Текст книги "Месторождения и история"

Открытие трубки «Мир» воистину знаменовало начало новой эпохи. Еще до этого, после «Зарницы», метод и предполагаемые объекты поисков были точно определены. Теперь появилось, наконец, БОГАТОЕ МЕСТОРОЖДЕНИЕ. Теперь было впору строить один из светлых городов мечты, карьер и обогатительную фабрику. И, что уже было совсем непривычно, выходить на мировой алмазный рынок.

За ходом поисков алмазных месторождений в Сибири внимательно следили представители крупнейшей мировой монополии – компании Де Бирс. Они-то хорошо знали ситуацию на мировом алмазном рынке, знали, что такое маркетинг, и отлично понимали, как может сказаться на рыночной ситуации появление нового мощного производителя алмазов. Неудивительно поэтому, что, когда на трубке «Мир» еще только начали убирать лесной покров, в Москву уже прилетели люди Де Бирса. Компания имела все основания предполагать, что новые месторождения могут быть фантастически богаты, и их разработка приведет к поставке на мировой рынок до четверти мировой продукции камней. Вначале российское правительство не шло на заключение договора, но Де Бирс предупредил, что продажа русских алмазов на рынках Антверпена и Тель-Авива может привести к катастрофическому падению цен. Де Бирс предложил, казалось бы, выгодную сделку: Россия поставляет 80 % своей добычи необработанных алмазов, а Де Бирс покупает их и берет на себя маркетинг. Перспектива заведомого получения очень значительных средств, которые хотя бы частично окупят огромные расходы по предстоящему строительству города и рудника, была очень соблазнительна. Для Де Бирса смысл сделки состоял в том, что компания сохраняла контроль над количеством поступающих на рынок алмазов и, более того, получала разницу в цене (в сотни, если не в тысячи раз!) между необработанными алмазами и ограненными камнями. Договор был заключен на срок до 1994 года. Руководители алмазной промышленности России до сих пор гордятся этой сделкой. В рекламной брошюре компании АЛРОСА с очевидной радостью сообщается, что всего через пять месяцев после пуска первой обогатительной установки в Мирном первые несколько тысяч карат алмазов были проданы Де Бирсу.

Валя Баскина, написавшая замечательную статью о Наталье Кинд, справедливо пишет, что «необходимо сейчас, пусть поздно, посмертно вернуть ей недоданное, отнятое – известность и славу первооткрывателя, звание лауреата, ордена, премии». Но вот и другая точка зрения – начальника Амакинской экспедиции: «У меня нет желания останавливаться на истории открытий. Все, что можно, уже перемолото до полной трухи. История открытий канула в вечность, бог с ней и вечный ей покой. Можно до потери здравого смысла тасовать несколько десятков фамилий, спорить до хрипоты о «личном вкладе» (Баскина, 2001).

Рис. 2.5.11. Наталья Кинд – первооткрывательница трубки «Мир»

Сама Кинд написала о своем открытии только 30 лет спустя: «Находка алмазов на р. Ирелях, а также прослеживающаяся связь между тектоническим строением района и местами находок пиропов во время обработки полевых материалов позволили мне составить первую „карту прогноза“ и выделить на ней два участка предполагаемых местонахождений кимберлитов. На одном из них летом 1955 года была открыта знаменитая кимберлитовая трубка „Мир“, на другом, спустя годы, геофизики открыли кимберлитовую трубку „Интернациональная“». (Кинд, 1987).

Аналогия с предсказанием Г. Д. Масловым Талнаха и историей его открытия полная. Есть, однако, существенная разница между высказываниями Кунилова и начальника Амакинской экспедиции. Последний не борется с каким-то одним первооткрывателем (Н. Н. Урванцевым, к примеру), а со всеми ними сразу, отметая все не относящиеся к Делу претензии о «личном вкладе». Заодно, походя, решаются две задачи: отстаиваются права Экспедиции против всех «столичных штучек», которые выступают как единый противник, посягающий на права Организации, и так же заодно попираются «все эти научники», только мешающие работать своими выдумками. Кстати, возможно именно поэтому Н. Н. Сарсадских и Н. В. Кинд были самыми ненавистными фигурами: они ведь совмещали в себе все: и науку, и столичность, да и женщинами были заодно.

Очаровательная молодая женщина, прекрасный ученый, доктор наук, москвичка, Н. В. Кинд была живым воплощением всего, ненавистного руководителям Амакинки.

Общепризнанная ныне значимость Томторских месторождений привела к обилию публикаций, посвященных процессу их открытия. В совокупности эти публикации создают довольно полную картину процесса. Именно это и вело меня к тому, чтобы затвердить все детали тех далеких лет такими, какими они сохранились в моей памяти. Возможно, наиболее полно весь процесс отражен в моей статье (Эрлих, 2012). Это избавляет меня от необходимости повторения здесь этого материала.

Поэтому не буду полностью повторять все ранее сказанное, что читатель может прочитать выше в главке «Томтор – маркетинг по-российски».

Рис. 2.5.12. Карта района расположения массива Томтор. Черной точкой обозначено положение массива. По (Эрлих, 2006),

Район, в котором был обнаружен массив Томтор, расположен в бассейне правого притока Анабара – реки Уджа, в самой северной части территории, на которой работала наша Биректинская экспедиция.

Рис. 2.5.13. С. А. Гулин – первооткрыватель Уджинского поднятия и связанной с ним редкометалльной минерализации. Фото из архива автора.

Повторю ниже только несколько важных утверждений.

Составляя список первооткрывателей, руководители АЛРОСы ограничивались теми, кто нашел участок богатых руд Буранный (это ведь и есть месторождение в прямом смысле слова, с подсчитанными запасами). Жаль, что Саша Толстов тогда разделил эту точку зрения, хотя сам же упоминал в своих воспоминаниях о том, что шел по нашим следам. Я очень рад тому, что свою статью о редкоземельном месторождении участка Буранный, опубликованную в том же номере журнала «Наука из первых рук», А. В. Толстов прямо начинает с того, что Томтор был открыт в результате работ С. А. Гулина и моих.

Для того, чтобы избежать каких бы то ни было нареканий, руководство АЛРОСы (со слов А. В. Толстова, 1999) говорит о том, что первооткрывательство признается лишь за теми, кто принимал участие в открытии настоящего месторождения (то есть участка Буранный). Можно подумать, что они (Эбеляхская партия АЛРОСы) сами решили, куда волочь их мощную буровую и землеройную технику, и не использовали работ предшественников. Кстати, в списке «ленинградцев», работавших до него на Томторе (который А. В. Толстов приводит в своем очерке) оказались три совершенно различных человека: С. А. Гулин, впервые обнаруживший редкометалльное оруденение на Удже (см. выше), Э. Эрлих, обнаруживший массив Томтор и его карбонатитовое ядро, и Г. И. Поршнев (просто по должности главного геолога, которую он занял после того, как меня вывезли из поля с инсультом). А ведь А. В. Толстов читал все, что я писал об открытии Томтора и, вроде, даже выражал понимание этого. Но таковы «критерии первооткрывательства».

Нет, лучше я буду в компании Н. Н. Урванцева и Н. В. Кинд!

После серии поломок наша буровая наконец-то вскрыла магнетитовое тело, породившее интенсивную магнитную аномалию, обрамляющую ядро массива. На основе этих данных и анализа геофизических материалов по центральному ядру я и выдвинул гипотезу о карбонатитовой природе ядра массива. Если эта гипотеза верна, то ее следствием должно было стать признание уверенной оценки высокоперспективной рудоносности Томтора. С этим и цифрами полностью проваленного плана договорных работ первого года я и поехал в Амакинскую экспедицию с отчетом о полевых работах. Более всего в этом тексте редакцию (судя по реакции подписывавшего номер к печати Н. Л. Добрецова) порадовали мотивы, побуждавшие нас к работе, мечты о светлых городах, которые встанут по следам работы геологов. Этим объясняется попытка ввести в текст статьи вставку о том, что автор продолжает верить в это. Как то-выпало, что после всего произошедшего надо быть законченным идиотом, чтобы сохранить веру в это. Поэтому я категорически потребовал убрать эту вставку и добился своего.

Рис. 2.5.14. 1974 год. База Уджа. Автор перед отъездом с полевым отчетом в Амакинскую экспедицию. Именно там была защищена гипотеза о наличии у Томтора карбонатитового ядра. Фото Л. Я. Харитоновой из архива автора.

История открытия массива Томтор почти диаметрально противоположна истории другого выдающегося открытия – находки алмазных месторождений Сибири.

С алмазными месторождениями главным был вопрос о модели месторождения: с телами каких пород ассоциируются алмазы. Этот вопрос был решен в начале века южноафриканскими геологами (Wagner, 1914). Связь пиропов с кимберлитами вошла в учебники. В России надо было попросту применить эти идеи к местным условиям. Но подаренный южноафриканцами образец пиропа спокойно лежал в музейном шкафу А. А. Кухаренко. Выдающийся ленинградский минералог, зав. кафедрой минералогии Санкт-Петербургского университета, А. А. Кухаренко был автором теории связи алмазов Урала с базальтовыми интрузиями и менять свою точку зрения не собирался, а один из ведущих геологов-алмазников Амакинки, Г. Х. Файнштейн, как уже говорилось, называл сам термин кимберлит выдумкой космополитов.

На Томторе главным было признать очевидные факты, с которыми мы столкнулись, и отстоять свою точку зрения. В статье (Эрлих, 2012) я старался в меру сил сделать это.

Надо отметить, что путь открытия карбонатитового ядра массива был совершенно аналогичен пути открытия Талнаха и трубки «Мир»: перешагивая через недостающие факты, с постоянной корректировкой рабочей гипотезы.

По описанию Л. Л. Степанова (2002), работа партии распадалась на части – вездеходчики вели вездеходы, буровики бурили, геофизики вели измерения. Но месторождения не открываются в результате простой совокупности элементарных действий. Всегда необходим качественный скачок, приводящий к созданию модели рудообразования. При этом надо «перешагнуть» через недостаток фактов. И, что очень важно, кто-то должен принять на себя ответственность за гипотезу, что называется, «поставить на кон» свою профессиональную репутацию, прекрасно зная, что пиропы являются надежным поисковым признаком кимберлитов.

В случае с карбонатитовым ядром Томтора этим человеком стал я. Соображения и выводы, подтверждающие гипотезу о строении массива, были доложены тогдашнему главному геологу Амакинки Евгению Черному с просьбой продлить работы еще на год. Он пошел нам навстречу, и этот дополнительный год сыграл решающую роль.

Совершенно противоположен был путь открытия участка сверхбогатых руд Буранного – в этом случае основная теоретическая дорога была уже проложена. Очень показательное описание этого открытия оставлено А. В. Толстовым – как при артиллерийской «стрельбе на поражение»: сгущали сеть буровых скважин и таким образом оконтурили участок особо богатых руд.

Последний десяток лет мы с А. В. Толстовым провели достаточно много времени, пытаясь каждый по своему «протолкнуть» проект разработки Томтора. Надеюсь, что эпоха освоения месторождения в конечном счете придет, и нам еще доведется увидеть на Томторе те города, о которых я мечтал в те далекие годы, когда мы лишь догадывались о масштабах найденного нами месторождения.

Последняя на сегодняшний день стадия разведки Томтора характеризуется бурением скважин по сетке в центральной части массива. После ковырянья (иначе не скажешь!) с нашей единственной, постоянно ломающейся буровой, я счастлив сказать, что мы сделали свое дело и те, кто пришли за нами, по сетке разбурили всю эту зону. Фотография, показывающая строгий ряд прорезавших тайгу просек, в начале каждой из которых стоит буровая, заменяет мне образ светлых городов, которые должны быть выстроены по следам наших работ.

Рис. 2.5.15. 2003 год. «Побратимы по Томтору»: А. В. Толстов (слева) и автор на международной кимберлитовой конференции в Виктории, столице канадской провинции Британская Колумбия. Фото из архива А. В. Толстова.

Разница с процессом открытия Уджинской редкометалльной провинции (С. Гулин) и открытием Томтора и оценкой его перспективности здесь разительная. Перед Сергеем и мной стояли геологические задачи, решение которых требовало творческого подхода, в отличие от бурения по сетке. Но вот, что вызывает не возражения даже, а резкий протест, так это то, что Александр пишет, что Томтор – это следующая (после алмазных месторождений) находка Амакинской экспедиции. Это, мягко говоря, аберрация, искажение. А говоря попросту, – клевета на тех, кто это реально делал (но не работал в Амакинке). Это полное повторение освещения истории «Зарницы» и «Мира». Саша прекрасно знает, как все это происходило на самом деле, но говорит это в угоду местному амакинскому патриотизму (ну и, что греха таить, ставя во главу угла открытие именно Буранного, а не Томтора, в один ряд с открытием алмазов Сибири).

На разведке процесс предсказания, озарения, являющийся главной частью работы на этапе оценки месторождений, сводится к минимуму. Задачи разведчика иные: он должен заполнить прорехи в описаниях, дать статистически обоснованную картину для «стрельбы на поражение» – вероятностного подсчета запасов. О специфике творческой работе разведчика говрилось в главе 2.1.

Именно на этом этапе что-то уж больно много разговоров о «госпоже удаче», о роли счастливого случая в процессе открытия.

Этот первый этап показал полную неадекватность ведущего эксперта по маркетингу месторождений – главного советника президента В. В. Путина по проблемам, связанным с минеральным сырьем, ректора Петербургского Горного В. С. Литвиненко. Да и чего ради чем-то рисковать? Естественная реакция любого чиновного бюрократа в таких случаях – послать материал на экспертизу. И, можно быть уверенным, что эксперты не подведут.

На сегодня дорога к освоению Томтора полностью закрыта руководством России. Стоит на пути освоения и то, что оно требует больших инвестиций. В России на сегодня таких денег на строительство нет. На пути привлечения иностранных инвесторов стоит также ложно понятый патриотизм («они – читай: иностранцы, – хотят расхитить богатства российских недр!»). И, уродливое законодательство об иностранных инвестициях, не дающее никаких гарантий инвесторам (кстати сказать, полная противоположность аналогичному законодательству соседнего Казахстана). Но богатства Томтора так велики, что нет никакого сомнения в том, что они сами по себе (то есть потребность в них мировой экономики) рано или поздно сдвинут процесс с мертвой точки.

Отношение руководства Института минералогии и геологии и Сибирского отделения РАН к Томтору определялось тем, что им надо было показать, что они отлично понимают значимость открытия и готовы изучать этот уникальный объект. Но при этом ни в коей мере не вмешиваться в вопросы стратегической значимости месторождений Томтора, находящиеся в компетенции руководства страны. Именно в этом контексте надо понимать вставку, сделанную академиком Н. Л. Добрецовым в текст моей статьи фразы о том, что А. В. Толстов выступал с докладами об освоении Буранного месторождения «на десятках конференций», посвященных развитию производительных сил Сибири (она была убрана по моему настоянию) и высказывания академиков Н. В. Соболева и Н. П. Похиленко о том, что СО РАН и Институт геологии и минералогии будут финансировать проект исследования Томтора из своего бюджета. Самоотстранение геологов от решения судеб развития месторождения под ложным предлогом «некомпетентности», с моей точки зрения, принципиально неправильно и вредно.

Приведенные выше примеры, как мне кажется, дают достаточный материал для представления о том, из чего открытие месторождений складывается. Но картина будет неполной, если не проанализировать, и как они пропускаются. Материал дает история целой серии подобных пропусков одной и той же организацией – Институтом геологии Арктики.

В брошюре 1998 года, посвященной 50-летию Института, тщательно перечислены все достижения его сотрудников (НИИГА – ВНИИОкеангеология, 50 лет научного поиска, 1998). В то же время изначально, по крайней мере с середины 50-х годов прошлого века, НИИГА преследовал призрак пропущенных месторождений. Мартиролог их выглядит более чем внушительно. Главным укором в адрес НИИГА всегда был пропуск целой плеяды алмазных месторождений Оленек-Вилюйского водораздела. Далее (не в календарном порядке событий) следуют Эбеляхские россыпные алмазы, Попигайский лонсдейлит (модификация алмаза), медно-никель-кобальт-платиновый Талнах. Пропуск даже одного из этих уникальных месторождений затмевает любые достижения в открытиях, которые организация ставит себе в заслугу. Об этом есть смысл говорить не для обвинений, а для анализа причин происшедшего.

Эбелях. История пропуска Эбеляха предельно проста: начальник поисковой партии Анатолий Никитич Вишневский слишком торопился вслед за уходящими ниже по течению тайменями и не нашел времени проверить точку, где рабочий-промывальщик брал пробы. Как назло, именно она оказалось местом богатой ювелирными алмазами россыпи. Прошло несколько лет, и она была заново открыта партией Амакинской экспедиции, руководимой геологом-съемщицей Маргаритой Васильевой. Анатолий Никитич был хорош с начальством; прошло несколько лет, и он защитил докторскую диссертацию по описанию метаморфических пород Анабарского щита. Описательная работа не хуже любых других. В юбилейной брошюре (НИИГА-ВНИИОкеангеология, 1998) он называется одним из руководителей геологических работ НИИГА в бассейне Оленека, что неправда. Он был лишь одним из многих начальников съемочных партий. В последние годы его назначили начальником отдела металлогении Института, то есть руководителем всех поисковых работ, все еще проводимых НИИГА на «твердой земле». Вполне достойное воздаяние человеку, пропустившему Эбелях.

Неприятности с алмазными месторождениями просто-таки преследовали НИИГА. Когда после нескольких лет упорной работы Амакинские геологи добрались до места одной из самых знаменитых алмазных трубок Сибири – «Айхала», то первое, что они увидели – каркас палатки геофизиков НИИГА, стоящий прямо на месте трубки. А вокруг валялись игральные карты. В общем-то, в этом нет ничего удивительного: в условиях вечной мерзлоты кимберлиты всегда прикрыты слоем оползшей почвы. Так что, придя на место трубки, зачастую ничего особого и не увидишь, но каков символ! Игральные карты на неоткрытой трубке…

Да что там Айхал! В строку НИИГА всегда ставили пропуск всех алмазных месторождений Оленек-Вилюйского водораздела. Но, если говорить по большому счету, то алмазные месторождения всей Сибири ежегодно пропускались геологами Амакинской экспедиции, курировавшими все поисковые работы на алмазы на территории Сибирской платформы. В рамках этой главы правильно будет вернуться к тому, кого можно считать ответственным за неоправданную (на годы) задержку открытия алмазных месторождений Сибири. Зачастую ссылются на то, что «виновата система». Тут называли кого угодно, но не А. А. Кухаренко. Один из ведущих минералогов страны, глава кафедры минералогии Ленинградского университета, многолетний руководитель программы поисков алмазов на Урале, харизматичный лектор, уж он-то прекрасно знал, что пиропы являются надежным поисковым признаком кимберлитов. В его музейном шкафу лежал подаренный образец пиропа из Южной Африки. Кто угодно, но не он! Один В. Л. Масайтис в прекрасно документированной книге (Масайтис, 2005) писал, что в том, что Н. Н. Сарсадских не поехала в поле по беременности, виноват конечно муж. Но это не более чем юмор. Преодолеть им же созданную «уральскую» модель генезиса алмазов и признать общеизвестную всему миру с конца XIX века связь алмазов с кимберлитами Александр Александрович не смог.

Норильск и Талнах. В 1918 году Геолком Омского временного правительства адмирала Колчака послал экспедицию для разведки месторождений каменного угля, необходимого для пароходов Антанты, доставлявших оружие и боеприпасы. Участник экспедиции Н. Н. Урванцев открыл угольное месторождение в долине реки Норилки. Урванцев был из когорты старых полярников; он первым из геологов и исследователей посетил Таймыр и Северную Землю. За находку почты Амундсена правительство Норвегии наградило его золотыми часами. За открытие знаменитого Норильска-I, ставшего сырьевой базой Норильского медно-никелевого комбината, и ныне главным поставщиком платины и палладия страны, советское правительство наградило Урванцева почетными званиями, орденами и… тридцатью годами каторжных лагерей. Дело обыкновенное – такова была эпоха. Но юбилейная брошюра Института (НИИГА – ВНИИОкеангеология. 50 лет научного поиска, 1998) сообщает, что Норильск в 1920 году был «найден сотрудником НИИГА», сдвигая дату, поскольку в 1920 году первооткрыватель не мог быть сотрудником не существовавшей в то время организации. Здесь же Урванцеву приписано открытие двух других месторождений: Талнаха (1926, 1960) и Октябрьского (1963). Оспаривать приоритет Урванцева никто не будет. И действительно, никто и не стал! А Институт авторитетом Урванцева пытался отвести упорные слухи о пропуске Талнаха.

В 1959 году Давид Додин и Валентин Голубков нашли в горах Хараелаха рудные валуны и даже небольшие гривки коренных выходов рудоносных пород. В их руках уже был будущий Талнах. Но масштабы минерализации были неясны, следовало бурить, а деньги у НИИГА, как всегда, кончились. Доказывать, что месторождение рядом и скандалить в министерстве из-за денег никто не стал. А когда рисовали карту прогнозов медно-никелевых месторождений (автор Д. А. Додин), район будущего Талнаха был помещен вне контура перспективных площадей. Написав очередную записку в министерство о находке руд, НИИГА ушел, уступив поле боя. Именно на этих гривках буровые партии Норильского комбината прошли по сплошной руде Талнахского месторождения. Конечно, Додин с Голубковым одни тут сделать мало что могли. Но у начальства НИИГА, главным образом у зама директора по науке М. Г. Равича, не хватило смелости доказать в министерстве, сколь многообещающей была находка. Легче было ездить в Антарктику, где Равич числился научным руководителем советской геологической программы. Но и Валя с Давидом помалкивали. А ведь после позора с пропуском кимберлитовой трубки Ленинград НИИГовское начальство делало такие ставки на район Норильска, выхлопотало Институту роль курирующей организации в министерстве: «Норильск задыхается без новых запасов, и мы ему поможем!». Так что можно сказать, пропуск Талнаха был логическим завершением истории.

Попигайская котловина. Геология котловины была описана партиями НИИГА. Однако обычная при съемочных работах спешка не давали возможности для детальных описаний и анализа, поэтому были совершенно упущены из вида признаки чрезвычайно высоких давлений, существовавших в период формирования пород котловины. Научный сотрудник ВСЕГЕИ В. Л. Масайтис описал эти детали, указывая на исключительно молодой для Сибирской платформы возраст образования Попигайской структуры, и пришел к необычной гипотезе образования котловины, как следствия метеоритного удара. Какова бы ни была причина сверхвысоких давлений, само их наличие требовало проверки того, не присутствуют ли здесь характерные для таких условий минералы. Так сотрудниками В. Л. Масайтиса в породах котловины были найдены большие концентрации редкой гексагональной разновидности алмаза – лонсдейлита, который почти втрое тверже обычного алмаза. Масайтис и его сотрудники начали искать (и находить!) сходные впадины в разных районах планеты, а сотрудники НИИГА начали систематически оспаривать метеоритную гипотезу и объяснять, почему лонсдейлит не был найден ими. Дискуссия о происхождении Попигайской котловины шла как бы в двух не пересекающихся плоскостях: геологи НИИГА оперировали в основном геологическими данными, свидетельствовавшими в пользу земного происхождения депрессии, а В. Л. Масайтис и его сторонники использовали в основном геохимические и минералого-петрографические данные. Другое коренное различие в аргументах сторон сводилось к тому, что Виктор Людвигович выдвинул цельную концепцию необычности происхождения структуры. Каждый из противников брал какой-то один признак и пытался доказать, что он может возникнуть при экстремальных условиях обычного вулканического процесса. Потребовалась эрудиция и синтетический подход к фактам профессора Московского университета А. А. Маракушева, чтобы создать альтернативную гипотезу. Алексей Александрович проанализировал всю совокупность геологических и геохимико-минералогических данных и выдвинул совершенно новую гипотезу образования Попигайской депрессии и сходных с нею структур в разных частях Земли под действием потоков газов, которые идут от земного ядра при сверхвысоких давлениях.

Гули. О находке россыпи платиноидов в районе Гулинского массива было доложено в 1994 году на совещании о геологических критериях крупных и уникальных месторождений. Россыпи частенько не рассматриваются, как достойный объект для крупных геологических и горнодобывающих предприятий. Их государство отдавало приисковым артелям, принимавшим на себя риск открытия и стоимость освоения. Массив был исконной территорией, «подведомственной» НИИГА. Уж где, как не «на Гулях» НИИГА годами вело работы! Здесь располагались базы экспедиций. И – на ж тебе! – огромная, в несколько километров длины, россыпь платиноидов (самородных платины, осмия, иридосмия) и золота! Данные о ней были изложены в докладе Балмасовой, Лазаренкова и Лопатина, то есть чужаков. Вадим Лазаренков, мой школьный и институтский товарищ, позже декан геологоразведочеого факультета Горного института, по всей видимости, «оформил» находку, придав ей научный лоск и блеск (что не умаляет его роли). Можно только предполагать, что двое других принадлежали к старательской артели и были в числе тех, кто сделал открытие и отстоял его. Так НИИГА опять не повезло. Институту оставалось одно – уйти на шельф, искать там нефть и прогнозировать россыпные месторождения.

Естественно задать вопрос: а как же Томтор? Все рассказанное выше о его открытии подтверждает, что и он не должен был быть открыт. А учитывая, что его богатые руды, по свидетельству А. В. Толстова, были вскрыты, но не опробованы сотрудниками НИИГА, то и Томтор следовало бы отнести к списку пропущенных Институтом месторождений.

Но в отношении Томтора правильнее поставить вопрос: почему он все-таки не был пропущен? Только прямое противостояние обстоятельствам, огромное желание «сделать» это месторождение у всех работников Уджинской партии привело к успешному итогу. От нас потребовалась смелость взглянуть необычным, сумасшедшим фактам в лицо, признать, что Природа полна неожиданностей, что она куда сложнее, чем мы себе ее представляем. В этом суть всех споров о модели строения массива Томтор. От нас потребовалась научная смелость и смелость в отстаивании своей позиции. Мы продолжали работы, пока не подвели тех, кто пришел следом за нами, к цели – к крупнейшему в мире редкометалльному месторождению.

Еще раз оглядываясь назад, остановлюсь на знаменательном эпизоде, рассказанном А. В. Толстовым о не задокументированном керне наиболее богатых руд. Произошло это по совершенно заурядной причине: документировавший керн Г. И. Поршнев не знал, как выглядят редкоземельные минералы, особенно в условиях коры выветривания, и сливные черные прослои редкоземельных минералов в керне попросту «списали», как пермские угли. Рудные интервалы не были опробованы по той же причине, по которой Герман обычно попросту выбрасывал любые спорные факты. Это небрежение к «сомнительным» деталям сводило на нет все усилия первых лет по открытию Томтора. После выхода из больницы я с ужасом узнал, что нигде не отмеченным оказалось присутствие в одной из скважин хромдиопсида – вернейшего показателя близости кимберлитового тела. Любой геолог алмазных экспедиций НИИГА знал это назубок, а Герман работал на поисках алмазов более десятка лет. Герман Иванович включен (посмертно!) в списки первооткрывателей Томтора по должности, как главный геолог договорной партии НИИГА с 1976 года. По сути дела эпизод с керном – лучший пример того, как осторожность и безразличие приводят к пропуску месторождений.

Обе истории крупных открытий – алмазных месторождений Сибири и Томторского редкометалльного месторождения служат иллюстрациями того, как различны должны быть методы, когда мы имеем дело с тайнами Природы. В первом случае понадобился метод аналогий, во втором надо было установить и отстоять отличие от известных районов, понять причины своеобразия и уникальности объекта, с которым мы имели дело. В обеих историях в общих чертах достаточно четко видно, какой это долгий путь и сколько людей, каждый на своем этапе работ, были первопроходцами, первооткрывателями.

Две истории – Сибирских алмазов и Якутского редкометалльного Томтора – со всей очевидностью показывают однотипность самих процессов открытия этих месторождений. Различными были организации, проводившие работы, районы поиска и типы минералов, общим оставалась Система. На всех этапах поиска и находки шло противостояние творческих работников губительной системе. Она их выталкивала, умаляла заслуги, мешала работе и назначала угодных ей в победители. Они, вопреки всем препонам и неудачам, не сдавались, делали свое дело. Гулин, Шпунт, Стахевич, Черепанов, Моор, Сарсадских, Попугаева воплощают силу духа, для них творчество – суть бытия.

Общей, порожденной системой чертой всех поисковых работ явился отрыв от мировой практики. Можно ли считать нормальными такие парадоксальные ситуации, когда инициатор и руководитель всех поисков на алмазы, А. П. Буров, зная африканский опыт, в 1938 (!) году составляет инструкцию о поиске по пиропам, которая остается «под сукном», а пироповый метод советскими геологами «открывается» 16 лет спустя. Или когда крупнейший в стране специалист по алмазным месторождениям, академик В. С. Соболев убедительно доказывает перспективность магматических пород (кимберлиты, а не траппы), и в это же время его ученики, геологи Амакинской экспедиции, продолжают искать особые, советские алмазы, связанные с траппами. Одному из лучших минералогов страны А. А. Кухаренко принесли найденные в Сибири пиропы, он установил их идентичность подаренным ему африканским эталонам, но настаивать на переориентации поисков не стал, и на местах все продолжалось без перемен. Такое положение не только на годы задержало открытия, но оставляло геологов в поле, как войско солдат на передовой без необходимого оружия. Какая еще причина, если не самая фундаментальная из всех – природа Системы и порочные традиции, отделяющие науку от производства, – не позволяла самым классным ученым страны приложить к практике их собственные выводы? А в Амакинке и в НИИГА геологи, казалось, были готовы к применению на практике самых смелых подходов и активно хотели этого. Право же, консерватизм человеческой природы в России ничуть не больше, чем в любой другой стране.