Текст книги "Летающий джаз"

3

МОСКВА, тот же день. 18 октября 1943 года

Грохот бомбовых ударов, рев истребителей и гул артиллерийской канонады сотрясал мраморный вестибюль здания Центральной студии кинохроники в Лиховом переулке в центре Москвы. Но никто из толпившихся тут военных операторов не обращал на это никакого внимания, поскольку все знали – это всего лишь озвучка кинохроники, снятой ими самими на фронтах войны. С ее самых первых дней сто восемьдесят лучших кинооператоров страны были мобилизованы Министерством обороны для съемок боевых действий Красной армии, и с той поры Студия кинохроники превратилась в круглосуточно гудящий штаб – отсюда знаменитые Роман Кармен, Илья Копалин, Виктор Доброницкий, а также еще не знаменитые кинооператоры разлетались не только по всем фронтам от Кавказа до Заполярья, но даже и за линию фронта, к партизанам. И сюда же они возвращались (если оставались живы) с коробками отснятой кинопленки, сдавали их в проявочную лабораторию, ночевали тут же, в подвале, где стояли ряды солдатских коек, перекусывали в студийной столовой, «хряпали» с друзьями по «стопарю», получали новое назначение у начальника Управления кинохроники Федора Васильченко, и – всё, «будь жив, браток!». Снова в машину, снова на аэродром, снова в какой-нибудь У-2, и – на самый передний край, в атаку. Только не с автоматом, а с американской кинокамерой «Аймо», которая видит не больше, чем на двести метров, и снимает (точнее, тянет 15 метров пленки) не дольше тридцати секунд.

Поэтому в вестибюле студии стоял постоянный гул голосов, хлопанье по плечам, едкий дым фронтовой махорки, шумная радость по поводу возвращения с фронта живого приятеля и огорченный мат по поводу новости об очередном погибшем. В этом бурном коловороте вечно куда-то спешащих и на ходу обменивающихся новостями коллег Борис Заточный переходил от одной группы к другой со странным для всех вопросом:

– Как правильно: «Хал» или «Хэл»?

– А что это?

– Не «что», а «кто». Американский госсекретарь. По-английски пишется «Hall». А по-русски как? Хал или Хэл?

– А на хрена тебе, как он пишется?

– В монтажный лист записать. Я снимал сегодня его приезд.

– А он приехал Второй фронт открывать?

– Не знаю…

– Если не знаешь, то какая разница, как его писать? Пиши не «Хел», а «Хер»!

– Да ну вас!

И – к следующей группе:

– Как правильно: американский госсекретарь Хэл или Хал? Мне в монтажный лист записать.

– А ты что теперь, кремлевский оператор?

– Да вот тормознули почему-то между фронтовыми командировками… – Борис словно извинялся за то, что его «тормознули» в Москве для правительственных киносъемок. Хотя прекрасно знал, почему – он слыл одним из лучших мастеров крупных планов, его камера всегда находила именно тот ракурс и то световое освещение, при котором любое лицо становилось красивей и содержательней.

Так бы он и промаялся незнамо сколько со своей сложной дилеммой, если бы проходящий мимо Федор Михайлович Васильченко не бросил на ходу:

– Заточный, найди Школьникова и – ко мне.

Искать Семена Школьникова, которого Заточный знал еще по ВГИКу, долго не пришлось – тот сам его искал, и через несколько минут они уже стояли в крохотном кабинете Васильченко, украшенном портретом Сталина и плакатом «Родина-мать зовет!». Увидев в руках у Заточного монтажные листы, Васильченко жестко глянул ему в глаза:

– Ты еще не сдал монтажные?

– Да вот, не знаю, как вписать американского госсекретаря, – объяснил Борис. – Не то «Хэл», не то «Хал»…

– Срочно сдай в «Летопись», как есть. Там редактор разберется.

Борис огорчился. Сдать снятый материал в «Летопись войны» означало, что ни в какой киножурнал он не войдет, а канет в архив, как прошлой зимой ушел в архив весь материал, снятый Заточным в Мурманске о приходе туда очередного американского морского транспорта с самолетами, тушенкой, яичным порошком и…

– У меня другой вопрос, – перебил его мысли Васильченко. – Вы оба когда-нибудь прыгали с парашютом?

– Гм… – смешался Борис. – Я – нет…

– А я и без парашюта не прыгал, – сострил Семен Школьников. – Но если надо…

– Надо, – твердо сказал Васильченко. – Завтра же начнете теоретическую подготовку, а потом сделаете пару контрольных прыжков и полетите в Белоруссию, к партизанам. Нам поручено срочно снять большой фильм о народных мстителях.

– Ну, если срочно, то никаких контрольных прыжков мы делать не будем, – заявил вдруг Школьников. – Отправляйте нас на аэродром, там нам скажут, как прыгать, и мы прыгнем, куда надо. – Он повернулся к Заточному: – Ты согласен?

– Так точно! – по-фронтовому отозвался Заточный.

4

МОСКВА. 19 октября 1943 года

На столе еды было столько, сколько съесть нельзя. Свежие фрукты в огромных вазах, красная и черная икра в серебряных икорницах, семга и лососина, форель и стерлядь, жареные поросята, барашки и козлята, фаршированные индейки, горы овощей на изысканных фарфоровых и фаянсовых блюдах, целые батареи крепких напитков и всевозможных вин. Для иностранцев, прилетевших из полуголодного Лондона, где не так давно даже Черчилль угощал Молотова лишь овсяной кашей, такое обилие яств в военной Москве было настоящим шоком. По сообщениям прессы и своих дипломатов они прекрасно знали о советской карточной системе распределения продуктов, здесь даже рабочим танковых заводов продавали только 400 граммов мяса на целый месяц! А служащим и иждивенцам полагалось и того меньше. И вдруг – такое пиршество! А сервировка! Тончайшие бокалы для вина и шампанского, особые рюмки для ликеров и, конечно, хрустальные рюмки для водки, без которой не обходится ни одно российское застолье.

Судя по тому, как спокойно, без жадности и спешки, золотыми вилками и ложками вкушают эти яства упитанные советские лидеры – председатель правительства Вячеслав Молотов, руководитель снабжения Красной армии Анастас Микоян, заместитель главнокомандующего маршал Климент Ворошилов и представитель Генерального штаба Анатолий Грызлов – они и в своей обычной жизни питаются не по продовольственным карточкам.

Тосты за дружбу, за общую победу над фашизмом и мерзавцем Гитлером, за Сталина, за Рузвельта, за Черчилля, за Халла, за Идена, за Гарримана, за Кларк-Керра и даже за нее, Кэтлин! И ведь пить нужно bottom up, до дна, а официанты все подливают и подливают, и какие официанты! Вышколенные красавцы во фраках, даже наливая из тяжелых бутылок с шампанским, левую руку держат у себя за спиной, а когда Кэтлин вскользь заметила отцу, что черная икра особенно хороша с лимонным соком, то ровно через шесть секунд перед ней уже стояла фарфоровая розетка с тонко нарезанным лимоном!

А ведь еще вчера, в день прилета, когда их срочно вызвали к Молотову, прием там был совершенно иной – не просто холодный, а ледяной! Потому что русские уже знали, что Халл, Гарриман и Иден привезли сообщение о новой отсрочке открытия Второго фронта. Поскольку успешная высадка союзного десанта в Европе возможна только при их полном господстве в небе над Германией, то есть предварительном уничтожении всей гитлеровской авиации. Но значительную часть своих авиационных заводов Гитлер предусмотрительно перевел подальше от западных границ на восток, куда не могут долететь британские и американские бомбардировщики. При дальности полета три тысячи километров, половину этого расстояния следует оставить на обратную дорогу, и, таким образом, уничтожить немецкие восточные заводы можно только авианалетами с территории СССР. А у Красной армии нет тяжелых бомбардировщиков, и поэтому союзники уже год предлагают советским друзьям разместить американские авиабазы на советской территории. Бомбежки восточных заводов и авиабаз врага не только ускорят открытие Второго фронта, но и помогут скорейшему наступлению Красной армии, снизят ее потери.

Однако Молотов, Вышинский и Майский не стали обсуждать этот план. Они продолжали твердить, что с немцами воюет лишь Красная армия, а союзники только русскими руками таскают, как они выражаются, «каштаны из огня». А то, что несколько десятков гитлеровских дивизий, которыми Гитлер мог остановить наступление русских, – что эти дивизии увязли и уничтожены в Африке и в Италии ценой тысяч погибших солдат союзников, – нет, это Молотов и остальные советские вожди пропускают мимо ушей, будто не слышат. Советское радио вообще не сообщает об этом своему народу. А когда вслед за Гарриманом и Дином британский посол Энтони Иден повторно озвучил предложение о создании своих аэродромов на территории СССР, Молотов лишь скупо заметил: «Советское правительство в принципе не возражает». И тут же напомнил, что с февраля и по сей день ни один конвой с грузом по ленд-лизу не пришел от союзников в советские порты. После чего сухо пожал руки именитым гостям и сообщил, что следующее заседание конференции состоится 19 октября, в 13:00 в Доме приемов МИДа на Спиридоновке, 17.

Тем не менее, выходя из Кремля, англичане стали воодушевленно обсуждать фразу Молотова о «принципиальном согласии» на открытие союзнических авиабаз на русской территории. Но отец их остудил. Имея двадцатилетний опыт общения с советским правительством, он сказал, что по-русски согласие «в принципе» означает всего лишь may be, sometimes in the future or never at all.

И вдруг сегодня – такой воистину королевский прием на этой Спиридоновке в старинном особняке с золочеными потолками, полами в восточных коврах, парчовыми стенами, огромными картинами в тяжелых позолоченых рамах и с музейными статуями у витражных окон. Пир горой – густой русский борщ, отменная стерлядь, нежнейшая форель и новые тосты за дружбу… Не то русские смирились с отсрочкой открытия Второго фронта, не то это у них такая манера общения с иностранцами – из дипломатического льда сразу в жар горячительных напитков. Как жаль, что она, Кэтлин, вычеркнула Ричарда Кришнера из списка помощников, сопровождающих генерала Дина на этот прием. То была ее маленькая женская месть за его невнимание. Но кто же знал, что тут будет такое пиршество, да еще с настоящим французским шампанским, превосходным коньяком, канадским виски и ледяной русской водкой! Уж тут, под градусом, Кришнер не смог бы от нее отвертеться. Хотя теперь плевать ей на Кришнера, вон как смотрят на нее молодые и статные русские полковники – помощники Микояна и Грызлова! Интересно, как они все – и русские, и американцы, и англичане, и китайцы, воюющие с Японией и приглашенные сюда по настоянию Корделла Халла, – собираются проводить конференцию после того, как уже потерян счет выпитым bottom up бокалам шампанского и рюмкам русской водки?

Впрочем, ей-то, Кэтлин, что до этого? У нее сейчас главная дилемма – срочно выяснить, где тут женский туалет, или, зажав коленки, дождаться, когда услужливый официант отрежет ей порцию от огромного торта из мороженого и шоколада – торта, величиной с Букингемский дворец.

– Извините, сэр, можно мне выпить с вами и вашей дочерью? – прозвучал над ней и ее отцом приятный мужской голос.

– Конечно, – поднялся Гарриман. – С кем имею честь?

– Комиссар Павел Анатольевич Судоплатов, – представился высокий статный мужчина.

5

БЕЛОРУССИЯ. Конец октября 1943 года

Разрывы зенитных снарядов были слева и справа. Но У-2 не сворачивал с курса, а, полагаясь на то, что немцы стреляют наугад на шум его негромкого, как у швейной машины, мотора, все тянул и тянул по ночному небу со скоростью сто километров в час. Крохотный одномоторный биплан, который фашисты прозвали «Kaffeemühle», кофемолкой, не был виден на их радарах, и попасть в него в безлунную ночь они могли только чудом. Хуже было то, что по направлению звука двигателя немцы поняли, куда он летит, и, конечно, предупредили карателей, воюющих с партизанами. Но с этим, наверное, ничего не поделаешь, думал Борис Заточный, сидя за пилотом и вертя по сторонам головой – на случай появления «мессера» он двумя руками держал наготове автомат. Где-то рядом или, скорей всего, позади на таком же У-2 летел Семен Школьников и тоже, наверное, готовился из ППШ сбить «мессера». Но никакой «мессершмитт» не появился и, судя по тому, что зенитный огонь прекратился, линию фронта они пересекли благополучно. Еще час летчик вел самолет строго на запад, затем круто свернул на север и через полчаса внизу, в густой мгле открылись сигнальные костры партизан. Впрочем, партизан ли? Зная о ночных рейдах У-2, немцы нередко устраивали ловушки, разводя в ельниках такие же сигнальные костры.

Пилот повернулся к Борису и махнул правой рукой:

– Пошел!

Заточный прыгал впервые в жизни, да к тому же в ночную темень. И хотя его инструктировали нырять вниз головой, но, во-первых, это уж слишком страшно падать вниз головой из самолета, а, во-вторых, на нем был не только заплечный парашют, но и кофр с кинокамерой «Аймо», кассеты с пленкой и боезапас на груди и на поясе. Он с трудом вывалился из самолета боком.

Сначала – в полной и глухой темноте – летел с остановившимся сердцем и зажатым от ужаса дыханием, затем – и почти тут же, в панике – дернул кольцо, услышал хлопок раскрывшегося парашюта, ощутил его рывок, увидел над собой его купол и вздохнул с облегчением.

В полете целился на костры, приземлился, как инструктировали, на полусогнутые ноги и сразу оказался среди своих, но – под огнем карателей, которые теснили партизан к болотам на границе Белоруссии и Латвии. Мины и снаряды рвались со всех сторон, немцы вели прицельный огонь по кострам, которые партизаны не могли погасить до прилета Заточного и Школьникова. Правда, вскоре приземлился и Школьников, и вдвоем они тут же стали снимать вынужденное отступление партизан к болотам. Метод парной киносъемки фронтовых событий был отработан на ЦСДФ еще с первых дней войны – пока один оператор снимает общие планы, второй снимает крупные – лица, оружие и другие детали. В результате при монтаже получаются короткие, но яркие сюжеты.

Брести по болотам партизанам пришлось только ночами, разбившись на мелкие группы. Пять ночей местные старики-белорусы вели цепочки народных мстителей по одним им известным кочкам, сапоги и ботинки вязли в подмороженной грязи и тине. Операторы снимали это месиво, усталые лица бредущих партизан, чавканье снарядов в болотистой гнили, установку саперами мин на случай немецкой погони. Пружины «Аймо» тянут только пятнадцать метров пленки, затем нужно снова закручивать завод. Перезаряжать кинокамеры приходилось во влажных мешках. Лишь на шестые сутки партизаны выбрались на сухую землю возле поселка Павлово в Могилевской области, передохнули и, собравшись все вместе, ударили немцев с тыла.

Завязался тяжелый бой. Заточный и Школьников то ползком, то поднимаясь в полный рост, снимали его с разных точек. Фашисты наступления партизан никак не ожидали и в панике, бросая свою артиллерию и минометы, отступили в те же болота, откуда только что вышли партизаны. Но у фашистов не было местных провожатых, и, увязая в промерзшем болоте, они выглядели, как мухи, прилипшие к липучей бумаге. Партизаны расстреляли их всех.

6

МОСКВА. 30 октября 1943 года

ДЕКЛАРАЦИЯ ЧЕТЫРЕХ ГОСУДАРСТВ ПО ВОПРОСУ О ВСЕОБЩЕЙ БЕЗОПАСНОСТИ

Правительства Соединенных Штатов Америки, Великобритании, Советского Союза и Китая… заявляют:

1. Что их совместные действия, направленные на ведение войны против их соответственных врагов, будут продолжены для организации и поддержания мира и безопасности.

2. Что те из них, которые находятся в войне с общими врагами, будут действовать совместно во всех вопросах, относящихся к капитуляции и разоружению этих соответственных врагов.

3. Что они примут все те меры, которые они считают необходимыми, против любого нарушения условий, предъявленных к их противникам.

4. Что они признают необходимость учреждения в возможно короткий срок всеобщей Международной организации для поддержания международного мира и безопасности, основанной на принципе суверенного равенства всех миролюбивых государств, членами которой могут быть все такие государства – большие и малые.

5. Что они будут консультироваться друг с другом и с другими членами Организации Объединенных Наций, имея в виду совместные действия в интересах поддержания международного мира и безопасности, пока не будут восстановлены закон и порядок и пока не будет установлена система всеобщей безопасности.

6. Что по окончании войны они не будут применять своих вооруженных сил на территории других государств, кроме как после совместной консультации и для целей, предусмотренных в этой декларации…

В. МОЛОТОВ

КОРДЕЛЛ ХАЛЛ

ЭНТОНИ ИДЕН

ФУ ВИН ЧАН

7

МОСКВА. Вечер 30 октября 1943 года

– Это самая прекрасная лестница из всех, что я видел в свой жизни! – восхищенно сказал Гарриману генерал Джон Дин.

Остальные члены делегаций, приглашенные к маршалу Сталину по случаю подписания «Декларации четырех государств», были настолько потрясены роскошью Кремлевского дворца, что не смели и рта открыть. Молча глазея то на стрельчатые пилоны из желтого мрамора, соединенные золочеными решетками, то на огромную картину, изображающую Куликовскую битву, они все шли и шли вверх по бесконечно высокой и покрытой красной ковровой дорожкой лестнице.

Кэтлин, одетая в закрытое серое платье, держалась поближе к отцу, а Ричард Кришнер сопровождал генералов команды Джона Дина.

Когда, пройдя мимо двух огромных хрустальных ваз, стоявших у высоких резных дверей, все делегации вошли в аванзалу, к ним в сопровождении Молотова вышел Иосиф Сталин. По журналистской привычке Кэтлин старалась запомнить все детали этого события и мысленно записывала их в свой блокнот. Сталин был в летнем светло-коричневом мундире с маршальскими звездами на погонах. Всех поразил его невысокий рост и щетинисто-стальные волосы, резко контрастирующие с добрым выражением морщинистого, в глубоких оспинах лица. Великий артист, он молча, не глядя никому в глаза, обошел всех присутствующих и каждому пожал руку. Затем коротким жестом пригласил всех в банкетный зал.

Там, в царской столовой, отделанной красной парчой и искусственным мрамором, освещенной роскошной хрустальной люстрой, похожей на перевернутый букет, был накрыт обеденный стол, не уступающий обилием блюд и напитков обеду в Доме приемов на Спиридоновке. Черная и красная икра, заливные осетры, мясо ягнят… И официанты были те же самые, знакомые Кэтлин по предыдущему банкету. Но теперь она уже знала о тайной цели этих правительственных пиршеств для иностранцев в голодной Москве. Один из русских ухажеров (к радости Кэтлин, она стала здесь пользоваться таким мужским вниманием, какого никогда не знала ни в США, ни в Англии), так вот, один из этих русских ухажеров сказал ей, что даже год назад, когда немцы были в тридцати километрах от Москвы, и голодный город буквально «висел на волоске», Сталин накрывал Черчиллю такие же обильные столы. А все для того, чтобы показать свое полное спокойствие и уверенность в победе. И надо сказать – это сработало, Черчилль, который в августе 1941-го прилетел в Москву со своими бутербродами, вернулся в Англию чуть ли не в восторге от Сталина и распорядился активизировать помощь СССР по ленд-лизу. До июля 1942 года с северными конвоями в СССР прибыло 964 тысячи тонн оружия, оборудования и продовольствия, 2314 танков, 1550 танкеток и 1903 самолета. Только ужасная трагедия с гибелью почти всего британского конвоя PQ-17 – из 36 транспортов немцы потопили 23 – заставила британское правительство остановить отправку северных конвоев в Советский Союз…

Теперь, когда гости и хозяева расселись за праздничным столом в соответствии со своими регалиями и чинами, Молотов взял на себя роль тамады и произнес тост за советско-американо-британскую дружбу. Все, включая Сталина, конечно, встали и выпили до дна. После чего слово для тоста Молотов предоставил Халлу, потом Идену, затем Гарриману и так далее по дипломатическому табелю о рангах, и каждый раз все синхронно вставали, синхронно выпивали bottom up и садились, чтоб успеть закусить перед следующим тостом. Когда очередь дошла до генерала Джона Дина, тот сказал:

– Я глубоко польщен честью быть главой американской военной миссии в России и считаю свою маленькую команду авангардом миллионов американцев, которые вместе с нашими союзниками будут воевать до полной победы над нашим общим врагом. Я хочу выпить за тот день, когда передовые части британских и американских войск встретятся с передовыми частями Красной армии на улицах Берлина и обнимутся в знак нашей общей победы!

Все снова чокнулись, выпили до дна, но, глядя на стоящего Молотова, никто не сел. Кэтлин удивленно смотрела на мужчин, застывших с рюмками и бокалами в руках. За их спинами двигалась какая-то невысокая фигура, но только когда этот человек приблизился к американской делегации, Кэтлин поняла, что это Сталин. С бокалом красного вина в правой руке он подошел к генералу Дину, сказал ему что-то по-русски, а переводчик Валентин Бережков пояснил:

– Маршал Сталин присоединяется к вашему тосту и хочет выпить с вами персонально! До дна!

Все, конечно, зааплодировали, а Ворошилов, Микоян, Грызлов и Судоплатов тут же подошли к Дину и тоже чокнулись с ним своими рюмками.