столом и писал управляющему, а за дверью дежурил бдительный сыщик.

У локтя сэра Филиппа тихо загудел телефон, и голос секретаря тревожно осведомился, как скоро сэр Филипп приедет.

– В 44-й мы направили дежурить около шестидесяти человек, – доложил расторопный молодой секретарь.

Раздался стук в дверь, и инспектор Фальмут, приотворив ее, просунул голову:

– Не хочу торопить вас, сэр, однако…

Министр иностранных дел поехал на Даунинг-стрит в неприятном настроении. Он не привык, чтобы его торопили, чтобы ему приказывали, чтобы заботились о нем. Раздражение возросло, когда он увидел ехавших рядом с коляской уже знакомых велосипедистов и через каждый десяток шагов переодетых полицейских, прогуливавшихся по тротуару. Когда же он доехал до Даунинг-стрит, закрытой для всех экипажей, кроме его собственного, и увидел толпу праздных зевак, громко приветствовавших его, он почувствовал то, чего ни разу прежде не испытывал в жизни: унижение.

В частном кабинете секретарь ждал его с черновым наброском речи, которую он должен произнести завтра по поводу второго чтения законопроекта о выдаче иностранцев.

– Наверняка нам придется выдержать довольно сильную оппозицию, – доложил секретарь, – но Мэнланд мобилизовал почти всех парламентских загонщиков и надеется на большинство, по крайней мере, в тридцать шесть голосов.

Рамон просмотрел набросок речи и успокоился. К нему вернулось прежнее чувство безопасности и самоуверенности. В конце концов, он был великим министром великого государства. Угрозы Четырех просто смешны. Со стороны полиции было глупо поднимать столько шума. А пресса… Да, все дело было создано нездоровой газетной шумихой.

Он добродушно, почти весело обернулся к секретарю:

– Ну, а что поделывают мои друзья – как, бишь, эти злодеи себя называют? – Четыре Справедливых Человека?

Но, конечно же, министр играл роль. Он не мог забыть названия Четырех, которое не покидало его мозг ни днем, ни ночью.

Секретарь слегка замялся. До сих пор между ним и его начальников не было произнесено ни слова на эту тему.

– О, мы больше ничего от них не получали! Мы теперь знаем, кто такой Сери, но его сообщники не обнаружены.

Министр поморщился:

– Они дали мне срок до завтрашнего вечера.

– Они опять писали вам?

– Да, коротенькую записку.

– А если вы не перемените решения?..

Сэр Филипп нахмурился.

– Тогда они исполнят свое намерение, – кратко сказал он, не зная, чем объяснить внезапный холод, проникший в его сердце.

В верхней комнате литографической мастерской на Карнеги-стрит Сери, запуганный и угрюмый, сидел в обществе трех остальных.

– Я хочу, чтобы вы ясно поняли, – говорил Манфред, – что мы не сердимся на вас за то, что вы сделали. Я нахожу, и сеньор Пойккерт тоже, что сеньор Гонзалес поступил правильно, пощадив вашу жизнь.

Сери молчал.

– Завтра вечером, если это будет необходимо, вы сделаете то, о чем было условлено между нами. А потом уедете…

– Куда? – спросил Сери с внезапной яростью. – Они знают мое имя, им известно, кто я. Куда же вы хотите меня отправить?

Он вскочил на ноги. Руки его дрожали, тело тряслось от неудержимого гнева.

– Вы сами выдали себя, – заметил Манфред, – и это ваше наказание. Но мы найдем для вас безопасное место, новую Испанию под другим небом, и девушка из Хереса будет ожидать вас там.

Не смеются ли они над ним, думал Сери. Но нет, их лица были серьезны. Только Гонзалес наблюдал за ним с легкой полуулыбкой.

– Вы готовы поклясться в этом? – хрипло спросил он наконец.

– Я даю вам слово. Если хотите, даже могу поклясться, – подтвердил Манфред. – А теперь, – голос его резко изменился, – вы хорошо помните, что вы должны сделать завтра?

Сери кивнул.

– Не должно быть ни малейшей случайности, ни малейшей ошибки. Вы, я, Пойккерт и Гонзалес убьем этого несправедливого человека способом, о котором мир никогда не догадается, казнью, которая приведет людей в ужас. Смерть, быстрая, верная, пройдет незамеченной мимо тысячи сторожей, проникнув сквозь запертые двери. В истории еще не было такого… – Он вдруг остановился. Щеки его горели, глаза блестели. Лицо покрылось краской. – Простите, – сказал он, словно извиняясь, – Увлекшись нашим открытием, я забыл о наших побуждениях и целях.

Возникла неловкая пауза. Но не надолго.

– За работу! – скомандовал Манфред и пошел впереди других в импровизированную лабораторию.

В лаборатории Сери снял пальто. Здесь было его хозяйство; из подчиненного он превращался в начальника: направлял, указывал, приказывал, а те, кто еще несколько минут назад внушали ему животный страх, теперь послушно ходили из мастерской в лабораторию и бегали с этажа на этаж.

Сделать предстояло еще многое: произвести ряд опытов, расчетов, тщательных вычислений – для убийства сэра Филиппа Рамона решено было использовать последние достижения современной науки.

– Посмотрю, что делается снаружи, – сообщил Манфред. Он вышел из мастерской и вернулся с приставной лестницей.

Установив ее в темном коридоре, он быстро поднялся, открыл слуховое окно и выглянул на крышу. Затем усилием мускулов поднялся на локтях, пролез в окно и пополз по крыше.

На полмили вокруг виднелись крыши. Дальше Лондон терялся в дыму и тумане. Внизу шумела улица. Манфред вынул карманную подзорную трубу и внимательно посмотрел на юг. Потом он Осторожно пополз обратно, проник в слуховое окно, нащупал ногой лестницу и опустился на пол.

– Ну? – спросил Сери, и в голосе его звучало торжество.

– Я вижу, вам удалось закрепить, – сказал Манфред.

– Так лучше, раз уж мы решили действовать в темноте, – подтвердил Сери.

– Ты видел?.. – спросил Пойккерт.

– Очень неясно. Едва можно было различить здание Парламента, а Даунинг-стрит теряется среди крыш.

Сери вернулся к работе, поглощавшей его внимание. Каково бы ни было его ремесло, он должен выполнить свое дело с особенным старанием. Он хорошо почувствовал в последние дни превосходство этих людей над собой и теперь был счастлив доказать, что и он чего-нибудь стоит, искупая этим свое унижение.

Трое внимательно следили за ним. Леон не сводил с него глаз. Для него, ученого физиономиста, казалось невероятным представление о преступнике соединить с представлением о труженике в одном лице.

Между тем Сери закончил работу.

– Все готово, – самодовольно сказал он. – Дайте мне вашего министра, я поговорю с ним и через минуту ему будет крышка.

Выражение его лица стало дьявольским.

На лицах его хозяев ни один мускул не пошевельнулся. Они чем-то напоминали физиономию судьи, читающего смертный приговор.

– Нет! Не смотрите так!.. Ради всего святого! – Сери поднял руки, словно желая защитить себя.

– Как, Сери? – мягко спросил Леон.

– Вы похожи на Гренадерского судью, когда он…

– Это потому, что мы сами судьи, – резко ответил Манфред. – И не только судьи, но и палачи, приводящие собственный приговор в исполнение.

– Вы будете довольны, – несвязно пробормотал Сери.

– Пока мы вами довольны, – сухо сказал Манфред.

– Вполне, – подтвердили двое других.

– Молите Бога, чтобы ваше дело увенчалось успехом.

Инспектор Фалшут докладывал в этот день начальнику полиции о мерах, принятых для охраны министра иностранных дел.

– № 44 на Даунинг-стрит полон нашими людьми. Почти в каждую комнату я поставил по человеку. На крыше дежурят четыре лучших сыщика, столько же в подвале и столько же на кухне.

– Вы уверены в прислуге?

– Я изучил жизнь и поступки каждого, начиная от личного секретаря министра и заканчивая последним привратником.

Начальник полиции озабоченно вздохнул.

– Каковы ваши последние распоряжения?

– Я ничего не менял, сэр, в том плане, который мы выработали. Сэр Филипп будет сидеть на Даунинг-стрит весь завтрашний день до половины девятого. В девять поедет в Палату, проведет билль и вернется в одиннадцать.

– Я приказал перевести уличное движение на Набережную без четверти девять до четверти десятого и то же самое сделать в одиннадцать, – сказал начальник полиции. – Четыре закрытых коляски выедут с Даунинг-стрит в Палату, а сэр Филипп вслед за ними выедет на автомобиле.

Разговор происходил в служебном кабинете начальника полиции. В дверь постучали, и в комнату вошел полицейский. В руке он держал визитную карточку.

– Сеньор Хосе де Сильва, начальник испанской полиции, – взглянув на карточку, объяснил начальник инспектору и приказал:

– Пригласите его, пожалуйста.

Сеньор де Сильва, шустрый маленький человек, с остроконечным носом и бородой, приветствовал англичан с подчеркнутой вежливостью, принятой в испанских официальных кругах.

– Простите, что потревожил вас, – сказал начальник, пожав гостю руку и познакомив его с Фальмутом. – Мы рассчитываем на вашу помощь в поисках Сери.

– К счастью, я находился в Париже, – ответил испанец. – Конечно, я знаю Сери. Знаю ли я Четырех? – Плечи испанца поднялись до ушей. – Разве кто-нибудь их знает? Я слышал о них по делу в Малаге, и только. Сери – неловкий преступник. И я был очень удивлен, когда узнал, что он примкнул к шайке.

– Между прочим, – прервал его начальник, беря со стола объявление о награде и быстро просматривая его, – ваши люди забыли передать нам, какое ремесло у Сери. Правда, это мелочь, но все-таки…

– Ремесло Сери? – Испанец нахмурил брови. – Дайте вспомнить.

Минуту он усиленно припоминал.

– Боюсь, забыл. Нет, вспомнил: первым его преступлением была кража резины. Но если вы хотите знать наверное…

– Ну, это не столь важно, – снял свой вопрос начальник полиции.