Текст книги "Полное собрание стихотворений и поэм. Том II"

 
В дни печального тихого пенья
я один из друзей молодых
Положил я на камень цветы
и оставил надолго их
 
 
И когда я вернулся то видел
что засохшими были цветы
И когда я вернусь то увижу
окончательно скрылись цветы
 
 
Сколь предчувствий и страшных и близких
и примет и намёков предметов
сколько диких измученных близких
сколько старых пота́йных портретов
 
 
Возникающий жизни характер
из того сочетанья – тяжёл
и извечно загнув свою спину
я тоску свою слабо повёл
 
 
Тучи красные тучи собрались
молоток за стеной не стучит
уж сапожник садится с семейством
его фартук на крю́ке висит
 
 
И я частник – торговый братец
мой же фартук на стуле висит
И мой предок в могиле лежит
и его под плитою лежит
 
 
Только пальцы мои средиземны
Только тоньше и ярче лицо
Лишь вино моё реже и реже
озаряет улыбку мою
 
 
И берёстовый короб набросив
всяких цепок и пуговиц и крючков
я бессмысленно странно роюсь
среди пуговиц цепок крючков
 

 
Вот и тихо нагибаясь
вот и мило кувыркаясь
также горько надсмехаясь
жил на свете Нечитайлов
 
 
Украинских кладбищ кудри
говорили о любви
мраморной богини пышной
ко всеобщей тишине
 

 
Екатерина Павловна Лопухина
была простая женщина она
Екатерина Павловна страдала
от чёрной оспы умерла…
 
 
Вошли когда-то в двор её солдаты
пораненные воины спешили
и воду им она преподавала
болезнь с водою вместе забирала
 
 
и муж и дети всё вокруг поблекло
прямо со второго дня
Екатерина Павловна качаясь
глядела со второго этажа
 

 
Я зайду завтра утром в этаж
Некто Надя живёт в этаже
Эта Надя живёт ничего
Эта Надя живёт для меня
Мой тоскующий длинный нос
я введу внутрь её жилья
и пушистая клумба вздохнёт
под окном у неё наконец
 

 
Я люблю и тебя и меня
Я люблю свою славу, дружок
И себя и тебя и меня
и наш поздний часок
 
 
Я спокойный и сонный, дружок
Еле двигаюсь что-то ворчу
Я нечаянно ем и нечаянно пью
Я зелёный и добрый, дружок
 
 
Ибо я небольшой человек
потому и натура добра
И кусочек плеча изогнут
так как будто бы жизнь вся стара
 

 
Редко я ел в эти дни бежавшие
Редко картошку я целовал
Соль и хлеб прибавляя, и упавшие
было силы мои возвращал
 
 
Ах, коренная привычка к еде
на потолке нашем ехали лошади
толстые тонкие или вовсе нет
и большие они проезжали по площади
 
 
и та которую я ехать и вот… да
но летя я летел с вами с ними
и вся воздушная поддерживала среда
и отдельно летало милейшее имя
 
 
развевалось… вилось… а я был и я нет
Лента лента какая розовая
какая синяя какой девиз. привет
где смешно и где смешно. аллея берёзовая
 
 
вечер. чаны… пары виются
вверх виются и пары, шары!
и улыбки. улыбки льются
и пары и шары и шары!
 
 
цвет волос абрикос – водка, водка!
жёлтые сливы, жёлтые сливы!
ты – это длинная надувная лодка
вплывшая под вечерние оливы
 
 
вот и такова история вечера
кувыркаясь и падая и взлетая опять
и моя первая рука искалечена
и моя вторая рука раз пять
 

 
Голубь взлетая весело видел
чья-то подзорная тень прошла
Некто на голубя очи накинул
и побледнел как китаец в бумаге
 
 
Мама глядела на мёртвого сына
Сын был живой но отдельно взятый
мёртвый был мёртвый но мёртвый мрачно
весело мёртвый наедине
 

 
вы жили и были одеты
Ах, сколько вас много жило́
от вечера позднего лета
к вам тихое пенье пришло
 
 
Кто телом своим нанимался
тогда на земле в рабы
Кто странно чернел и сгибался
и потный, и скользкий был…
 
 
Цветочное море над вами
не веют ваши чубы
и выветрились с годами
позвоночные ваши столбы
 

 
от городов которых нет давно
какие неизвестные постройки
под вечер шло земное существо
и прислонившись у стены стояло
 
 
В окне их быт тёк небольшим пятном
и мать из тряпок сына вынимала
отец пришедший занимался сном
собака – изменившая – стояла
 
 
«Зачем ты предалась жилью людскому
Заботе их объедкам их
В тебе их преданном уроде
шум полевой затих
 
 
Ах, целой стаей дикой стаей
Бывало загрызали вы
Того кто пьяный заплутает
в снегу или в кустах травы…»
 

 
Боже мой! Я рисунок Валдая
Тихо помню и закрыв глаза
вижу местное чёткое диво
разрезной и хороший овраг
 
 
Ничего в эту пору святого
я лишь мальчик с свистящим ремнём
в длинном длинном пальтище своём
Как и счас ничего мне святого
 
 
Провод помню вверху протянулся
Нудно-серые плачут куски
Но однако назад оглянулся.
Ах, равнина Валдая моя
 

 
Город. Провинция. Доски
Бедный больной в окне
Бледный как дедовская бумага
Зелёный хмель на стене…
 
 
Праздник: провинция. пыльно
велосипед пробежал.
Бледный больной пугливо
смотрит в сторону шпал.
 
 
Взор заслоняет поезд
Бескровный больной огорчён.
Ему предлагают бриться
и соглашается он.
 
 
В это время взлетают
два петуха у окна
белого больного пугают
вздрагивает синеватая щека
 

 
За забором тёмный сад
сад тёмно-зелёный чёрный
и густой подымается аромат
и перелетает через
 
 
Что там что там в том саду
в том саду в большом саду
Частное владенье он
недоступен недоступен
 
 
в ночное время смутный шум
слабый свет заметен
кто-то ходит меж цветов
подобный королеве
 
 
кто-то ветви раздвигая
одновре́менно поёт
куча яблоков слетая
стук о землю издаёт
 
 
Там старинные одежды
различаются из тьмы
Там ковры лежат висят
и глаза у птиц блестят
 
 
в нашем городе он славен
и известен тёмной славой
в нашем городе он выше
в нашем городе он тише…
 

 
Была большая голова у той, что раздавала
вся пища жирная была и тихо колыхалась
в руках и красных, и тугих, и розовых от жара
на стенах лазали медведи всей своей семьёю
 
 
В одном углу сидел как будто турок
и что-то тихо думал, поедая
В другом углу сидели двое русских
и в чём-то давно кля́лись, выпивая…
 
 
Красавица давно минувших дней
сидела в чёрной шляпке за кефиром
а старый кавалер следил за ней
неподалёку восхищённым зверем
 
 
Картошка сладкая, котлета да уха —
вот всё, что эти люди ели
Клеёнка полосатая… вот потная щека
Вот женщина усатая и солдат полка
 
 
и только сидя грустно один я изучал
разнообразнейшие ихи чувства
их лбов строение и челюстей сложение
один лишь я салфеткой утираясь
 
 
я сам жилец на этом белом свете
и сам я столоваться прихожу
но чтобы так мне быть как люди эти
с глубоким липким ужасом слежу
 
 
Вот руки раздавальщицы мелькнули
мелькнули серые волосы её
Вот те кто получают повернули
к ней почернелое обличие своё
 

 
сегодня уж вишни собрали
и за огурцами по огороду сгинался отец
и сыну студенту забили
и в ящике всё наконец
Сложили на колени руки
сидят в своих синих пиджаках.
улыбаются в своих усах
Пыль по дороге да пыль
Отец ковыль да ковыль
приковылял из сада
из обширного огорода
фотографию сына урода
которого произвела природа
имея в кармане затем в кулаке
Завязали уже тесёмки на мешочках
Уже положили везут на лошадке
Уже и станция вот и приёмщик
Здравствуйте здрасьте возьмите.
Берут. и на колёсах везут
пыль вдоль дороги. пыль.
 

 
О виктор, виктор
мне твоя
необходимая подмога
о виктор ты ушёл в небытие.
виктор ты теперь у Бога
 
 
Помню как играл ты летом
на аккордеоне
как сидел ты на крылечке
пальцами сверкая
 
 
Чёрный волос смуглый вид
Дерево то старое
Вокруг всё стоит лежит.
Дом… крыльцо. заборчик
 
 
вишни честным что трудом
по́верху шумят
и пустынный старый дом
и копейки в ряд…
 
 
Сердце вздутое твоё
лопнуло однажды
И тебя в небытиё
увели под руки
 
 
На заводе это было
в шумящей работе
Так без смысла так без смысла
вы кончились, виктор
 
 
Меня грозная пугает
времени пучина
Потому не завожу я
ни дочки ни сына
 
 
Чтоб в работу не вставляли
их потеть и падать
Чтобы грустно не лежали
они на боку бы…
 
 
виктор ездил за грибами
шевелил губами
а теперь лежит внизу
зимою был положен
 

 
тюфяки и матрацы сушить
с утра вынесли соседние люди
удалось бы спокойно прожить
тюфяки да матрацы… да одеяло
 
 
полосатое всё. солнце жжёт
все поехали к пляжу и даче
кто работает душно тому…
я работаю… пишу да плачу
 
 
мне себя очень жаль, так жаль
мальчик, думаю, мальчик, эх!
и летает противный пух
и зудит от него лицо
 
 
всё так мерно противно едет
ну, быстрее бы что ли, скачком
кто пришёл и зачем эти вина
я лижу своим языком
 
 
вынесли сушить одеяла, матрацы
бегают вокруг них, суетятся
надоело мне это всё
не нужно мне здесь ничего
 

 
в вечерней пыли ползёт малый
одетый в тряпки, босой
с ободранной кожей, усталый
с запухшею гнойной щекой
 
 
Куда ты о детище тащишься.
родители где, что один
какие ужасные тряпки
глаза и мутны и пусты
 
 
на это мне слышится голос
«Из тульской я области, брат.
мне всё давно надоело
всех взрослых лживый парад
 
 
награды военных пред строем
убийства гражданских в тюрьме
и глупые лица подростков
паскуднейший вид матерей
 
 
Мне всё надоело, ушёл я
никто мне не нужен, один
и власти я не подчиняюсь
никоей иной как себе…
 
 
Равнины меня растворяют
как камень лежу я в горах
в воде точно тень я бреду
и я ничего не найду».
 
 
«Ты правильно делаешь, милый
возьми и меня с собой…»
«Нет, каждый быть должен отдельно
Иди-ка один, друг мой…»
 
 
И вслед я за ним притворился
и вид точно принял такой
к какому-то морю спустился
был вечер в пыли и сухой
 

 
всё в мире господско и серо
возьму свой цилиндр свою трость
пойду по осеннему скверу
серьёзный взволнованный гость
 
 
И щи́пля цветы золотые
с куста у дорожки песочной
отмечу времёна пустые
на ча́сах работы ручной
 
 
и кружево свиснет на ворот
и свисая из рукава
закроет всю кисть руки
которая длинна красива́
 
 
Всё это один выполняя
глядя́ свою тень на песке
поглажу собаку рыдая
приду… потру водкой виски
 
 
на кресла тяжёлые лягу
Скажу о-ля-ля вот и дождь
и книгу возьму и бумагу
и скажут: «Бумагу положь!»
 

 
вечер. окончен обед
пахнет борщом. и тарелки
и глубоки и мелки
стоят целым столбом
 
 
красные платья промокли
жёны почти что лежат
жёны советские съели
множество пищи подряд
 
 
голубь советский тяжёлый
сел на столовой окно
советский стол стопудовый
привлекает к себе его…
 
 
мужья говорят о службе
о командировках в Польшу
гляжу я в окно на лужу
твержу: «Нет! ни разу больше!»
 
 
Средь клумбы святой гладиолус
А кормят наверно борщом
икра и грузинские вина
как сытно как тяжко живём
 

 
милостиво радостно
глядя на нарисованные облака
о съедание курицы и петуха
о я упал в обморок, в меха!
милостиво радостно
глядя на нарисованные облака
Италия вечная светлая тёплая
шевелите шеей умело
белой такой же и длинной
шевелите ею повевая
как лебедя горло как горло
Утром облака распороло
и вышло чудо-младенец
вонючий как тьма.
 

 
все дни открыто и всемирно
жужжит река и все молчат
когда глядят – течёт обильно
река течёт подряд
 
 
Вот в воду весёлой ногою
ступила и там и стоит
на что это нужно порою
никто не поймёт, но не спит
 
 
В тюльпанную залу июля
входила в зелёном и длинном
и складки фигуру задули
как будто свечу вполовину
 
 
Коса ей на сердце свисала
и гру́ди под жёлтым лицом
подобно зверькам шевелились
которых погладишь потом
 
 
В тюльпанную залу июля
влетала тяжёлая птица
В зелёном и длинном наряде
в тёмном зелёном обширном
 
 
и летняя точка на теле
на бо́сых и радостных ножках
и летняя точка на супе
на маленьком пятнышке жира
и летняя также салфетка
 

 
Господин проходил через кухню
год был девятьсот десятый
кухарка ловила туфлю
босою стучала пяткой
 
 
со сна не понимая дела
по которому пришёл господин Стожаренко
она прятала деревенское тело
в форменную одежду
 
 
Господин Стожаренко был пьяный
обычно обычно легко
кухарку свою схватил он…
и всё это завтра забыл
 
 
В волненье по кухне наутро
она бегала хорошенькая ещё молодая
старательно как-то причёсанная
и его очевидно поджидая
 
 
Смеюсь я над ихней судьбою
О где это всё, это всё
кухарка, её опасенья
и сам Стожаренко, и сын…
 

 
школьник обольстительно стихами
говорил под вечер о любви
девочке лежащей на диване
и вино тянула из стакана
 
 
Блока замечательного Блока
ещё раз призвав на труд
школьник прочитавший Блока
девочку волнительно влюбил
 
 
Вьющиеся растения дрожали
как внизу трамваи пробегали
свои груди дети обнажали
целовали тело и ласкали
 
 
Блока, изумительного Блока
Александра Блока золотого
с зелёными и барскими очами
в жёстком и мужском плаще
 
 
Девочка сегодня принимала
своё худое тело отдавала
Он же не отказываясь брал
и свечой по комнате махал
 

 
вас просили, родной и печальный
напишите стихи о любви
что прошла, напишите скорее
Уж готовы стихи о любви
 
 
Пенье моря в развалины крепости
Округленье плеча на глазах
и окрашены в цвет несчастья
набегающие валы
 
 
Узник узник рыдай не скрываясь
Плачь, черти убегания план
хорошо это делать и горько
если знаешь что не убежать
 
 
Вот за этим занятьем всей жизни…
А ещё цвёл большой рододендрон
а ещё пробегали приколки
на твоей голове
 
 
В тёмной на гитаре играют
успокаивают свой порыв
и глядят и деревья колыхают
и птица поёт в перерыв…
 
 
по утрам работа на заводе
цех сотрясается тёпл и жирен
и грустно стоишь над кнопочками
на босую ногу тапочки…
 
 
В перерыв в столовой молчанье
Потом шум… пот… борщ
Воробей летает летает
Он сух, молод, тощ
 
 
Что ему меж железного гула
летел бы в поля в траву
солнце… зовут… мелькнуло
пойду… пора… печёт…
 

 
весна цветы и преклоненье
перед богинею в саду
и хриплое пенье
садовника в фартуке в лесу
холодную землю разрывши
стоит он и плачет. затем
прутик туда опустивши
уходит, светлея спиной
Он старый и я ему старый
и не умереть никогда
и вечно лесные туманы
и холодная течёт вода
Собравшись у лиственной тени
бумагу иль опись читать
стоит… ничего не читая
на буквы глядит опять…
 

 
я весь мелькнул
и нет меня на свете
каштановых моих и мягких крыл
я был безумный косарь на рассвете
я нечто новое косил
 
 
Душистый мальчик шёл в траве по плечи
мелькал наряд и волос белый
и звучали речи
меж ним и старым поседелым
что чуть поодаль шёл…
и мать беременную вёл
 
 
Рассыпанная эта тройка
казалось будто бы плыла
чесался мальчик и ложился
и отставал и шёл один
и на него старик косился
и называл его «мой сын»
 
 
Затем и ночь и их не видно
где спать легли. поели ли
А утро – снова видим их
на сей раз ровно четверых
уж мать роди́ла и несёт
завёрнутый кричащий плод
 
 
Они на речку натыкаются
и ищут перейти её
в одном месте пытаются
в другом пытаются
и лодку наконец находят
 
 
и едут… белая пена стучится
старик и мальчик досками гребут
а женщина в дитя своё глядится
и вдруг радостно кричит
 
 
Те что-то говорят ей
крайне медленно
им приближается песочный берег
но наконец сошли они и побрели
по песочной вздуваемой ногами пыли…
река синеет позади
и лес темнеет впереди…
 
 
тропинка к лесу раскалённа
и мальчик впереди бежит
его одежда разорённа
и длинными полосами, кусками висит
 
 
вот он в задумчивую сырость бежит
Влетел… и стал стоит
последней женщина стремится
она устала… далека
ей кажется дорога до леска
 
 
А мальчик лёг в тени и голову
он положил на кочку из травы
А всё вокруг тихонечко колышется
и тихо говорит: увы, увы, увы
и что-то ещё слышится
но не поймём ни я, ни вы
 
 
День напрягается он весь
перемещается на небо
всё солнце дико налито
и мышцы греют зло на землю…
Ах, верно буре быть должно
какая баня что за баня
а ты уж тут лежишь давно.
Ты молод, скор ты, милый Ваня, —
так говорил старик придя
и женщину с собою приведя
и её сына принеся
 
 
взглянув из-под руки на небеса
там облака объединились в тучи
оттуда скоро ветер дунул
и шапка жёлтая сбежала старика
а он махнул рукой, пускай
 
 
они забрались в гущь кустов
где как шатёр был образован
и тут как раз ударил гром
и молнья серебром блеснула
пошёл могучий крупный дождь
 
 
Ребёнок закричал заплакал
ему же сунула сосок
своей большой груди маманя
Так продолжалось полчаса
измокли все кроме ребёнка
но туч рассеялась краса
и солнце вышло сперва слабо…
 
 
Они пошли сквозь влажный лес
Деревья их окропляли
Они увёртывались только Ваня лез
смеялся тихо, ноги ставил в лужи
 
 
Подчёркивая лица набегала
порою синеватая полутьма
и вышли все на холм… лежала
внизу долина… и дома…
 

 
Гражданин Пивоваров явился
ранним утром работать устроиться
через бурую дверь он вошёл
в тёмный тусклый он коридор
Лампа еле горела без окон
Были стены… висели плакаты
И вокруг много было людей
Все стояли томительно ждали
Сколько разных окошечек, касс
кабинетов начальников тусклых
Сколько вытертых сзади штанов
проблистает бывает мимо
Старых женщин и молодых
за столами мелькают очки
как фамилия чем живёшь
это ложь иль не ложь, молодёжь
Гражданин Пивоваров беги
уходи поскорее назад
коридоры молчат и люди молчат
потеют и ждут и стоят
за щербатым столом уродица
она спросит тебя где наро́дился
что ты делал с кем в браке был
запрягут тебя брат, закружат
миллионом длинных бумаг
и на каждую ставят печати
люди в пыльных костюмах на вате
ты войдёшь молодой, молодой
и с цветком ты в петлице войдёшь
Выйдешь серым и страшным мужчиной
с папиросою скушной золы
Бог дверей Бог конторских людей
нарукавников, счётов, бумаг,
длинных актов и справок и выписок —
он сидит на шкафу
он из пыли
Пивоваров! Вы б не ходили!
 

 
К морю приехав давно-давно
вы виноград бросали в окно
Тёмное не нужно вам пальто
ибо очень тепло
Плавали вы и сидели один
сам свой себе господин
Ели затем вы один на газете
сам себе на всём свете
 
 
Шли по кромке воды и песка
море чёрное катилось на вас
Вы подбирали тухлую рыбу
и подобрать ещё могли бы
но надоело здоровие вам
вот вы легли, и вам
всё всё равно на данном свете
так ли не так ли
 

 
Бельё висит городское
за ним стоит человек
замученный от запоя
Ещё дальше деревянный домик
в окно высунут подоконник
на подоконнике сидит поклонник
А та которой он поклоняется
в домике напротив помещается
в окошке с розою то появляется то скрывается
А роза ярко улыбается
и девушка покачается покачается и скрывается
Поклонника парня вздрагивают усы
Ему очень горько
что времени она не находит
и вниз на землю не выходит
а только поправляет свои волосы́
 

 
Ели… плакали… кто-то смеялся
но и плакал он вместе с тем
Подавился кто-то. дивился
убегал и пришёл и приполз…
 
 
Вся их куча дышала стонала
Они были всему далеки
Было их немного, мало
и заплакать они легки
 
 
Над балконом стояли звёзды
неизвестный худой большой
там стоял и глядел и ушёл
а потом вернулся капризный
 
 
не приезжий ли это писатель
молодой человек из Орла
или может быть это призрак
молодой человек из стекла…
 
 
вся компания сразу упала
и молилась до света богам
и их слышали боги но только
ничего не сказали нам.
 

 
Паспорту не было… ехал по свету
волосы вилися ноги грязны
Паспорту не было… ел что придётся
вовсе не ел или спал
 
 
Вот карусели кружат в Мелитополе
юг, Украина, юг, юг
На деревянных лошадках сев жопами
железнодорожники возят подруг
 
 
Ты под кустом, безлошадный, но хочется…
Умер, едва двадцати достиг
Юг, Украина, лето, бормочется
свой сочинённый укра́инский стих
 
 
Не было документа… кусты пожелтевшие
От карусели пыль и крик
Это мимо прокручиваются толстые севшие
девушки потные. Юг, юг
 
 
В Бахчисарае под ветром зимою
ты вспоминал лёжа больной
двадцать лишь лет мне, помру, помираю
на карусели верчусь спиной
 

 
во мне струясь проходят годы
везу себя, тащу себя
стоят унылые народы
вокруг меня, вокруг меня.
 
 
и кто-то кто-то полудённый
ещё стоит, ещё желает
зелёным ликом он хрустит
спокойно волосы висят
 
 
кто хочет мудрым быть, кто мудрым
среди столового добра
тот должен просто не обедать
и делать странные дела
 
 
носить в большую бочку воду
а бочка не имеет дна
или таскать тяжёлый камень
с собой всегда туда-сюда
 

 
через утварь что в комнате стонет
разгляжу как разделась она
и сияя своими боками
прикусила зубами бант
 
 
время позднее – год шейсят восемь
что ни делай а всё равно
то ль целуй её как обычно
необычно ль её побей
 
 
как желаю так и случится.
время позднее… вот бы убить…
но закон мне грозится, грозится
и нельзя мне её убить
 
 
подхожу и сосу молоко её
я писатель мне можно всё
я держу её грудь килограммовую
и она улыбается мне
 
 
и проходит вся ночь в постановках
и в немых спектаклях для двух
что хочу – то себе и устрою
кроме только убийства что жаль
 
 
она плачет но мне изумляясь
она возит меня на себе
я возьму сейчас нож или вилку
и немного порежу её
 
 
а потом мы заснём и приснится…
я всё знаю я мелкая тварь
а она ещё ученица
и едва начала календарь
 

 
Да была лебедь и была Соня
И была Ольга, и была тьма
Я тянул пиво, я вздыхал спешно.
Мы считали, что тело наша тюрьма
Мы – я, Ольга и Соня
любили, лежали
Мы тёрлись друг о друга и пели
Кто-то из нас придумал быть в постели
жить всем вместе: и Ольге, и Соне
Вы недавно свою покинули школу
Я Великий писатель, нам льзя такое
Только стены холодные, что их разогреет
что сумеет их греть, их греть…
Я и Соня, и Ева, иначе Ольга
Я и Ольга, и Ева, и снова я
Мы мелькали в подушках
Мы мелькали телами
Мы ловились в батистовом нежном белье
Месяц чайником старым стоял над кроватью
Ваши бальные платья лежали в грязи
Таз с водою несвежей отражал старый чайник
Одеяло лежало в ногах горячо
Ольга, Соня – прижмётесь
в той коричневой комнате
Я Великий писатель, нам многое льзя!
Я не знаю, что сделать, чтоб выскочить, вылезть
из тесной великой восточной тюрьмы!
Вами была съедена сосиска
вы тогда же взволновались
потому что вы в своём костюме
ничему не подвергались
Громкие восторги раздавались
Серебряные иглы опадали
Бор сосновый сыто пахнул
И хотелось пренебречь сестрой
Ну, сестра, но тоже ведь жара ведь
Ну, родная кровь, но как пышна
Впереди идёт… поели только
Вот нагнулась… ноги как видны!
Скоро лес уже и кончится
Интересно… шея вон длинна
Она тоже смотрит… да как странно
$$$$$$Э, ведь тоже женщина она!