Текст книги "Проходные дворы"

Операция «кадр»

– Стоп, – скомандовал режиссер-постановщик Вадим Дербенев. – Давайте еще один дубль.

В маленьком, залитом светом кабинете оперативников было жарко и душно.

– Ты готов? – спросил режиссер оператора Володю Шевелева.

– Через две минуты.

– Давай быстрее.

– Вы че, мужики?

Из глубины коридора в комнату ввалился здоровенный парень в кожаной куртке.

В кабинете сидели два опера угрозыска: обычные менты с наплечными кобурами на свитерах, из которых торчали рукоятки «Макаровых».

– Слушай, – спросил парень в кожаном артиста Игоря Ливанова, – ты давно здесь сидишь?

– С утра.

– Мое заявление у тебя?

– Какое?

– Я же заяву подавал, что у меня «вольво» раздели.

– У меня ничего нет.

– Гражданин, гражданин, – вмешалась замдиректора картины Саня, – здесь кино снимают.

– Ты мне, красивая, пургу не гони. Какое там кино, вино и домино? Я заяву отдал? Отдал. Где моя запаска и набор инструментов?

– Товарищ, мы кино снимаем, – устало вмешался режиссер.

– Кино? Фраера нашли. Искать не хотите.

Кто-то догадался и сбегал за опером Колей Вешняковым.

– Ты чего орешь? – появился Коля. – Видишь, люди делом заняты, кино снимают.

– Понял, командир, – обрадовался кожаный мужик, – «Дорожный патруль». Понял. Вот я им расскажу, как вы в своей ментуре простого русского человека разруливаете.

Они уходят, а мы продолжаем снимать кино. Мы делаем художественный фильм в 108-м отделении милиции. Странное дело, с этим отделением милиции я был связан многими годами жизни.

В 1951 году, когда я переехал жить в коммуналку на улицу Москвина, отделение это находилось во дворе моего дома. В 1957 году, после возвращения и увольнения в запас, меня вызвали туда и со мной долго беседовали серьезный мужик в синем кителе-сталинке и кудрявый пацан из райкома комсомола. Они заманивали меня на суровую милицейскую службу. Обещали быструю и ослепительную карьеру, суровую, но интересную службу.

Тогда я отказался надеть синюю шинель и отправился восвояси, получив, как выстрел в спину, многозначительную фразу человека в синем кителе:

– Смотри, парень, тебе жить.

Позже, когда я стал журналистом и начал писать о боевых буднях «людей в синих шинелях», я подружился с операми из «сто восьмого» и они частенько бросали камушек в мое окошко, выходившее как раз на отделение.

Жил я в бельэтаже, подходил к окну и видел, как ребята щелкают себя по шее, приглашая составить компанию для вечерней беседы. Они приходили ко мне, мы слушали Окуджаву, пили водку и говорили «за жизнь».

Потом отделение переехало на Большую Бронную; и я часто бывал там – и просто потрепаться с ребятами, и с корыстной целью. Все дело в том, что на их территории находился самый модный в Москве ресторан ВТО. А многие мои кореша воспринимали алкоголь по-разному. Люди они были молодые, любили помахать кулаками и, естественно, попадали в 108-е отделение.

Среди ночи я шел на Бронную, благо улица Москвина была совсем рядом, и выручал своих дружков или их товарищей.

В 1986 году по моему сценарию делали фильм «Последняя осень», заключительную сцену мы снимали в дежурной части 108-го отделения милиции.

И вот снова, через восемь лет, мы подъехали к новому четырехэтажному зданию в Палашевском переулке, куда переехало это отделение. У входа остановился кинообоз, и из него начали выгружать игровые костюмы на длинных вешалках, штативы, коробки, кинокамеру в элегантном заграничном ящике.

Из автобуса вылезали киноработники в вытертых джинсах и потрепанных куртках.

Милиционеры в форме помогали нам затаскивать съемочное барахло в двери отделения.

На все это с нескрываемым удовольствием посматривало местное население.

– Спекулянтов поймали, – сказала дама с сигаретой в зубах, – видишь, сколько костюмов навезли.

– Не спекулянтов, а воров, которые в Малом Козихинском квартиру ограбили.

– И точно, рожи-то у них бандитские.

Надо сказать, что нам крупно повезло. Мы снимали фильм на бюджетные копейки. Ежедневная инфляция съедала нашу смету. Строить декорацию отделения в павильоне студии было делом непосильным. И, как всегда, «сто восьмое» пришло мне на помощь. Начальник отделения Владимир Колокольцев пригрел нищих киношников: без его помощи мы никогда бы не сняли четыре серии фильма «На углу у Патриарших». Он помог не только помещением, но всем, без чего нельзя обойтись, делая фильм о милиции.

С тех не столь далеких дней, когда мы на Бронной снимали заключительную серию «Последней осени», на самом деле прошла целая историческая эпоха. И если тогда только начиналась перестройка, то в Палашевский переулок мы приехали в самый разгар демократических реформ.

Мы делали фильм, а вернее, как говорится в договоре, «многосерийный кинороман о Москве», но показывали город через призму одного центрового отделения. Мы рассказывали о «земле», на которой работают сыщики.

* * *

«Землей» на профессиональном сленге ментов называется все: мостовые и тротуар, дома, квартиры и скверы, подвалы и магазины, рестораны, гостиницы, театры и ночные клубы, подпольные публичные дома и здание Государственной Думы. Это зона ответственности 108-го отделения милиции, кусок города от Охотного Ряда до Триумфальной площади.

На этой «земле» полный набор всех видов преступлений, ведь центр всегда притягивал к себе карманников, лохотронщиков, грабителей и сексуальных извращенцев.

Вместе с опером Колей Вешняковым я отправляюсь в путешествие по ночной «земле».

«Пушка», то есть, в переводе на общедоступный язык, Пушкинская площадь, забита иномарками. В подземном переходе тусуется куча молодых людей – странно одетые девчонки и пацаны. Они обвешаны цепями, на которых на дачах держат собак, в ушах болтаются серьги, сделанные, как мне показалось, из деталей списанных самосвалов. Они пьют пиво, играют на гитаре, говорят на каком-то странном птичьем языке.

– Панки или черт знает кто. Это с виду они странные, а так ребята с криминалом не связаны.

Увидев Колю Вешнякова, трое парней бегом бросаются к выходу на Тверскую.

– Пушеры, сволочь. Или глухонемые, или косят под них, – объясняет Коля, – мы их берем, а они молчат, только ручонками машут. Вызывали переводчика из общества глухих, он начинает руками махать, те не понимают, показывают молдавский или украинский флажок: мол, мы там учились языку жестов.

– Ну а потом?

– Потом начинают говорить на чисто русском, – смеется Коля. – Их задержать трудно. На кармане у них одна доза или вообще пусто. Дурь в тайниках держат.

Пушкинская площадь, Тверская, примыкающие переулки живут своей особой, непонятной и опасной жизнью.

Мимо нас проходят два пацана лет по пятнадцати – стройные, длинные светлые волосы почти до плеч. В желтом свете фонарей их покрытые гримом лица кажутся мертвенными. Они одеты в дорогие лайковые куртки и такие же брюки.

– Голубые, – говорит Коля, – работают только за валюту, по-крупному. Местные звезды мужской проституции.

– Сколько им лет?

– Одному пятнадцать, другому четырнадцать. Сейчас их снимут. Из-за них чуть не каждый день драки.

На секунду я потерял пацанов из виду, и они исчезли, только от «Макдоналдса» отъехал светлый «мерседес».

– Все, – говорит Коля, – сняли красавцев.

А мы продолжаем нашу прогулку по Тверской, по бывшему моему любимому Бродвею. С Колей почтительно здороваются солидные дамы – мамки, веселые проститутки кричат ему:

– Начальник, бери своего папика, пошли с нами, не пожалеешь!

Коля говорит:

– Ничего с ними сделать нельзя. Забираем каждый вечер «ночных бабочек», целый автобус набиваем. Штрафуем, заводим карточку, и все. Нет в УК статьи за проституцию. Демократия говенная. Этим правозащитникам на «земле» бы поработать…

Мы идем дальше. Мимо итальянского кафе, мимо ночного клуба «Найт Флайт», мимо еще каких-то шалманов.

Стремительно пробегают по улице одинокие прохожие, случайно оказавшиеся в самом центре ночных развлечений, на углах сбиваются в кучу молодые пустоглазые люди в кожаных куртках.

Вся криминальная Москва съезжается сюда на тусовки.

* * *

А мы снимаем милицейскую киножизнь. Наши герои – опера Игорь Ливанов, Саша Берда, Игорь Петров – под руководством начальника отделения, народного артиста Николая Кузнецова, – успешно борются с главным мафиозо – народным артистом Алексеем Шейниным. На площадке у нас все идет по сценарию: кого нужно – задерживают, кого нужно – убивают, кого нужно – допрашивают.

На наш этаж поднимаются оперативники отделения посмотреть, как делается кино.

– Ну что, ребята, – спрашиваю я, – похоже?

– В общем, да, – отвечает мне опер Саша Долгушин.

– Непохоже? – подходит режиссер, – давайте будем снимать иначе.

– Не надо, – говорит Саша, – пусть нас увидят такими, как на этих съемках.

Александр Долгушин окончил МАИ, работал на заводе, потом в НИИ. В милицию ушел добровольно.

– Почему? – спрашиваю я его.

– Работа нравится.

* * *

В дежурной части сидит и пьет чай неопределенное существо, называющее себя Леной. На самом деле это двадцатилетний парень по имени Сережа, одетый в яркие женские тряпки. Он приехал из Запорожья на заработки. Его хорошо знают в отделении и относятся к нему с иронией и жалостью, не дают в обиду на «Пушке».

Он приехал в Москву зарабатывать деньги на операцию. Наперекор земному и божескому закону он решил стать женщиной.

Я смотрю на него и никак не могу определить свое отношение к этому «голубому» пареньку.

Но все же его судьба связана с ребятами из «сто восьмого». И я придумываю сцену, говорю режиссеру. Ему нравится, он даже актера подбирает.

Но редактура говорит:

– Нет, мы этого не допустим.

И не допустили. А жаль.

* * *

Весь кинотабор выезжает на натуру. Снимаем сцену в ресторане «Сказка», недалеко от Сергиева Посада. Время поджимает, инфляция сжирает деньги. Администрация с грустью прикидывает, сколько потребуется денег, чтобы взять у пиротехников напрокат четыре автомата, нанять милицейскую машину, пригласить статистов в форме для группы захвата.

И опять нас выручает наш консультант – начальник отделения Владимир Колокольцев. Он просит четверых сменившихся милиционеров поехать с нами, конечно, направляет нам в помощь Колю Вешнякова и молодого помощника оперуполномоченного Сережу Волкова.

Мы приезжаем, выгружаем технику, начинаем гримировать артистов.

К ресторану подъезжает «боевая машина вымогателей», в просторечии БМВ.

Из нее вылезают трое крутых и по-хозяйски приближаются к нам.

– Кто у вас бригадир? – спрашивает малый с лошадиным лицом.

– Ну я, – отвечает режиссер.

– Ты, мужик, на нашей территории работаешь. Плати.

– Все вопросы к ним, – кивает Вадим в сторону милиционеров.

– Я с твоими арцыстами базарить не буду. Тебе объяву сделали – плати.

К ним подходят Коля Вешняков и Сережа Волков. Из-под расстегнутых курток торчат рукоятки пистолетов.

– Уголовный розыск. – Коля достает удостоверение.

Четверо автоматчиков полукольцом надвигаются на крутых.

И те стремительно бегут к машине. Взревел двигатель, и БМВ исчез.

– Жаль, – говорит Вешняков, – надо было машину обшмонать, наверняка у них там стволы.

Победа над местным рэкетом одержана, начинаем работать по плану.

Сцена простая, но вместе с тем есть некоторые сложности. Никто из нас не умеет пытать. По сценарию, хозяин ресторана прячет у себя бандита, совершившего налет и взявшего кучу драгоценностей. Его разыскивает другая бандитская группировка. Главный в ней артист Игорь Верник. Он-то с двумя братками и пытает хозяина. Они надевают на голову несчастного артиста Саши Пяткова полиэтиленовый мешок. Тот мычит, вырывается.

– Не могу, – хрипит Саша.

Пробуем снять. И снова не получается.

– Вы, братки, в натуре не по теме делаете. – К нам подходит здоровенный парень в синем кашемировом пальто.

– А как надо?

– Давайте сюда пакет.

Парень берет пакет, достает нож-выкидуху и делает маленький разрез.

– Вот так, ваш клиент будет слегка живым, пока не поплывет, а сколько его держать с гондоном на голове – зависит от характера.

Мы послушались совета специалиста и сняли сцену со второго дубля.

* * *

Пока мы снимали, на территории отделения работала цыганская банда. Район был богатый. На Бронной, в Южинском, Козихинском было много богатых квартир. Цыганки действовали обычно днем, когда в квартире оставались только пожилые люди, и по точной наводке. Звонили в дверь, говорили, что они из фонда социальной защиты, что их послали именно сюда, чтобы увеличить пенсию. И, как ни странно, эти весьма небедные люди радостно открывали дверь.

Дальше все шло как обычно. Пока обрадованная пенсионерка писала на кухне заявление, цыганки разбегались по комнатам и одним им ведомым методом находили драгоценности.

Потерпевшие с утра толкались в коридоре, мешая нам работать.

Дама в норковой шубе, приняв меня из-за кожаной куртки за опера-переростка, скорбно поведала, что у нее унесли огромную сумму денег и все драгоценности. Правда, кое-что у нее все-таки осталось. В ушах – серьги с крупными сапфирами, а на пальцах многокаратные бриллианты.

– Мой муж, – предупредила она, – работает у Гайдара, у вас могут быть неприятности.

– Мы это переживем, – нагло ответил я и ушел.

А на следующий день опер Миша Ялыкин пошел «топтать землю» и увидел весь цыганский табор. Он был один, а воровок – четыре, поэтому он решил их «пропасти». На его счастье, по Южинскому шли трое милиционеров из «сто восьмого».

Они задержали всю команду и приволокли в отделение. При обыске у них нашли похищенные вещи, их опознали потерпевшие. Дело стремительно закрутилось.

В отделении был праздник: к концу квартала раскрыли десять «висяков». И тогда в отделении появился человек в чудовищно модном светло-бежевом кашемировом пальто, весь обвешанный цепочками и унизанный перстнями: цыганский барон приехал выручать соплеменников.

* * *

– Значит, так, – сказал мне Вадим, – играть прокурора будешь ты. Актера нет, и денег тоже.

– Бога побойся, Вадик!

– Смета горит.

Я надел прокурорскую форму с полковничьими погонами, меня загримировали, и я пошел на второй этаж, где снимали кабинет прокурора.

– Ты что-то очень скованный, – сказал мне режиссер, – пока свет ставят, походи, подумай о чем-то хорошем, расслабься.

Ко мне подошел мой друг актер Боря Клюев.

– Ты чего?

– Не знаю.

– Пошли, я тебе помогу.

Мы вошли в кабинет на третьем этаже, Боря приволок полстакана водки и кусок соленой рыбы.

– Давай.

Я выпил, расковался и пошел играть свою первую роль в кино.

* * *

А в кабинете Володи Колокольцева сидел цыганский барон.

– У тебя такие добрые глаза, начальник, – сладко пел он, – ты нас пойми, цыган. Поймешь – простишь. Отпусти девочек, они бедные, у них дети…

– Не могу, дорогой, – улыбается Володя, – над ними моей власти нет. Ты же видел в коридоре прокурора? Теперь он все и решает.

* * *

Я отснялся на удивление быстро.

– Ты пока не раздевайся, – сказал Вадим, – может, еще что-нибудь доснимем, погуляй пока, только сильно не расслабляйся.

Я поднялся на третий этаж, и на меня наехал человек в бежевом пальто.

– У тебя добрые глаза, начальник. Не говори нет, вижу, что ты открытый человек. Помоги моим девочкам. Цыгане друзей любят. Добро помнят. За добро добром платят.

– Это как?

– Ты только скажи, все будет.

– Не могу, дорогой, служба не позволяет, – гордо ответил я и пошел к Колокольцеву.

Вечером, когда я после смены садился в машину, он опять подошел ко мне. С недоверием оглядел мою кожаную куртку и, видимо, что-то понял.

* * *

Мы снимали кино, меняя многие сцены, стараясь приблизить их к той реальной милицейской жизни, с которой сталкивались ежедневно.

Но пусть простят меня сыщики уголовного розыска: если бы мы с документальной точностью сняли их рабочие будни, то получился бы жестокий и не очень интересный фильм.

Я зашел к заму по розыску 108-го отделения майору Совкову и увидел в углу кабинета весьма удобное кресло.

– Ты не садись в него, – сказал он мне.

– Почему?

– Посмотри сам.

Серо-голубоватая обивка была покрыта бурыми пятнами. Обычно в протоколах о них пишут: «Бурые пятна, похожие на кровь». И это действительно была кровь человека, сидевшего в этом кресле.

Борис Демин работал в магазине на Тверской обычным продавцом, но имел еще и свой дополнительный бизнес, кстати весьма прибыльный.

Изо всех сил он рвался к вершинам финансового могущества, к получению почетного звания «новый русский». Но у него был партнер: старший партнер и богатый. А значит, и власти, и прибыли имел больше. Вот он-то и мешал Борису. Они были в товарищеских отношениях. Поэтому, когда Демин пригласил его в магазин и повел в подсобку, он спокойно пошел с ним.

Демин усадил его в то самое кресло, которое я увидел в кабинете, и сказал, что сейчас сварит кофе по особому рецепту. Вместо этого достал газовый пистолет, переделанный под дробовые патроны, и выстрелил партнеру в сонную артерию. Потом он пил кофе и ждал, когда перестанет идти кровь.

– Не хотел пачкать новый костюм, – так Демин объяснил на допросе.

Через час он упаковал убитого в целлофан, вытащил в соседний подвал, замуровал в стене, выключил плитку. Вымыл пол и заменил ковровое покрытие.

Сыщики из 108-го нашли труп через пять часов по свежеуложенному кафелю и раскололи Демина, как орех.

Ну разве придумаешь такую историю.

* * *

Ну а теперь еще об одном объекте на «земле» опера Коли Вешнякова – о Государственной думе.

Приведу один документ:

«Справка.

Дана гражданину Швецу А.И. в том, что он обращался в 108-е о/м по поводу пропажи картин “Московская улица” и “Березовая роща” из здания Государственной думы…»

Так печально окончился вернисаж для владельца картин.

* * *

Мы сняли кино и уехали. А прототипы наших героев остались защищать свою «землю», потому что их «земля» – маленькая часть всей нашей заворованной и измученной земли.