Текст книги "Любовь покоится в крови"

– Похоже, череп у него был крепкий, – добавил врач, указав на тело, – раз пуля застряла в мозге… Смерть, разумеется, была мгновенной.

– Время смерти? – спросил Стэгг.

– От получаса до полутора часов назад.

Суперинтендант взглянул на часы.

– Сейчас без двадцати двенадцать. Значит, между десятью и одиннадцатью. Что-нибудь еще?

– Больше ничего. Его можно перенести в машину?

Стэгг покачал головой:

– Пока нет. Я обыщу его карманы, а сержант снимет отпечатки пальцев. Потом можете забирать.

Он нагнулся и стал проверять содержимое карманов Сомерса, выкладывая все найденное стол. На первый взгляд в вещах покойного не было ничего неожиданного: ключи, мелочь, бумажник с несколькими банкнотами, удостоверением личности и водительскими правами, карандаш, носовой платок, черепаховый портсигар, потертая зажигалка.

– Господи, а это зачем? – удивился Фен.

В нагрудном кармане Сомерса лежал плотно сложенный листок девственно-белой промокательной бумаги. Стэгг осторожно взял его в руки и произнес:

– В принципе, я не вижу ничего странного в том, что люди носят с собой промокательную бумагу. Мне кажется…

Но Фен выхватил у него листок и сравнил с чистой бумагой, лежавшей в блокноте на столе.

– Тот же сорт, – заметил он, – цвет и размер. – Профессор оглядел комнату. – Здесь еще несколько таких же блокнотов, и все с чистыми листами. – Обернувшись к Уэллсу, он спросил: – Ведь это вы отвечаете за обновление бумаги в блокнотах?

– Да, сэр. Я меняю их регулярно первого числа каждого месяца.

– Уэллс очень пунктуален в подобных вопросах, – вставил директор.

– А сегодня как раз первое июня…

Уэллс подтвердил его слова кивком: после того как в комнате выключили печь, он заметно оживился.

– Да. Я сменил бумагу после обеда, сэр.

– Возможно, Сомерсу просто понадобилось немного бумаги, – предложил свою версию директор, – и он вырвал ее из блокнота. Люди иногда делают так.

Но Фена это не удовлетворило. Он снова обратился к Уэллсу:

– Где вы держите новую бумагу?

– В шкафчике, в своем кабинете.

– А откуда она к вам поступает?

– Из школьной канцелярской лавки.

– Ученикам и учителям продают одну и ту же бумагу?

– Да, сэр.

– А когда вы ее меняете, то кладете в каждый блокнот определенное количество листов?

– Да, сэр. По три больших листа, сложенных вдвое.

– Хорошо, – кивнул Фен. – Проверьте все блокноты в этой комнате, включая тот, которым пользовался Сомерс, и посмотрите, не пропала ли в каком-нибудь из них бумага.

Уэллс, довольный тем, что для него нашлось занятие, немедленно принялся за дело. Стэгг пробормотал:

– Не совсем понимаю, к чему вы клоните, профессор Фен.

– Was ist, ist vernünftig[5]5
   Все, что существует, имеет смысл (нем.).


[Закрыть], – весело ответил тот. – Нам важна каждая деталь, суперинтендант.

Этот уклончивый ответ окончательно сбил Стэгга с толку, и он угрюмо замолчал, глядя, как сержант занимается своей работой. Прочистив пальцы жертвы бензолином, полицейский прижал их к покрытой чернилами металлической пластине. Затем перенес отпечатки пальцев на листок белой бумаги. Вскоре сержант выпрямился с красным лицом.

– Как насчет наручных часов? – спросил он. – Вам они нужны?

Стэгг усмехнулся:

– Спасибо, что напомнили. – И он наклонился, чтобы расстегнуть ремешок.

Директор, следивший за его действиями, заметил:

– Они надеты не той стороной.

Фен повернул к нему голову:

– Какой?

– Да, он всегда носил часы циферблатом внутрь, на американский манер. А теперь наоборот.

Стэгг поднес часы к уху, осторожно держа их за ремешок.

– В любом случае они не ходят, – сообщил он и взглянул на циферблат. – Стрелки показывают без пяти девять.

– Сломаны? – спросил Фен.

– Понятия не имею.

– Можно отвинтить заднюю крышку?

Суперинтендант подошел к саквояжу сержанта Гладстона, достал баночку с серой пудрой и с помощью кисточки из верблюжьего волоса распылил ее по внешней и внутренней поверхности часов. Подождав немного, сдул порошок и взял бумажку с отпечатками пальцев Сомерса. Некоторое время он внимательно изучал узор через карманную лупу.

– Здесь везде отпечатки пальцев Сомерса, – наконец произнес он. – Других нет, что и следовало ожидать.

Суперинтендант открутил заднюю крышку часов и осмотрел их механизм.

– Сломаны, – прокомментировал он. – Причем сломаны намеренно.

– Чтобы сбить нас с толку насчет времени смерти? – предположил директор.

– На часах без пяти девять. – Стэгг кивнул на циферблат. – Не самый лучший выбор. Кстати, и стекло нетронуто.

Уэллс закончил инспектировать блокноты с промокашкой и присоединился к остальным.

– Я видел мистера Сомерса сегодня в десять вечера, сэр, – сообщил привратник. – Он был жив и здоров.

– Вот как? – отозвался Стэгг. – Хорошо, мы это обсудим.

Врач, нетерпеливо нюхавший табак в углу, поинтересовался:

– Теперь можно унести тело?

– Да, – сказал Стэгг. – Но вы никуда не уходите, Стэнфорд, – торопливо обратился он к директору. – Надо осмотреть еще один труп.

– Я подожду на улице, – буркнул доктор.

Он со скучающим видом вышел из комнаты, и сразу появились санитары, чтобы вынести тело на носилках. Когда это было сделано, все облегченно перевели дух, и Фен не без удовольствия раздавил несколько мух, которые, лишившись своего гнусного пиршества, вяло ползали по полу.

– Как насчет блокнотов? – спросил он у Уэллса.

– Не пропало ни листочка, сэр. – Фен кивнул и хотел уточнить что-то еще, но Уэллс добавил: – А по поводу часов могу сказать вам вот что, сэр. Когда я в последний раз виделся с мистером Сомерсом, тот упомянул о том, что они не ходят.

Эта новость доставила Фену еще больше удовольствия.

– Любопытная проблемка, – промурлыкал он.

– Проблемка, сэр? – повторил Стэгг.

– Посудите сами, суперинтендант. Вы говорите, что кто-то намеренно сломал часы. Допустим, этот кто-то был сам Сомерс, но… он не стал бы надевать часы обратной стороной!

– Однако мы предполагаем, сэр, – возразил Стэгг, – что часы сломал преступник.

– Неужели? Тогда почему Сомерс сказал Уэллсу, что его часы не ходят, задолго до убийства? Кроме того, преступнику не было никакого смысла ломать часы. Он мог перевести стрелки. Но для этого ему не пришлось бы снимать их с руки. Это противоречивые сведения, и объяснить их можно только… – Фен замолчал, и в его глазах что-то блеснуло; но когда он заговорил снова, голос звучал как обычно: – Я думаю, наш главный свидетель – Уэллс. Мы должны выслушать все, что ему известно об этом деле.

– Тогда нам, может, лучше присесть? – предложил директор. – Эта жара…

Все охотно последовали его предложению. Стэгг жестом пригласил присоединиться к ним сержанта и констебля.

– Мы слушаем вас, Уэллс, – кивнул он.

Уэллс, немного смущенный общим вниманием, откашлялся и с шумом прочистил нос.

– Я не совсем понимаю, сэр, что именно вы хотите от меня услышать?

– Все, – заявил Стэгг.

Уэллс робко улыбнулся, теребя свой носовой платок.

– Короче, дело было так, – начал он. – Каждый вечер я прихожу сюда и работаю в своей комнате с десяти до одиннадцати.

– Где находится ваша комната?

– Сразу за восточной дверью, сэр.

– Эта дверь, в которую мы вошли, – объяснил директор. – Кстати, когда Уэллс говорит «каждый вечер», он действительно имеет в виду каждый вечер. В школе многие посмеиваются над его педантизмом.

– Это единственный способ держать все под контролем, сэр, – заявил Уэллс с самодовольством, которое заставило профессора поморщиться. – Так вот, в одиннадцать я обычно закрываю окна, запираю дверь и иду домой. В этот вечер я пришел без четверти десять, чтобы почистить пепельницы и заменить бумагу в блокнотах. Мистер Этеридж находился еще здесь и заканчивал писать отчеты. Мы с ним немного поговорили, и примерно без пяти десять появился мистер Сомерс.

– Он выглядел как обычно?

– Я не заметил ничего особенного.

– Сомерс пришел один?

– Да, сэр. Мистер Этеридж принялся подшучивать над ним, мол, он слишком затянул свою работу над отчетами, а потом они подсчитали, сколько ему еще надо сделать, и мистер Сомерс сказал, что он успеет все закончить до одиннадцати часов.

– Один вопрос, – вмешался Фен. – Почему он просто не отнес бланки к себе и не заполнил их дома?

– Выносить их из этой комнаты строго запрещено, – объяснил директор. – Тридцать пять учителей должны менее чем за неделю заполнить множество отчетов, и если каждый начнет уносить их к себе домой, воцарится хаос.

– Ясно. Продолжайте, Уэллс.

– Тут мне мистер Сомерс и сказал: «У меня сломались часы, Уэллс, так что сообщите, когда будет одиннадцать, но раньше этого не беспокойте». А потом он сел за работу, прямо за этим вот столом.

– Стол стоял так же, как сейчас? – спросил Стэгг.

– Да, сэр, разве что немного сдвинулся. Короче, мы с мистером Этериджем ушли, а мистер Сомерс остался один. Мистер Этеридж спустился со мной вниз. Я занялся своей работой. А около одиннадцати, – Уэллс облизнул пересохшие губы, – я поднялся сюда и увидел то, что видите вы.

Стэгг нахмурил брови:

– Но разве вы не должны были услышать выстрел?

– Нет, сэр. Я ничего не слышал.

– Ближайшее отсюда здание, – Стэгг повернулся к директору, – кажется, Давенант?

– Вы правы. Но я бы не сказал, что оно расположено совсем уж близко: даже не знаю, можно ли услышать оттуда выстрел. По крайней мере, я весь вечер провел у себя в кабинете, окна были открыты, но я ничего не слышал.

Фен внимательно оглядел окна в учительской комнате. Их было четыре, симметрично расположенные друг против друга, по два на каждой стороне.

– Западные окна выходят на реку, – заметил он. – Там есть пешеходная дорожка?

– С этой стороны реки – нет, сэр, – ответил Стэгг. – На противоположном берегу есть, но там почти никто не ходит.

– А противоположные окна…

– Они выходят во внутренний дворик.

– Понятно. – В голосе Фена звучала легкая скука, словно он задавал все эти вопросы лишь по необходимости, не ожидая от них никакой пользы. – Наверное, нам следует провести эксперимент и выяснить, можно ли услышать револьверный выстрел из комнаты Уэллса. В старых зданиях порой возникают разные акустические причуды. Хотя преступник мог использовать глушитель.

– Вероятно, – вставил директор. Все дружно повернулись в его сторону. – В оружейной комнате есть – или, по крайней мере, был – один глушитель.

– Необычная вещь для школы, – усмехнулся Фен.

– Он принадлежал Сомерсу, – объяснил директор. – Он привез глушитель с войны – кажется, из Германии или Франции – и отдал сержанту Шелли в качестве сувенира. Я слышал об этой штуковине, но сам ее никогда не видел.

Стэгг взял блокнот и быстро написал что-то на чистой странице.

– Хорошо, я сделаю запрос. Кроме того, следует выяснить, не пропало ли еще что-нибудь из оружейной комнаты. – Он захлопнул блокнот. – Теперь насчет учительской…

– Есть только одна наружная дверь, через которую можно попасть в это помещение, – сообщил директор. – Понятно, что это та же самая дверь, какой воспользовались и мы. Дом Хаббарда не очень удобно поделен на три изолированных отсека, каждый со своим входом.

Стэгг вновь повернулся к Уэллсу:

– Кажется, вы сказали, что ваша комната находится у входной двери?

– Да, сэр.

– Кто-нибудь проходил мимо вас между десятью и одиннадцатью вечера, когда вы находились у себя?

– Нет, сэр. Я приоткрыл свою дверь из-за жары, поэтому мог не только слышать, но и видеть…

– Ясно. Значит, преступник попал сюда как-нибудь иначе. Нет никаких сомнений, – наставительно добавил суперинтендант, – что он был в этой комнате. Начать с того, что Сомерса просто не могли застрелить через окно…

– Убийца мог спрятаться в здании еще до прихода Уэллса, – предположил директор, – и выйти в тот момент, когда тот поднялся в комнату.

– Да, но это было бы слишком рискованно, при условии, что есть какой-то другой способ незаметно проникнуть в дом. Окна на первом этаже были открыты?

Уэллс утвердительно кивнул.

– Ну, вот вам и одно из объяснений. Я должен тщательно осмотреть эти окна, – продолжил Стэгг, – хотя будет лучше сделать это днем. Ладно, теперь у нас складывается следующая картина: Сомерса застрелили из револьвера тридцать восьмого калибра между десятью и одиннадцатью вечера, причем убийца заранее спрятался в здании или проник в него через одно из нижних окон. – Суперинтендант с сомнением почесал нос кончиком карандаша. – Жаль, что мы не можем точнее определить время.

– Почему? – возразил Фен. – Это довольно просто.

– Каким образом, сэр?

– Сомерс писал отчеты, – ответил тот, подавив зевок. – По словам Уэллса, Этеридж точно знал, сколько бланков ему оставалось заполнить до того, как он приступил к работе. Мы можем собрать заполненные бланки и попросить какого-нибудь человека с похожим почерком проделать ту же самую работу, что и Сомерс. Так мы примерно установим, сколько времени понадобилось ему на то, чтобы написать законченные им отчеты. По крайней мере, это поможет нам определить минимальный срок.

Стэгг щелкнул пальцами:

– Отличная идея, сэр! Я об этом позабочусь.

– Более того, – продолжил Фен, – я могу заранее предсказать результат: на работу у него ушло чуть менее часа.

Стэгг уставился на профессора:

– Вы хотите сказать, что его убили перед самым приходом Уэллса?

– Позвольте мне не отвечать на ваш вопрос и не утомлять вас своими рассуждениями. Это всего лишь догадки, они требуют подтверждения или опровержения.

– Наш долг – потакать всем вашим капризам, – шутливо промолвил Стэгг, но в его голосе звучала нотка сожаления. – Уэллс, просмотрите отчеты и выясните, успел ли Сомерс закончить работу.

Все сидели и ждали, пока Уэллс соберет и изучит бланки. Наконец он заявил:

– Да, все заполнено.

– Боюсь, мне придется конфисковать их, – обратился Стэгг к директору. – Разумеется, я верну при первой же возможности. – Он вопросительно взглянул на директора. – Полагаю, теперь самое время отправиться в дом мистера Лава… и начать все сначала. Господи, что за ночь!

– Я тут подумал, – произнес Фен с закрытыми глазами, – что мне вряд ли хотелось бы стоять в этой комнате и стрелять в человека при включенном свете и открытых шторах. Уэллс, когда вы пришли сюда в десять вечера, шторы были открыты?

– Да, сэр. Так же, как и в тот момент, когда я обнаружил мистера Сомерса.

– Ясно. Хотя это ничего не доказывает. Да, и еще одно: какова вероятность, что Сомерса мог потревожить кто-нибудь из коллег?

– Небольшая, сэр. В такое время здесь почти никто не бывает.

– Однако есть туалет, – неожиданно заметил Фен. Все с удивлением повернулись к нему. – Ведь в этом здании имеется туалет, не так ли? – добавил он капризным тоном.

– Прямо у входа, – торопливо ответил Уэллс. – Первая дверь направо.

– В любом случае, – вставил Стэгг, поднимаясь с места, – нам пора идти, иначе миссис Лав решит, что мы куда-то пропали. – Он сложил в стопку конверты с бланками и сунул их под мышку. – К сожалению, доктор Стэнфорд, нам придется опечатать эту комнату.

– О, друг мой, это неудобно. Учителя наверняка захотят прийти сюда и забрать свои вещи.

– Я сделаю необходимые распоряжения, – заверил Стэгг. – Кстати, как вы намерены объяснить ситуацию своим подчиненным? Сомневаюсь, что нам удастся сохранить ее в тайне.

Директор нахмурил брови:

– Если не возражаете, я расскажу им обо всем завтра, когда мы соберемся перед службой, и попрошу хранить молчание. Уверен, мы можем рассчитывать на их благоразумие.

– Пожалуйста, никаких деталей, сэр. Только факты.

– Разумеется, мой дорогой Стэгг.

Все поднялись и вышли из комнаты. Суперинтендант закрыл окна, запер дверь и спрятал ключ в карман. Уэллс первым начал спускаться вниз.

– Кстати, – обратился директор к суперинтенданту, – есть какие-нибудь новости о той девочке? Все эти события стали шоком, и я про нее почти забыл.

– Пока нет, сэр, – ответил Стэгг. – Я разослал обычные запросы – на железнодорожные вокзалы и тому подобное, – но без особых результатов. Честно говоря, мы работаем на грани возможностей. Вероятно, придется попросить начальника полиции позвонить в Скотленд-Ярд.

Он покосился на Фена, но тот его не слышал. Профессор думал о Брэнде Бойс и о фактах, которые доказывали, что бедная девушка, судя по всему, тоже мертва.

Глава 6
Любовь покоится в крови

Они вышли в темноту, где их дожидался врач. Уэллс задержался, чтобы запереть дверь. Директор, потоптавшись у машины, выразил сомнение, что ему имеет смысл ехать в дом мистера Лава.

– Мне кажется, – заметил он, – мои соболезнования миссис Лав будут плохо сочетаться с вашим расследованием. К тому же я очень устал и, честно говоря, не понимаю, какой от меня там будет толк.

– Вы правы, сэр, – кивнул Стэгг. – Но завтра утром…

– Служба начинается в десять часов, но я приеду не позднее девяти. После этого вы сможете в любое время застать меня в школе, и, разумеется, я с удовольствием послушаю, как продвигается расследование. В остальном, – директор закурил, и пламя спички рельефно обрисовало его скулы, бросив на глаза густую тень, – меня ждет трудный день. Я буду постоянно занят, но если возникнет срочная необходимость… – Он погасил спичку, и темнота вокруг стала еще непрогляднее.

– Мы станем действовать с максимальной деликатностью, – пообещал Стэгг. – Я все равно собирался приехать на актовый день, так что мое присутствие здесь никого не удивит.

– Что ж, спокойной ночи. Джервейс, я оставлю вам дверь открытой, а в гостиной будут сандвичи и виски. Еще раз спокойной ночи. И всем удачи.

Он сел в свой автомобиль и уехал. «Скорая помощь», полицейская машина и «Лили Кристин III» Фена последовали за ним. Дорога оказалась длиннее, чем предполагал Фен, и он прикинул, что пешим ходом она заняла бы не менее пятнадцати минут. Наконец все снова собрались перед воротами.

– Даже не представляю, где мы находимся, – признался Фен. – Я просто следовал за вами.

– Мы в дальнем конце Снэгсхилла, сэр, – пояснил Стэгг, и Фену пришлось довольствоваться этой информацией, поскольку сплошная тьма вокруг исключала какую бы ты ни было ориентацию.

Они поднялись по дорожке к входной двери, и суперинтендант позвонил. Семья Лав жила в большом и ничем не примечательном доме, представлявшем собой нечто вроде скромного коттеджа из крашеного кирпича. Через минуту дверь открыла пожилая женщина с взлохмаченными седыми волосами и опухшим от слез лицом. Близоруко щурясь, она заморгала.

– Это полиция? – спросила женщина. – Я думала, вы уж не придете.

Она шагнула в сторону, пропустив их в холл. Это было узкое, переходившее в коридор помещение, застеленное линолеумом и казавшееся еще более тесным от наполнявших его вещей: резиновых сапог, зонтиков, оленьих рогов, пропылившейся одежды. В доме витал аромат кофе, смешанный с не менее крепким запахом мастики для натирания полов. Под потолком тускло горела единственная лампочка, а на почерневшем серебряном подносе врассыпную лежали визитные карточки. Сама миссис Лав удивительно точно подходила под выражение «живые мощи», которое употребил директор, но, как не без удивления заметил Фен, в ней не было заметно признаков истерики. Это навело его на мысль, что, наверное, вечное подчинение своему супругу не так уж соответствовало ее натуре. Несомненно, она была подавлена, но, глядя на эту женщину, нельзя было сказать, что случившееся потрясло ее до глубины души.

Стэгг кратко описал причину их задержки, и ее глаза расширились.

– Майкл! – воскликнула она. – Какая ужасная, чудовищная новость… Мой муж так о нем заботился. Боже, что за кошмарная ночь. – Слова вдруг хлынули из нее сплошным потоком. – Нет, сначала все было в порядке – я хочу сказать, вот так сидеть одной рядом с Эндрю, – но потом я испугалась, потому что никто не приходил, и мне стало казаться, – вы, наверно, подумаете, что я сумасшедшая, – что все это просто страшный сон, когда события происходят не совсем так, как в обычной жизни, и… – Спохватившись, она замолчала и покраснела с таким видом, словно сделала что-то неприличное. – Ах, да, вы, конечно, хотите его увидеть.

– Если позволите, миссис Лав, – тихо промолвил Стэгг.

– Я с вами не пойду, – заявила она. – Мне там нечего делать. И я не могу… не хочу…

Она говорила, запинаясь на каждом слове, жадно и судорожно глотая воздух. Врач, профессиональной скороговоркой пробормотав слова утешения, посадил ее в кресло. После последовавшей затем заминки и минуты тяжелого молчания все направились в другой конец коридора и с облегчением покинули холл.

Помещение, в которое они вошли через минуту, являлось кабинетом мистера Лава. Обстановка выглядела непритязательной, но по-своему роскошной. На полках громоздились тяжелые тома, выровненные строго по размеру: странная привычка к украшательству, которую Фен не выносил. Мебель состояла из нескольких картотечных шкафчиков, письменного стола и двух глубоких мягких кресел. Французские окна выходили в маленький сад, а неплотно задернутые шторы были сотканы из тонких алансонских кружев. На высоком треножнике рядом с входной дверью покоился медный поднос в индийском стиле, на нем разместился нетронутый натюрморт из кофейника, блюдца с печеньем и двух чистых чашек. Гибкая хромированная лампа на столе вызывала ассоциации с лабораторией. Это сходство еще более усиливала царившая в кабинете хирургическая чистота, странно контрастировавшая с неряшливостью холла. Фен обратил внимание, что все вещи на письменном столе были расставлены в идеальном порядке.

Войдя в кабинет, немедленно уставились на Лава, который сидел, сгорбившись и подавшись вперед, в одном из кресел у французского окна. Очевидно, он умер так же быстро, как и Сомерс, хотя, может, не столь ужасной смертью. Одна его рука вяло лежала на колене, другая была стиснута в судорожном спазме. Жидкая прядь седых волос откинулась на выпуклый высокий лоб. Грудной клеткой он навалился на левый подлокотник кресла, беспомощно повесив голову и вытянув жилы на тощей шее. На коленях убитого лежала открытая книга. Фен шагнул ближе, чтобы лучше рассмотреть ее: Пилкингтон, «Французская грамматика: использование сослагательного наклонения. Часть I». На страницах книги запеклась кровь. Смерть ведет себя на редкость беспардонно, подумал Фен. Отправляет людей в вечный мир, пока они поглощают пирог со свининой, подобно Питту, или, как теперь, скромно штудируют французскую грамматику.

– Он ни о чем не подозревал до последнего момента, – заметил Стэгг. – Стреляли явно сзади, из французского окна. Его голова, торчавшая над спинкой кресла, являлась хорошей мишенью. – Не касаясь тела, суперинтендант присел, чтобы заглянуть ему в лицо. – Шея прострелена навылет. – Он выпрямился, внимательно оглядел комнату и приблизился к столу. – А вот и застрявшая пуля.

Стэгг достал перочинный ножик и начал выковыривать ее из дерева.

В кабинет вошел врач, сообщив, что оставил миссис Лав в гостиной. Вся процедура, проделанная полицией в учительской комнате, повторилась. Сначала сделали несколько фотографий, а затем с наиболее значимых поверхностей вроде дверных ручек и оконных рам сняли отпечатки пальцев. Доктор, обследовавший труп, снова заявил, что стреляли из револьвера тридцать восьмого калибра и смерть наступила от полутора до трех часов назад. Общая картина убийства была вполне ясна. А в карманах мистера Лава не обнаружили ничего интересного.

– Никаких зацепок, как и в прошлый раз, – буркнул Стэгг. – В общем, все похоже: стреляли с такого же расстояния, из оружия того же калибра, между десятью и одиннадцатью часами. Все, кроме этого…

Он указал на французское окно и вышел из него в темный сад, где какое-то время бродил среди кустов, светя себе электрическим фонариком. Фен, оставшись не у дел, начал без особого оптимизма рыться в ящиках стола. Стэгг вернулся с обескураженным видом.

– Там асфальтовая дорожка, – сообщил он, – тянется от дома до ворот. Земля вокруг твердая как камень. Ни следов, ни окурков, ни клочков ткани, зацепившейся за кусты. Ничего.

– Зато тут, похоже, кое-что есть, – пробормотал Фен, просматривая пачку найденных в столе бумаг. – Думаю, это поможет нам установить мотив. Прочитайте. – Он протянул Стэггу листок бумаги с написанным от руки текстом.

Тот прочитал его вслух:

– «Считаю своим долгом заявить, что двое моих коллег из Кэстривенфордской школы вступили между собой в сговор для совершения действий, которые нельзя охарактеризовать иначе, как откровенное мошенничество…» – Стэгг замолчал. – И это все. Впрочем, вы правы, сэр, записка – важная улика.

– Самое интересное в ней то, что он наполовину зачеркнул слово «коллег».

– Да, странно. И еще удивительнее, что не закончил текст. Наверное, его прервали или он решил, будто записка не имеет смысла.

– Ну, да, – туманно отозвался Фен. – Одолжите мне свою лупу?

Он внимательно рассмотрел листок, сравнив его с другими образцами почерка Лава, найденными в кабинете.

– Запись подлинная и, судя по состоянию чернил, сделана сегодня утром.

Фен вернул лупу и бумагу Стэггу и хотел что-то добавить, но тут его взгляд упал на стопку школьных сочинений, проверенных Лавом. Он взял верхнюю тетрадку и стал читать текст.

– Послушайте, что пишет этот ученик, – произнес он. – «Фраза «άϱχόμενοϛ ώσέι έτών τϱιάϗοντα» у святого Луки звучит двусмысленно». А вот примечание Лава: «Слово «двусмысленно» используется в тех случаях, когда нечто сказанное или написанное может иметь только два разных значения, но не более. Синонимы: неясно, неопределенно».

Стэгг уставился на него непонимающим взглядом:

– Не понимаю, к чему вы клоните, сэр?

Фен вернул тетрадь на место.

– Неужели? – воскликнул он. – По-моему, это важный момент. Что теперь?

Суперинтендант сверился с часами.

– Уже половина второго. Вряд ли мы сумеем сделать что-нибудь полезное. Разве что побеседовать с миссис Лав… Она может отвечать на вопросы, доктор?

– Думаю, да, – ответил врач. – Разумеется, у нее шок, но я бы не сказал, что она убита горем. Я немного знал Лава: в семье он всегда был довольно деспотичен, хотя внешне это почти не проявлялось. Его жена кажется бесхарактерной, но я подозреваю, что она была недовольна своей кабалой.

– По-вашему, она могла убить его? – с интересом спросил Стэгг.

– Чисто психологически? Почему бы нет?

– Если не считать того, что она этого не делала, – заметил Фен безапелляционным тоном, который покоробил суперинтенданта.

– Как раз это нам и предстоит выяснить, – сухо возразил он. – Доктор, пока мы станем беседовать с ней, вынесите отсюда труп.

В отличие от кабинета гостиная выглядела захламленной и неприбранной: обстоятельство, столь же ярко характеризовавшее жену, сколько идеальный порядок в кабинете – мужа. Самой примечательной вещью в комнате являлась большая картина, которая висела в позолоченной раме над камином и изображала жену Лота, обращенную в соляной столп. В городе за ее спиной полыхало пламя, а сам Лот созерцал все происходившее с таким видом, словно это был какой-то любопытный технический эксперимент, устроенный исключительно для его развлечения. Под исполинским холстом, будто предметы, принесенные в дар языческому божеству, на столах и стульях лежали всевозможные образчики вязания, вышивки и штопки. Даже беглый взгляд на дом свидетельствовал о том, что миссис Лав вела свое хозяйство со скрипом. Представив, какой должна была быть семейная жизнь между помешанным на аккуратности мужем и неряшливой женой, Фен уже не удивлялся, что события этого вечера не погрузили миссис Лав в пучину горя.

К хозяйке дома, хотя она еще комкала в руке влажный платок, вернулась ее прежняя разговорчивость, а в глазах появился нездоровый блеск. Стэгг, пробормотав несколько соболезнующих фраз, в замешательстве замолчал.

– Кто это сделал, мистер Стэгг? – воскликнула женщина. – Он застрелился? Что произошло?

Суперинтендант постарался сохранить невозмутимый вид.

– Мы не думаем, что ваш муж застрелился, миссис Лав, поскольку оружие в комнате не найдено. А по поводу того, что произошло… Мы надеемся, что вы поможете нам выяснить это.

В наступившей паузе стало слышно, как в коридоре разговаривают медики. Миссис Лав спросила:

– Но чем я могу вам помочь, мистер Стэгг? Я ничего не знаю, абсолютно ничего! Все это поразило меня как удар грома! А бедняжка Майкл – такой милый! Я хорошо помню его в Мерфилде. У мужа там был пансион, вы знаете, он назывался Питерфилд, хотя, по-моему, гораздо лучше, когда пансионы называют по имени их управляющих. Бедняга Майкл являлся старостой за год до того, как он ушел, – или нет, это было в год его выпуска…

– Да, да, мэм, – торопливо перебил Стэгг, – мы знаем. Но что касается этого вечера…

– Все из-за кофе, – неожиданно произнесла миссис Лав.

– Простите, мэм?

– У нас закончился кофе, наверное, его выпила миссис Фиске, моя домработница. Прислуга теперь такая странная, никогда не знаешь, что она выкинет, если повернуться к ней спиной… Но я понимала, что Эндрю не станет пить чай или какао, он очень придирчив, например, в том, чтобы не употреблять ни капли спиртного. Я подумала…

– Миссис Лав, давайте по порядку. Когда вы в последний раз видели мужа живым?

Похоже, ее удивил этот вопрос.

– Разумеется, за ужином. После ужина Эндрю всегда работает в кабинете до без четверти одиннадцать и просит, чтобы никто не беспокоил его в это время. А это неудобно, ведь часто приходят люди, которые не знают о его привычках, и я вынуждена объяснять, что он не может принять их, а посетителей это обижает…

Фен, терпеливо ждавший своей очереди, решил вмешаться:

– Но другие учителя об этом знают?

– Да, и даже подшучивают над его педантичностью. Говорят, что могут ставить часы по Эндрю, и время будет абсолютно точным, да иногда я и сама его ругала, мол, нельзя превращаться в затворника, но он не хотел ничего менять. Мне приходилось к нему подлаживаться, а поскольку я не очень пунктуальна, это было довольно трудно, но нельзя же иметь сразу все, правда?

Стэгг согласился с ней – не потому, что счел это замечание особенно умным, а просто понимал, что если немедленно не возьмет инициативу в свои руки, то ему придется допрашивать вдову до утра.

– Что случилось после ужина? – спросил он.

– После ужина Эндрю работал в своем кабинете, а я писала письма. По правде говоря, ненавижу это занятие и всегда стараюсь оттянуть его до последнего, хотя Эндрю настаивает, чтобы на письма отвечали в день их получения, что вполне естественно, иначе потом они повиснут на вас как камень.

– Вечером никто вам не звонил?

– Нет, мистер Стэгг. Как я уже сказала, Эндрю постоянен в своих привычках. Он всегда…

– Да, да, вы уже говорили. Я вас понял. Вы не заметили в этот вечер ничего необычного?

– Хм. – Миссис Лав впервые сделала паузу, обдумывая его вопрос. – По радио передавали странный спектакль, интеллектуальный, я такие не люблю, они иногда передают подобные вещицы. Наверное, Эндрю такое бы понравилось, с ним я всегда чувствовала себя так, словно мне еще многому надо учиться, а это, знаете ли, было нелегко.