Текст книги "Великие сражения Античного мира"

Глава 4
Битва при Метавре (207 г. до н. э.)

…Консул Нерон, который сумел ввести в заблуждение Ганнибала и совершить имеющий выдающееся значение марш, в результате чего был разгромлен Гасдрубал, сделал то, чему не было равного в военных анналах. Первым свидетельством его возвращения стала голова Гасдрубала, которую он подбросил в лагерь Ганнибала. Когда Ганнибал увидел ее, он со стоном воскликнул: «Рим будет теперь владыкой мира». В честь победы Нерона получил свое имя будущий правитель империи. Но низость одного затмила славу другого. Когда произносится имя Нерона, кто вспоминает о консуле? Но это в природе человека.

Байрон

Примерно на полдороге между Римини и Анконой в Адриатическое море впадает небольшая река. Она пересекает одну из провинций Италии, в которой недавно была произведена тщетная попытка после долгих веков рабства и унижений оживить национальный дух страны и воссоздать ее свободные институты. Эта река и сейчас называется Метавр. Это название воскрешает в памяти отчаянную храбрость древних римлян и кровопролитную битву, произошедшую здесь в 207 г. до н. э. В тот год объединенные армии консулов Ливия и Нерона сумели противостоять и сокрушить на ее берегах неисчислимое воинство, которое вел с Пиренеев, Роны, Альп и По брат Ганнибала. Эта армия должна была помочь великому Карфагену в его беспощадной борьбе, направленной на то, чтобы остановить растущую мощь Римской республики и утвердить Пуническую державу в ее власти над всеми народами мира.

Римский историк, назвавший эту борьбу самой знаменательной из всех когда-либо ведущихся войн, нисколько не преувеличивал[36]36
  Ливий. Т. XXII. Гл. 1.


[Закрыть].

Действительно, в древней истории не существует параллелей по накалу событий и величию героев. Однако они существуют в современности. Современники не случайно отмечают сходство войны Рима против Ганнибала с тем противостоянием, которое в течение многих лет Англия вела против Наполеона. По словам Арнолда, «дважды мы были свидетелями борьбы высочайшего гения-одиночки против ресурсов и институтов великого народа. И в обоих случаях народ вышел победителем. Ганнибал боролся с Римом семнадцать лет; Наполеон Бонапарт вел борьбу против Англии шестнадцать лет. Война первого окончилась на Заме, а второго – при Ватерлоо». Но в этих войнах есть еще один пункт, делающий их очень похожими, на котором, однако, вряд ли кто-либо заострял особое внимание. Это параллель между великим римским полководцем, нанесшим окончательное поражение Карфагену, и английским генералом, который нанес последний смертельный удар французскому императору. Как Сципион, так и Веллингтон в течение многих лет командовали войсками, но далеко не на основных театрах военных действий. Главную карьеру и тот и другой сделали в одной стране. Именно в Испании Сципион, как и Веллингтон, успешно вступал в бой и одерживал победы над второстепенными полководцами противника до тех пор, пока ему не пришлось сразиться с главным врагом. Как Сципиону, так и Веллингтону удалось вернуть веру в себя у своих солдат после того, как противнику был нанесен ряд поражений. И тот и другой сумели в конце концов полностью разгромить противостоящего им вождя, нанеся ему и его ветеранам сокрушительное поражение. (Параллели весьма спорные. Основную тяжесть борьбы с Наполеоном несли континентальные державы – Австрия, Пруссия и Россия. И если бы Наполеон не был разгромлен в России, участь Англии была бы решена. Империя Наполеона была сокрушена в 1812–1814 гг., после Лейпцига (1813) положение стало безнадежным, а в 1814 г. русские, австрийцы и пруссаки вошли в Париж. Ватерлоо – лишь подавление, а не сокрушение. – Ред.)

Но это сходство не исчерпывается только параллелями в их военной карьере и свершениях. Как Сципион, так и Веллингтон стали великими лидерами партии аристократии своих соотечественников, подвергаясь жестоким нападкам своих политических противников. Когда в начале правления предыдущего короля взбешенная толпа нападала на герцога Веллингтона на улицах столицы Англии в годовщину битвы при Ватерлоо, страна была не менее опозорена этой выходкой, чем Рим был обесчещен фиктивными обвинениями, брошенными демагогами в лицо Сципиона, которые он гордо отверг на суде, напомнив собравшимся о том, что в тот день была годовщина битвы при Заме. К счастью, вот уже много лет среди всех классов общества в нашей стране правит более здравый и взвешенный взгляд на вещи, что дает нам право забыть о тех позорных годах национального бесславия. Сципион умер в добровольной ссылке, спасаясь от злобного неистовства римлян. Англичане всех сословий и политических воззрений давно уже единодушны в своем почтительном преклонении перед нашим современным Сципионом. И даже те, взгляды которых отличаются от позиции герцога по самому широкому ряду политических и административных вопросов, забывают о тех предполагаемых ошибках, которые он совершил, будучи нашим вождем, вызывая в памяти его заслуги.

Сципион при Заме не оставил камня на камне от мощи Карфагена. Но к тому времени эта мощь была уже фактически надломлена на другом поле боя, где не было ни Сципиона, ни Ганнибала. Когда при Метавре потерпел поражение и погиб Гасдрубал, это означало конец всем планам, которые строил Карфаген, рассчитывая достичь решающего успеха, а именно одновременному окружению Рима с севера и с юга отборными армиями под началом двух сыновей Гамилькара[37]37
  См.: Арнольд. История мира. Т. III. С. 387.


[Закрыть].

Эта битва была кульминацией противостояния не только между Карфагеном и Римом, но и между двумя великими народами мира. И волею обстоятельств Италия стала ареной очередного витка этой схватки за первенство.

Французский историк Мишле, автор труда «Римская история», который был бы бесценен, если бы его автор был так же точен и скрупулезен в оценках, как он был оригинален и блестящ в изложении событий, взволнованно отмечал: «Не случайно память о Пунических войнах так жива в памяти огромных масс людей. Эта борьба должна была не просто определить судьбу двух городов и двух империй. Это была схватка, от результатов которой зависела судьба двух человеческих рас. Власть в мире должна была отойти либо индо-германским, либо семитским народам». Следует помнить, что к первой группе помимо индусов и иранцев следует отнести также греков, римлян (италиков. – Ред.) и германцев (а также кельтов, славян и др. – Ред.). Ко второй группе относятся евреи, арабы, финикийцы и карфагеняне. (Финикийцы (и, естественно, их потомки карфагеняне) – продукт смешения кочевых семитских племен из аравийских пустынь и древнего несемитского культурного населения Леванта. Культура осталась, но язык победил. – Ред.) С одной стороны, гений героев, художников и строителей государства. С другой стороны – дух предпринимательства, коммерции и мореплавания. Эти две группы народов повсюду входили в контакт, и повсюду этот контакт был враждебным. В древнейшей истории Ирана и Вавилонии ее народы постоянно вели войны с предприимчивыми и вероломными соседями (Вавилония уже говорила на семитском языке. Начинать надо с Шумера (шумеры – выходцы из района Северного Кавказа). Шумер рухнул под ударами семитов Аркада, затем, возродившись, погиб под натиском эламитов и семитов-амофеев, после чего Междуречье было окончательно семитизировано (около 2000 г. до н. э.), а вскоре возникла Вавилония, а затем Ассирия (результат смешения хурритов и семитов. – Ред.). Далее эту борьбу подхватили греки и финикийцы на всем протяжении Средиземного моря. Греки вытеснили финикийцев из всех их колоний в Восточном Средиземноморье. Затем пришли римляне и повторили то же самое на Западе. Александр пошел в борьбе против Тира гораздо дальше, чем Салманасар и вавилонский царь Навуходоносор. Не удовлетворившись просто захватом этого города, он сделал все, чтобы Тир никогда не смог возродиться, основав в Египте город Александрию и тем самым изменив мировые торговые потоки. Остался только Карфаген, великий Карфаген и его мощнейшая империя, гораздо более могущественная, чем когда-то была Финикия. Рим уничтожил ее. Так произошло то, что не имеет аналогов в истории, – одним ударом удалось покончить с целой цивилизацией, которая исчезла, подобно падающей звезде. Описание путешествия Ганнона на «Перипле», несколько монет, произведения Плавта – вот и все, что осталось от мира Карфагена!

«Должно было смениться много поколений до тех пор, пока борьба между двумя цивилизациями не возобновится, когда арабы, стойкий арьергард семитского мира, осмелились выйти из своих пустынь. Конфликт двух рас превратился в столкновение религий. Благословенны будут те, кто противостоял коннице сарацин на Востоке, кто сделал неприступными стены Конcтантинополя. Слава храброму Карлу Мартеллу и мечу Сида на Западе. Крестовые походы были естественным ответом на вторжения арабов. Они явили собой последний этап в той великой борьбе двух основных рас человечества».

Сейчас сложно в туманных намеках писателей-классиков получить полное представление о том, что представлял собой великий противник Рима. Но можно представить себе, насколько он уступал Риму в военных ресурсах и насколько меньше он подходил на роль основателя централизованного и централизующего государства-империи, которое должно было простоять в веках, сплавив в имперском единстве судьбы народов, проживавших вокруг Средиземного моря.

Карфаген не был ни самой древней, ни самой могущественной среди многочисленных колоний, основанных финикийцами на побережье Северной Африки. Но выгодное расположение города, совершенство государственного устройства (которое, несмотря на наши скудные представления о нем, по преданиям, вызвало восхищение самого Аристотеля), коммерческие и политические таланты его граждан возвысили его над другими финикийскими городами в регионе, такими как Утика и Лептис. Затем Карфаген подчинил эти города себе, так же как Афины объединили в одном государстве и под властью одного города своих союзников. Когда Тир (совр. Сур) и Сидон (совр. Сайда) и другие финикийские города из независимых государств-республик превратились в вассалов великих азиатских монархий и склонились поочередно перед властью Вавилона (а раньше Ассирии), Персии (Ирана) и Македонии, их мощь и роль перекрестка в торговых путях быстро приходили в упадок. Карфагену удалось стать наследником той морской и коммерческой мощи, которую они когда-то олицетворяли собой. Карфагеняне не стремились соперничать с греками на северо-востоке Средиземного моря или на трех внутренних морях (Эгейском, Мраморном и Черном), которые соединялись с ним. Но они активно поддерживали отношения с финикийцами, а через них – со странами Малой и Центральной Азии. Они, и только они после падения Тира выходили в воды Атлантики (греки плавали к Британии и даже к Исландии – Пифей из Массалии (совр. Марсель) сделал это между 350 и 320 гг. до н. э. – Ред.). Они владели монополией на всю торговлю через Гибралтарский пролив. До нас дошел (в греческом переводе) рассказ о путешествии Ганнона (V в. до н. э.), одного из флотоводцев Карфагена, вдоль западного побережья Африки до нынешнего Сьерра-Леоне (гораздо дальше. Ганнон достиг района вулкана Камерун у 4° с. ш. – Ред.). А в поэме Руфа Феста Авиена (I в.) многократно упоминается поход другого моряка из Карфагена, Гимилькона, который около 470 г. до н. э. исследовал северо-западное побережье Европы. Британские острова упоминаются в записях Гимилькона как острова Гиберни и Альбиони. Совершенно точно установлено, что карфагеняне вслед за финикийцами часто посещали корнуоллское побережье – за оловом. Имеются все основания полагать, что они доходили морем до балтийского побережья в поисках янтаря. Если вспомнить, что в те времена еще не знали компаса, придется признать, что смелость карфагенских моряков, так же как и предприимчивость его торговцев, ничуть не меркнет на фоне современных открытий в области мореплавания и коммерции.

Во время плаваний в водах Атлантического океана вдоль берегов Африки карфагеняне преследовали двойную цель: развития торговли и колонизации новых земель. Колонии, основанные ими вдоль побережья, от Марокко до Сенегала (позже уничтоженные местными племенами. – Ред.), свидетельствуют о постоянном росте населения государства Карфаген. Одновременно росли связь и влияние Карфагена среди местных племен. Помимо флота, торговля с африканскими племенами осуществлялась и по суше. Можно смело считать, что Карфаген активно вел торговлю с племенами Центральной и Западной Африки точно так же, как это делают в наше время цивилизованные народы.

Будучи главным образом нацией моряков и торговцев, народ Карфагена не пренебрегал и сельским хозяйством. Вся территория страны представляла собой огромный сад. Плодородность земли оправдывала вложенные в нее умение и тяжелый труд. Каждый захватчик, от Агафокла до Сципиона Эмилиана, с восхищением отзывался о богатых, тщательно орошаемых пастбищах, об обильных урожаях, роскошных виноградниках, плантациях фиг и оливковых деревьев, процветающих селах и густонаселенных городах, о прекрасных виллах богатых карфагенян, через которые проходили пути этих завоевателей.

Карфагеняне отказались от Эгейского и Черного морей в пользу греков, но они ни в коей мере не желали отказаться в пользу своих противников от торговли и от доминирования в Средиземном море к западу от Италии. В течение веков Карфаген боролся за обладание островами, лежащими между Италией и Испанией. Карфагеняне завоевали Балеарские острова, где порт Маон (т. е. Магон) на острове Менорка до сих пор носит имя карфагенского флотоводца. Им удалось подчинить себе большую часть Сардинии и Корсики. Но Сицилия никогда не была ими полностью покорена. Они много раз вторгались на этот остров и почти завоевали его, но сопротивление сиракузцев под командованием Гелона, Дионисия, Тимолеона и Агафокла не позволило превратить Сицилию в пуническую провинцию, хотя многие из городов здесь принадлежали Карфагену до тех пор, пока Рим не решил окончательно вопрос о принадлежности острова, подчинив его себе.

После всех этих успехов, имея огромные богатства, высокоразвитое морское дело и торговлю, обладая плодородными землями, с государственной структурой, обеспечивающей на века соблюдение общественного порядка, не обделенный талантами и даже гениями среди представителей аристократии, Карфаген все же окончательно и бесповоротно проиграл борьбу за власть с Римом. Одной из непосредственных причин, возможно, является нежелание нарушать покой своих граждан, что заставило его запросить у противника мира и закончить Первую Пуническую войну, нежелание обременять их далее тяготами и лишениями военного времени, несмотря на то что население противника страдало в той войне гораздо больше. Другой причиной может быть постоянный дух соперничества и интриг между правящими кланами государства, из-за которого во время Второй Пунической войны Ганнибал не получил необходимых ему подкреплений и снабжения. Но были и более явные причины, по которым Карфаген проигрывал Риму. Они крылись в положении масс населения страны, а также в привычке карфагенских правителей полагаться в войнах на наемные армии.

Самую подробную информацию о положении различных народов в Карфагене и по соседству мы черпаем в трудах Диодора Сицилийского. Этот историк перечисляет четыре основные народности: в первую очередь, это финикийцы, проживающие в самом Карфагене; во-вторых, это ливийцы-финикийцы, составляющие население многочисленных приморских городов, состоявшие с финикийцами в кровном родстве после смешанных браков (отсюда и сложное название этой части населения). Далее идет самая многочисленная группа, коренное население страны ливийцы, ненавидевшие карфагенян за жестокий гнет их правления; и, наконец, нумидийцы, кочевые племена, проживавшие на границе (кроме того, были еще миллионы рабов – в работорговле Карфаген был лидером, пока не пал. – Ред.).

Из описания историка видно, что ливийцы составляли угнетенную группу населения без каких-либо политических прав. Нигде нет описания случая, когда ливийцу доверяли представлять органы административного управления или командовать армией. «Полукровки» ливийцы-финикийцы, скорее всего, составляли ядро населения в колониях, но из этого может следовать, что и они не имели прав граждан Карфагена[38]38
  См.: Ганнон. Перипл.


[Закрыть].

Известен всего один случай, когда представитель этой народности был облечен властью, да и то не по распоряжению властей Карфагена. Речь идет о командире, направленном Ганнибалом на Сицилию после падения Сиракуз. Полибий называет его «ливиец Миттинус»[39]39
  См.: Ливий. Т. IX. С. 22.


[Закрыть].

Но из более подробного описания, данного Ливием, следует, что на самом деле этот человек является представителем ливийско-финикийской группы населения[40]40
  Ливий. Т. XXV. С. 40.


[Закрыть].

Там же говорится и о том явном нежелании подчиняться этому офицеру-полукровке, которое выразили карфагенские командиры на острове.

Что же касается состава армии, ясно видно, что, несмотря на стремление расширять свою империю и на то, что некоторые представители правящих кланов стали полководцами, карфагеняне как народ были совсем не воинственны. Поскольку они всегда могли нанять наемников, которые сражались за них, карфагеняне не испытывали особого желания посвятить себя утомительным военным упражнениям. Они постоянно выражали недовольство против военной службы, считая ее потерей ценного времени.

Как отмечает Мишле, «жизнь предприимчивого торговца карфагенянина была слишком ценной для того, чтобы подвергать ее риску, пока вместо него можно было выставить варвара из Испании или Галлии. В Карфагене понимали это, здесь жизнь представителя любого народа можно было оценить в денежных единицах. Грек стоил дороже, чем выходец из Кампании, а тот, в свою очередь, ценился дороже, чем галл или испанец. Когда был установлен единый тариф на кровь, Карфаген стал вести войны подобно тому, как осуществляются операции в торговле. Он ввязывался в новые войны в надежде получить новые рудники или открыть новые рынки для экспорта своих товаров. В одной войне он мог позволить себе нанять армию из 50 тыс. наемников, в другой бывало и больше. Если прибыли оправдывали вложения денег, то не было места сожалениям о расточительно истраченных капиталах. Чем больше были прибыли, тем больше можно было набрать армию для последующих походов. И так продолжалось раз от разу»[41]41
  См.: Histoire Romanie. Т. II. Р. 40.


[Закрыть].

Во все времена армии, состоявшие из наемников, были одинаково опасны как для противника, так и для самих нанимателей. Известен по крайней мере один случай, когда между Первой и Второй Пунической войнами Карфаген стоял на грани гибели из-за вспыхнувшего в войсках восстания. Вероятно, подобное периодически повторялось время от времени. Вероятно, в этом и крылась причина относительной слабости Карфагена во времена похода афинян против Сиракуз. Настолько отличался тот период от времен карфагенских экспедиций на Гелона (тиран Сиракуз, разгромивший карфагенян при Гимере в 480 г. до н. э. – Ред.) (на пятьдесят лет ранее) или Дионисия (который бился с Карфагеном позже). (Дионисий, фактический правитель (стратег-автократор) Сиракуз с 405 г. до н. э., когда сиракузцы терпели поражение от карфагенян, вел с ними войны до конца жизни (367 г. до н. э.), снова отбив у Карфагена две трети Сицилии. – Ред.) Если же рассмотреть армию Карфагена с точки зрения эффективности в бою, сразу же бросается в глаза то, что это сборище кондотьеров, часто не имеющее общей тактики и единого командования, не идет ни в какое сравнение с легионами Рима. Последние во времена Пунических войн комплектовались в основном из римских крестьян. Солдаты воспитывались в жесткой дисциплине, привыкли одерживать победы, на которые их вдохновляло чувство искреннего патриотизма (и стойко переносили неудачи. – Ред.). Это делает гений Ганнибала, сумевшего побеждать римскую армию, еще более выдающимся. Ведь ему удалось из имеющейся в его распоряжении плохо управляемой массы наемников создать отлично организованную силу, приучить ее к безоговорочному выполнению приказов командира. Солдаты Ганнибала были верны ему в дни поражений так же, как и во времена самых великих побед. За все время походов Ганнибала, в которых бывало разное, ни один из отрядов воинов под его командованием ни разу не поддался даже тени паники; в его армии не было ни одного случая мятежа или даже попытки поднять мятеж. И наконец, после пятнадцати лет войны в Италии солдаты последовали за своим полководцем в Африку к Заме «без страха и почти без надежды». И на этом злосчастном для карфагенян поле битвы старая гвардия непоколебимо стояла вокруг командира до тех пор, пока не подошли нумидийские союзники Сципиона и не нанесли удара во фланг и тыл. Тогда, окруженные превосходящими силами неприятеля, ветераны собственной кровью доказали преданность своему полководцу[42]42
  См. слова генерала де Фуа: «Наступая под Ватерлоо, мы были похожи на греков под Фермопилами: никто не чувствовал страха, и мало у кого была надежда».


[Закрыть].

«Но если гений Ганнибала можно сравнить с гневом богов Гомера против Трои, бросившим против города неисчислимые орды греков, то храбрость и хладнокровие Гектора в борьбе с врагами родного города, которых поддерживали сверхъестественные силы, наверное, можно сравнить с неустрашимостью и благородством римской аристократии того времени. Если Ганнибал едва ли не затмевает собой остальной Карфаген, то Фабий, Марцелл, Клавдий Нерон и даже сам Сципион ничто в сравнении с духовной силой, мудростью и мощью Рима. Сенат, выразивший благодарность своему политическому противнику Теренцию Варрону после его поражения, чуть было не ставшего катастрофой (при Каннах в 216 г. до н. э. – Ред.), за то, что тот «не потерял присутствия духа, защищая государство». Сенат, посчитавший ниже собственного достоинства просить, упрекать или угрожать двенадцати римским колониям, отказавшимся предоставить рекрутов для армии в трудные для республики дни, более достоин восхищения, чем даже сам победитель в битве при Заме. Об этом следует помнить всегда, поскольку мы привыкли больше восхищаться величием одного человека, чем целого народа. И поскольку никто в Риме не выдерживает сравнения с Ганнибалом, мы про себя начинаем роптать, полагая, что победа в этом поединке досталась недостойному. На самом же деле нигде справедливость Божья не проявила себя так ярко, как в окончательном результате борьбы между Римом и Карфагеном. Очевидно то, что Ганнибал должен был потерпеть поражение, так как его победа означала бы поворот процесса мирового развития вспять. Ведь величие личности должно проявляться в том, что этот человек способствует формированию великого народа. И никому, даже такому человеку, как Ганнибал, не удавалось выполнить эту работу в течение одной жизни. Но на какое-то время ему удалось воодушевить нацию в едином порыве, ему посчастливилось стать проводником той искры, что пробежала между ним и народом. А после его ухода его народ стал подобен тому мертвому телу, которому в какой-то момент волшебной силой была подарена жизнь: когда колдовство рассеялось, тело вновь стало холодным и неподвижным. Тем же, кого печалят результаты битвы при Заме, следует перенестись на тридцать лет вперед, когда, повинуясь закону жизни, Ганнибал уже умер естественной смертью (он отравился в 183 г. до н. э. в Вифинии под угрозой выдачи римлянам. – Ред.), и попробовать представить себе, был ли способен отдаленный финикийский город Карфаген объединить народы греческой культуры или силой своих законов и государственного устройства связать варваров различных языков и даже рас в единую империю и подготовить их стать после распада этой империи свободными государствами сообщества христианской Европы»[43]43
  Арнольд. История мира. Т. III. С. 61. Приведенный выше отрывок является одним из многочисленных высказываний, украшающих третий том трудов Арнольда. К глубокому сожалению, этот том должен был оказаться последним, а работа автора над трудом так несвоевременно была прервана.


[Закрыть].

Весной 207 г. до н. э. Гасдрубал, мастерски оторвавшись от преследования римских войск в Испании, по всем правилам военного искусства, с минимумом потерь, проделал марш через внутреннюю Галлию и перевалы в Альпах и оказался на территории современной Северной Ломбардии. Под его началом находилась армия, часть воинов которой он привел из Испании. Оставшихся солдат Гасдрубал набрал, следуя через Галлию и Лигурию. В то же время Ганнибал с непобежденной и, как считалось, непобедимой армией в течение вот уже одиннадцати лет находился в Италии и со всем пылом выполнял клятву ненависти к Риму, данную им еще в детстве по требованию своего отца Гамилькара. Как хвастался сам Гамилькар, он воспитал трех своих сыновей, Ганнибала, Гасдрубала и Магона, подобно трем львятам, в духе ненависти к римлянам. Но в последние годы своего итальянского похода Ганнибалу не удавалось одержать над римлянами такие же громкие победы, которыми он прославился в начале кампании. Сила духа и решимость римлян во времена несчастий и испытаний становилась все более крепкой и никак не собиралась склониться под безжалостными ударами «страшного африканца», следовавшими один за другим у Треббии, у Тразименского озера и при Каннах. Население Рима в результате непрекращающихся битв постоянно сокращалось. Выжившие жили в бедности и нищете, пастбища и виноградники лежали в запустении после того, как через них проходила карфагенская кавалерия. Многие союзники Рима перешли на сторону захватчика, из Галлии и Македонии римлянам грозили новыми войнами. Но Рим не сдался. Богатые и бедные оспаривали друг у друга, кто больше предан своей стране. Богатые жертвовали свое имущество, и каждый был готов пожертвовать своей жизнью во благо государства. И хотя Ганнибала никак не удавалось изгнать из Италии, каждый год был для карфагенской армии годом новых жертв и лишений. В Риме понимали, что стойкость римского народа начинает приносить плоды. Если римская армия была изнурена постоянными боями, то изматывалась и армия Ганнибала. Стало ясно, что ресурсы великого полководца тают и не позволяют ему выполнить задачу разгрома Рима. Одинокий хищник не мог самостоятельно одолеть жертву, на которую сам и напал. Рим не просто стойко выстоял в кризисной ситуации, но и начал теснить своего противника и наносить ему чувствительные удары. И все же к той весне 207 г. до н. э. враг еще не отказался от своих планов. Рим был истощен и буквально истекал кровью, и казалось, у него не будет шансов спастись в случае, если еще один сын Гамилькара прибудет вовремя на помощь брату и поможет тому сомкнуть смертельные объятия.

Гасдрубал командовал карфагенскими армиями в Испании с переменным успехом. У него не было той власти над всеми войсками пунийцев в стране, что когда-то была у его отца и брата. Один из правящих кланов Карфагена, находившийся в длительной вражде с его родом, добился существенного ограничения его полномочий и большего контроля со стороны властей Карфагена. Время от времени в Испанию направляли других полководцев, за ошибки которых зачастую приходилось расплачиваться Гасдрубалу. Об этом ясно свидетельствует греческий историк Полибий, который был близким другом молодого карфагенянина и, следовательно, во всем, что касалось Второй Пунической войны, располагал самой точной информацией из первых рук. Записи Ливия о битвах римских полководцев против Гасдрубала в Испании настолько явно искажены фантазиями и преувеличениями, что их просто не приходится принимать во внимание[44]44
  См. замечательные критические записки на эту тему Уолтера Рейли в его «Истории мира» (т. V, гл. III, разд. 11).


[Закрыть].

Очевидно, в 208 г. до н. э. Гасдрубал искусным маневрированием перехитрил Публия Сципиона, командовавшего римскими силами в Испании и имевшего задачу не допустить перехода карфагенян через Пиренеи и их дальнейшего похода в Италию. Сципион надеялся, что Гасдрубал попытается пройти ближайшим маршрутом вдоль побережья Средиземного моря. Он тщательно укрепил проходы в Восточных Пиренеях и установил за ними постоянное наблюдение. Однако войска Гасдрубала совершили переход почти у западной оконечности Пиренейских гор. Затем, имея в составе своей армии значительное количество испанской пехоты и небольшое число воинов из Африки, несколько слонов, он с богатой казной направился не напрямую к побережью Средиземного моря, а по северо-восточному пути в центр Галлии. Армия перезимовала у племени арвернов (территория современной Оверни, Франция), где карфагеняне заручились (возможно, путем подкупа) поддержкой галлов. Те не просто предоставили карфагенской армии зимние квартиры. Многие галлы влились в армию Гасдрубала и с наступлением весны вместе с ним направились на завоевание Италии.

Таким образом, войдя во Внутреннюю Галлию и избегая прибрежных районов на юге, Гасдрубал сумел сохранить в тайне от римлян свои истинные замыслы и направление движения армии. Все, о чем они знали, было то, что Сципион не сумел удержать его в Испании, что он перешел через Пиренеи вместе со своими солдатами, слонами и деньгами и что он ведет в Италию свежую армию, в которую, помимо всего прочего, входят галлы. Весной армия Гасдрубала, несомненно, должна была появиться в Италии. После этого в войне должен был наступить перелом, когда с севера и с юга на район семи римских холмов будут наступать две карфагенские армии, каждая под командованием сына «удара молнии»[45]45
  Гамилькар имел прозвище Барка, что означает «удар молнии». Сходное же прозвище имел султан Баязид (Баязет) I Йильдерим (Молниеносный; р. 1360, султан в 1389–1402 г., ум. 1403).


[Закрыть].

В этих критических обстоятельствах римляне стали срочно искать вождей, которые сумели бы достойно проявить себя перед лицом нависшей опасности.

Сенат рекомендовал в качестве кандидатуры на пост одного из консулов Кая Клавдия Нерона, патриция из знаменитого рода Клавдиев. В прошедшие годы войны Нерон успел повоевать в армии и против Ганнибала в Италии, и против Гасдрубала в Испании. Однако характерно то, что не сохранилось никаких упоминаний о достигнутых им успехах ни до, ни после великого сражения при Метавре. Это явно говорит о проницательности римских сенаторов, которые сумели распознать в Нероне человека той энергии и духовной силы, которая была необходима в тот критический момент. Кроме того, заслуживает уважения и вера народа своим сенаторам, которые назначили на этот важный пост человека, не имевшего каких-либо значительных заслуг в прошлом, что заранее оправдывало бы этот выбор.

Сложнее было найти второго консула. По закону один из консулов должен был быть плебеем, а годы войны значительно сократили число достойных среди этого слоя населения. Пока сенаторы тщательно обдумывали вопрос о том, кто же будет напарником Нерона, с сожалением вспоминая имена Марцелла, Гракха и других полководцев из числа плебеев, которых уже не было в живых, некий мрачный неразговорчивый человек печально присел среди взывающих к ушедшим героям отцов города. Это был Марк Ливий, который был консулом еще до начала этой войны и одержал победу над иллирийцами. Он был лишен консульства после того, как против него были выдвинуты обвинения в растратах и злоупотреблениях при дележе добычи между солдатами. Вынесенный против него вердикт был несправедлив, и чувство унижения после от этого несправедливо понесенного наказания все эти годы продолжало тлеть в душе Ливия. Поэтому восемь лет после суда он провел в одиночестве в своей загородной усадьбе, не принимая никакого участия в государственных делах. Затем цензоры заставили его прибыть в Рим и занять свое место в сенате, где он обычно мрачно сидел отдельно от всех и участвовал только в тайных голосованиях. Наконец, несправедливое обвинение против одного из родственников Ливия заставило его нарушить молчание. Он обратился к сенаторам с горячей речью, мудрой и весомой, что привлекло к нему внимание и заставило всех понять, какой сильный дух жил под ничем не примечательной внешностью этого человека. И сейчас, когда сенаторы обсуждали, кто из представителей знатных плебейских домов заслуживал чести получить опасную должность консула, некоторые из старейших из них смотрели на Марка Ливия и вспоминали тот последний триумф на улицах Рима и этого мрачного старика, сидевшего тогда в победной колеснице. Они вспомнили, что именно он принес то последнее великое жертвоприношение в благодарность богам за успех римского оружия в храме Юпитера на Капитолийском холме. С тех пор как Ганнибал вторгся в Италию, в городе больше не было триумфов[46]46
  За победу над Сиракузами (взятыми в 21 г. до н. э.) Марцелл был удостоен только лишь оваций.


[Закрыть].