Текст книги "Тайна желтых нарциссов"

III

Два дня спустя Торнтон Лайн сидел в своем большом автомобиле, стоявшем на краю тротуара, недалеко от Уондворт-Компона и смотрел по направлению к воротам тюрьмы.

Он был поэт и актер, редкая помесь для делового человека его типа.

Торнтон Лайн был холост. Он выдержал университетский экзамен и получил отличие за научную работу. Был он также автором-издателем тоненького томика стихов. Качество его стихов было не особенно выдающееся, но книга была украшена очень красивыми заставками и переплетена в старинном вкусе.

Он был купец, и это ему в некоторых отношениях было далеко не неприятно. Тем более что его профессия давала ему возможность вести роскошный образ жизни. Он владел несколькими автомобилями, деревенским поместьем и домом в городе. Отделка и мебель для обеих квартир поглотили такие крупные суммы, на которые он смело мог бы скупить большое число мелких магазинов.

Джозеф Эмануэль Лайн основал эту фирму и поднял ее на значительную высоту. Он выработал специальную систему продажи, согласно которой каждый клиент обслуживался сейчас же, как только он успевал войти в магазин. Этот метод основывался на старом принципе – держать постоянно наготове достаточные резервы.

Торнтон Лайн должен был перенять управление делом в тот момент, когда выход в свет его маленького томика возвысил его в сонм непонятых знаменитостей. В своих стихотворениях он пользовался совершенно необычной пунктуацией, перевернутыми запятыми, восклицательными и вопросительными знаками, чтобы выразить свой гнев и презрение человечеству. Несмотря на то что томик был очень тонкий, его все-таки не покупали, но Лайн сумел добиться известного уважения у тех мужчин и женщин, которые точно так же писали стихи и книги которых никто не читал.

Ничто в этом мире не казалось этой непонятой знаменитости более надежным, чем то, что наивысшая степень благородства выражается в презрении. При других обстоятельствах Торнтон Лайн мог бы добраться и до дальнейших степеней непонятности – на такую высоту, где можно чувствовать себя возвышенным над браком, мылом, чистыми рубахами и свежим воздухом. Лишь то обстоятельство, что внезапно умер его отец, было виной, что он не достиг этой степени совершенства.

Сначала он почти уже был готов продать всю фирму, чтобы поселиться где-нибудь во Флоренции или на Капри, в какой-нибудь уединенной вилле. Но потом его соблазнило противоречие, можно сказать, комизм его положения. Ученый человек, важный барин, непонятый поэт должен был засесть в купеческой конторе. И, ко всеобщему изумлению, он стал продолжать работу своего отца, вернее говоря, он подписывал чеки и получал доход. Действительное руководство фирмой он передал тем людям, которым доверил это уже сам старый Лайн.

Торнтон составил воззвание к своим трем тысячам служащих, воззвание, которое он дал напечатать на бумаге верже античной формовки, с изумительно красивыми заставками и широкими полями. Он цитировал Сенеку, Аристотеля, Марка Аврелия и вставил также несколько стихов из «Илиады».

Это воззвание было прорецензировано как книга длинными критическими статьями в газетах.

Он получил новый интерес к жизни – он сам себе казался весьма интересным, так как многие из его восторженных друзей только руками разводили и с изумлением спрашивали: «Как можете вы – человек таких способностей, такого характера?..»

Жизнь продолжала бы оставаться для него и впредь такой же интересной и красивой, если бы все люди, которых он встречал на своем пути, продолжали считать его полубогом. Но было, по крайней мере, двое людей, на которых прекрасный характер и миллионы Лайна не производили никакого впечатления.

В лимузине было приятно тепло, так как он отапливался электрической печью. В это хмурое апрельское утро на улице было чувствительно холодно. Кучка дрожащих женщин, стоявших на почтительном расстоянии от ворот тюрьмы, как можно более плотно закуталась в свои платки и шали, когда начало слегка снежить.

Вскоре вся местность укрылась легким белым покрывалом, и первые весенние цветы выглядели довольно жалко в своей белой рамке.

Тюремные часы пробили восемь. Отворилась маленькая дверь, из которой вышел человек. Он наглухо застегнул куртку и воротник и глубоко надвинул на лицо кепку. Лайн выпустил из рук газету, которую он все время читал, открыл дверцы автомобиля, выскочил и поспешил навстречу выпущенному арестанту.

– Ну, Сэм, – любезно сказал он, – на сей раз вы меня, наверно, не ожидали?

Человек вдруг остановился, как пораженный молнией, и уставился на фигуру в дорогой шубе.

– Ах, мистер Лайн, – ответил он усталым голосом. – Мой милый барин! – больше он не мог говорить, слезы катились по его щекам, и он обеими руками схватил протянутую ему руку.

– Ведь не думали же вы в самом деле, что я оставлю вас на произвол судьбы, Сэм.

Лайн был в восторге от своего собственного благородного образа мыслей.

– А я думал, что на сей раз вы совершенно отказались от меня, сэр, – хрипло ответил Сэм Стэй. – Вы воистину благородный джентльмен. Я должен стыдиться самого себя.

– Чепуха, Сэм, не надо! Пойдемте скорее в мой экипаж, садитесь сюда, мой мальчик. Теперь люди могут подумать, что и вы миллионер.

Сэм вздохнул, бессмысленно ухмыльнулся и сел в автомобиль. Он со вздохом опустился на мягкое сиденье, обитое дорогой коричневой сафьяновой кожей.

– Боже мой, если подумать только, что есть еще на свете такие люди, как вы, то воистину еще можно верить в ангелов и чудеса!

– Не говорите глупостей, Сэм. Вы поедете теперь ко мне домой, покушаете хоть раз досыта, а потом я вам помогу начать новую жизнь.

– Теперь, наконец, я действительно хочу начать вести порядочный образ жизни, – сказал Сэм, подавляя рыдание.

Чтобы не согрешить против истины, надо сказать, что мистер Лайн, в сущности говоря, очень мало интересовался тем, ведет ли Сэм честный образ жизни или нет. Быть может, он даже пришел бы в ужас, если бы Сэм стал порядочным человеком.

Он держал у себя Сэма приблизительно так же, как другие люди держат редкую птицу или породистых собак, и гордился им не меньше, чем другие люди гордятся своими коллекциями почтовых марок или китайского фарфора. Сэм принадлежал к той роскоши, которую он мог себе позволить и которой мог похвастать. В своем клубе он охотно рассказывал о знакомстве с этим преступником, – Сэм был очень известный взломщик несгораемых шкафов, который ничем другим не занимался. Привязанность Сэма была для Лайна необычайно приятной щекоткой нервов. Обожание, с которым этот преступник относился к Лайну, было действительно необычайно. Сэм без малейшего колебания отдал бы жизнь за этого человека с бледным лицом и легкомысленным ртом. Он дал бы разорвать себя на куски для своего благодетеля, если бы он был в состоянии таким путем принести ему пользу. Потому что Лайн был для него Богом, сошедшим с небес. Два раза Сэм был осужден на краткосрочное заключение, а однажды ему пришлось посидеть даже более продолжительное время, и каждый раз Торнтон брал его к себе домой, роскошно угощал, давая ему при этом целую кучу светских, но совершенно излишних советов, и отпускал его от себя с десятью фунтами в кармане. Этой суммы как раз хватало Сэму на покупку нового набора фомок и отмычек.

Но никогда еще прежде Сэм не высказывал столько благодарности, и никогда еще до сих пор Торнтон Лайн не оказывал ему так много внимания. Прежде всего ему предложили горячую ванну, после которой был подан горячий завтрак. Сэм получил новый костюм, и в его жилетном кармане на сей раз шуршали не две, а даже целых четыре пятифунтовые бумажки. После завтрака Лайн держал к нему свою обычную речь.

– Ах, сэр, это не подходит для меня! – совершенно откровенно сказал Сэм и покачал головой. – Я делал всяческие попытки начать вести честный образ жизни, но вечно что-то мешает. Когда я вышел предпоследний раз из тюрьмы, я же стал шофером и три месяца подряд ездил на такси. Но потом один из этих проклятых сыщиков узнал, что у меня нет шоферского свидетельства, и моему честному образу жизни пришел конец. Нет никакого смысла дать мне должность в вашем деле, это все равно не могло бы долго продолжаться. Я уже привык к жизни на вольном воздухе и должен быть сам себе господином. Я принадлежу к разряду…

– Искателей приключений? – сказал Лайн и тихо усмехнулся. – Да, да, вы правы, Сэм. И я сам на сей раз могу вам дать одну довольно авантюрного свойства задачу, которая вам будет как раз по сердцу.

И он рассказал ему историю девушки, которой он помог, которую он спас от голодной смерти и которая обманула его самым низким образом. Торнтон Лайн был в такой же степени лжецом, как и поэтом. Он с одинаковой легкостью говорил ложь или правду. Но правда временами бывала очень суровой и отталкивающей и не подходила к его изнеженным художественным наклонностям. Когда он заговорил о злости Одетты Райдер, Сэм слушал в большом возбуждении, сдвинувши веки. Для такой твари не было достаточно тяжкого наказания, и она не заслуживала ни малейшего сочувствия. Торнтон Лайн на минуту прервал рассказ, чтобы видеть, какое впечатление произвели на Сэма его слова.

– Скажите мне только, – дрожащим голосом прошептал Сэм, – как можно разделаться с этой канальей? Я готов опуститься в самый ад, чтобы отомстить за вас этой особе!

– Рад слышать это, – ответил Лайн и налил из бутылки с длинным горлышком полную рюмку. Это был любимый напиток Сэма. – А теперь я могу вам сказать, как я себе представлял это дело.

Они еще несколько часов просидели вместе и составили план ужасной мести Одетте Райдер, которая так тяжело задела тщеславие Торнтона Лайна и чье нравственное поведение распалило ненависть этого порочного человека.

IV

Вечером того же дня, когда Сэм Стэй был выпущен из тюрьмы, Джек Тарлинг лежал растянувшись на своей жесткой кровати. С сигаретой в зубах он читал книгу о китайской философии и был доволен собой и всем миром.

Он пережил хлопотливый день, так как ему было поручено раскрыть крупную растрату в одном банке. Это дело могло бы, собственно говоря, поглотить его целиком, если бы у него одновременно не было маленького побочного занятия. Это не приносило ему, правда, ничего, но его любопытство и интерес были разбужены.

Он оставил книгу лежать на груди, когда услышал, как его ассистент тихо открыл дверь. Линг-Чу беззвучно вошел и поставил поднос на низенький столик рядом с постелью своего господина. Тарлинг увидел, что китаец надел платье из синего шелка.

– Ты сегодня вечером не собираешься выходить на улицу, Линг-Чу?

– Нет, Ли-Иен.

Они разговаривали между собой на мягком, мелодичном шантунгском наречии.

– Был ли ты у господина с хитрым лицом?

Вместо ответа китаец вынул из внутреннего кармана конверт и подал его Тарлингу, который прочел адрес.

– Вот где живет молодая дама? Мисс Одетта Райдер, двадцать семь, дом Керримора, Эджвар-роуд.

– Это дом, где живет много людей, – сказал Линг-Чу. – Я пошел туда сам по твоему поручению и видел, как люди входили и уходили беспрерывно, и ни разу я не видел одного и того же человека вторично.

– Что сказал человек с хитрым лицом, получив мое письмо?

– Он молчал, господин. Он все перечитывал письмо и сделал вот такое лицо.

Линг-Чу стал подражать улыбке мистера Милбурга.

– И потом он написал то, что ты здесь видишь.

Тарлинг на минутку уставился глазами в пустоту, потом оперся на локоть и взял в руку чашку чаю, принесенную Линг-Чу.

– Узнал ли ты еще что-нибудь про человека с мягким белым лицом, Линг? Разыскал ли ты и его?

– Да, господин, я видел его, – серьезно ответил китаец, – это человек без неба.

Тарлинг кивнул. Дело в том, что китайцы употребляют слово «небо» вместо слова «Бог», и он знал, что Линг-Чу хороший наблюдатель и хотел этим самым выразить, что Торнтон Лайн был человеком, лишенным духовных способностей.

Он выпил чаю и поднялся.

– Линг, этот город и эта страна очень мрачны и печальны, и я не думаю, что долго проживу здесь.

– Разве господин снова хочет вернуться в Шанхай? – спросил китаец без малейшей тени удивления по поводу этой новости.

– Да, я так думаю, во всяком случае, здешние места слишком скучны. Эта пара жалких случаев, мелких краж и брачных историй, – я не в состоянии больше слышать об этом.

– Это только мелочь, – с философским спокойствием сказал Линг-Чу. – Но учитель, – он имел в виду великого философа Конфуция, – сказал, что все великое начинается с мелочей, и, может быть, маленький человек снимет голову с большого, и тогда тебя позовут изловить убийцу. Тарлинг рассмеялся.

– Ты большой оптимист, Линг. Я не думаю, чтобы моя помощь была здесь желательна при поимке убийцы. В этой стране частных сыщиков в подобных случаях не привлекают к работе.

Линг-Чу покачал головой.

– Но мой господин должен вылавливать убийц, или же он больше не будет Ли-Иеном – охотником на людей.

– Ты кровожаден, – внезапно сказал Тарлинг на английском языке, который Линг знал очень плохо, хотя он и учился в лучших миссионерских школах. – Теперь я немного выйду, – продолжал Тарлинг снова по-китайски, – и пойду посетить маленькую женщину, которую так хочется иметь «белому лицу».

– Могу я сопровождать тебя, господин?

Тарлинг минуту колебался.

– Да, ты можешь идти со мной, но ты должен оставаться позади.

Дома Керримора составляли большой блок, лежавший между двумя фешенебельными зданиями на Эджвар-роуд. Нижний этаж был сдан под магазины, и благодаря этому квартирная плата для жильцов несколько удешевлялась. Несмотря на это, Тарлинг предположил, что квартирная плата должна быть сравнительно высокой, в особенности для девушки, служившей в магазине, в том случае, если она проживает отдельно от семьи. Но у швейцара он получил новое разъяснение. Она занимала маленькую квартиру в полуэтаже, где помещения имели низкий потолок, и ввиду этого мисс Райдер платила за квартиру не особенно дорого.

Скоро он стоял перед гладко отполированной дверью из красного дерева и размышлял, под каким предлогом он мог войти к молодой даме так поздно вечером. По ее взгляду он понял сразу, что ему придется дать объяснение, когда она открыла ему дверь.

– Да, я мисс Райдер, – сказала она.

– Могу я поговорить с вами несколько минут?

– Мне очень жаль, но я в квартире одна и не могу вас попросить к себе.

Это было плохим началом.

– Может быть, вы согласитесь немного погулять со мной? – спросил он озабоченно.

Несмотря на всю странность данного положения, ей пришлось улыбнуться.

– Для меня совершенно невозможно гулять с кем-нибудь, кого я раньше никогда не видала.

– Я вполне понимаю ваши затруднения. Боюсь, что здесь в Англии меня недостаточно знают. Вы, наверно, не знаете моего имени.

Она взяла карточку в руки и прочла.

– Частный сыщик? – испуганно спросила она. – Кто послал вас ко мне? Ведь не мистер…

– Нет, не мистер Лайн.

Она колебалась одну секунду, потом открыла дверь немного пошире.

– Прошу вас, войдите, – мы можем поговорить здесь в передней. Надеюсь, я правильно поняла вас, что не мистер Лайн направил вас ко мне?

– Мистеру Лайну, во всяком случае, очень хотелось бы, чтобы я разыскал вас, и я в известной степени злоупотребляю его доверием, но я не думаю, чтобы он так или иначе мог бы рассчитывать на мое молчание. Я, собственно говоря, не знаю, зачем я пришел сюда и тревожу вас, но я хотел бы посоветовать вам быть настороже.

– Почему?

– Вы должны опасаться интриг одного господина, которого вы… – Он минутку поколебался и замолчал.

– Оскорбили, – дополнила она.

– Я же не знаю, что вы ему сказали, – сказал он, улыбаясь, – но предполагаю, что вы, в силу той или иной причины, задели мистера Лайна и что он собирается отомстить вам. Я не хочу спрашивать вас о том, что случилось, потому что понимаю, что вы едва ли считали бы нужным рассказать мне это. Но я должен сообщить вам, что мистер Лайн, по-видимому, готовит против вас обвинение и что он старается изобрести кое-что, чтобы обвинить вас в краже.

– В краже? – воскликнула она с возмущением. – Он собирается заявить полиции, что я его обкрадывала? Но это же немыслимо, чтобы он был таким дурным человеком!

– О, это вовсе не так уж невозможно, что человек может быть чрезвычайно подлым, – возразил Тарлинг. Его лицо оставалось непроницаемым, несмотря на то, что в глазах искрилась улыбка. – Во всяком случае, я знаю об этом и слышал своими ушами, как он заставил мистера Милбурга дать кое-какие показания, будто бы в главной кассе происходили денежные кражи.

– Но ведь это же совершенно невозможно, – сказала она с ужасом, – мистер Милбург не в состоянии сказать этого. Это совершенно исключено!

– Мистер Милбург первоначально не хотел сделать этого, готов охотно согласиться с вами. – Он вкратце рассказал ей сцену в зале заседаний фирмы «Лайн», умолчав только о всех прямых и косвенных подозрениях против самого мистера Милбурга. – Вы видите, стало быть, что вы должны быть очень настороже. Я хотел бы даже посоветовать вам снестись с каким-нибудь адвокатом и передать ему все дело. Вы не должны начинать вести дело против мистера Лайна непосредственно, но это бы очень усилило вашу позицию, если бы вы передали дело и посоветовались с какой-нибудь известной в обществе личностью.

– Я премногим вам обязана, мистер Тарлинг, – горячо сказала она, поглядев при этом на него. Ее улыбка была настолько нежной, многовыражающей и беспомощной, что Тарлинг был как-то особенно тронут.

– А если вы не хотите брать адвоката, то можете положиться на меня. Я всегда приду вам на помощь, если вы каким-либо образом окажетесь в опасности или будете иметь неприятности.

– Вы не знаете, как я вам благодарна, мистер Тарлинг. И я ведь так нелюбезно приняла вас!

– Было бы с вашей стороны, если можно так выразиться, весьма безрассудно, если бы вы вздумали обращаться со мной иначе.

Она подала ему обе руки, он крепко пожал их и увидел слезы в ее глазах. Но потом она взяла себя в руки и ввела его в свою маленькую жилую комнату.

– Я потеряла должность, но имею уже несколько новых предложений. Одно из них я приму. Но остаток недели я собираюсь использовать для себя и устроить себе каникулы.

Вдруг Тарлинг сделал ей знак замолчать: у него был чрезвычайно чуткий слух.

– Вы разве ожидаете визита? – тихо спросил он.

– Нет, – ответила она удивленно.

– Кроме вас еще кто-нибудь проживает в этом помещении?

– Моя прислуга спит здесь, но она сегодня вечером пошла гулять.

– У нее есть ключ?

Одетта отрицательно покачала головой. Тарлинг поднялся. И она удивилась, как быстро и ловко двигался это рослый и крупный мужчина. Он бесшумно поспешил к двери, быстро повернул ручку и распахнул дверь настежь.

Снаружи на коврике для ног стоял человек и отскочил назад в тот момент, когда Тарлинг неожиданно появился у входа.

Незнакомец выглядел очень плохо и был одет в новый костюм, очевидно, сшитый не на его рост. Его лицо имело желтую нездоровую окраску, как это часто наблюдается у только что отбывших наказание преступников.

– Простите, пожалуйста, это не номер восемь? – спросил он.

В следующий момент Тарлинг схватил его за шиворот и втащил в квартиру.

– Что вам здесь нужно? Что у вас там в руке? – с этими словами Тарлинг силой отнял у него какой-то предмет. Это не был ключ, а какой-то странный плоский инструмент. Одним движением он сорвал с незнакомца сюртук, сделал несколько шагов назад и прикрыл дверь. Быстро и с изумительной ловкостью он обыскал сюртук. Из двух карманов он вытащил, по крайней мере, дюжину украшенных бриллиантами перстней, снабженных маленькими этикетками фирмы «Лайн».

– Вот как? – саркастически спросил Тарлинг. – Это, по-видимому, подарки мистера Лайна мисс Райдер, потому что он так любит ее?

Незнакомец онемел от ярости. Если бы взгляды были в состоянии убивать кого-нибудь, то Тарлинг должен был тут же упасть мертвым.

– Это довольно глупый трюк. – Тарлинг печально покачал головой. – Ступайте к тому, кто поручил вам это дело, именно к мистеру Торнтону Лайну, и скажите, что мне стыдно, что такой интеллигентный человек может применять такие низкие и такие дурацкие приемы. – Он открыл двери и выставил Сэма Стэя в темный коридор, на лестницу.

Одетта, испуганно наблюдавшая за всем, теперь вопросительно посмотрела на Тарлинга.

– Что все это должно означать? Я так боюсь. Что нужно было здесь тому человеку?

– Вы не должны бояться ни его, ни кого бы то ни было вообще. Мне очень жаль, что это доставило вам огорчение.

Ему удалось наконец успокоить ее, и, когда вскоре после того вернулась прислуга, он распрощался с ней.

– Итак, подумайте об этом, – у вас есть мой телефонный номер, и вы можете позвонить ко мне, если вы как-нибудь попадете в затруднительное положение, в особенности если завтра у вас выйдут какие-нибудь неприятности, – подчеркнуто добавил он.

Но на следующий день не случилось ничего особенного. Несмотря на это, она в три часа дня позвонила ему:

– Я хочу вам сказать еще, что я поеду за город, – сказала она. – Я все-таки очень испугалась вчера вечером.

– Дайте мне, пожалуйста, знать, когда вы снова вернетесь, – ответил Тарлинг, которому трудно стало отделаться от мысли о ней. – Я завтра снова пойду к Лайну и снова поговорю с ним. Мимоходом замечу, что человек, который вчера поздно вечером возился у ваших дверей, протеже мистера Лайна и предан ему телом и душой. С этого типа мы не должны спускать глаз. А дело начинает придавать новый интерес моей жизни!

Он услышал ее тихий смех.

– Неужели меня должны сперва убить, чтобы сыщик получил удовольствие? – спросила она. И он тоже улыбнулся.

– На всякий случай я завтра зайду к Лайну.

Но задуманной Джеком Тарлингом беседе вообще не суждено было состояться. На следующий день, рано утром, какой-то рабочий, проходя по Гайд-парку, чтобы скорее попасть на работу, увидел по дороге какого-то человека, лежавшего в траве недалеко от брошенного автомобиля. Он был одет, но без сюртука и жилета. Его грудь была обмотана шелковой дамской ночной рубашкой. Он был весь забрызган кровью. Руки этого человека были скрещены на груди, а на руках лежал букет желтых нарциссов.

В одиннадцать часов утра газеты поместили большие отчеты, что личность убитого, найденного в Гайд-парке, установлена. Это был не кто иной, как Торнтон Лайн. Смертельный выстрел попал ему как раз в сердце.