Текст книги "Акулы из стали. Последний поход (сборник)"

– Ты это – следи за собой! Будь осторожен! – попытался притормозить его Игорь.

– Да ну! Что тут! Давайте! Я же вообще! Не пьянею! Что мне! Ух! Только кровь по венам пошла! – Макс уже с трудом связывал слова в предложения и поэтому расставлял к месту и не к месту восклицательные знаки. Ну совершеннолетний, что – пожали мы с Игорем плечами и дали ещё. Под разговор-то оно плавно идёт, почти незаметно, – вот мы с Игорем и не заметили, когда Макса совсем развезло: тоже же, понимаете, усугубляли.

Дойдя до кондиции, организм Максима (зачем-то) включил ответственность.

– Ребята, – спотыкаясь языком о буквы, выдал Макс, – мне на корабль. Надо.

– Конечно, конечно! – взялся его успокаивать Игорь. – И нам надо на корабль. А как же? Мы же на нём служим, понимаешь ли! Вот к восьми утра и пойдём: хочешь – попутку словим, а хочешь – экскурсию по сопкам проведём. У нас тут красота какая – знаешь? Не то что у вас в Гадюкино – тут, понимаешь! Природа!

– Нет, – мотал головой Макс, – мне сейчас надо. Я чувствую. Ответственность стучит в моё сердце!

– Макс, ты же киповец! Какая ответственность в базе? За что?

– За дело. Надо мне.

– Макс, так ночь уже на дворе – транспорта ноль целых и ноль десятых грамма! Как ты в Нерпичью попадёшь? Ложись вон у Эдика на диване спать, а утром – в путь! Да, Эдик? Вот видишь, какой радушный хозяин, как весело головой кивает!

– По сопкам пойду! Вы же сами говорили, что у вас есть тут путь!

– Так это для нас – путь, а для тебя это жопа! Ночь же, темно, и ты дороги не знаешь! Как ты дойдёшь? Блядь, да что его вести в базу сейчас, а? Эдик?

– Не знаю, как ты, Игорь, а я не готов пьяным в темноте ноги себе ломать. Нет такого желания у меня, сколько вот я в себе ни копаюсь.

– Ой, ребята, да успокойтесь вы! Я же с детства турист, ну! Значок у меня – ГТО и всё такое. Да я вообще ориентируюсь даже в незнакомых местах! На раз! Талант у меня такой – вижу цель и не вижу препятствий! Географическая гениальность! Чутьё! В голове – что твой компас! Что вы тут! Давайте ещё по одной да на начало тропы меня поставьте! Я вам говорю!

Проявив ещё немного вялого сопротивления, мы с Игорем сдались – ну большой мальчик, ну не связывать же его, в конце концов (хотя такое предложение обсуждалось).

Выставив Максима на начало тропы (которое было аккурат за моим домом), мы долго и нудно объясняли направления, азимуты и ориентиры. Тыкали пальцами в звёзды и рассказывали, где они должны находиться на протяжении всего маршрута, объясняли, где и какого вида озёра будут попадаться. А вообще (говорили мы), тропа – вот она, вытоптана во мху, а вокруг дикая природа, грибы и брусника, так вот – идти надо по тому, что вытоптано, а по грибам и бруснике – не ходить категорически. Понял?

Макс всё понимал, кивал, уточнял и даже что-то записывал в блокнотик. И вот это его внимательное отношение к инструктажу окончательно и усыпило нашу воинскую бдительность. Что вы думаете, всему голова – хлеб? Ну уж нет, всему голова – инструктаж. А когда инструктируемый проявляет живой интерес, уточняет, да ещё и записывает… Ребята, да это приятнее, чем сметана к пельменям: вот что я вам скажу!

Мы постояли и посмотрели Максу вслед, пока он поднялся на первую высокую сопку – она ярко чернела на чистом звёздном небе и одинокая фигурка в белой фуражке смотрелась на ней так вызывающе печально, что Игорь не выдержал и вздохнул:

– Эх… хорошо идёт, да?

– Ага. Почти не шатается даже, кто бы мог подумать! Ну что – по домам?

– А что, там ничего не осталось у тебя?

– Не, есть ещё на донышке…

– Так что: слёзы тебе в доме оставим?

– …трёхлитровой банки… ну-у-у… нет, чего их оставлять. Пошли уничтожим.

Тут надо сказать, что это не означает того, что мы выпили три литра разведённого спирта (то есть без восьмидесяти пяти дней коньяка) на троих. Любой солдат хоть и любит приврать по поводу своего героизма, успеха у женщин и устойчивости к алкоголю, но не до такой же степени! До этого же мы тоже пробы снимали – контролировали процесс настаивания. Химические процессы, как любил говорить Игорь, что твои матросы – требуют к себе постоянного и пристального внимания с неусыпным контролем, а иначе начинают разбредаться и творить всякие непотребности.

Утром следующего дня, сразу после подъёма флага, мы с Игорем, подталкиваемые любопытством, немедленно побежали к техпирсу.

– А нет Кузьмина, – ответил нам хмурый и помятый дежурный по кораблю, – ушёл вчера к друганам своим в посёлок и не вернулся.

– Спорим, что это – минёр? – шепнул мне в ухо Игорь.

– Так а чего тут спорить? – шепнул я ему в ответ. – Кто может быть до такой степени хмур в восемь ноль пять, как не минёр? А скажем ему, что это мы те самые друганы?

– Ты дурак? Минёру выдавать секретную информацию?

Сели прямо там же на кнехты – держать совет. Покурили. Помолчали. С тоской посмотрели в сопки. Ну надо идти, что тут думать?

Сопки встречали радостной осенней краснотой, вкусным запахом грибов и абсолютным отсутствием следов Максима. Прочесав редкой цепью из двух человек тропу до посёлка и обратно, нам не удалось обнаружить ровным счётом ни одного трупа, ни одного следа пиршества диких животных и ни одного брошенного атрибута формы одежды.

– Как в воду канул! – резюмировал Игорь.

– Да ну. Не полез бы он купаться – не настолько был разогрет.

– Да я же образно. Типун мне на язык. Пошли к механику его – будем думать, что дальше делать.

– А-а-а-а! Акулисты! Здорово, здорово! Да пришёл ваш алч! А чего это он мой? Он со мной не пьёт же – значит ваш! Приполз минут десять назад – в тряпках сейчас отлёживается. Да заходите сами спрашивайте – мне делать нечего в его личную половую жизнь залезать!

В тёмненькой узенькой каютке Макса нашли не сразу – свернувшись калачиком, он спал, укутавшись в одеялко, на верхней койке.

– Упырь! – неожиданно заорал обычно спокойный Игорь. – Подъём!

…Плохо только то, что, разбалованные лёгкой, тяжёлой и средней промышленностями, обыватели хотят себе теперь не только дешёвых штанов и туши для ресниц, а и дешёвых способов лечения своей нервной системы и мотивации к поступкам. Ну зачем при каких-то проблемах тратить много времени и сил, изучая науку психологию и способы её действия, если можно полистать быстренько какие-то группы (или страницы подруг) с советами для бедных? Там слов мало, всё понятно и ещё фон красивый у любого дельного совета: хочешь – пурпурный, а хочешь – и вовсе розовый с прожилками или аквамарин. Ну как можно не поверить фразе, написанной на аквамарине?..

– Ребята, не знаю как это вышло… – Через пять минут Максим сидел между нами на диване и рассказывал. Мы пили кофе, а он морщился от того, как громко мы стучим зубами по кружкам.

– Я же на раз ориентируюсь, понимаете? Нет? Ну всё равно. Смотрите: иду я. Всё помню. С блокнотом сверяюсь, на звёзды смотрю, а потом раз – и просыпаюсь. Лежу в кустах. Босой. Чего, думаю, я босой-то? Главное, что в кустах – так вроде и ничего, а вот чего я босой-то? Вылезаю из кустов осторожно: ну мало ли, правильно? Ага. Вот они, носки мои, на ветках развешаны. Сушатся, значит. Ботиночки неподалёку стоят – аккуратненько так. Фуражка на них лежит, комары по ней гуляют. Я же к порядку приучен, думаю, всё логично. Осматриваюсь. Замёрз, зубы стучат. Ага – внизу пирсы, лодки, вроде флаги андреевские плещут. Успокоился. Сколько тут у вас до Норвегии? Километров сорок? Мне-то на раз – я же, знаете, матёрый турист! Лось! А тут, раз андреевские – то сразу камень с души. Спускаюсь аккуратненько. Знобит, конечности вялые. Отлавливаю военных. Где, спрашиваю, у вас тут «Акулы» стоят? А они глазами на меня лупают – не стоят, говорят, у нас «Акулы», они в Нерпечьей же. Здравствуйте, говорю, вам ещё раз, а мы, по-вашему, где? А мы, отвечают, по-нашему, в самой что ни на есть губе Лопаткина, а ты откудова тут взялся такой странный, может давай мы тебя в особый отдел отведём – там тебя чаем напоют и обогреют и на «Акулы» отвезут. Обязательно. Ну я им рассказал, что вообще я из Гадюкино и на техпирсе в Нерпичьей сейчас стоит мой пароход, а я вот от друзей вчера ушёл зачем-то ночью из посёлка, по зову долга, и вот оно как вышло. Ну да, говорят, видали вчера мухобойку вашу на траверзе и легенда твоя звучит вполне правдоподобно. Так что там насчёт чая всё-таки? Нет, отмахиваюсь, при всём моём глубоком уважении к вашему гостеприимству, но как мне дойти до Нерпичьей? Ну… отвечают, быстрее всего, конечно, отсюда доплыть непосредственно по морю, а дойти-то они и не знают как, вот как я сюда дошёл? Странные вы люди, недоумеваю я, ну если бы я помнил, как я сюда дошёл, то зачем бы и спрашивал тогда: просто пошёл бы обратно! Посоветовали они мне бабушку не лохматить, а ловить попутку до посёлка от во-о-он того КПП, а там уж, с площади, а лучше с улицы Колышкина ловить попутку до Нерпичьей. И что обидно, на шпиона ты, говорят, не похож – больно квёлый какой-то и субтильный! Не, ну что я – субтильный? Ой, ну вас. Вот так вот и добрался я до корабля – на попутках…

– А всё отчего? – резюмировал Игорь. – А всё оттого, что не послушался ты более опытных товарищей! Всегда у вас, ботанов, так – умнее всех же вы, а жизни сермяжной как хлебнёте полной ложкой, так сразу и давитесь!

– Прошу пардону, господа и товарищ Кузьмин, – в каюту заглянул механик, – у нас выход через час. Вы с нами? Если да, чему я категорически за, так давайте я вам занятие какое найду – мне трюмные во как нужны!

– Нет уж, – отвечаем, раскланиваясь, – уж лучше вы к нам!

…И вот на каждое практически глубочайшее философское изречение для бедных у меня всплывает в голове какая-нибудь такая история. Как только увидите, например: «Если у тебя есть цель, то ты не собьёшься с пути!» (на любом цветовом фоне), то сразу вот Максима и вспоминайте. Потому что чем хороша психология (как и философия) для бедных – тем, что она проста в усвоении, легко глотается и не портит зубов. Но только учтите, что есть махонький такой нюансик: не всегда она срабатывает. Ой и не всегда.

Без пяти минут князь

– Да нормальное место, я тебе говорю: мы тут обедаем частенько, когда времени нет в более приличное ехать. Кормят неплохо – ни одного зафиксированного случая смертельного отравления о чём-то да говорит, согласись? Да ладно, шучу я, шучу. Девушка! Девушка! Скатерть нам поменяйте, будьте добры! И это что за цветы из полиэтилена – поминки тут у вас? Нет? Уберите тогда, потом поставите, раз клиентам нравится, вы же видите, что мы довольно интеллигентные люди, чтоб есть среди отходов производства ацетона и олифы! Да, давайте меню, конечно.

Вот, смотри, лобио у них, очень рекомендую, прямо мимо желудка сразу в душу заходит! Пельмени? Нет, пельмени не пробовал, у меня строгая диета, а жена ещё строже, поэтому пельменей как от меня запах учует, так, знаешь, о-го-го! Да нет, телесные наказания у нас в семье запрещены: бабочку прячет мою, чтоб я в галстуке ходил и страдал от этого. Так что: пельмени? А есть что будешь? Ну чахохбили возьми ещё, я тебе говорю – тарелку облизывать будешь! Девушка! Девушка, мы готовы заказать. Значит так, смотрите, мне харчо, аджапсандали, сациви и пхали, нет, лепёшки не буду, а молодому человеку… Что значит «какому»: вот этому дядечке – суп из пельменей, как он у вас там называется? Ага, его и чахохбили. Так, что ещё… так, так, а! Минералочки мне принесите. «Боржом», «Архыз», что там у вас есть? Отлично. Что говоришь? Хачапури? Братан, ну ты это, следи за собой – куда тебе хачапури-то? Уверен? Как скажешь. Девушка, хачапури ещё. Ага. Что? «Фанту»? Ты нормальный вообще? Зря я цветы пластмассовые попросил убрать, ох и зря – чувствую, быстрее пригодятся, чем я предполагал. Да, девушка, всё, если что – мы позовём. Девушка! Девушка! А почему вы не спросили – по готовности нам блюда подавать или всё сразу? Ну у вас же на дверях слово «ресторан» написано, ну в самом-то деле, элементарные вещи же надо знать даже у нас, в Азии. Ладно, всё с вами понятно – позорите тут меня перед дорогим гостем из Европы.

Слушай, ну так вот, я же тебе историю рассказать хотел, как в кино, только ещё лучше, просто Эйзенштейн плакал бы от такого сюжета! Ты напишешь потом, все аплодировать будут стоя, вот увидишь!

Дело так было: загнали нас как-то в базу на один день посреди задачи, сломалось там что-то, и решили, не выводя реакторы, быстренько починить и дальше в моря, как будто ничего и не было. Ну всё, как мы любим. Слушай, что сломалось – не помню уже, но помню, что шли под одним винтом и хвостиком себе подмахивали – циркуляцию гасили. Медленно шли, конечно, нудно, болтало всё время, все блюют, я всех успокаиваю и лечу: кого по голове поглажу, кого к груди прижму, кому сахара толчёного в капсулах выдам, как новую разработку клинической медицины в области борьбы с укачиванием. В общем, как вол пашу, не смыкая глазниц. Приходи ко мне лечиться и минёр, и связист, и секретчица! Нет, не с турбиной, у электриков что-то. А что, турбина и турбогенератор – это не одно и то же? Надо же. А кто там кого крутит: турбина турбогенератор или турбогенератор турбину? Вообще не так? Ну ты подумай. Ленточный тормоз – это устройство такое? Надо же, а я думал, что это кличка у мичманов турбинных, удивительно, конечно, чего только не напридумывают! Ну ты там напиши потом как-нибудь так, что, знаешь, будто я во всём этом разбираюсь не хуже, чем в венерических заболеваниях. Ну вроде как я и не просто доктор, а доктор-механик такой, улавливаешь? Второй случай по Союзу. Да, именно так чтоб вышло, и не одного ордена, как назло! Молчаливый, гениальный и скромный герой чтоб вышел. Скромный – обязательно. Девушка, нет, ему пельмени, а мне харчо, нет, и хачапури ему. Вы вот записывали для чего?

Ну так вот. На чём я там остановился? На какой скромности? А, вспомнил! Догребли кое-как до пирса, там уже всё со второго корпуса скрутили, на пирсе сложили и ждут нас распрострев… распостряв… распахнув, в общем, объятия. Злые все, но вида не показывают. Мол, ну с кем не бывает, но я-то – доктор, я-то вижу! Слушай, а хачапури аппетитно выглядит, да? Вкусный? Ну дай-ка кусочек, я пробу сниму, по старой памяти. Об этом же и рассказ мой, кстати. А хачапури нормальный, можешь есть, да. Что пельмени? Нет, пельмени пробовать не буду – у меня же диета, помнишь?

Там же мало того что всё это случилось, так и плиты на камбузе не работали: то ли из-за того же, зачем в базу пришли, то ли так просто случайно повезло, но и плиты решили поменять, и, значит, чтоб кормить свой полк, командир решил обед и ужин прямо на борт заказать. Нет, ну а что, в «Северном сиянии» и предложил командиру дивизии осуществить такую уникальную войсковую операцию. Конечно-конечно, с радостью согласился командир дивизии, а чего вы так скромно-то, при всей своей героичности? Может, и кордебалет из Комеди Франсез подвезти, чтоб антрекоты в глотки ловчее проскакивали? Нет, не нужно? Ну смотрите, а то скажите потом, что я для вас не всей шириной своих возможностей стараюсь, но раз кордебалет не нужен, то у меня встречное предложение: обед и ужин вам продовольственная служба дивизии обеспечит с нашего берегового камбуза, с пылу, так сказать, с жару, и отработаются, наконец, по прямому своему назначению и отвлекутся от мыслей, как в пайках мясо на яичный порошок заменить без нарушений приказов. Согласны? Ну вот и чудненько, на том и порешим. Вкусные пельмени-то? Да? Ну дай один попробую. Слушай, а да – ничего такие. Дай-ка ещё один, а то не распробовал, мелкие какие-то. Как ты эту фанту пьёшь? Откуда в тебе столько бесшабашности, не пойму – с виду и не скажешь.

Ну и вот. Пришли мы со с ранья с самого, только флаги подняли в дивизии, и пока там то да сё, швартовка, погрузка, выгрузка, дело к обеду и подошло, к этому самому, который нам бербаза привезти должна. И я прилягу, думаю, а то умаялся с суетой этой всей… В смысле «отчего умаялся», если не участвую? Ну да, не участвую, но волнуюсь же, сижу, знаешь, мало ли что. Я же за экипаж переживать должен, а кто, если не я? Прилягу, думаю, книжку пока по специальности почитаю, уровень свой повышу… А? Ну да, понятно, что под подушку книжку положил, а как ещё лёжа читать-то, без вреда для глаз? Только вот глазки зажмурил, не поверишь, вот этот самый момент, знаешь, когда ещё в сознании, но уже почти нет, и сон так тебя мягко приобнимает, как мама, и ты такой начинаешь глупо улыбаться, лапками подрыгивать и слюноотделение не контролируешь… ой, пардоньте, прямо зевать потянуло, надо же, как я гениально рассказываю! Ну так вот: только-только – и звонит телефон! Ты только не пиши, что я подумал: «Ну какого хера и ёпта?!. и так далее». А то ты там размахнёшься, а я же доктор, я же интеллигент, ты понимаешь, во втором поколении, лекции по всему Евросоюзу и в Армении читаю, я так не могу думать. А то что читатель твой подумает – что доктора вот так вот думают? Нет, это неправильно! Не напишешь? Молодец какой!

Ну вот, я думаю, ну какого хера, ну ёпта, ну! Хватаю трубку одной рукой, второй сон придерживаю, чтоб далеко не уходил, ну мало ли – ошиблись! Алло, реву в трубку, чтоб, значит, желание общаться со мной сразу пропало. А там интендант наш, Лёня. Ну ты Лёню знаешь, он же вкрадчивый такой, как патока, даже когда красться и не надо, но он на всякий случай всегда крадётся. Алло, говорит Лёня, я дико и безудержно извиняюсь, но не могли бы вы подойти на камбуз? Что, говорю, случилось? А вы подойдите, говорит, я тут, на месте, всё и покажу. Эх, ну что делать, надо идти же – не отстанет явно. Отпускаю сон, иду, по дороге успокаиваюсь, переборками не хлопаю, понимаю же, что Лёня не от скуки и надо ему, раз так настойчиво просит. Девушка! Девушка, минералочки ещё, будьте добры! Может, кофе возьмём? Ну и что, что ноль часов, у меня две истории ещё, спать не скоро ляжем. Девушка! Девушка, два кофе, будьте так любезны!

Прихожу на камбуз, Лёня стоит среди бачков этих с обедом, вокруг коки, вестовые, все какие-то напряжённые. Ну, думаю, дизентерии мне только не хватало на заре карьеры! Хотя должен признать, что опыт был бы интересный! Но нет, судя по журналу проверки качества пищи, который Лёня прижимает к груди, до дизентерии дело ещё не дошло. Пока. Нет, ну мы всегда пробы снимаем ходим, это понятно, особенно в морях, долг же, сам понимаешь. А тут я думаю – ну есть же дежурный врач в дивизии, да и Лёня служит, сколько я и не жил ещё, чего там проверять-то? А Лёня смотрит так, жалобно даже – меня, говорит, терзают смутные сомнения, что этим стоит кормить экипаж, и не мог бы я, как безусловный для него авторитет в вопросах качества приготовленной пищи, опровергнуть их либо подтвердить. Сомнения его, конечно. И то и друге – письменно. И, значит, журнал мне этот протягивает. Мороженого, может, возьмём? Точно не хочешь? Ну смотри, а я, пожалуй, возьму: такие, знаешь, воспоминания горячие!

Понимаешь же, что раз даже Лёня засомневался в качестве пищи, то, вероятнее всего, её уже и фашистам выдавать нельзя из соображений гуманности. Нюхаю, значит, один бачок, другой – ну да, явно всё в активной стадии протухания. Но, блин, я же врач, я же должен на собственной шкуре, понимаешь? А вдруг я ошибусь и расстреляют кого-то по моему недосмотру? Беру ложку, черпаю ну и пробую. Ну да – и перцу туда насыпали, и чесноку надавили, а оно тухлое. Значит что? А, вот моё мороженое! Точно не будешь?

Значит, беру журнал и пишу, что выдачу пищи запрещаю категорически по результатам органолептической проверки. Дата, время, роспись. Печать. Лёня мне стопочку подаёт, для дезинфекции, говорит, и смелости, вам же сейчас, Михаил, командиру докладывать, а потом наверняка в дивизию, а экипаж-то вон он – голодный по проходной палубе уже дефилирует в кремовых рубахах! Отвергаю алкоголь категорически – я же на службе! Иду к командиру, а там и правда первая смена уже толпится, ну им заступать и они справедливо ожидают обеда. Режим опять же – и слюна у них уже готова и сок желудочный. Отчего, спрашивают, обед не объявляют и не я ли случайно в этом виноват. Я, говорю, но не виноват, а наоборот. И советую им пойти пока покурить на свежий воздух, вместо того чтобы нарушать корабельный устав столпотворением на проходной палубе. Здравствуйте, говорят мне представители первой смены, доктор – и советует покурить: где это видано?! Не знают они, видишь, что даже покурить в данном конкретном случае полезнее, чем тот обед, которого они ждут. Но молчу пока, причин не раскрываю, иду к командиру и всё ему докладываю. Вкусное мороженое, слушай, точно не будешь? Ну возьми ложку – попробуй хоть!

Командир, знаешь, повеселел даже. Не, ну а что, в базе-то скучно ему, и заняться нечем, и с корабля не уйдёшь, а тут такое! Это же сейчас начнётся! Звони, говорит, в дивизию и докладывай флагманскому своему. А, погоди – и от меня передай в центральный, пусть меняют смену, а то пока мы тут разбираться будем, то третья до второй достоит, а то и до самой себя. Ну что, берём счёт? Или ещё чего будешь? Девушка! Девушка, счёт будьте добры! Братан, да перестань, я угощаю, нет – я настаиваю! А кто тебе мешал больше заказывать? Вот потому сразу и не сказал, чтоб ты тут цыган с медведями в меню не искал.

На семнадцатый нам, жми. И вот. Прихожу я в центропост, даю команду на смену вахты, ну да, – передаю и звоню флагманскому своему. Докладываю ему всё как есть и рассказываю о принятых мной мерах. Он доволен. Молодец, говорит, Михуил, но готовься, что сейчас тебя всё начальство дивизии склонять будет! Я говорю, что всегда готов и не то, что к склонениям, но и к падежным окончаниям. В центральный командир приходит. Довольный. Сейчас, говорит, всё равно начнут звонить все, так я уж тут, на боевом посту встречу этот шквал эмоций. И сам звонит командиру дивизии. Так и так, говорит, Виталий Михайлович, нашёл я досадный недочёт в сборнике донесений между мной с вами! Не хватает в сборнике сигнала, что на корабле начался бунт… ага… ага… Ну конечно кровавый, а какой же ещё? Так вот – предлагаю сигнал «Князь», чтоб никто не догадался. Именно Таврический, да, одобряете? Ну вы-то умный, вот и догадались, а враги-то ни в жизнь же. Ну так вот, передаю вам сигнал «Без пяти минут князь»! Повторяю: «Без пяти минут князь!» Как слышно меня, приём! Флагманский врач пришёл? Ну так я повишу, да, он по моему сигналу и пришёл. Командир кладёт трубку на живот и блаженно улыбается. Сейчас, говорит, начнётся. Ну ты же помнишь Виталия Михайловича? Ну да, как его забудешь, это да, это верно – какой человек был, да? Ох и душевный, слушай, без этого всего наносного. Нет, Домнина не помню, я же позже пришёл. Да жаль, конечно, жаль. Какой душ, погоди, сейчас доскажу уже.

Минуты, может, две или три проходит, и из трубки начинают реветь раненным в жопу бизоном. Командир прислушивается издалека – трубку к уху не подносит. Про тебя, говорит, в основном орёт. Надо же, какие подробности про тебя знает! Ну ты подумай, с кем я служу, это же ужас! Как тебя вообще из того места выпустили? В трубке затихает, и командир аккуратненько, двумя пальчиками подносит её к уху, держит на отлёте. Да, говорит, тащ контр-адмирал, я уверен. В каждом уверен, а уж в докторе и подавно не вижу причин сомневаться! Хорошо, ждём. Сейчас, говорит, прискачет. Сам, говорит, лично обедал только что и всё замечательно и не может же быть, что бербаза до такой степени охуела, что тухлый обед подводникам прислала. Не может быть, да и наверняка это ты, доктор, виноват, правда, в чём, он пока не знает и сейчас приедет лично разбираться. Ты это, тампоны в уши вставь какие, а то сейчас децибел тут будет – «Нирване» твоей и не снилось!

Ого, а это что у тебя? Вискарик десятилетний читатели подарили? Односолодовый? Ну ты смотри, какие замечательные люди! Нет, не буду, я после лекций сегодня – у меня и так язык заплетается.

Объявил командир по трансляции, что обед задерживается по техническим причинам, вызвал Лёню и приказал готовить сухпай, на всякий случай, а он уверен, что этот случай именно всякий и есть. Сидим, ждём. Минуты три, может, прошло, по воде он прямо бежал, что ли? Врывается в центральный, глазами вращает – где, кричит, эта ваша трубка клистирная? Пойдёмте, говорит, командир, сразу на камбуз, там его и будем бить, чтоб без свидетелей. Приходим, там Лёня с бачками нас уже ждёт, весь в белом, как невеста на свадьбе, и торжественный, как пленум ВЦСПС. Нюхает комдив корм и говорит: да не может быть, оно же, блядь, натуральным образом тухлое! Я торжественно молчу, командир весело молчит, Лёня горестно вздыхает. А это что, спрашивает комдив, вообще было, пока не протухло? Рыбный суп? Странно, рассольник сегодня на обед был, а ну-ка дайте мне пипку! Приказывает вахтенному офицеру немедленно устроить ангажемент его именем на борт начальника бербазы, начальника продовольственной службы, начальника берегового камбуза, начальника штаба дивизии и всех его, командира дивизии, заместителей, кроме НЭМСа. А Лёне приказывает накрыть командирский стол на всех этих персон и приготовиться к выдаче вот именно этого вот обеда. Меня поставил возле раздаточной с журналом проверки качества пищи и посетовал на то, что мне так повезло сегодня, а то уж он собирался тут рвать меня и метать, а командиру приказал выдать ему немедленно стакан «шила», а второй держать в готовности до окончания спектакля, который он сейчас тут устроит. Э, братан, не спать! Сейчас же апофеоз уже будет!

Приезжают все на корабль. Ну наши-то что, а бербазовские – ты бы видел – они же первый раз в жизни своей на подводную лодку попали, такие удивлённые, ого, типа, а тут ещё и подводные лодки есть? И в них внутрь надо спускаться? Как глубже центрального? А это безопасно вообще? А может, костюмы какие надеть надо, для безопасности? Прививки сделать? А точно комдив их там, внизу ждёт? Приводят их в кают-компанию. Там командир во главе стола сидит и в стакан чая задумчиво смотрит. По правую руку от него командир дивизии со стаканом «шила» внутри и я с журналом в окошке торчу. Ну вестовые, понятное дело, возле бачков. Садитесь, говорит командир дивизии, товарищи офицеры, обедать будем. Ну наши-то – чего бы и не пообедать, хоть и по второму кругу? А бербазовские стесняются, мол, да мы вот только что отобедали и аппетит у нас отсутствует через это. Странно, говорит командир дивизии вслух и как бы командиру нашему, что они настолько тупые, что не видят его красного лица и бешеных глаз и настолько не могут проинтуичить ситуацию, что не понимают, что если они не станут жрать сами ложками, то он сейчас будет кормить их клизмами и не нежными докторскими руками, а вот этими вот личными своими корягами. И руками своими потряс.

Расселись они, вестовые всем суп подносят. Всем, кроме командира. Вонь, Эд, ты не представляешь, с чумичек у вестовых слизь висит и с любопытством смотрит на всю эту вакханалию. Командир дивизии берёт перечницу, сыпет себе в тарелку половину её содержимого, смотрит на меня, я отрицательно качаю головой и делаю страшные глаза, но он берёт ложку и начинает есть то, что когда-то было рыбным супом. Остальные в шоке и дрожат руками. Ну и хули, говорит, вы на меня смотрите? Жрите, говорит, животные, немедленно, а кто не будет жрать, того я лично… И тут начинается! Эд. Я тебе говорю! Тремя пальцами скручивает ложку в тугой комок и кааак жахнет её о палубу! Я, говорит, знаете чему удивляюсь больше всего? Тому, что у нас в дивизии один боевой экипаж остался, на спинах которого все мы существуем в роли дивизии, и первый раз за хуй знает сколько лет этот экипаж попросил покормить его обедом на борту. Первый раз! Первый! Раз! Обедом! Блять, просто обедом! Ничего такого, герои скромны, как и полагается героям! Ну просто супу там какого сварите нам, говорят, ну каши ложку, ну макарон. Нет, компот не нужен! От компота даже отказались! Сука, стоики! И вся, вся, блядь, дивизия – что? И вся эта блядская дивизия посылает им на борт тухлый обед с позавчерашнего дня! Так что жрите, товарищи офицеры, жрите, а потом я кое-кого из вас буду бить и всех, я подчёркиваю, всех здесь лишаю премий, доплат и стимулирующих надбавок! Всех! Командир бербазы! НСС! Начальник продовольственной службы! НСС! Начальник берегового камбуза! НСС! Вестовой! Второе подавай! Да плесени побольше положи, хоть так во Франции побываю! Жрите, я сказал, хули вы на меня глазами лупаете! Накал страстей, я тебе доложу, Эд, нешуточный был. Ну представляешь же? Ну.

В итоге все плачут, все клянутся мамами друг друга, что случайно так вышло и никто не виноват, ну матрос какой-то бачки перепутал, уж они его найдут и уж по полной программе! И сейчас, говорят, мы всё исправим и новый обед обожаемым подводникам привезём, и ужин ещё лучше, чем обед, и завтрак ещё в дорогу им дадим в котомке! Нет уж, увольте, говорит командир, отводя взгляд от чая, от вашего настолько повышенного внимания мы лучше на сухпае посидим, а к вечеру мои электрики плиты уже поменяют. Потом, конечно, ночь спать не будут и ремонтом заниматься, но что уж поделаешь, вдруг абиссус абиссум инвокат опять сработает, а рисковать здоровьем экипажа он намерений не имеет. А у комдива уже, понимаешь, не то что шея – волосы уже покраснели. И командир мне такой глазами знак делает: ступай, Михаил, ступай, ты, безусловно, молодец и в том тебе мой командирский поклон, но роль твоя уже сыграна, а то, что дальше твориться будет, – тому тебе лучше не быть свидетелем.

Ну пошёл. Конечно, любопытно было, но как ты командирского взгляда ослушаешься? Ну так и я о чём. Иду, и взрывная волна меня прямо подталкивает от ора комдивовского, а Лёня – когда он успел? Паёк уже всем раздал, и все там ходят с тушёнкой и батонами. Что, спрашивают, за концерт такой дают и нет ли у меня на него контрамарок? Не концерт, отвечаю, а драматический спектакль под названием «Без пяти минут князь!». А, так ты же тоже тогда с нами был! Видишь, а подноготной-то и не знал! Вот она – докторская сила!

Такая вот история была. Не спать! Не спать! Держаться! Час ночи всего – время детское! А чего ты не записываешь? Забудешь же всё, записывай давай, я проверю – покажешь, что там записал. Ладно, сходи в душ, а потом я тебе ещё про бочку с литолом историю расскажу и ещё одну, – потом поспишь, часа полтора вполне достаточно, с точки зрения научной медицины.