Текст книги "Стратегия Византийской империи"

Столь же обширными и столь же успешными были амбиции Юстиниана в области общественного строительства. Прокопий написал целую книгу «О постройках» («Пери ктисматон»), где он перечисляет церкви, крепости и другие здания и сооружения, построенные или расширенные Юстинианом. Иногда Прокопий приписывает ему постройки других императоров, но мы действительно знаем, что при Юстиниане десятки крепостей и других укреплений были построены или основательно перестроены во многих частях империи и что 39 церквей были построены или перестроены в одном только Константинополе, включая великий храм святой Софии. Его громадный парящий купол до сих пор привлекает посетителей, а устроение и убранство храма воспроизводятся с большим или меньшим успехом в тысячах церквей по всему миру.

Из подробного Прокопиева описания строительства храма святой Софии мы знаем, что люди, отобранные лично Юстинианом для того, чтобы они построили ему храм принципиально новой конструкции, а именно Анфимий Тралльский и Исидор Милетский, прибегали к математическим вычислениям при проектировании, чтобы рассчитать динамику тщательно уравновешенного купола[149]149
  О постройках, из кн. I, 1, 24; англ, пер.: Dewing. Vol. VII, начиная с р. 11.


[Закрыть]. Снова одарённый Юстиниан отыскал исключительные таланты, чтобы осуществить свои непомерные амбиции, и в Стамбуле по сей день сохраняется в целости свидетельство, доказывающее, что он добился полного успеха, как вышло и с его непомерно амбициозным юридическим проектом, влияние которого сказывается ныне гораздо шире, чем ко времени его смерти в 565 г.

Так почему же с военными амбициями Юстиниана дело обстоит иначе? О том, что они не были совершенно неосуществимыми, мы знаем по простым фактам: морская экспедиция, отправленная на завоевание Африки в 533 г., не потерпела крушение и не была разбита по прибытии, так что нынешний Тунис и побережье Алжира были завоёваны. Отвоевание Италии у остготов, начавшееся в 536 г., было предприятием куда более сложным, но и оно было успешно завершено в мае 540 г., когда Велизарий вступил в Равенну, столицу и последнее прибежище остготов, чтобы принять сдачу короля Витигеса и его жены Матасунты.

Как отмечалось выше, современные историки объясняют, что с военными амбициями Юстиниана дело обстояло иначе потому, что эти амбиции превосходили возможности империи удовлетворить их. Через год после того как Велизарий торжественно завершил войну в Италии в мае 540 г., не оставив в Италии ни одного мощного гарнизона, чтобы держать под контролем готов, последние оказались в состоянии возобновить войну, на сей раз со всё большим успехом, после того как их королём стал Тотила. Одно из общепринятых объяснений гласит: Юстиниан отозвал Велизария и его войско, поскольку «боялся, что могущественный военачальник может представлять угрозу для него»[150]150
  John Moorhead. The Byzantines in the West in the Sixth Century (Византийцы на Западе в шестом веке), в: ред. Paul Fouracre, The New Cambridge Medieval History (Новая кембриджская история Средних веков). Vol. I, ок. 500 – ок. 700 гг. (Cambridge: Cambridge University Press, 2005), p. 127.


[Закрыть]. Даже Рим был потерян в 546 г., в ходе войны, продолжавшейся до 552 г. Поскольку же в 540 г. Сасанидская Персия нарушила договор о «вечном мире» и тоже начала войну, шедшую с перерывами до 562 г., империи пришлось вести две долгие и широкомасштабные войны на двух фронтах, далеко отстоящих друг от друга, так что в 559 г. в Константинополе почти не было войск, способных отразить нашествие кутригуров и славян. Конечно, всё это свидетельствовало о чрезмерных замашках и служило предсказанием неспособности защитить границу по Дунаю, а с ней и Балканский полуостров (а потому и Грецию) от вторжения аваров и от славянской оккупации.

Поэтому обвинение в чрезмерных замашках предполагает обвинение в стратегической некомпетентности – или, попросту говоря, в отсутствии обычного здравого смысла: унаследовав по восшествии на престол войну с неизменно агрессивными Сасанидами, Юстиниан должен был знать о том, что за персидским фронтом нужно следить и в военное, и в мирное время. Оставшиеся же военные силы были бы необходимы на «северном фронте» империи, от Далмации до Дуная, который в 533 г. не подвергался нападениям, но рано или поздно должен был им подвергнуться в водовороте переселения народов, по-прежнему бурлившем за границами империи. Этот северный фронт действительно был первостепенно важным оборонительным периметром империи, защищавшим ценные придунайские земли до самой Адриатики и ограждавшим Грецию, равно как и Фракию, – а значит, и сам Константинополь. Северный фронт представлял собою также главную площадку для набора бойцов в войско империи, включая сюда и то местечко неподалёку от крепости Бедерианы, где сам Юстиниан родился и провёл первые годы своей жизни, когда он был ещё Петром Савватием.

Решение снарядить дальнюю экспедицию, пусть даже для того чтобы захватить богатые нивы Африки и освящённый славой Первый Рим, пренебрегая при этом защитой континентальных подступов к имперской столице, было поэтому столь очевидной стратегической ошибкой, что выдавало слабый ум – не ум Юстиниана, каким мы его знаем. Конечно, верно, что история – это память о преступлениях и глупостях, совершённых человечеством, и немало глупых войн было затеяно после 533 г., так что Юстиниан не остался бы в одиночестве, если бы действительно забыл о первостепенной необходимости защитить то место, где он сам родился, и свою столицу.

Но есть совсем иное объяснение, отчасти основанное на свидетельствах столь же древних, что и само событие, отчасти же весьма новое – настолько новое, что его ещё не включили в более обстоятельные исследования деятельности Юстиниана и его войн, а тем более – в общие курсы истории[151]151
  Этого объяснения нет даже в труде, вышедшем совсем недавно: Halsall 2007, где говорится, что чума всего лишь «подрывает моральное состояние» (р. 504). Но теперь см.: ред. Lester К. Little. Plague and the End of Antiquity: The Pandemic of 541–750 (Чума и конец античности: пандемия 541–750 гг.); Cambridge: Cambridge University Press; 2006; далее: Plague (Чума).


[Закрыть]. Значительное новое историческое свидетельство появляется очень редко и при этом всегда вследствие удачных раскопок. Это верно и для данного случая, хотя само по себе это свидетельство не является ни эпиграфическим, ни нумизматическим, ни археологическим в традиционном смысле, поскольку обнаружено оно в ДНК костей скелета и в кернах льда.

Сначала древнее свидетельство: в книге II, главе XXII «Войн» Прокопия мы читаем:

Около этого времени [с 541 г.] распространилась моровая язва, из-за которой чуть было не погибла вся жизнь человеческая. Возможно, всему тому, чем небо поражает нас, кто-либо из людей дерзновенных решится найти объяснение. <…> Причину же этого бедствия невозможно ни выразить в словах, ни достигнуть умом… Ибо болезнь разразилась не в какой-то одной части земли, не среди каких-то отдельных людей, не в одно какое-то время года, на основании чего можно было бы найти подходящее объяснение её причины, но она охватила всю землю, задела жизнь всех людей… она не щадила ни пола, ни возраста… Пусть каждый, философ или астролог, говорит об этих явлениях как ему заблагорассудится, я же перехожу к рассказу о том, откуда пошла эта болезнь и каким образом губила она людей.

Началась она у египтян, что живут в Пелусии. Зародившись там, она распространилась в двух направлениях… На второй год после появления этой болезни она в середине весны дошла до Византия, где в ту пору мне довелось жить. Большинство же ни во сне, ни наяву не ведали того, что произойдёт… Охватывала она их следующим образом. Внезапно у них появлялся жар… При этом тело не теряло своего прежнего цвета и не становилось горячим, как бывает при лихорадке, и не было никакого воспаления… В самом деле, никому из тех, кто впал в эту болезнь, не казалось, что им предстоит умереть. У одних в тот же день, у других на следующий, у третьих немного дней спустя появлялся бубон, не только в той части тела, которая расположена ниже живота и называется пахом (бубоном), но и под мышкой, иногда около уха… Одни впадали в глубокую сонливость, у других наступал сильный бред… Одни умирали тотчас же, другие много дней спустя, у некоторых тело покрывалось какими-то черными прыщами величиной с чечевицу. Эти люди не переживали и одного дня, но сразу же умирали. Многих приводило к смерти неожиданно открывшееся кровотечение…[152]152
  Рус. пер. А. А. Чекаловой; англ, пер.: Dewing, рр. 451–465.


[Закрыть]

В следующей, XXIII главе мы переходим к демографическим последствиям:

В Византии болезнь продолжалась четыре месяца, но особенно свирепствовала в течение трёх. Вначале умирало людей немногим больше обычного, но затем смертность всё более и более возрастала: число умирающих достигло пяти тысяч в день, а потом и десяти тысяч и даже больше…[153]153
  Там же, р. 465.


[Закрыть]

Три месяца, то есть 90 дней, величайшей чумы, по 5000 жертв в день – получается 450 000; если же принять цифру 10 000 жертв в день, мы получим 900 000, а Прокопий говорит даже о большей ежедневной смертности, приводя цифры, представляющиеся невозможными.

Когда Прокопий пишет как историк, а не как полемист, его современные коллеги обычно считают его достоверным источником, но относительно пандемии есть две веские причины сильно подозревать его. Во-первых, в эпоху, когда не было статистики, не существовало и данных о смертности, которые можно было бы внимательно изучить и включить в текст, тогда как импрессионистические оценки последствий эпидемий, как известно, вводят в заблуждение: никто из читавших сухие отчёты о СПИДе в США, когда эта болезнь впервые привлекла к себе всеобщее внимание, никогда не догадался бы, что её демографические последствия будут незначительны.

Вторая причина упоминалась всегда, но зазвучала по-новому с появлением структуралистских подходов к изучению текстов. Как всякий здравомыслящий человек, Прокопий бесконечно почитал Фукидида и пытался подражать его языку, отделённому от обычного греческого эпохи Прокопия более чем тысячелетием. И происходит следующее: Фукидид наиболее душераздирающе писал о чуме в его времена в той части своего сочинения, которая сейчас издаётся как книга II его «Истории», а Прокопий явно пытается подражать его манере в своём тексте, издаваемом сейчас как книга II его «Войн», включая рассказ о происхождении чумы: «Эта болезнь началась, как утверждают, в Эфиопии за Египтом, а затем спустилась в Египет… Затем она внезапно обрушилась на жителей Пирея». Далее идёт тщательно составленное, очень подробное описание симптомов болезни («…на людей прежде всего нападал жар в голове…»)[154]154
  Главы XLVIII и XLIX; англ, пер.: Charles Forster Smith. Thucydides. History of the Peloponnesian War (Фукидид. История Пелопоннесской войны, Cambridge: Harvard University Press, 1951), pp. 343, 345.


[Закрыть], которому Прокопий опять же явно стремился подражать. Поэтому его свидетельство не принимается в расчёт, а иногда даже расценивается как грубейшее преувеличение[155]155
  Примечательно в работе: J. Durliat. La peste du VIme siecle, pour un nouvel examen de sources byzantins (Чума VI века, к пересмотру византийских источников), в: J. М. Lefort et al. Hommes et richesses dans l’Empire byzantin, tome 1, IV^е—VII^е siecles (Люди и богатства в Византийской империи. Том 1: IV–VII века; Paris: Р. Lethielleux, 1989), рр. 107–119. Об историографическом контексте см.: Lester К. Little. Life and Afterlife of the First Plague Pandemic (История и последствия первой пандемии чумы), в: Plague (Чума), рр. 3—32; Durliat, р. 17.


[Закрыть].

Конечно, все согласны в том, что пандемия была, причём весьма масштабная; и согласны не только потому, что настолько доверяют Прокопию, но также из-за того, что все другие сохранившиеся тексты, современные этим событиям или повествующие о них ретроспективно, упоминают её, причём иногда с некоторыми подробностями[156]156
  См., напр., Р. Allen. The “Justinianic” Plague («Юстинианова» чума), Byzantion 49 (1979), рр. 5-20.


[Закрыть].

Один из таких текстов принадлежит Евагрию Схоластику из Антиохии, высокообразованному юристу, приступившему к начальному образованию в 540 г., за год до начала пандемии, и потерявшему жену, дочь, внука и других родственников при очередном рецидиве чумы, который сам он пережил. Его «Церковная история», написанная около 593 г., даёт описание пандемии «на её 52-м году». Начинает он с происхождения болезни: «Она вышла, как говорили, из Эфиопии…» Затем он описывает её симптомы: «…у некоторых она начиналась с головы – причём глаза наливались кровью, лицо опухало…»[157]157
  Евагрий Схоластик. Церковная история, IV. 29; рус. пер. СПбДА под ред. В. В. Серповой, цит. по: http://miriobiblion.narod.ru/ev4.htm. Англ. пер. и предисл.: Michael Whitby. The Ecclesiastical History of Evagrius Scholasticus («Церковная история» Евагрия Схоластика; Liverpool: Liverpool University Press, 2000), pp. 229–231.


[Закрыть]

Высокообразованный Евагрий тоже явно отсылает к Фукидиду, но источники, не затронутые влиянием афинского историка, также описывают неслыханную катастрофу. Прежде всего это относится к «Хронике» Псевдо-Дионисия Телль-Махрского, написанной на сирийском, то есть на позднем восточноарамейском языке в северной Месопотамии в восьмом веке, но сохранившей утраченный источник, современный описываемым событиям, книгу о пандемии, написанную высокопоставленным священнослужителем и историком Иоанном Эфесским. Запись под 855 г. Селевкидской эры (=543/544 г.) гласит: «Была великая и страшная чума во всём мире во дни императора Юстиниана», а затем продолжается горькими жалобами в духе Плача Иеремии:

на трупы, распадающиеся и гниющие на улицах, ибо некому было похоронить [их];

на большие и малые дома, прекрасные и желанные, которые внезапно превратились в могилы…

…

на корабли среди моря, чьи моряки были внезапно сражены… и они стали могилами… и продолжали плыть по волнам;

…

на брачные покои, где находились наряженные невесты, но внезапно там оказались лишь безжизненные и устрашающие трупы…

…

На большие дороги, превратившиеся в пустыню…[158]158
  Англ, пер.: Witold Witakowski. [Pseudo-Dionysius of Tel-Mahre] Chronicle Part III [also known as the Chronicle of Zuqnin] (Псевдо-Дионисий Тепль-Махрский. «Хроника», часть III, известная также как «Хроника Зукнина»; Liverpool: Liverpool University Press, 1996), в дальнейшем: Pseudo-Dionysius (Псевдо-Дионисий), рр. 74–75.


[Закрыть]

Далее хронист перечисляет заражённые чумой провинции империи: все египетские провинции, Палестина до самого Красного моря, Киликия, Мисия, Сирия, Иконий (ныне Конья в центральной Анатолии), Вифиния, Асия (северная Анатолия), Галатия, Каппадокия. В тексте есть упоминание о том, что «мы видели» во время путешествия из Сирии до самой Фракии за Константинополем:

(деревни)…где больше не было жителей;

почтовые станции на дорогах [пункты проверки, а также отдыха для имперской курьерской службы], полные тьмы и одиночества, наводящие ужас на всякого, кому случится зайти в них и оставить их;

брошенный скот, бродящий по горам, и нет пастуха, который собрал бы его;

стада одичавших овец, коз, быков и свиней…

поля во всех странах, через которые мы проезжали на пути из Сирии во Фракию, изобилующие пшеницей, вполне созревшей и стоящей прямо, но не было никого, кто сжал бы её [159]159
  Pseudo-Dionysius (Псевдо-Дионисий), рр. 80–81.


[Закрыть].

Это не просто литературное подражание, но скорее описание демографической катастрофы, при которой ежедневно гибло от 5000 до 10 000 человек, именно так, как писал Прокопий; если это описание правдиво, в этой катастрофе вымерла бы половина населения империи за очень короткое время. Кроме того, если это действительно было так, произошла бы также институциональная катастрофа: когда половина солдат сплочённых армейских подразделений гибнет, эти подразделения теряют не половину своей боеспособности, а всю её целиком или почти всю. Все составляющие имперской военной системы, службы сбора налогов, распоряжения центральной администрации, оружейные мастерские, склады припасов, бригады строителей крепостей, военные и прочие корабли, а также воинские подразделения повсюду оказались бы в столь же затруднительном положении, а их уцелевший личный состав, скорее всего, разбежался бы, чтобы ускользнуть от пандемии, или устремился бы к своим больным семьям, или впал бы в оцепенение, или был бы ослаблен болезнью, или просто деморализован, так что пятидесятипроцентная смерть привела бы к более чем пятидесятипроцентной недееспособности.

Таково древнее повествовательное свидетельство; если оно правдиво в отношении масштабов демографического бедствия, то могло бы непосредственно объяснить нам, почему боеспособность Юстиниана упала столь решительно, начиная с 541 г., бесповоротно разрушив его амбициозные планы.

Но это древнее свидетельство не может быть убедительным, потому что в нём нет достойных доверия цифр, и на этом именно основании оно было отвергнуто. Вот лишь один пример из многих: один особенно плодовитый современный историк, трудам которого многим обязаны настоящие страницы, пишет так:

Учёная ортодоксия, на которую производят сильное впечатление живописные и эмоциональные рассказы современников-очевидцев, Прокопия и Иоанна Эфесского, согласна с тем, что чума привела к катастрофическим и необратимым людским потерям в пределах Римской империи: возможно, целая треть населения вымерла повсюду, а ещё больше того – в Константинополе и в других очень больших и нездоровых городах; но в лучшем случае это следует рассматривать как всего лишь одну причину в числе многих[160]160
  Michael Whitby. Recruitment in Roman Armies from Justinian to Heraclius (c. 565–615) (Набор в римские войска от Юстиниана до Ираклия (ок. 565–615 гг.)), в: изд. Averil Cameron. The Byzantine and early Islamic Near East (Византийский и раннеисламский Восток). Vol. 3 (Princeton: Darwin Press, 1995); в дальнейшем: Cameron 1995; p. 93.


[Закрыть].

Иными словами, Прокопий преувеличивает, и это преувеличение означает: «возможно, целая треть населения». В оценке правления Юстиниана, данной в последнем издании самого авторитетного обзора истории поздней античности, основные данные учитываются – включая налоговое законодательство, необходимость в котором была вызвана смертью множества налогоплательщиков; но вывод гласит, что чума была лишь одним из бедствий («были и другие бедствия, прежде всего землетрясения, одно из которых разрушило знаменитую юридическую школу в Берите (Бейруте)…»), последствия которого только подлили масла в огонь: «Трудности Юстиниана усугубились из-за внезапной вспышки бубонной чумы…»[161]161
  Averil Cameron. Justin I and Justinian (Юстин I и Юстиниан), в: САН 2000, Vol 14, рр. 76–77 (порядок изменён).


[Закрыть]

Новые данные, разделяющиеся на две группы, окончательно доказывают правоту Прокопия: это была не просто ещё одна вспышка болезни, не просто ещё одно бедствие, вскорости стихнувшее: это была не знавшая прецедентов в истории пандемия, вполне способная истребить даже больше трети населения.

Во-первых, в исследовании, опубликованном в 2005 г., содержится впервые полученное с помощью анализа ДНК окончательное доказательство того, что заболевание, ставшее причиной «Юстиниановой чумы», было вызвано исключительно заразным и исключительно смертоносным биоваром палочки бубонной чумы (Yersinia pestis)[162]162
  Биовар, схожий с разновидностью Orientalis: I. Wiechmann and G. Grupe. Detection of Yersinia pestis in two early medieval skeletal finds from Aschheim (Upper Bavaria, 6th century A.D.) (Обнаружение чумной палочки (Yersinia pestis) в двух раннесредневековых находках скелетов из Ашхайма (Верхняя Бавария, VI в. по Р.Х.): American Journal of Physical Anthropology, No. 126 (2005), pp. 48–55. Ранее считалось, что этот биовар принадлежал к разновидности antiqua («древняя»; названа так из-за эпидемии 541 г.), которая продолжает существовать, хотя и не столь опасна.


[Закрыть]. Это заболевание в корне отличается от чумы, описанной Фукидидом, да и от любой другой чумы, известной ранее. Когда Yersinia pestis снова появилась как агент «Чёрной смерти», примерно с 1334 г. в Китае и с 1347 г. в Европе, некоторый остаточный иммунитет должен был сохраниться, но для населения империи в 541 г. это был совершенно новый патоген, и поэтому у тогдашних византийцев не было приобретённого иммунитета в отличие от гораздо менее распространённой естественной сопротивляемости.

В силу этого патоген был исключительно заразен; иначе говоря, его способность вызывать заболевание была очень высока; говоря практически, укус блохи, переносившей палочку Yersinia pestis в 541 г., гарантировал инфекцию, чего, разумеется, не было с привычными патогенами, поскольку многие люди обладают приобретённым иммунитетом к ним. Поэтому уровень инфекции в 90 % или выше был возможен среди людей, которых кусали блохи, а в древности таковым был практически каждый. Сам Юстиниан, как и наш свидетель Евагрий, заразился этой болезнью в числе других людей, переживших бедствие. Ведь заразность – одно дело, а смертоносность – другое. В самом деле, в силу очевидных причин очень заразные болезни не очень смертоносны: обычные биовары гриппа причиняют смерть лишь немногим из их весьма многочисленных жертв.

Но это было бы неверно в отношении биовара бубонной чумы, Yersinia pestis, в 541 г., потому что он был совершенно новым для заражённого населения. Если прибегнуть к сравнению, что при вспышке птичьего гриппа в 2003–2006 гг., вызванной новым патогеном А/Н₅Ν₁, было заражено всего 263 человека в Индонезии, Вьетнаме и ещё в десяти странах – иными словами, заразность этого патогена крайне низка, если учесть, что многие миллионы людей вступали в контакт с заражённой птицей в этих и в иных странах. Зато смертоносность этого заболевания была действительно высока: 158 человек из числа заражённых умерли, что составляет 60 %, то есть в шестьдесят раз больше, чем средняя смертоносность холеры, представляющей собою тем не менее заболевание страшное и всё ещё причиняющее немало смертей. И конечно же, именно поэтому весь мир встревожился по поводу птичьего гриппа, несмотря на невысокую заразность этой болезни, которую можно подхватить, только съев сырой кусок заражённой птицы, либо воздушно-капельным путём, или же просто в силу очень несчастного случая.

В пандемии 541 г. смертность в 50 % или выше была столь же возможна, как это было недавно с переносчиком птичьего гриппа (А/Н Ν_χ), поскольку в обоих случаях биовар был совершенно новым, так что у населения не было приобретённого иммунитета. Посему то, что казалось невероятным, если не невозможным, серьёзным историкам, на разумных основаниях считавшим уровень смертности в одну треть населения преувеличенным из-за куда более низкого уровня смертности всех иных известных пандемий, было в высшей степени возможно – и даже на уровне выше 30 %.

Второй же источник новых данных указывает: то, что «могло» случиться, случилось в действительности. Климатология сейчас заражена пристрастной полемикой, но результаты исследований ледовых кернов, демонстрирующие повышение уровня углекислого газа в атмосфере за последние десять тысяч лет, сомнению не подлежат. «Антропогенное» объяснение, недавно предложенное одним выдающимся климатологом, приведшим много убедительных свидетельств, заключается в том, что вырубка лесов в сельскохозяйственных целях, заменяющая естественные зелёные массивы засаженными полями и повышающая численность стад скота, особенно скота, производящего метан, как минимум в той же мере повлияла на повышение уровня углекислого газа в атмосфере за последние несколько тысяч лет.

В таком контексте обращают на себя внимание два резких и значительных снижения уровня содержания углекислого газа во льду, одно из которых примерно соответствует 541 г., что даёт внешнее свидетельство неслыханного демографического бедствия, вызвавшего распространившееся на широкой территории возвращение возделанных полей к естественному зелёному покрову, а также пожирание брошенного травоядного скота (на территории империи всё ещё водились стаи волков, медведи, львы и гепарды, а в восточной Анатолии – каспийские тигры)[163]163
  См.: William F. Ruddiman (2003). Антропогенная эра потепления началась тысячи лет назад; онлайн: http://courses.eas.ualberta.ca/eas457/Ruddiman2003.pdf; см. также дискуссию в: Real Climate, 5, декабрь 2005: Дискуссия о ранней антропогенной гипотезе: http://www.realclimate.org/index.php/archives/2005/12/early-anthropocene-hypothesis/. Хищники: последний лев в Анатолии был убит в 1870 г.; последний каспийский тигр был убит в 1959 г.; выжило несколько гепардов.


[Закрыть]. Климатологические свидетельства носят более решающий характер, чем доступные доселе археологические, но последние полностью согласуются с первыми; в заключении одного из написанных недавно обзоров говорится:

…экспансия поселений, бывшая столь характерной для большей части сельской и городской Сирии в пятом и шестом веках, внезапно оборвалась в середине шестого века. Есть свидетельства тому, что новая застройка почти прекратилась, хотя обновление домов и пристройка к ним продолжались в сельских районах…[164]164
  Hugh N. Kennedy. Justinianic Plague in Syria and the Archaeological Evidence (Юстинианова чума в Сирии и археологические данные), в: Plague (Чума), р. 95.


[Закрыть]

Между прочим, последнее замечание легко объяснимо формированием новых семей из сохранившихся остатков тех семей, что существовали до начала чумы. Взятые вместе, новые данные биологии и климатологическая теория взывают к новой оценке Юстиниана и его политики. Он мог бы добиться таких же успехов в осуществлении своих военных амбиций, как это удалось ему с амбициями юридическими и архитектурными. Империя потерпела крах из-за Yersinia pestis, из-за бубонной чумы, которая страшно ослабила её в военном отношении, если сравнивать с её врагами, которые не понесли столь огромного ущерба, ибо не были столь инфицированы: то ли потому, что были не столь цивилизованны, то ли потому, что не столь организованы (это прежде всего), а потому не столь уязвимы перед лицом крушения всех социальных установлений.

Совершенно неожиданно, когда границы лишились своих защитников (прекращение чеканки монет в византийских военных пунктах на границах Сирии и Аравии засвидетельствовано давно, хотя объяснялось неверно)[165]165
  Richard Alston. Managing the frontiers: Supplying the frontier troops in the sixth and seventh centuries (Управление границами: обеспечение пограничных войск в шестом и седьмом веках), в: ed. Paul Erdkamp. The Roman Army And the Economy (Римская армия и экономика; Amsterdam: J. C. Gieben, 2002), p. 417, утверждается, что в «Тайной истории» XXIV, 12, Прокопий проявляет злобность (что верно) и преувеличивает (что неверно).


[Закрыть], крепости были покинуты, некогда процветавшие провинции опустошены, административная машина чрезвычайно ослаблена, и империя оказалась в коренным образом изменившемся мире, в котором кочевники из степи и из пустыни находились в гораздо более выгодном положении, чем империи, а не столь цивилизованная Персидская империя также пользовалась относительными преимуществами.

И всё же то, что сделал Юстиниан, не могли сделать его предшественники. Именно ему принадлежало решение полностью разрушить державу вандалов, завоевавших Африку, и ему это удалось. Поэтому, когда племена туземцев стали совершать набеги из пустыни и с гор Аврасии, у покорённых вандалов не нашлось ополчения, чтобы сопротивляться им (а тем более не нашлось его у зависимого вандальского государства), так что сражаться с ними вынуждено было войско империи, и без того перегруженное другими задачами. Равным образом имелись многообещающие возможности захватить Италию путём мирных переговоров, не прибегая к вторжению и к полномасштабной войне, чтобы уничтожить державу остготов. Высадке византийских войск с отвоёванной Сицилии в континентальную часть Италии в 535 г. предшествовали тайные переговоры с королём Теодахадом; речь шла либо о сделанном ему предложении остаться подчинённым правителем зависимого государства, либо о вознаграждении поместьями, приносившими ежегодный доход в 86 400 солидов – заработок 43 200 бедняков. Возможно, 100 000 солидов или компромиссное решение о королевском статусе устроили бы Теодахада. Преемники Юстиниана сделали бы это, а он не сделал – до начала пандемии.

После этого не было иного выбора, кроме одного: возвратиться к зачаточной Феодосиевой стратегии, «дипломатическая» сторона которой основывалась на простой арифметике войны и мира. Во время мира экономика империи была исключительно продуктивна по меркам того времени, принося такие поступления от налогов, которые позволяли выплачивать крупные суммы агрессивным соседям, чтобы они вели себя тихо, – причём это золото очень скоро возвращалось в империю в виде платы за те товары, которые были столь желанны этим «соседям», не умевшим их производить.

Когда в 559 г. тюрки-кутригуры из Понтийской степи под предводительством Забергана совершили набег, проникли в Грецию и достигли Константинополя, чиня, как всегда, насилия, о которых Агафий Схоластик сообщает, чтобы пощекотать нервы себе самому и своим читателям («похищались и многие благородные женщины, и даже ведущие непорочную жизнь подвергались величайшему бедствию, становясь жертвой разнузданной страсти варваров»)[166]166
  Агафий Схоластик (Миринейский). История, V. 13 (рус. пер. М. В. Левченко, цит. по: http://miriobiblion.narod.ru/just5.htm). За J. В. Bury (родившимся в 1861 г.), которого мы цитируем, можно признать право на такую возбуждающую щекотку: это самая длинная цитата в его книге History of the Later Roman Empire: from the death of Theodosius I to the death of Justinian (История поздней Римской империи: от смерти Феодосия I до смерти Юстиниана; New York: Dover, 1958). Vol. II, p. 305.


[Закрыть], Юстиниан вызвал Велизария (которому исполнилось тогда 53 года) из отставки, чтобы тот отразил врагов, располагая церемониальной дворцовой гвардией, 300 ветеранами и толпой добровольцев, но затем предпринял более решительные действия:

…Юстиниан… не давал отдыха вождю утригуров [другое племя огуров] Сандилху, частыми посольствами и другими способами подстрекая его во что бы то ни стало воевать против Забергана. К увещаниям император присоединил и обещание, что передаст Сандилху то жалованье, какое от Римской державы назначено было Забергану, если только Сандилх одолеет кутригуров. Сандилх хотя и желал быть в дружеских сношениях с римлянами, однако же так писал к царю: «Было бы неприлично и притом беззаконно вконец истребить наших единоплеменников, не только говорящих одним языком с нами, ведущих одинаковый образ жизни, носящих одну с нами одежду но притом и родственников наших [т. е. тюрок-огуров], хотя и подвластных другим вождям. При всем том (так как того требует Юстиниан!) я отниму у кутригуров коней и присвою их себе, чтобы им не на чем было ездить и невозможно было вредить римлянам». Это Юстиниан и попросил его сделать[167]167
  Excerpta de Legationibus Romanorum ad gentes 1 (Выдержки о посольствах римлян к народам); строки 13–30; рус. пер.: Менандр/Дестунис 1860, сс. 319–320 (с незначит. изм.); англ, пер.: Menander-Blockley, рр. 43–45. О кутригурах и утригурах см.: Golden 1982, рр. 98—100.


[Закрыть].

Альтернативное решение, то есть вступление в войну, могло быть весьма успешным на уровне тактическом и оперативном, но даже в случае полной победы единственным определённым результатом была бы её цена, тогда как выгода могла быть лишь временной, ибо разгром одного врага освобождает место другому Феофилакт Симокатта, принадлежавший к следующему за Юстинианом поколению и доживший до того времени, когда Сасанидская Персия была разгромлена, а её место заняли армии ислама, включил этот аргумент в речь, вложенную им в уста персидского посла к императору Маврикию (582–602 гг.). Посол утверждает, что Рим не обретёт выгоды, если персидская держава будет полностью уничтожена:

Нельзя, чтобы одна монархия взяла на себя бесчисленные заботы об устройстве мира и одним только веслом своего разума могла управлять всеми людьми, которых видит под собою солнце. <…> Отсюда видно, что, если персы потеряют власть, она тотчас же перейдет к другим… В качестве примера этого можно привести всем известный стремительный и невероятный поход македонского юноши. С юных лет став любимцем счастья и на короткое время обрадованный им, Александр… весь подлунный мир стремился ввергнуть в рабство, подчинить единой и нераздельной власти. Но его стремительность вскоре угасла вместе с жизнью, и все дела вновь, так сказать, распались в многовластии отдельных правителей… Какая же выгода будет для дел ромеев, если персы потеряют власть и передадут деспотическую власть другому племени?[168]168
  Кн. IV, 13. 7—13; рус. пер. С. И. Кондратьева под ред. К. А. Осиповой; цит. по: http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/Simok/04.php; англ, пер.: Michael and Mary Whitby.The History of Theophylact Simocatta («История» Феофилакта Симокатты, Oxford: Clarendon Press, 1986), pp. 121–122. Cm.: Walter E. Kaegi. Byzantium and the early Islamic Conquests (Византия и раннеисламские завоевания, Cambridge UK: University Press, 1992), p. 32.


[Закрыть]

Трудно представить себе, что империя смогла бы пережить следующее столетие острых внутренних кризисов и опустошительных нашествий, не выработав новой стратегии. Она добилась непомерного могущества, увеличив силу, которую можно было получить от войска, сильно сократившегося в численности, и соединив эту военную силу со средствами и техникой убеждения, составляющего самую суть дипломатии, к которой мы теперь и обратимся.