Текст книги "Властелин времени"

Иосиф увидел, что стоит у самого обрыва. С благодарностью глядя на людей и еще не понимая смысла происходящего, он опустил раненого на снег, – тот слабо застонал.

– Смотрите, у него руки в крови! – завопил кто-то (Иосиф узнал голос негодяя, затеявшего драку). – Он собирался скрыть преступление, сбросив убитого в овраг!..

«Вот кто поднял по тревоге людей, вот отчего они тотчас схватились за оружие…»

– Выслушайте меня, – растерянно воскликнул Иосиф. – Ваш соплеменник был ранен, я нес его в пещеру, чтобы при свете огня оказать помощь!

Вперед вышел старейшина. Он наклонился над раненым, тронул его за нос и, выпрямившись, сказал:

– Мертв!

Крики проклятья пронеслись по толпе. В искаженных от прыгавшего света лицах Иосиф увидел ярость.

«Что же они не хотят выслушать меня? Старейшина лжет, что человек мертв!..»

Старейшина поднял руку – толпа затихла.

Иосиф воспользовался этим.

– Выслушайте меня! Я скажу правду!..

– Он убил нашего соплеменника, – грозно перебил старейшина.

«Смерть ему, смерть!..»

Старейшина вновь жестом потребовал тишины.

– Голос духа, покровителя нашего рода, только что сказал: «Я давно подозревал этого чужака. Он лазутчик и намерен привести своих, чтобы затеять войну. Не слушайте его, свяжите и отправляйтесь спать. А в полдень свершите волю большинства, которое требует смерти!»

Раздался дружный вопль согласия. Иосиф похолодел: «Неужто возобладает обман?» Он хорошо знал, что повсюду среди людей существует нерушимое правило – выслушивать обвиняемого. «Как же так?..»

Между тем двое дюжих мужчин больно заломили Иосифу руки, связали их кожаной веревкой. В рот сунули смердящий клок волчьей шкуры.

Задыхаясь, Иосиф уступил. В отчаянии он уже не соображал, что выкрикивали в толпе, следовавшей по пятам. Заметил только, что снегопад кончился и небо начало прочищаться, – замигали в бездонной выси голубые звезды.

Иосифа втолкнули в узкую яму, вырытую у стены пещеры, накрыли решеткой из тяжелых кольев, и вскоре люди – как по команде – угомонились, продолжив прерванный сон.

Иосифу было не до сна. Он кусал губы, с тоской думая, как неодолимы чаще всего коварство и подлость.

В пещеру задувал ледяной ветер: как и предрекал колдун, брался крепкий мороз.

«Как же так? Как же люди позволяют топтать обычаи, которые ограждают их интересы? Не воля героя защищает справедливость, а незыблемые, обязательные для всех установления, порядки, которые поощряют добро и препятствуют злу… Как же не понимают люди, что их подталкивают к кабале и несчастьям, выкорчевывая крупицы правды, с трудом и муками добытыми для них дальновиднейшими из предков?..»

Еще до зари ушли за добычей охотники, с рассветом женщины и дети отправились пополнять запасы хвороста и сучьев, потому что ударивший мороз грозил продержаться довольно долго.

Оставшиеся в пещере подходили к яме, глядели сквозь решетку на свернувшегося калачиком Иосифа и проклинали его.

В полдень ученик колдуна, мужчина щуплый и мелкий, поднял решетку и, достав кляп, подал Иосифу воды.

Напившись, измученный Иосиф благодарно кивнул. Надежда все еще не оставляла его.

– Почему никто не хочет знать правду? – спросил он, видя, что поблизости нет других людей.

– Правда нужна людям, когда они осознают общие интересы, – ответил мужчина. – Если большинство думает только о себе, место правды заступают расчет и выгода. Подлый старейшина подкупил многих сородичей. Они забыли о своем долге – служить общине, а не человеку, закону, а не власти.

– Как самочувствие бедняги, которого один из ваших ударил камнем, чтобы предотвратить разоблачение старейшины?

– Он умер еще ночью, – тихо сказал ученик колдуна. – Его задушили.

– Значит, тебе известна правда?

– Мне – да. Но эта правда не нужна другим. Они не хотят ни ссор, ни выяснений. Они слишком устали от всей своей жизни, потому что еда и питье милее им чести и мужества.

– Старейшина хотел убить меня, чтобы завладеть моей одеждой. Подговоренные им люди должны были исполнить его волю, но один воспротивился…

– Жадные, себялюбивые типы заведут всех в бездну нескончаемых страданий, – сказал ученик колдуна. – Если не поставить предел жадности человека, пользующейся изворотливым умом, погибнут все. Не будет ни мира, ни счастья. Ни в душе человека, ни вне ее… Негодяи повсюду внушают, что повторение заповедей предков не изменяет жизни к лучшему. И люди соблазняются, если в них пробудилась жажда выгод. Ничтожные не знают, что желание лучшего отрицает хорошее… Совершенное – не значит «приятное для одного», это «полезное для всех»… Повторяются день и ночь, повторяются зима и лето – что здесь плохого? Если бы не было повторений, жизнь прекратила бы свое течение. И разве сами мы не повторяемся, требуя питья и пищи, сна и размышления о прекрасном?..

«Удивительный человек…»

– Ты все понимаешь, – сказал Иосиф, – помоги мне освободиться.

Человек пожал плечами.

– Не могу. Тут я бессилен.

– Вопиющее беззаконие – на глазах у всех?

– Вопиющие беззакония только и творятся на глазах у всех. Люди не подозревают, как они глупы, когда помышляют лишь о себе, и этим пользуются растлители обычаев.

Ученик колдуна сунул в рот Иосифу кляп, опустил решетку и ушел.

Спустя какое-то время решетку осветил факел – над ямой наклонилась девушка. Плоское лицо, широкий нос, маленькие, зоркие глаза.

– Меня зовут Ойва, – прошептала она, – я дочь старейшины. Я знаю, ты невиновен, чужеплеменник, и мне стыдно за отца. Но я боюсь сказать людям, что он грезит о власти вождя. Это ведь тоже преступление – поношение отца. Как ты считаешь? Эй, ответь мне!

Иосиф хотел показать знаками, что возмущен несправедливостью, но ему стало жаль девушку, решающую непростую нравственную задачу. Он передумал и кивнул согласно: да, мол, считаю так же, как и ты.

Девушка была потрясена – стояла не двигаясь. Конечно, втайне она ожидала именно такого ответа, но была убеждена, что получит совсем другой.

Тряхнув густыми темными волосами, она сказала:

– Ты справедлив. Теперь я знаю, что мне делать.

Она достала из-за пояса костяной нож и, держа его в зубах, стала поднимать решетку, но тут в пещеру вошел старейшина.

– Ойва, чего тебе там надо? – грубо закричал он. – Куда я велел идти?

Девушка повиновалась – ушла прочь.

В полдень, когда вернулись охотники, Иосифа вывели на мороз.

Был солнечный день. Люди – все босиком – сгрудились вокруг большого плоского камня, на который поднялся старейшина.

– Этот человек убил нашего брата. Как чужеплеменник он заслуживает смерти. Прежде чем все мы сойдемся на тризну, почтим память убитого сородича, я хотел бы получить от вас ответ на вопрос: следует ли убийцу утопить в проруби или сбросить со скалы?

– Сбросить! – прокричал из толпы голос, который хорошо помнил Иосиф. Он увидел, наконец, воочию этого негодяя, волосатого типа с низким лбом и расширяющимися книзу челюстями.

«Сбросить, сбросить со скалы!» – повторили люди.

Иосиф не терял надежды, верил, что оправдается, ведь все было несправедливо.

И в самом деле раздался голос: «Пусть скажет чужеземец!»

«Может быть, это Ойва?» – подумал Иосиф.

– Братья, – воззвал старейшина. – Сегодня утром добрый дух, охраняющий наш род, трижды сказал мне: «Не слушайте человека, убившего вашего соплеменника, иначе навлечете на себя мор и пагубу!..» Мы должны слушаться доброго духа!..

Все было чудовищной ложью. Иосиф все еще не хотел верить, что люди так легко позволят обмануть себя.

– И еще сказал добрый дух, – продолжал старейшина: – «Разденьте догола убийцу, поставьте на краю пропасти, и пусть столкнет его колдун вашего рода. После этого дозволена общая трапеза…»

Вероятно, старейшина плел какую-то свою интригу, потому что эти слова вызвали недовольство.

Старший группы охотников поднялся на плоский камень.

– Братья, это нарушение!

– В чем дело? – закричали из толпы.

– В день свершения казни всякому человеку из рода, даже младенцу, запрещается прием пищи! Это неукоснительное установление предков, оно не может быть нарушено!.. Прежде чем решать о казни, старейшина обязан был собрать всех на обед. Теперь поздно, и я – по праву первого охотника – не стану делить пищу.

– Сами разделим! – заорал волосатый, с низким лбом человек. – Пора отменить обычай, осложняющий жизнь! Почему никто иной не вправе разделить пищу, кроме добытчика? Пусть это делает отныне и всегда старейшина!..

Поднялся шум, и трудно было определить, кого поддерживает большинство, охотника или старейшину с его прихлебателями.

– Тихо! – крикнул старший охотник. – Перебивший меня будет лишен пищи!.. Право на совет с добрыми духами рода имеет каждый из нас, но только совет колдуна обязателен для всех. Подавая советы от имени добрых духов, старейшина пренебрег заповедями предков. Он забыл и о том, что колдуну запрещено принимать участие как в сражениях, так и в казнях: теряет благоволение богов священник, обагривший руки кровью… Есть еще и другое, но я сдержу себя, чтобы не уронить авторитета старейшины.

– Говори! – послышались голоса. – Что у нас за старейшина, если он не знает обычаев или не хочет соблюдать их?

– Хорошо, я скажу… Обычай разрешает забрать любую вещь у поверженного противника, кроме его амулета. Когда же кого-либо казнят, будь то единоплеменник или чужак, никто не вправе посягнуть на его одежду. Она осквернена. Стало быть, раздеть догола этого человека можно только в том случае, если волю добрых духов, о которой поведал старейшина, подтвердит колдун.

– Ничего не знаю о такой воле, – пожал плечами колдун.

«Он знает, что я невиновен, знает, какой негодник старейшина, но молчит… Я, конечно, погибну, если не произойдет чуда, – подумал Иосиф. – И самое горькое – моя смерть ничего не изменит и не продвинет к правде этих бедных, обманутых людей…»

На казнь Иосифа повели трое палачей, которых назначил старейшина. Это были, видимо, его сообщники, от них нельзя было ожидать пощады.

Оставшиеся у пещеры молча глядели вслед.

«Меня ли вы казните, люди?» – хотелось крикнуть Иосифу, но губы его не слушались, он весь дрожал от холода.

Палачи и жертва медленно поднимались в гору по глубокому снегу. Впереди, опираясь на копье, ступал высокорослый детина, рыжий и, кажется, немой. Процессию замыкали два стражника.

Когда отошли от пещеры, стражники вытащили изо рта Иосифа кляп.

Иосиф приостановился, попробовал вдохнуть полной грудью, но в глазах помутилось, он едва не упал. Откашлялся, освобождаясь от противного волосяного остья.

– Прекрасный солнечный день, – сказал он, обращаясь к стражникам. – Я очень сожалею, братья, что из-за меня вы останетесь сегодня голодными.

– Скверный обычай, – проворчал один из стражников. – Все обычаи, которые трудно исполнять, должны быть отменены. Их придумали люди, которые жили, как звери.

– Ошибаешься, – возразил Иосиф, удивляясь, что как бы даже перестал чувствовать холод. – В обычае много смысла: какою бы справедливой ни казалась казнь, все же это одновременно и преступление со стороны тех, кто так или иначе допустил до казни. Бывает, что люди не разобрались, ошиблись, стали жертвой хитрости. Об этом и напоминает обычай…

– Не болтай! – закричал стражник, отчего-то обеспокоившись. – И какому дураку взбрело на ум сбрасывать убийцу? Не проще ли было бы связать его и кинуть с обрыва?.. После снегопадов здесь часто сходят лавины.

– Я не убийца, братья. Это ваш старейшина убийца. Он нарочно подстроил, чтобы я ни слова не сказал в свое оправдание. Но знайте, всех вас покарают боги за несправедливость.

– Нас не покарают, – сказал другой стражник. – Мы делаем то, что велит старейшина. Он отвечает перед богами, а мы отвечаем перед ним.

– Ошибаешься, брат. Это заблуждение – думать, что можно избежать ответственности перед богами. Все люди рождены равными – с равной ответственностью.

– Так только говорится, – сказал стражник, которому явно не хотелось приближаться к обрыву. – Все люди рождаются из одного места, но всем достаются разные места в жизни. Перед богами должны отвечать те, кто ближе к ним.

«Вот начало рабской психологии – неравенство, добровольное одобрение навязанного неравенства…»

Пора было подумать и о самом себе: надежда на чудесное освобождение таяла с каждым шагом.

Сердце переполнилось обидой. Какими ничтожными казались с высоты люди, все еще стоявшие у пещеры! Для них это был спектакль.

«В крайнем случае спрыгну с противоположной стороны склона, не доходя до отвесной скалы… Убьюсь, поломаю ноги, замерзну в снегу… А если не убьюсь?..»

Видимо, палачи догадывались о возможности побега: сузили треугольник, – Иосиф был в досягаемости их цепких жилистых рук.

«Помирать, так с музыкой…»

– Воз-мез-ди-е не-го-дя-ям! – внезапно, во весь голос закричал Иосиф.

Лица у стражников вытянулись: что-то, видимо, случилось. Иосиф вдруг заметил, что и он, и люди, которые вели его на казнь, начали сдвигаться со своего курса: вся снежная масса, висевшая на гребне горы, издавая странный звук, стала съезжать куда-то вбок; все быстрее и быстрее, – нечего было и мечтать выбраться из нее.

«Руки, связаны руки», – только и подумал Иосиф…

6

Сердце выскакивало из груди, мышцы напряглись до боли: Иосиф с трудом приходил в себя.

Над ним высилась не горная громада, и сам он лежал не на дне скалистого ущелья, засыпанного снежной лавиной, – над ним высились верхушки елей и слышался умиротворенный голос доктора Шубова:

– …Простейшее скольжение во времени. Но есть и более сложные способы, когда используется вся гамма средств. Можно конденсировать энергию ума и чувства, преобразовывать их в поля большой плотности, и тогда они вступают во взаимодействие с долгоживущей психической энергией, являющейся, говоря упрощенно, как бы зеркалом происшедшего, невостребованной библиотекой прошлых биоэнергетических импульсов… С помощью суперпсихотрона, который мне посчастливилось изобрести, но который так и не запатентован, потому что все еще не удается сделать хороший опытный образец, превращенную персонифицированную энергию можно передавать, «вживлять», вкладывать в любую особь. Но эти опыты пока крайне опасны своим непредсказуемым характером…

– Скажите, – испытывая головокружение, Иосиф боялся вывалиться из полотняного кресла, – я в самом деле только что был в ином времени?

– Разумеется, – кивнул доктор Шубов. – Если бы не моя подстраховка, ты наверняка разбился бы вдребезги. Не сомневайся, твои палачи погибли… Их тела были найдены в разгар лета. Тебя, бесследно пропавшего, посчитали посланцем доброго духа. Люди вскоре убедились в измене старейшины, хотя число предателей от этого не сократилось… Любопытно, чувствуешь ли ты, как расширился опыт твоей жизни? Если да, какой вывод из происшедшего можешь сделать?

– Я прожил еще одну жизнь… Смотрите, вот следы от ремней, стягивавших мне руки, – смотрите!.. Почему-то мне кажется, я не смог бы побывать там, в жилищах наших далеких предков, если бы во мне было больше эгоизма, нежели в данную минуту.

– Это отличное «кажется»! Важный вывод. Я восхищен, что ты так легко и свободно пришел к нему. Что ж, я не ошибся, решив заняться тобою… А вот и маленькая награда за первый опыт. Помнишь дочь старейшины? Костяной нож, который она держала?.. Представь, девушка сунула нож тебе в карман, надеясь, что ты как либо воспользуешься им в борьбе за свободу.

Иосиф полез в карман и – о чудо! – вытащил костяной нож, который совсем недавно принадлежал густоволосой Ойве. Нож, сделанный весьма искусно, был острым, как бритва.

– После твоей «гибели» девушка решилась изобличить отца перед всем миром. Он был осужден к изгнанию, но Ойва попросилась в изгнание вместо отца и покинула племя… Тебе предстоит еще познать космический смысл человеческой доброты. Доброта – это, строго говоря, ощущение всеобщей связи вещей, именно то, что сближает человека с природой и делает его творцом. Ни один себялюбец, ни один эгоист не способен к подлинному творчеству…

– Скажите, а можно мне еще куда-нибудь? Но не в прошлое, а в будущее?

– Всему свое время, – нахмурясь, сказал доктор. – Не будем торопиться. Жизнь – штука серьезная. Это не развлечения, это постижение истины и красоты мира… Чтобы издавать верные звуки, инструмент должен быть настроен… Мой друг лесник отправился в город. Он навестит твоих родителей, так что вскоре нас могут ожидать интересные вести.

Доктор ушел, а Иосиф долго еще бродил по бесснежному лесу, – в душе теснилась какая-то радость, какая-то догадка о смысле человека, но вместе с тем и грусть: вот увидел он воочию, как жили предки, увидел, что не умели они сохранить заповеданное отцами и потому неумолимо приблизили час общей кабалы и общего горя. Все были братьями, были равными между собою, и жизнь казалась отрадной, но позволили плести интриги более хитрым, дали преимущества более сильным, и сильные, сложившись с хитрецами, начали игнорировать древние обычаи, соблазняя людей отказаться от равенства между собою в пользу лукавого равенства перед лукавым законом…

Пережитое указывало на страшную драму всего человечества. Пытаясь осмыслить ее, Иосиф захотел почитать о первобытных людях у профессиональных историков.

Он вошел в дом и стал перебирать книги во всех шкафах, – разрешение было получено еще раньше, когда доктор Шубов показывал свое обиталище.

Наконец нужная книга была найдена. Иосиф принялся за чтение и вскоре поймал себя на мысли, что ему скучно, – автор книги рассуждал о вещах, ему вовсе не известных, он никогда не был там и не знал толком, как все происходило…

«Прав доктор Шубов: довольно увидеть изнутри пару веков, и громада человеческого опыта, которая пугает сейчас воображение, станет доступной, выявив все свои изъяны… Неужели и я когда-нибудь сумею разбираться в книгах, как в буквах алфавита: буду легко выделять немногие, но действительно ценные, содержащие подлинные знания?..»

Появился доктор. С виду самый обыкновенный человек – с манерами простецкими и сердцем открытым и бесхитростным.

Но Иосиф уже убедился в том, что этот человек не только красив и совершенен, он всемогущ, и именно сознание силы делает его таким снисходительным и щедрым.

– Ну-с, вчера ты был заурядным десятиклассником, честным, самостоятельным – не спорю. Но сегодня ты поднялся несколько над самим собою: воочию видел то, что – увы – пока не могут видеть другие.

– Кто-то сказал: большое знание утомляет.

– Но малое – бесполезно. И ты более страдаешь пока от малого знания. Великое знание раскрепощает… Скажи-ка мне, отчего люди потеряли свое лицо?

– Наверно, оттого, что оно не казалось им достойным.

– Приемлемо, – похвалил доктор. – Ты делаешь успехи. Книги, которые ты листал, говорят о том, что единство людей разрушило либо богатство, либо бедность. Твое мнение?

Иосиф пожал плечами.

– Мне кажется, то и другое. Бедность ведет к равнодушию, богатство плодит жестокость и лень.

– Тут не вся правда, – сказал доктор. – Разложение первобытной общины шло веками. Люди не сразу отреклись от установлений предков, дозволявших развитие личности только в рамках общности. Соблазняясь богатством, властью и преимуществами богатства и власти, личность разрушала прежде всего общность… Твой старейшина мог быть смелым воином. Воспользовавшись слабостью соседнего рода, он мог перебить часть мужчин, а на оставшихся наложить дань. Если бы ему удалось обложить данью еще один род, а может, и племя, он мог бы уже жить, не работая, но только воюя. Вот тебе и сословие, вот тебе и класс.

– Что же, виновата сильная личность?

– Не личность, но эгоизм личности, желание ее подчинить себе большинство, вместо того чтобы подчиниться большинству ради гармонии. Стихийные силы вышли на простор, народы столкнулись, создали несовершенные города и государства, а вместе с ними – страдания для миллионов людей. Организованное насилие – обратная сторона утраченного равенства… Понять это с ходу нельзя, это надо прочувствовать. И ты в этом скоро убедишься…

7

Иосиф шел по пустыне, днем его донимал палящий зной, а ночью – пронизывающий холод.

Подготовлен он был к походу основательно – за плечами висел шар, наполненный легчайшим газом. Подъемная сила шара почти полностью компенсировала вес воды и пищи, которые Иосиф прихватил с собою, а поскольку было уже немало съедено и выпито, шар брал на себя теперь и часть веса Иосифа, и это значительно облегчало движение.

Вот только ветер создавал помехи. Если дул попутный, Иосиф бежал скачками, легко взбираясь на высокие дюны, при встречном – прижимался к земле и пережидал.

За время пути Иосиф не встретил ни единого оазиса, ни единого следа разумной деятельности человека. Если не считать проржавевшего, занесенного песком бульдозера да полотна недостроенной или разобранной железной дороги.

Правда, однажды случилось догнать караван из шестидесяти шести верблюдов. Иосиф с близкого расстояния наблюдал за караванщиками в черных тюрбанах, расположившихся на ночной привал. Они направлялись, по всей видимости, в ту же страну, везли наручники и резиновые дубинки, намереваясь выгодно обменять свой товар.

На исходе дня Иосиф увидел высокую стену, сложенную из кирпичей, не связанных никаким раствором. Стена местами была разрушена. Выцветший рекламный щит сообщал, что путник вступает в пределы самого культурного и самого демократического в мире государства.

Иосиф обрадовался, облегченно вздохнул и перебрался через пролом.

С того момента его не покидало чувство, что за ним следят. Он терялся в догадках, кто бы мог это делать, поскольку снова до горизонта тянулись одни унылые пески. Правда, вскоре он увидел низенькие, ветхие сараи, посеревшие от дождей и солнца, – тысячи ржавых замков и замочков висели на кривых дверках, кое-где дверки были сломаны или сгнили, – из мрака светились какие-то точки…

«Неужели там прячутся кошки? Но кого они тут ловят?.. Наверное, сусликов», – предположил Иосиф, мечтая поскорее добраться до городского жилья, вымыться под горячим душем и отоспаться на мягкой постели.

Не успел он отойти от сараев и сотни метров, как откуда-то нагрянула орава разбойников. Вопя страшными голосами, они набежали со всех сторон.

– Дуюспикинглишь? – одноглазый бандит ткнул пистолетом в живот Иосифу.

– Я говорю на всех языках мира. Какой язык предпочитают господа?

Лучше бы он не называл их господами. Орава сбила его с ног, в считанные секунды он лишился не только шара и рюкзака, в котором имелись еще запасы воды и пищи, но и кепки, очков, майки – было отнято все, вплоть до трусов. Иосиф стоял голышом, прикрываясь руками, а вокруг кипели страсти – шел дележ захваченного имущества.

– Валюта, валюта! – один из разбойников восхищенно подбрасывал на ладони кошелек Иосифа.

– Владея этим шаром, я открою аттракцион «Гигантские шаги», – похвалялся другой, пухлощекий, с отвислыми губами. – Каждый, кто купит билет, сможет побегать по кругу, держась за шар руками. Может быть, этой штукой заинтересуются туристы из Политании и Бензагаса. Тогда у меня будут доллары и франки!

– Продаю спортивные трусы и туфли! – кричал третий разбойник. – Меняю на запасные части велосипедов всех марок и систем!..

Одноглазый, расположившись на песке, угощался из рюкзака Иосифа. Вокруг, протягивая руки, стояли его компаньоны. За плечами у них торчали кремневые ружья.

Никто не обращал на Иосифа уже ни малейшего внимания. Он выбрался из галдящей толпы и пошел своей дорогой, сбитый с толку, но все же радующийся тому, что остался жив.

Никто не гнался за ним, никто не кричал «стой!», и Иосиф вновь очутился в пустыне, над которой уже засветились звезды.

«Где я? – недоумевал он. – Я же условился с доктором Шубовым, что загляну в будущее. Какое-то недоразумение…»

Подгоняемый холодом, Иосиф всю ночь упрямо шел по пескам, а утром, выбившись из сил, упал и заснул.

Когда проснулся, увидел, что неподалеку от него, у высокого дощатого забора, пустыня кончалась.

Стыдясь своего вида, Иосиф приблизился к забору. За забором уже был настоящий оазис: виднелись пальмы, дома и дороги, по которым сновали машины.

«Вот он, долгожданный рай!..»

Но как было подойти к проходной? Поискав глазами, Иосиф заметил пожелтевшую газету. Прикрыв ею бедра, он толкнул двери проходной.

Трое в фуражках с кокардами тотчас уставились на него. Судя по всему, это были полицейские.

– Турист или предприниматель? – спросил один.

– Газетник, – разочарованно протянул другой. – Проходи, сейчас подадут подводу, на которой ты отправишься в тюрьму.

– В тюрьму?

– Эка, бестолковый! В самую обыкновенную тюрьму, где пахнет парашей и полно клопиков и блошек.

Иосиф уже собрался выскочить из проходной, но путь преградила опустившаяся сверху железная решетка.

– Ну, что ты дрожишь? – сказал полицейский. – Все ищут выгоду, что же остается делать бедным защитникам правопорядка?.. Два скублона за газету, которую мы специально оставляем у проходной. Три скублона за оформление протокола и горячий завтрак.

– Мне не давали завтрака.

– И не дадут. Это только так говорится – для округления счета… Итак, к пяти скублонам сорок за содержание в тюрьме и пять страховка, итого пятьдесят скублонов. Это сумма твоего выкупа… А теперь выбери в этой куче штаны и рубаху и жди в камере, пока не покличем.

– Меня зовут Иосифом.

– Хоть Наполеоном. Лишь бы поскорее выкупили, потому что с нас требуют отчисления.

– Кто?

– Наш генерал. И еще король-губернатор…

В событиях не просматривалось никакой логики, и потому Иосиф решил не терзаться понапрасну. В конце концов, каждое время несло на себе след общей драмы человечества и потому было по-своему интересным.

В полдень полицейский вывел Иосифа из затхлой камеры, посадил на подводу, запряженную волами, сковал руки и ноги железной цепью и помахал рукой.

– Машин сколько, папаша, – сказал Иосиф вознице, у которого борода начиналась от самых глаз. – А мы на волах.

– На волах – не на своих ногах. Машины сплошь иностранные, и ездят в них иностранцы…

Иосиф ничего не понимал.

– А скажи, любезный, отчего тут кругом полно воров?

– То не воры, – отвечал словоохотливый возница, не поворачивая головы. – То служащие королевской таможни. Честные все люди, свободные граждане, занятые свободным личным трудом. Цоб-цобе!..

Иосиф боялся упустить что-либо важное, рассматривая город.

В центре, на вершине холма стояло угрюмое здание, напоминавшее крепость. Это была тюрьма.

– А это что за дома? – Иосиф указал на особняки, утопавшие в экзотической зелени.

– «Дома мысли», жилища советников короля-губернатора.

– Их много.

– Много. Иначе правление не было бы «самым мудрым». На каждый десяток аборигенов приходится два советника… Они умеют выколотить положенное – натурой, деньгами и изложением мысли.

– «Изложением мысли»? Что за чепуха?

– Не чепуха, а главный признак великой демократии. Каждый должен насобачиться в правильных речах по любому поводу: ветреной погоды, прыщей на носу, любви к родным полам и паласам… Натуральный налог побуждает выращивать огурцы, разводить кроликов и т.п. Денежный – заставляет продавать произведенные продукты советникам, которые владеют деньгами и перепродают купленное за границу. Ну, а налог изложением мысли закрепляет пламенное почтение к королю-губернатору. Неплательщиков у нас сажают в тюрьму или казнят.

– Если все заняты производительным трудом да еще упражняются в сдаче экзаменов на правильные мысли, у вас должно быть богатое общество, – с иронией сказал Иосиф.

– Ну, конечно, – кивнул возница. – Всякое богатое общество богато прежде всего бедностью. Чтобы получились большие деньги, надо их собрать по копейке и сложить в одни руки… В нашей стране мало дождей, оттого мы быстро роем землянки и не покрываем их крышей. Во-первых, всегда свежий воздух, во-вторых, всякому видно, что происходит у соседа, и полицейские не обременяются вербовкой доносчиков, – сами патрулируют по дорожкам. А ночью светят фонариками… Удобства, кругом удобства. Вдруг, например, убежал из тюрьмы заключенный. Где он может спрятаться, если кругом заборы? Нигде, только в землянке. А так как кровати не предусмотрены – где ж на всех напасешься? – и одеял, конечно, нет, то полицейский, включив фонарик, тотчас видит, где свояк, где чужак. И тогда следует изъятие грешника. Хозяин землянки, где найден беглец, получает сто ударов розгами и пять скублонов штрафа.

– Скублоны? – вспомнил Иосиф. – Ты бы показал мне, что это такое. Хотя бы один скублон.

Возница присвистнул.

– Если бы я сам видел, что это такое!.. Никто не знает, никто не видел. Только советники, ученый персонал. Скублоны, говорят, можно переводить на золото. Народ хотя и речистый, все же пока малограмотный, покрадет скублоны-то, ежели ему доверить. Вот и записывают на бумажках: причитается столько-то скублонов. Ну, и ты отрабатываешь. Цены тебе не известны, зато известны советникам. Так придумал король-губернатор. Широчайшей и глубочайшей мысли человек! Семи пядей во лбу, хотя, честно говоря, я его, как и скублон, живьем не видел. Показывают по телевизору, что на главной площади города, но только со спины. Боятся покушения. Убьют короля, развалится королевство…

Подъехали к тюремному зданию. Иосиф в сердцах сказал:

– Смеешься надо мной, человек! Или нарочно приставлен, чтобы смутить мой дух белибердой.

– Сначала все так говорят, – кивнул возница. – А которых мне приходится везти дальше, те уже не спорят – молчат…

Пока тюремщики в ярко-желтых штанах и куртках снимали цепь, Иосиф успел разглядеть, что улицы вокруг безлюдны, тени от домов очень темные, почти непроницаемые, а редкие птицы величиной с ворону совершенно не машут крыльями и оставляют за собой в воздухе какой-то след…

Над парадным тюремным входом пламенела аршинная вывеска: «Братство всеобщих сердец».

По сторонам сопели тюремщики, сзади бряцал шашкой стражник.

Железные двери отворились легко, без скрипа. Входя в огромный зал, в прошлом, видимо, храм, Иосиф подумал, что неограниченное желание свободы и счастья одними людьми непременно оборачивается для большинства других людей несвободой и бедой. «Откуда знали об этом наши пращуры, о которых мы думаем как о диких полулюдях? Глупости было и там немало, но разве ее стало меньше по прошествии веков?..» Гулкие коридоры, многочисленные двери, все новые и новые группы стражников – Иосиф был, как во сне, пока, наконец, не очутился в грязной и вонючей камере.

На нижних нарах лежал человек.

– Турист? – спросил он.

– Меня ограбили и посадили за то, что я был голым.

– Веская причина.

Заключенный мог быть провокатором, однако сознание правоты толкало Иосифа на откровенность. «Пусть видит, что у меня нет двойного дна…»

– Меня пообещали выпустить, если я раздобуду пятьдесят скублонов.

Узник хрипло рассмеялся.

– Мы приговорены к вечному заключению.