Текст книги "Свободный полет одинокой блондинки"

Алена поневоле двинулась за ним.

А там, у прохода, уже стояла группка таких же, как Алена, задержанных. Всех их, гуртом, милиционеры повели в сторону перрона, но перед самым выходом остановили у двери с табличкой «Линейноеотделениемилиции».

В отделении дежурный старлей, сидя за столом и держа сигарету в уголке рта, небрежно, с прищуром от дыма, пролистал Аленин паспорт.

– Ну что? Московской прописки нет, регистрации тоже нет. И билета нет. Нарушение режима пребывания в Москве. На первый раз штраф триста рублей.

– У меня нет денег, – сказала Алена.

– У всех нет денег, а все живут, – философски заметил старлей. – Посидишь в «обезьяннике» – найдутся.

– Отпустите меня. Мне негде их взять. Я домой уеду.

– Выходит, все-таки есть на билет?

– Нет, я зайцем уеду.

– А за безбилетный проезд знаешь какой штраф? Короче, у нас тут все просто и по закону: или за решетку, или… – он кивнул на телефон, – звони, пусть тебе привезут деньги.

– Мне некому звонить.

– Ничего. Посидишь – найдется. – И старлей приказал дежурному: – Сашок, отведи ее. Следующий!

34

«Обезьянник», то есть, простите, КПЗ, – это вам не Испания! Маленькая и глухая бетонная комната без окон, без коек, без лавок – без ничего. Только в двери «намордник» – плексигласовая форточка, через которую дежурный видит задержанных.

На полу, на бетоне – подложив под себя что можно (газеты, шапки, платки или пальто) – впритык сидели и лежали двадцать, если не больше, девчонок от 15 до 25 лет. Холодно, КПЗ почти не отапливается, девочки группками жались друг к другу, изо ртов шел пар.

– Ты чья? – спросили у Алены.

– В каком смысле? – переспросила она.

– Ну, с какой точки?

– Да она не наша. Вы что, не видите ее ногти, что ли? Кто из наших такие ногти носит?

Алена рефлекторно спрятала свои ногти, давно забывшие о маникюре.

Они поинтересовались:

– А закурить не дашь?

– Я не курю.

Тут они разом потеряли к ней интерес, и она, помявшись, села на свободный пятачок пола, прислушалась к негромкому разговору двух девочек слева от себя.

– Мужики все козлы, все поголовно, – негромко говорила подружке худенькая блондинка лет восемнадцати. – Меня недавно такой приличный парень взял – при галстуке, в очках! А завез за Окружную дорогу, и там меня вся деревня по кругу пустила – из дома в дом! До утра…

– Всего-то! – усмехнулась молодая татарка справа от них. – Меня летом на Украину увезли…

Клацнула, откинувшись, плексигласовая форточка, в «обезьянник» заглянул дежурный:

– Собинова, на допрос или полы мыть?

В другом конце камеры синеглазая шатенка демонстративно плюнула на пол:

– Тьфу на твои полы! Буду я руки портить?!

– Значит, на допрос, – ухмыльнулся дежурный. – Вставай! На второй этаж.

Синеглазая Собинова поднялась.

– Гуд бай, девочки! Считайте меня коммунисткой.

Дежурный открыл скрипучую дверь, и Собинова вышла.

– Держись! – сказала ей вслед татарка и продолжила, когда за Собиновой закрылась дверь: – Да… вот я и говорю. Меня летом на Украину завезли и месяц в сарае держали, по три гривны всему поселку продавали. А потом залили в горло бутыль самогона, вывезли на шоссе и бросили. Я в Москву три недели добиралась. С шоферами на фурах.

Алена изумленно слушала этот совершенно обыденный рассказ. Потом перевела взгляд на другую группу, справа. Там была своя история, похлеще. Яркая зеленоглазая брюнетка не старше двадцати оттянула лифчик и показала глубокие шрамы на груди.

— Видали? Я в «Метелице» работала, и такая пруха была – за полгода на квартиру собрала, хотела ребенка из Тулы сюда перевезти. У меня сыну пять лет, и такой мальчик сладкий!.. И что? Месяц назад приезжаю утром домой от клиента, открываю ключом квартиру, и тут меня хватают четыре бандита. Затолкали в комнату, привязали к батарее парового отопления и стали пытать, где деньги прячу. Ногами били, сигаретами жгли – я молчала. Но когда стали грудь резать, все отдала. А потом узнала: в Москве, оказывается, новая банда появилась, выслеживают наших ходовых девочек и грабят. Я же не могу на них в милицию заявить…

Снова со скрипом открылась дверь, и в камеру вошла Собинова – шатаясь и чуть не падая. Девушки подхватили ее, опустили на пол.

– Понятно… – протянула татарка. – Сколько же их тебя… допрашивали?

— Восемь… – еле слышно отозвалась Собинова.

– Жейдулина, – сказал дежурный татарке. – Допрос или полы мыть?

Татарка посмотрела на него долгим взглядом и ответила с вызовом:

– Мы вам поломойки?! Полы не моем!

Алена, хлопая глазами, смотрела, как она пошла к двери и как дверь за ней, лязгнув, захлопнулась.

– Татарка их выдержит, – сказала ей вслед зеленоглазая, со шрамами на груди. – А я теперь не могу в «Метелице» работать с такими шрамами, думаю в интим податься. Там спокойней, без геморроев…

– Та ты шо! – воскликнула в другом углу крупная девушка с тяжелой косой, уложенной на голове. – Я тильки з интима збегла! Там же ж як? Охранник бэрэ двух-трех дивчин и йидэ по вызову на хватиру. Клиент выбирае дивчину, розплачуется, и охранник уезжает. Но шо з тобой через пьять минут зробят – нихто не знает. От мы з одной дивчиной так зусталысь, там було два клиента и завроде як порядошные. Но тикы охранник уихав, воны перевезли нас на другу хватиру, а там их вже було пятнадцать чоловик! Воны нас били, имели куды хочь, заставили вдыхать кокаин и показувать им шоу…

Снова клацнула плексигласовая форточка «намордника».

– Вострюкова, Рожковская, Плешнева – на выход, – объявил дежурный. – Ваша «мамка» приехала.

Три девочки встали, в том числе зеленоглазая, которой бандиты резали грудь. Подняв то, на чем они сидели – кто картонку, кто журнал, а кто наплечный платок, – они предложили эти подстилки остающимся.

– Возьми, – сказала Алене зеленоглазая. – А то придатки застудишь.

– Спасибо.

Алена взяла платок, подстелила под себя.

– Кому-нибудь нужно позвонить кому-то? – Зеленоглазая осмотрела остающихся и снова повернулась к Алене: – Тебе?

– Мне некому звонить.

– Тогда ты тут посидишь, детка.

– Быстрей! Быстрей! – сказал дежурный.

– Счастливо, девочки! – попрощалась со всеми зеленоглазая. – Чтоб и вас быстрей выкупили!

Все три выкупленные ушли, высокая худышка с короткой стрижкой сказала из угла:

– А меня вообще не имеют права тут держать. Я несовершеннолетняя, мне еще шестнадцати нет. Но я своему мальчику позвонила на пейджер, он меня выкупит…

Снова со скрипом открылась дверь, вошла татарка Жейдулина. Морщась от боли, но стараясь держаться прямо, она медленно пересекла «обезьянник», села на свое место и, криво усмехнувшись, вытащила из кармана три сигареты, одну протянула Собиновой, вторую закурила сама, а третью подняла над головой:

– Эта на всех! Заработала…

Сигарету тут же взяли, закурили, пустили по кругу.

– Ну! – морщась от боли, затянулась своей сигаретой татарка. – О чем базар?

— Да так… – ответила ей Собинова. – Обсуждаем наше международное положение раком.

– Да уж… – выдохнула дым татарка. – Я иногда стою на улице в линейке перед клиентом и думаю: грёбаный бог, ведь уродку ни одна мамка не выставит в линейку, так? Значит, мы – самые красивые девочки в стране. Мы могли стать невестами, женами, нарожать детей. А нас бросили на улицу и дерут, дерут, дерут…

Синеглазая соседка Алены, получив посланную по кругу сигарету, затянулась и усмехнулась:

– Эти козлы знаете как к нам относятся? Как к евреям, ага! Евреев все не любят, но у каждого есть свой хороший еврей. Вот и к нам, проституткам, такое же отношение. – И она толкнула локтем Алену, передала ей окурок.

Алена затянулась, передала следующей, та удивилась:

– Ты же сказала – не куришь…

– А я так, согреться.

Клацнула плексигласовая форточка, приоткрылась, дежурный объявил:

– Замаруева!

Несовершеннолетняя худышка вскочила:

– Мой приехал?

– Допрос или полы мыть?

Худышка обмякла, посмотрела на своих товарок.

Они смотрели на нее испытующе, кто-то произнес:

— Мыть им полы западло.

Худышка, вскинув голову, гордо сказала дежурному в «намордник»:

– Мы вам не поломойки!

Дежурный ухмыльнулся:

– Тогда на допрос. Второй этаж.

– Оставьте ее, – вдруг поднялась Алена. – Я вам полы помою.

Дежурный сквозь «намордник» осмотрел Алену с ног до головы.

– Сейчас выясню.

Милиционер исчез, щелкнув форткой.

Алена и несовершеннолетняя худышка стояли, смотрели друг на друга.

Татарка Жейдулина сказала Алене:

– Твоя как фамилия?

– Бочкарева. А что?

– Ничего. Я думала: Матросова.

Все рассмеялись, и это был нехороший смех, издевательский.

В двери снова возник милиционер:

– Бочкарева, на выход! Замаруева, останься.

35

Она мыла полы по-деревенски – тряпкой, выжимая грязную воду в ведро. Вода была ледяная, полы – и на втором этаже, и на первом – грязные, затоптанные, заплеванные.

Издали, с вокзального перрона, доносились радиообъявления об отправлении поездов.

Старлей подошел к Алене и, раскачиваясь на носках, посмотрел, как она моет.

– Заканчивай.

Алена выпрямилась:

– Почему? У меня еще вон сколько!

– К нам проверка едет. Задолбали уже этими проверками. Вас на Петровку увезут, в управление.

– А там что?

– А там на кого попадешь. Могут и полгода дать, – он усмехнулся, – чтоб полы не мыла. А могут…

– Что?

– За тебя что, правда некому три сотни внести?

– Некому.

– Жалко… Хотя с другой стороны, что ты тут видела?

Алена выжала тряпку в ведро.

– Я? Я ничё не видела, я полы мыла.

Старлей долго смотрел ей в глаза, потом сказал:

– Спасибо. Если тебя там выпустят, приходи. Я тебя в твою Тверь даром отправлю.

Алена подхватила ведро и пошла вылить его в туалет.

Спустя несколько минут лысый майор-проверяющий и два мента, прикатившие сюда с Петровки, вывели из отделения группу девушек и повели их через зал на выход, в сторону вокзальной площади, где стояла «раковая шейка» из управления милиции. Собиновой и татарки Жейдулиной среди этих девушек не было, старлею удалось их сплавить еще до приезда проверяющего.

По радио объявляли посадку на «Красную стрелу», и навстречу девушкам шел поток респектабельных пассажиров – иностранцы, новые русские, носильщики с тележками, полными кожаных чемоданов, женщины в дорогих шубах. При виде арестанток они, конечно, шарахались в сторону.

Последней из арестанток плелась Алена.

И вдруг она увидела неправдоподобно знакомую фигуру – вдали в шикарном светло-бежевом пальто-накидке а-ля Пушкин и в замечательном смокинге цвета концертного рояля шел на посадку – нет, не шел, а парил своей характерной прямой и легкой походкой – Орловский Игорь Алексеевич, он же Принц, он же Красавчик. Носильщик вез перед ним тележку с двумя фирменными чемоданами из светло-желтой кожи.

Алена бросилась к Красавчику, но один из сопровождающих ментов ухватил ее за плечо.

– Куда?! Стоять!

– Да я сейчас… – рванулась Алена и – вырвалась, бегом кинулась вдогонку за Красавчиком.

Но милиционер догнал ее и кулаком огрел по спине.

От этого удара Алена чуть не брякнулась носом прямо позади Красавчика, а он, не замечая того, что происходит за его спиной, чуть было не ушел на перрон, когда Алена, позабыв его фамилию, крикнула:

– Принц!.. Принц!!!

Он оглянулся.

– Принц, пожалуйста!.. – вырывалась она из хватких рук милиционера.

Красавчик, всматриваясь в нее, не верил своим глазам.

– Ты?

— Я! Я! Займите мне триста рублей! Пожалуйста!

У него оказалась быстрая реакция. Глянув на милиционеров и на конвоируемую ими группу девочек, он шагнул к майору, взял того под локоть, сунул ему что-то в карман и тут же, взяв Алену под руку, повел ее на перрон к «Красной стреле».

Все это произошло так стремительно, что носильщик остолбенело застыл на месте, хлопая глазами. А спохватившись, покатил вдогонку за ними свою тележку с двумя фирменными чемоданами Красавчика. И, поспешая, обогнал в потоке пассажиров двух дюжих мужиков-амбалов, их носильщика с какими-то большими тяжеленными кофрами на тележке и маленького невзрачного человека, который семенил к поезду с самым потертым в мире кейсом в руке…

36

– Поезд «Красная стрела» отправляется в Санкт-Петербург со второй платформы в ноль часов пять минут… – вещал радиоголос.

Алена не могла поверить своему счастью. Нет, это сон! Только что она была на самом дне, в «обезьяннике», с уличными проститутками. Только что она мыла заплеванные полы в милиции. И вдруг…

Плюш и бархат купе старинного «СВ»…

Ночной перрон, плывущий за золотисто-батистовыми занавесками широкого окна…

Зеркала над мягкими сиденьями…

Лампа под абажуром…

Тепло…

И – Принц! Ее Принц! Сам! Живьем! Его волшебно-лучистые глаза! Его голос! Он снимает с нее полушубок…

Нет, это невозможно, это ей снится, это она уснула в «обезьяннике» и видит сон! Боже мой, только бы не проснуться, только бы… что он говорит?

– А? Что вы сказали?

– Ты что, правда замуж выходишь?

– Уже нет…

Красавчик открыл свой замечательный чемодан, извлек из него и отложил в сторону новенькую, еще в прозрачном импортном пакете дубленку, а со дна чемодана достал прекрасное махровое полотенце, спортивный костюм и несколько новеньких, запечатанных в целлофан рубашек, джемперов и свитеров, разложил это все на сиденье.

– Вот. Прими душ и переоденься.

– Да, конечно… Что?! Душ? Где – на станции?

— Нет, здесь. Иди сюда.

Он открыл узкую дверь в стенке купе, и Алена убедилась, что она все-таки во сне, в зазеркалье – за этой дверью была маленькая душевая с зеркалами.

– Хорошо… Конечно… Раз вы просите…

Ясно, что в жизни она не стала бы этого делать, но во сне она не могла его ослушаться и представила себе, как будет выглядеть в его шелковой рубашке и кашемировом джемпере.

Тут она вдруг увидела себя сразу и в зеркале над мягким сиденьем, и в зеркале душевой. И ужаснулась своему жуткому виду, опустила плечи, сказала, глядя в черноту окна на редкие огни, проносящиеся мимо:

– Принц, там так страшно… Я не хочу туда больше…

– Куда? В душ?

— Нет, в эту жизнь… Я не хочу…

Ее вдруг пробило слезами.

– Ну что ты! Все, все, не надо, девочка… – Он стал гладить ее по плечам. – Не бойся… Теперь ничего не бойся… Я тебе помогу… Я же твой должник, дважды даже…

– Правда поможете? – воспрянула она и стала утирать слезы.

– Правда. Если будешь слушаться…

– Да я для вас что угодно сделаю!

– Вот и хорошо. А теперь – в душ. Я пока выйду…

Конечно, это было продолжением сна. Откуда в чернухе ее жизни – с этими отчимами в Долгих Криках, братанами в «Монте-Карло», польскими бандитами на границе, ментами и проститутками на Ленинградском вокзале, – откуда в этом черном пространстве мог взяться такой волшебный, такой сказочный туннель, по которому, как в кино, мчится этот старинный вагон – весь в бархате, плюше, бронзе, со старыми зеркалами, лампами с абажурами и настоящим душем?!

Недоверчиво повернув кран, Алена вдруг увидела, как из душа пошла вода, попробовала ее рукой и тут же отдернула руку – вода оказалась не только настоящей, но и горячей! И, не рассуждая больше – сон это, не сон, – она сбросила с себя мятое и грязное свадебное платье и, вышвырнув его в купе, стала под душ.

Долго, растягивая это наслаждение сказкой, стояла она под струями воды и смывала с себя мрачные призраки своей прошлой жизни – и Федора, схватившего ее как-то за грудь с такой силой, что она уронила на землю Артемку; и братков, палящих друг в друга над ее головой в «Монте-Карло»; и марокканцев, избивших Андрея…

Грохотал поезд, летел в ночь, стучали колеса, и вместе с редкими огнями за окном отлетали назад, в ничто все монстры и ужасы, населявшие ее душу: испанские полицейские, арестовавшие ее в ресторане «Марбелья клаб», наручники в самолете «Аэрофлота», следователь в Бутырской тюрьме, «обезьянник» в отделении милиции…

Избавляясь от них, смывая их с себя, Алена словно теряла земное притяжение, становилась легкой и парящей настолько, что запела вслух что-то французское, из Патрисии Каас. Но у нее эта песня зазвучала совершенно иначе, чем у великой француженки, – она зазвучала лукаво и кокетливо, как у мурлыкающей кошки…

37

Отправив Алену в душ, Красавчик озабоченно взглянул на часы, набросил на плечи свое а-ля пушкинское пальто-накидку, вышел из купе, спросил у проводника, где ресторан, и отправился туда.

Вальяжные и в основном пожилые пассажиры «Красной стрелы» ложатся обычно спать почти сразу после отправления, и потому теперь, в этот ночной час, Красавчик не встретил почти никого в коридорах пересекаемых им вагонов.

Только в восьмом вагоне в коридоре у окна стоял пожилой мужчина, одетый с иголочки, с острым и умным взглядом.

Они встретились глазами, и Мозговой проследил, как Красавчик достиг конца вагона и перешел в следующий, в вагон-ресторан.

Постояв еще немного, Мозговой сказал вслух:

– Ладья «Б-4» – на «Б-6»…

Поскольку в коридоре никого не было, то со стороны можно было подумать, что этот человек слегка не в себе. Тем более что спустя минуту он громко воскликнул:

– Как-как? Слон на «А-8»? Эт-то интересно! Сейчас посмотрю…

И быстро исчез в своем третьем купе. Там рядом с окном на столике стояла маленькая шахматная доска с изящными фигурами.

Закрыв дверь купе и присев к этой доске, Мозговой перевел свою ладью на «Б-6», а слона противника – на «А-8». И – задумался.

Тем временем в пустом вагоне-ресторане Красавчик, разглядывая меню, делал заказ бармену.

– Что у вас на ужин?

– Всё. – Бармен показал на меню, вывешенное на стене.

– Гм… Тогда мне, пожалуйста, один жюльен из шампиньонов, горячую тарталетку с печенью и чашечку капуччино. Это здесь. А с собой, пожалуйста, коробку лучших конфет, бутылку шампанского и два бокала. Поставьте на столик, я пойду руки мыть. – И, поглядев на часы, Красавчик направился из вагона-ресторана назад, но возле туалета даже не остановился, а вышел в тамбур. Здесь он натянул на руки резиновые перчатки и через дверь осторожно заглянул в коридор восьмого вагона.

Теперь этот коридор был пуст – Мозговой сидел в своем третьем купе над шахматной доской, а в седьмом купе над точно такой же доской сидел самый невзрачный в мире человек Аристарх Петрович с прикованным к его руке самым потертым в мире кейсом.

Наружная дверь купе Аристарха Петровича была изнутри заперта цепью и забаррикадирована четырьмя тяжеленными кофрами. Зато дверца в душевую была открыта настежь, за ней находилась пустая душевая кабинка с еще одной дверью в соседнее купе, восьмое, и эта дверь была тоже открыта.

А в том восьмом купе сидели два амбала с автоматами Калашникова наперевес – один автомат был направлен на дверь в коридор вагона, а второй – через душевую – на купе Аристарха Петровича.

– Та-а-ак-с… – врастяжку говорил Мозговой в своем купе. – Ферзь «Д-1» на «Д-4». А? Что ты скажешь?

В седьмом купе Аристарх Петрович, переставляя ферзя противника на «Д-4», поправил на груди крохотный микрофон.

– Да… Неплохо… Неплохо…

Именно в этот момент Красавчик, еще раз взглянув на часы, открыл дверь из тамбура в коридор восьмого вагона и стремительно прошел по этому коридору к третьему купе. Остановился, извлек из-под полы своей пушкинской накидки какой-то баллончик с тонким и длинным наконечником, вставил этот наконечник под дверь купе и открыл клапан впрыскивателя.

По-видимому, в баллончике был очень сильный снотворный газ – сидевший за шахматной доской Мозговой уснул буквально в секунду.

А Красавчик в это время уже был у двери восьмого купе, куда тоже впрыснул снотворное, отчего оба амбала с автоматами сонно откинули головы.

И поскольку их купе было соединено с соседним открытой дверью душевой, то почти в ту же секунду обмяк и уснул над своей шахматной доской Аристарх Петрович.

После чего Красавчик, снова взглянув на часы и на пустой коридор, достал из внутренних карманов своего пушкинского пальто ключ-отмычку и маску противогаза. Маску он быстро натянул на лицо, а ключом открыл дверь восьмого купе, вошел в него, стремительно проследовал мимо спящих амбалов через душевую в купе Аристарха Петровича, достал из кармана клещи-кусачки и перекусил ими стальную цепочку наручника, которым к руке Петровича был прикован самый потертый в мире кейс. Затем спрятал кусачки, взял кейс с колен спящего Аристарха и тем же путем – через душевую и мимо спящих амбалов – двинулся обратно в коридор.

Вся эта сложная процедура заняла ровно сорок три секунды. На сорок четвертой Красавчик – сняв маску противогаза и задержав дыхание – уже выходил из восьмого купе в коридор. А выйдя, запер дверь ключом-отмычкой и вернулся в тамбур, где, посмотрев на часы, стал открывать своей отмычкой наружную дверь вагона.

Именно в этот момент поезд, замедляя ход, остановился на станции Бологое у первой платформы.

А на соседнем пути, у второй платформы, остановился встречный поезд…

Проводники обоих поездов, держа в руках фонари, сонно сошли из вагонов на платформы, в метельную ночь.

Между тем тыльными своими сторонами эти поезда соседствовали настолько близко, что Красавчик, открыв противоположную дверь вагона, высунулся на миг из тамбура и протянул в ночь самый потертый в мире кейс. А Андрей, с которым Алена ездила в Испанию, высунувшись из тамбура вагона встречного поезда, протянул руку и принял этот кейс.

Загудели электровозы.

Красавчик выбросил на рельсы кусачки, пустой баллончик и маску противогаза, закрыл дверь и направился в вагон-ресторан.

Проводники обоих поездов поднялись в свои вагоны и стали закрывать двери.

Красавчик вошел в ресторан – здесь на столике его уже ждали жюльен в маленькой «турочке», тарталетка, чашечка капуччино, шампанское, бокалы и коробка конфет.

Поезда тронулись, расходясь в противоположные стороны.

Красавчик, глядя в окно, съел не спеша тарталетку и жюльен, выпил капуччино под вкусную сигарету «Честерфилд», щедро расплатился за ужин и пошел в свой вагон с шампанским, бокалами и конфетами, на ходу здороваясь с проводниками и желая им спокойной ночи.

Гудел электровоз…

Поезд, набирая скорость, шел сквозь ночь…

Красавчик открыл незапертую дверь своего купе и вошел в него с шампанским и конфетами.

Однако девушка, которой предназначались эти конфеты и шампанское, уже крепко и сладко спала на нижней полке.

А вся одежда Красавчика, которую он выложил из чемодана, была перемещена на верхнюю полку.

Увидев спящую Алену – ее щеки зарозовелись и губы открылись, как у ребенка, – Красавчик усмехнулся, поставил бокалы и конфеты на столик, осторожно, чтобы пробка не хлопнула, открыл шампанское, налил себе в один из бокалов и, подняв этот бокал, сказал спящей Алене:

– Что ж, детка… За нашу свободу!

38

Гудел-тянул электровоз…

Залитая морозным утренним солнцем, летела навстречу поезду ослепительно снежная русская природа…

Стучали по рельсам колеса…

Поезд приближался к Санкт-Петербургу…

В этом поезде открылась дверь одного из вагонов, и мужская фигура, чуть высунувшись, последовательно выбросила из вагона полушубок-кожух, женское свадебное платье и еще какие-то мелкие предметы женского туалета, неразличимые издали…

Солнце, пробившись сквозь плотные жалюзи в купе, осветило лицо Алены…

Она медленно расклеила ресницы и улыбнулась – сон продолжался, она была в купе волшебного вагона, летящего в сказке. Алена успокоенно закрыла глаза, чтобы посмотреть следующую серию этого сна, как вдруг услышала звук откатывающейся двери. Снова открыла глаза – перед ней стоял ее Принц, ее Ангел и Бог.

– Доброе утро, – сказал он человеческим голосом.

Тут Алену дернуло, как от электрошока, она рывком села на полке и в ужасе захлопала глазами, растерянно озираясь по сторонам.

– Доброе утро, – повторил Красавчик. – Граждане пассажиры, наш поезд приближается к Санкт-Петербургу…

И включил радио, которое повторило за ним слово в слово:

– Доброе утро! Уважаемые пассажиры, наш поезд приближается к Санкт-Петербургу, просим вас не забывать свои вещи…

В тот же миг послышался стук в дверь и голос проводника:

– Чай? Кофе? Бутерброды? Фрукты?

Красавчик чуть откатил дверь, ответил:

– Два чая, бутерброды и фрукты. – И Алене: – Или ты хочешь кофе?

Алена, не веря ни своим глазам, ни ушам, закрыла глаза и в обмороке рухнула обратно спиной на подушку.

39

В Питере на Московском вокзале врачи «скорой помощи», вызванные к восьмому вагону поезда «Красная стрела», приводили в себя беспробудно спящих пассажиров – Мозгового, Аристарха Петровича и двух его дюжих охранников. Сюда же, к восьмому вагону, спешила и милиция…

А тем временем из пятого вагона носильщик вынес роскошные чемоданы Красавчика, и следом за ним сошли Красавчик и Алена. Алена была действительно в шелковой рубашке, кашемировом джемпере, спортивных брюках и дубленке Красавчика, только на ногах были ее родные тверские валенки. Ступая этими валенками по запорошенному снегом перрону, она восторженно вертела по сторонам головой.

Смешавшись с потоком пассажиров, они вышли на привокзальную площадь, и носильщик перегрузил их багаж в такси.

И вот они уже катят по утреннему и залитому солнцем Невскому проспекту, мимо памятника Екатерине… Но Красавчик вдруг остановил машину, вышел из нее, скрылся в каком-то магазине, а через минуту вернулся с импортными коробками, и они покатили дальше – Адмиралтейство… Исаакиевский собор… гостиница «Астория»…

Да, сказка продолжалась. Уже через пятнадцать минут Алена, одетая и обутая в обновки, и Красавчик завтракали в сказочном ресторане «Астории» – перед ними на столе красовались розетки с икрой, ломтики поджаренного хлеба, запотевшие бокалы с апельсиновым соком. Но во всей этой ирреальности Алену больше всего волновали теплые и смеющиеся глаза Принца, сидящего напротив, и его волшебный голос, рассказывающий что-то смешное, веселое, легкое. Даже когда у него зазвонил мобильный, он не спускал с Алены своих смеющихся глаз.

– Получили? – говорил он в трубку. – Замечательно! Значит, за Испанию я с фондом рассчитался и даже с лихвой. Очень хорошо, ты же знаешь мой принцип жить без долгов… Я позвоню уже оттуда, пока! Хотя нет, подожди. Передай Андрею привет от одной его знакомой. Мы с ним немножко испортили ее день рождения, но я это сейчас исправляю. Чао!

Он спрятал свой мобильный, Алена спросила:

– А вы по жизни вообще чем занимаетесь?

– Я? По жизни? – Он усмехнулся. – По жизни я игрок.

Алена засмеялась.

– А вам партнеры нужны? Нет, правда! Я для вас что угодно сделаю!

– Ты это уже говорила. Так уж и что угодно?

Алена порывисто вскочила:

– Хотите – из окна прыгну!

Красавчик молчал, глядя на нее с прищуром, словно обдумывая какую-то идею.

– Слышите? – нетерпеливо сказала Алена.

Он усмехнулся:

– Нет, не слышу.

– Возьмите меня в партнеры!

– Нет, – сказал он. – Не слышу.

Алена вскочила на стул и крикнула на весь ресторан:

— Возьмите меня в партнеры!!!

Весь зал, вся эта деловая публика, завтракающая обычно в «Астории», повернулись на этот крик, и метрдотель поспешил к их столику.

– Вот теперь слышу. – И Красавчик успокоил метрдотеля: – Все в порядке, я взял ее в партнеры…

И – снова такси, и Питер, залитый солнцем, искрящийся морозом и снегом. Дворцовая площадь… Зимний дворец… Мосты через Неву… Стрелка Васильевского острова… Большой проспект…

У Алены перехватило дыхание от открывшейся красоты.

– А куда мы едем?

В конце проспекта открылась безграничная серая гладь Финского залива, гавань и стоящий у пирса невероятно огромный и немыслимо красивый белоснежный морской лайнер-паром.

– Ой! – задохнулась Алена от этой красоты.

Такси остановилось перед морским вокзалом, и подоспевший носильщик выгрузил из багажника чемоданы Красавчика, покатил их в здание вокзала. Красавчик взглянул на часы, расплатился с таксистом и повел Алену следом за носильщиком.

– Мы уезжаем? – восхитилась Алена продолжению сказки. – На пароходе?

— Пока уезжаю я один, – мягко, как ребенку, ответил Красавчик.

Алена испугалась:

– А я?

Входя за носильщиком в зал морвокзала и прислушиваясь к объявлению о посадке на паром Петербург – Стокгольм, он сказал:

– А ты прилетишь ко мне ровно через месяц. Хорошо?

– Почему через месяц? – обиженно спросила она.

– Так надо. – Он стал в очередь на посадку на паром. – Запомни: двадцатого апреля, восемнадцать ноль-ноль, Париж, отель «Крийон». Повтори. – И он опустил что-то в ее карман.

– Двадцатого апреля, восемнадцать ноль-ноль, Париж, отель «Крийон», – с готовностью повторила Алена и тут же спохватилась: – Но у меня же нет денег. И – ой, нет, ничего не получится!

– Что не получится?

— У меня в паспорте отметка о депортации из Испании! Они сказали, что меня уже никогда не пустят в Европу!

– Этот паспорт выброси. Зайди в Москве в Фонд поддержки воздушных путешествий в защиту мира и прогресса, там тебя уже знают. Они тебе сделают паспорт, билет и визу. – И Красавчик подал свой паспорт пограничнику, стоявшему перед выходом на пирс.

– Как? – испугалась Алена такой быстрой развязке. – И это все?

Пограничник, пролистав паспорт, вернул его Красавчику.

– Проходите.

Красавчик повернулся к Алене:

– До встречи, партнер.

Отдав ей двумя пальцами прощальный салют, он пошел к трапу вслед за носильщиком, катившим его чемоданы.

С опущенными плечами стоя у стеклянной стены вокзала, Алена смотрела, как он миновал таможенный контроль, как шел по трапу на паром… И – загадала: если он оглянется, если он обернется…

Он поднялся на палубу, оглянулся и махнул рукой.

Она вспыхнула, выпрямилась, замахала в ответ сразу обеими руками…

Лайнер издал низкий гудок и стал медленно-медленно отчаливать от берега, а в душе у Алены пела-надрывалась Патрисия Каас.

Когда паром ушел так далеко, что его не стало видно, Алена – вместе с Патрисией – побрела к выходу. Вышла из здания вокзала и оглянулась, почти не видя ничего вокруг…

От вереницы такси кто-то крикнул:

– Девушка, такси?

Алена развела руками:

– Нет, спасибо.

– Недорого, – подошел таксист. – Куда вам?

– Спасибо, у меня денег нет. Я на автобусе… – И Алена побежала к подошедшему автобусу, запрыгнула в дверь, прошла в глубину пустого салона и села у окна.

– Девушка, а билеты будем брать? – спросил водитель по радио.

— Студенческий! – громко отозвалась Алена, сунула руку в карман якобы за билетом и – нахмурилась в недоумении, поскольку рука наткнулась в кармане на что-то странное. Алена извлекла это «что-то» и тут же ойкнула от испуга – в ее руке были американские сотенные купюры. Она стремглав сунула их промеж ног, оглянулась в тревоге.

Но она была одна в автобусе, никто не видел ее сокровища.

Алена осторожно достала деньги, еще раз огляделась по сторонам и только потом стала их пересчитывать.

У нее было ровно две тысячи долларов.

Алена откинулась головой на спинку сиденья и закрыла глаза.

40

ПОЖАЛУЙСТА, НЕ УМИРАЙ!

ИЛИ МНЕ ПРИДЕТСЯ ТОЖЕ.

ТЫ, КОНЕЧНО, СРАЗУ В РАЙ,

А Я НЕ ДУМАЮ, ЧТО ТОЖЕ…

Гремел рок, и Земфира, кумир молодежи, носилась по сцене, изливая свои немыслимо рифмованные страдания в динамики мощностью в тысячу децибел.