Текст книги "Пьесы"

Лепорелло. Вашим слугою.

Дон Жуан. Моим рабом, лгун! И тебя звали как?

Лепорелло. Калатинион или Каталиной – кто как!

Дон Жуан. Вот видишь! Ты и раб к тому же! Да еще у тебя целых четыре фамилии! Ужас! А меня как звали тогда? Ну, побыстрее!

Лепорелло. Вас звали Парис – сын царя Приама.

Дон Жуан. Да! Это было мое первое явление в этом мире. О, высокие облака детства, сиреневая мгла в расщелинах гор, прозрачные ручьи и тяжкий грохот волн у изголовья! Как я был молод тогда и как я верил в жизнь… Я думал, что жизнь – это пир, где все время несут, несут… блюда.

Лепорелло. А как красивы вы были и куда только все подевалось? Ну, ясное дело, молодость. Когда я вас увидел в Трое, вам было лет двадцать?

Дон Жуан. Восемнадцать. Восемнадцать лет – бывает же такое!

Лепорелло. Кстати, сударь, сколько вам в этом веке?

Дон Жуан. Побольше.

Лепорелло (мстительно). А именно?

Дон Жуан. Видишь ли, мерзавец… с каждым столетием мне начисляется… За три тысячи лет набежало… Ну, сколько ты мне дашь?

Лепорелло. Тридцать семь.

Дон Жуан. Идиот! Мне тридцать шесть, подлец… Ну, финита, ты вспомнил все!

Лепорелло. Тогда, сударь, я двинусь, пожалуй. До скорого!

Дон Жуан. Не-а.

Лепорелло. То есть как? Я ухожу! Я предупреждал! У меня совещание по багету.

Дон Жуан смеется. Лепорелло пытается уйти, но не может оторвать ног от земли.

Дон Жуан. Или ты действительно все забыл, или ты опять строишь из меня идиота! Сукин сын! (Раздельно.) Я пришел, а ты все вспомнил. Не хотел вспоминать, но заставили. И теперь восстановлены наши вековые отношения. У нас опять гармония: Дон Жуан и его слуга – Лепорелло. А куда же слуге без приказа?

Но Лепорелло все пытается уйти.

(Вдруг завопил.) Болван! Прохвост! Ты кончишь играть на нервах?! Подай ходули!

Лепорелло. Но я не могу вам служить…

Дон Жуан. Что?!

Лепорелло (смешавшись). То есть не то что не могу… просто некоторые обстоятельства… так сказать, осложнения… Я все-таки заведую фотоателье, и вообще… Сударь, может быть, обойдетесь без слуги, а? Ну зачем я вам в этом веке? Ну, в прежние времена – понятно, без слуги даже как-то неудобно. А сейчас? Ну, я понимаю, когда были латы, камзол, я охотно вам прислуживал, но помогать вам надевать брюки… (Яростно.) Зачем вы воскресились? Почему вам не лежалось в земле? Все лежат – люди как люди.

Дон Жуан (задумчиво). Если бы знать. (Вдруг яростно.) Негодяй! Его держат из-за меня на свете! Прохвост! Из-за меня он видит солнце вновь и вновь три тысячи лет подряд! И он еще…

Лепорелло. А я не хочу! Опять бессонные ночи! Опять ваши женщины! И наконец, побои!

Дон Жуан. Ну полно, полно…

Лепорелло. И когда меня только не били из-за вашей милости: на рассвете! В полдень! На закате! В меня били, как в бубен, а вы в это время предавались любовным утехам! И так три тысячи лет подряд! Я вас спрашиваю: будет ли просвет? Сударь… отпустите, прошу.

Дон Жуан молчит.

Ну, еще бы, ведь, кроме меня, вы никому не нужны. (Гаерски.) Дожив до таких лет! Вы никому не нужны!

Дон Жуан. Ерунда, Лепорелло. Каждый человек кому-то нужен. Гробовщику, продавцу в винном отделе, который на тебе благосостояние строит, и, наконец, червяку в земле – твоему червяку. (Помолчав.) Вокруг все время толпа – а умирать-то все равно одному… (Помолчав.) Хватит! Рассказывай, как ты жил без меня, Лепорелло, эти двести лет.

Лепорелло. Прямо скажу, сударь, хорошо!

Дон Жуан. Женат, конечно, отдельная квартира, дача, дети?

Лепорелло. Именно.

Дон Жуан. Во все времена, даже когда ты был рабом, – ты умел устраиваться в жизни. У тебя всегда были семья, дом, знакомый центурион, ибо ты всегда искал в жизни определенности. Пока я был молод… ну, там в Риме или девятом веке… я тебя за это презирал… А сейчас меня тянет к этому. Годы все-таки – тридцать девять.

Лепорелло. Вы сказали – тридцать семь.

Дон Жуан (награждает оплеухой). А может быть, жениться, а?

Лепорелло. Вот новость! А в Севилье… в Париже… в Кызыл-Орде, на Командорских островах… – где вы только не женились!

Дон Жуан. Да нет, сделать это серьезно – навсегда. Хватит мгновенных встреч! Яростных романов! Надоело. Вот я сейчас вспомнил жизнь, Лепорелло, и подумал: «Боже – сколько отдано сил! Сколько пролито крови! Сколько нервных клеточек потеряно! И ради чего!»

Лепорелло (с негодованием). Тьфу!

Дон Жуан. А ведь я мог стать великим ученым! Какой-нибудь Архимед, Плиний-старший, Ларошфуко! Ты помнишь, когда я учился в Саламанке в тысяча шестьсот семнадцатом году – как меня ценил… ну, этот магистр… ну, как его…

Лепорелло. Жену и дочь которого вы…

Дон Жуан. Разве?..

И тут в аллее появляется красивая, хотя и несколько полноватая – в общем, цветущая красотка. Она бросает страстный взгляд на Дон Жуана.

Лепорелло (подмигнул). Какова?

Дон Жуан (мрачно). Толстая курица.

Лепорелло. Насколько я помню, это качество вас никогда не отпугивало.

Дон Жуан. Ужас. А талия – рукой не обхватить… Нет, Лепорелло, – баста. Надоело. (Вслед красотке.) Ну, погляди беспристрастно, ну что в них хорошего? Низкорослые создания, чересчур короткие ноги, толстые плечи, какие-то наросты на грудной клетке! Кошмар!.. Нет, знаешь, жениться мне тоже не подходит. Пора отдохнуть… уединиться… Куплю дачу где-нибудь под Сыктывкаром и наконец спокойно подумаю впервые за три тысячи лет…

Лепорелло. А вы не издеваетесь?

Но Дон Жуан уже не слышит. Он встал на ходули и, запрокинув голову, глядит на солнце. И выражение добра и горя вновь на его лице.

Дон Жуан (бормочет).… Открыть глаза… утром… после тьмы. (Очнулся.) Только мне надо где-то сменить костюм. Пропах ладаном… и кровь на воротнике. Этот мерзавец вечно хватается за горло… Ну, двинулись.

Лепорелло. Куда?

Дон Жуан. К тебе домой, естественно, я так соскучился по уюту.

Лепорелло. Ни за что. У меня жена, дочь-невеста…

Дон Жуан. Негодяй! Да как ты смеешь! Дом друга…

Лепорелло. Я все понимаю, но – нетушки.

Дон Жуан. Тупица! Я битый час тебе твержу, что женщины…

Лепорелло. Сударь, я вас знаю не одну тысячу лет… Сейчас они вам опостылели, а через час… Убейте, но домой не поведу. Хотите переодеться, идемте в фотографию!.. Сотруднички все равно на совещании по багету… Одевайтесь там, раздевайтесь, хоть на голове там стойте!

Дон Жуан. Осел! Ничтожество!

Лепорелло. Кстати, как обращаться к вам в этом веке?

Дон Жуан. Не понял.

Лепорелло. Ну, Овидий? Дон Жуан? Парис? Казанова? Или в этом веке у вас какое-нибудь новое имя?

Дон Жуан (подумал). Знаешь, все-таки Дон Жуан… Хотя, почему не Парис?.. Впрочем… век скоростей, ему созвучна краткость – Д. Ж. Зови меня сокращенно, Лепорелло. Это имя как бы новое и… вместе с тем… Д. Ж. – отлично!

Они расположились в той самой бездонной комнатке. Д. Ж. в черной куртке фотографа полулежал в кресле.

Как хорошо… Я так намерзся, Лепорелло. Ночь, холодище, а ты лежишь себе в дрянном камзольчике.

Лепорелло. А вы разве… не?.. (Жест под землю.)

Д. Ж. (с негодованием). Никогда!.. Страшно, ты сидишь, а за окном солнце… и вот будет то же окно, и вновь будет солнце, но без тебя! (Лихорадочно.) Главное – понять тайну!.. Ну отчего я без конца появляюсь… Может быть, старуха Земля тоскует, а? Ну, конечно! Старуха тоскует, а? Ведь точно? Земля – мать. И она любит меня, как блудного сына, а? В этом ее женское начало! Такого сына корят, но им любуются и ждут! Ведь так? Согласись, сколько моралистов ходило по земле: какой-нибудь Франциск Ассизский, святой Маврикий, Катон – кто их помнит? Специалисты… А останови на улице любого и спроси, кто такой Дон Жуан?.. Но тогда почему я исчезаю? Отчего?! (Он обернулся и вскричал.) Глаза! Там глаза!

Д. Ж. схватил лампу и осветил глубину комнаты и застыл: в свете становятся видны бесконечные портреты женщин. Они стояли в рамках, совсем будто живые. И какой-то почти наглостью было присутствие среди них толстой красавицы, которую Д. Ж. отверг в парке и которая теперь как ни в чем не бывало радостно улыбалась ему. Д. Ж. обвел глазами портреты и вздрогнул. Он увидел в стороне еще портрет, но только прикрытый материей. Мгновение он смотрел на него, а потом резко отвернулся.

(Указывая на открытые портреты.) Кто это?..

Лепорелло. Точнее, что это?.. Это наша продукция. Называется, сударь, «натюрель» или «в натуральную величину», один к одному.

Д. Ж. А отчего одни женщины, подлец?

Лепорелло. Сами удивляемся, сударь. Обычно в «натюрель» у нас фотографировались чемпионы или генералы, а тут за неделю перед вашим появлением – вдруг пошли одни бабы… одни бабы! И все требуют в «натюрель», в «натюрель»… А где взять багет? Я вон совещание…

Д. Ж. (прервал). А это что за мерзость? (Он указал на торчащие бумажонки в уголках рамок.)

Лепорелло. Это квитки, сударь. Там адресок указан, затем фамилия, имя, отчество.

Д. Ж. И телефончик, да? Какое нахальное, однако, местечко. Я назвал бы его донжуанское местечко. (Заорал.) Лепорелло, но как забилось сердце! Нет! Как забилось! Чу, пошла нежность! Целит, целит, мерзавец Амур! «О, сколько смертей перенес из-за тебя, миролюбивый Амур».

Лепорелло. Сударь, никак начинается?

Д. Ж. (заводясь). Вон та… Первая с краю… На кого она похожа? Господи, ну конечно, Рим, двадцатый год до новой эры. «Ты, что готова создать тысячу разных причесок, ты, Кипосида…» Лепорелло, живо неси ее квиток…

Лепорелло делает шаг.

Стоп! (Указывает на вторую.) Да это же Корина! Лепорелло, ты ее помнишь? «Стан так пышен и прям, юное крепко бедро»… Корина! Я изнемогаю!

Лепорелло. Нести квиток? (Бросается к портрету.)

Д. Ж. Стоп, мерзавец! (Разглядывает третью.) Где же я видел эту родинку над губой? Это же тысяча шестьсот двадцать шестой год, жена магистра! Надо опустить глаза – сердце разорвется. (Он опускает глаза с усилием, и тотчас его вопль.) Ноги!

Лепорелло (испуганно). Что случилось, сударь?

Д. Ж. Я узнал их! (Указывает на следующий портрет.) Они мне снились в гробу, эти ноги графини Реал де Монсарес!

Лепорелло. Сударь, а может, по граммульке?

Д. Ж. К ней! Тащи ее квиток! Немедля! О боги! Я изнемогаю!

Рука Д. Ж. мечется между портретами, и несколько обезумевший Лепорелло мечется за его рукой.

Стоп, болван… вон та еще прекраснее. О, радость нового лица! О, этот восторг, когда ты чувствуешь трепет зарождающейся страсти. Вот она еще чужая, и ты сам еще чужой для этих губ, для этих зубок, щек… и вот уже свершилось! Все уже живет тобою! И нет одиночества! (.Наконец его рука замирает перед портретом толстой красавицы.) Однако?! Неужто?! О боги! Маркиза де Тариф! Ты ее узнал, Лепорелло?

Лепорелло. Я ее узнал, но…

Д. Ж. Амур-предатель! Попал мне в сердце! Гляди – ей тридцать пять, как минимум, а как чарует! Это благородное вино, выдержанное временем в старинной амфоре. (Орет.) Хватай ее квиток и немедля к ней! Что ты уставился?

Лепорелло. Но, сударь… Час назад мы встретили ее в парке и вы соизволили определить ее «толстой курицей».

Д. Ж. И ты это снес? Ты не удавил меня?! Сказать такое о подобной богине!

Лепорелло. Вы даже отметили, сударь, что она так толста – рукой не обхватить!

Д. Ж. А зачем?! Зачем ее обхватывать одной рукой, если у меня их две?! (Восторженно разглядывая.) Нет, какая мягкость линий! Никаких углов – сплошной овал! И при такой коже! Вот на ком надо жениться. У нее хороший характер – весела как птица! К ней, Лепорелло!

Лепорелло бросается к портрету маркизы де Тариф.

Стоп! Да подожди ты! (Кивнул на бесконечно звонящий телефон.) А почему у вас все время так мерзко звонит телефон?

Лепорелло. Это из главка, сударь, меня разыскивают. Там совещание по багету.

Д. Ж. (усмехнулся). Ты думаешь? А ну-ка, сними трубку.

Лепорелло (послушно снимает). Алло, вас слушают.

Женский голос. Париса можно?

Лепорелло. Париса?

Д. Ж. (удовлетворенно). Началось. (Экзальтация его уже медленно спадает.) Спроси, кто…

Лепорелло. Кто у телефона, поинтересуюсь?

Женский голос. Корина.

Д. Ж. Из Трои или из Рима?..

Лепорелло. Вы из Трои или из Рима, женщина?

Женский голос. Из Рима.

Д. Ж. (зевая). Ну, конечно, это Корина, «у которой стан так пышен и прям, юное крепко бедро»… Скажи, что я…

Лепорелло (находчиво, в трубку). Парис в пути, женщина!

Женский голос (страстно). Передайте Парису, что я жду его!

И вновь звонок телефона.

Лепорелло. Алло.

Другой женский голос. Овидия можно?

Д. Ж.(совсем вяло). Скажи…

Лепорелло (демонстрируя понятливость). Он на пути, женщина! (Повесил трубку.) Сударь, она тоже сказала, что ждет вас.

И снова звонок, бесконечный звонок телефона. Лепорелло хочет поднять трубку, но Д. Ж. с несколько брезгливой гримасой жестом его останавливает.

Д. Ж. Уже надоело. (Зевнул.) Все надоело. (И погружается в свою задумчивость.)

Лепорелло (кивнув на звонящий телефон.) Что все это значит, сударь?

Д. Ж. (совсем сонно). Я сам сообразил это только в семнадцатом веке… нет, даже в восемнадцатом, когда я был Казановой. Короче, все, кого я любил, не умирают.

Лепорелло (в ужасе). Как – все?!

Д. Ж. (виновато). Да, они рождаются вновь и вновь, но под другими именами, даже с другими лицами. Но я их всегда узнаю по взгляду: завороженный, грезящий взгляд, будто опрокинутый в себя… Они вспоминают… Они не могут забыть любовь Дон Жуана, ночь Дон Жуана… И они живут опаленные, с этим взглядом, и вечно ждут. И стоит мне объявиться на свете – они устремляются мне навстречу… Сейчас они, должно быть, тоже уже собираются.

Лепорелло (задрожал). Куда… собираются?

Д. Ж. Ну и отупел ты, братец, за двести лет. Сюда собираются! (Декламируя.) «И они идут на свидание с Дон Жуаном, с Парисом, с Казановой – кто с кем, каждому свое».

Лепорелло (бросился к окну, взглянул вниз и в ужасе отступает). Сударь! Там толпа!

Д. Ж. (подойдя к окну). Ну разве это толпа… Толпа еще соберется. (Скучно.) Мои любимые! Мои прекрасные! Я, как полководец, собравший ветеранов… «Прощайте, вы, пернатые войска…»

Лепорелло. Надо бежать. Пока не поздно! Скандал на мази, я чувствую!

Д. Ж. Я не могу бежать, Лепорелло, ты знаешь. У нас здесь осталось главное…

Лепорелло. Вы о чем, сударь?

Д. Ж. Не притворяйся, мерзавец! Ты понял.

Лепорелло (торопливо). Я ничего не понял! Вы послали меня к маркизе де Тариф! Все! Я иду! Адью!

Д. Ж. (дрожащим голосом, указывая на портрет, прикрытый холстом). И все-таки, Лепорелло, кто там?

Прыжком он бросается к холсту. Лепорелло тоже прыжком, ловя последнее мгновение, прикрывает ему дорогу. Они борются.

Лепорелло. Это не она!.. Клянусь!., д. ж. (истошно). Уйди, убью мерзавца!

Отшвыривает Лепорелло, сбрасывает покрывало с портрета.

О, боги! Елена! Я так и знал!

Лепорелло. Это… Елена?! Ха-ха-ха!

Д. Ж. Прекрасная Елена…

Лепорелло. Это Прекрасная?! Хо-хо-хо! Да это же наша сотрудница! Ой, надорву животик! Елена?! (Кричит.) Я перепутал! Вы – не Дон Жуан! Вы – Дон Кихот! Вам Санчу Пайсу нужно!

Д. Ж. (разглядывая портрет). А я давно постиг тайну Дон Кихота. Сервантес говорил, что записал книжку со слов безумца в смирительной рубашке по имени Дон Кихот. А это не был безумец, это был, как и я, рыцарь, явившийся в мир через сотни лет после своих подвигов и узнавший в посудомойке свою Дульсинею. (Кричит.) Елена! Ее носик! Как это было пленительно – увидеть среди идиотски правильных греческих носов вот этот легкомысленный, будто подмигивающий солнцу носик! Ты узнал этот носик? (Замахнулся.)

Лепорелло. Узнал, узнал.

Д. Ж. А стан? Этакая девочка-рюмочка… Ну, стан ты хотя бы…

Лепорелло. Узнал… узнал.

Д. Ж. Решено! Немедля! Я пишу ей письмо, а ты отнесешь. (Пытаясь прийти в экстаз.) Неужели она будет моею? Всю жизнь! Это божество!

Лепорелло (отойдя на безопасное расстояние). Нет, сударь…

Д. Ж. Не понял?

Лепорелло. Я не могу отнести ей ваше письмо… То есть могу, отчего не отнести, и отнес бы! Но посудите сами. Ну, в прошлые времена – слуга принес письмо. Это было ежу понятно. А сейчас – припрусь я, и она подумает, что вы дебил, инвалид. Подумайте о впечатлении!

Д. Ж. Но иначе нельзя.

Лепорелло. Почему, поинтересуюсь.

Д. Ж. Видишь ли, я сам постиг это только в тысяча шестьсот шестьдесят третьем году в Париже. (Продолжает писать.) Ты помнишь, у меня был приятель – Шарль Лебрэн, ну, первый живописец короля…

Лепорелло. Ну, еще вы соблазнили его сестру, а он меня бил палкой…

Д. Ж. Разве?.. Очаровательный был человек. И какие прелестные картины писал про любовь, каким успехом они пользовались у женщин! И вот однажды мне пришла в голову гениальная мысль: я пошел к этому Лебрэну и попросил открыть, как он достигает на лицах мужчин того выражения любви, которое столь пленяет милых дам. За десять луидоров он открыл мне. Оказалось, Лепорелло, прежде всего надо обратить внимание на глаза. Глаза влюбленного должны быть умеренно раскрыты, белок при этом яркий и блестящий, зрачок все время неотрывно смотрит в сторону предмета страсти. Все остальные черты сладкие от дыхания почтительной любви: рот приоткрыт немного, губы – влажные от нежных паров любви, поднимающихся от сердца… (Все это он изображает на лице.) Ну, как?

Лепорелло. Прелесть!

Д. Ж. Можно устоять?

Лепорелло. Ни за что.

Д. Ж. Но чтобы изобразить такое, мне надо привыкнуть к предмету страсти. Но ты же помнишь, в первое время я всегда изнемогаю от любви: я горю! И когда я вижу ее – страсть захлестывает, лицо сведено судорогой, глаза пылают, рот горит, зрачок блуждает… а она – что? Пугается! И поэтому в первое время я могу лишь прохаживаться в сторонке, постепенно привыкая. И оттого я вынужден из века в век посылать сначала тебя! И оттого я не могу без тебя!.. Но вскоре страсть гаснет – и я уже легко могу изобразить на лице то выражение нежной любви, которое так ценил живописец Шарль Лебрэн. (.Протягивает Лепорелло письмо.) Получив письмо, она никогда не скажет: «Ах, какое умное письмо он мне написал», но всегда отметит умиленно: «Он написал мне целых десять страниц».

Лепорелло. Нет! Нет! Я не могу идти! Все равно не могу! (Отскакивая.) Не бейте! Умоляю!.. Я объясню! Я все объясню! Я мог бы пойти! Отчего ж не пойти! Но я не могу… потому что… потому что… только стойте там… (Кричит.) Она занята! В ее сердце другой!

Д. Ж. Ну?

Молчание.

Как – это довод?! Безмозглый тупица! (Он гонится за Лепорелло.) Три тысячи лет он изучает женщин бок о бок со мною – и ничего не запомнил! Только одни побои! (Схватил его.) Женское сердце?..

Лепорелло (торопливо). Сейчас там один, а через час…

Д. Ж. (вопит). Нет!

Лепорелло. Через полчаса!..

Д. Ж. Нет!

Лепорелло. Через минуту там другой!

Д. Ж. Как пошло высказано. Сразу видно – лакей. Насколько благороднее сказал поэт: «Но для женщины прошлого нет: разлюбила – и стал ей чужой…» Ты еще не ушел?

Лепорелло. Уйду! Отчего ж не уйти!.. Но сначала я все-таки скажу… Она – замужем!..

Д. Ж. Ну…

Молчание.

Как… это довод?! Мерзавец! (Схватил за глотку.) А что такое муж для Дон Жуана?

Лепорелло. Вы задушите. (Хрипит.) Это попутный ветер!

Д. Ж. Он заставляет нестись безрассудно и только вперед! О паруса кораблей! Ну ладно, иди!

Лепорелло. Но… но… вы не надписали письмо!

Д. Ж. Действительно… А как зовут Прекрасную Елену в этом веке?

Лепорелло. Анна.

Д. Ж. Итак, «Анне от Д. Ж.». В пятнадцатом веке ее тоже звали Анной, и в тринадцатом – тоже. А в Риме ее звали Юлия-младшая… в девятом веке – Изабель! Как сладостны ее имена! «Дай ей имя, обильное гласными, прекрасное для уст мужчины».

Лепорелло. Нет, сударь, я не пойду, я не могу идти! (Убегает.) Я не могу идти! Ради вас! Не убивайте, выслушайте! (Скороговоркой.) Вы – легкомысленный! И вы забыли, что это роковая женщина! Вы всегда в нее влюблялись, а потом приходил Командор, и тю-тю – вы летели, в звезды врезываясь! А мне надоело! Я устал расставаться с вами! Я устал от ваших смертей!.. Нет, ради вас я не понесу письмо!

Д. Ж. А ты затронул тайну. (Задумался.) Устами дурака… (Медленно.)… А может быть, разгадка? (Бормочет.) Может быть, вся тайна здесь и скрыта? (Жест на портрет.) Каково предназначенье пчелы? Отвечай, сукин сын!

Лепорелло. Я так думаю – опылять цветы.

Д. Ж. Любить цветы, идиот! А дождь к чему?

Лепорелло. Я так считаю: поливать – поля, деревья, асфальт…

Д. Ж. Ласкать поля и деревья. Ты уже понял? Всему свое предназначенье. Дон Жуан должен порождать любовь, иначе эти прелестные создания просто завянут. Дай ей все, Лепорелло, но если у нее не было в жизни страсти – пусть самой гадкой, пусть самой несчастной, но страсти, – она не жила! И я шел по свету тысячи лет, раздаривая эту страсть, пока не встречал на пути ее (жест на портрет) – Елену… Изабель… Анну… и тогда все рушилось… и я влюблялся! И мое сердце уже не могло вместить то огромное шоссе, где по строгой разметке бредут толпы. Оно становилось костром. Но может ли пчела принадлежать одному цветку, а дождь одному полю? Нонсенс! Чепуха! Влюбленный Дон Жуан не нужен природе, и потому приходит Командор! Какая простая мысль!

Лепорелло. Замечательная мысль, сударь!

Д. Ж. А что, если избежать пламени?

Лепорелло. Вот я о том-то и твержу!

Д. Ж. А что, если не влюбляться в Анну?.. А попросту соблазнить ее, как маркизу де Тариф, а затем бросить этак холодно, по-донжуански? Что будет в результате? Я останусь Дон Жуаном? И у природы нет ко мне претензий? Итак, «соблазнить и не влюбиться» – вот весь эксперимент! Неси письмо!

Лепорелло. Но, сударь, три тысячи лет вы в нее влюблялись.

Д. Ж. Болван – мне сорок пять, в конце концов. (Горько.) В сорок пять не влюбиться – это просто.

Лепорелло. Сударь, вы все время твердите слово «природа».

Д. Ж. Это естественно, я атеист.

Лепорелло. Как?.. После вашего прибытия оттуда? (Жест наверх.)

Д. Ж. Ну, это так понятно с точки зрения геометрии! А я люблю геометрию!.. Ты кончишь мне заговаривать зубы? (Орет.) Ты отнесешь письмо?

Лепорелло. Нет! (Падает на колени.) Нет! Я не могу! Убейте меня, но… не могу! Потому что… тоже… предназначенье…

Д. Ж. Что?!

Лепорелло (ползая в ногах). Да! И у меня предназначенье! Не вы один… Не убивайте… Я объясню! Когда-то… еще в Трое… я был вашим рабом. И мне казалось, что счастье – в свободе! Ах, как я ее жаждал. Но как-то вы соизволили умереть в очередной раз, и мне дали свободу. И что же оказалось? Став свободным, я должен был сам заботиться о себе. А что я умел? Только служить! И я стал служить одному, чтобы быть сытым… другому – чтобы быть одетым… И вместо одного хозяина у меня оказалось их тьма! И тогда я познал себя! Свое предназначенье! Быть слугою! И с тех пор я уже заботился только об одном: чтобы во все времена у меня был хозяин. Что я без хозяина? «Если Бога нет, то какой же я штабс-капитан», как сказал Достоевский. Вас не было двести лет, и естественно… (Замолчал.)

Д. Ж. (трагически). Так!.. И кто же твой хозяин?

Лепорелло (застенчиво). Иван Иваныч.

Д. Ж. Кто?

Лепорелло (совсем смутившись). Он заведует кустом наших фотографий. Но и это еще не все, сударь. Я лично сосватал ему… ну… ну, вашу… Елену, то бишь Анну… Она у нас приемщицей была до Деборы Савватеевны. Ну откуда я знал, что вы воскреситесь?

Д. Ж. Значит, Командора в этом веке звать Иваном Ивановичем?

Лепорелло (с достоинством). Я отказываюсь понимать вашу иронию! Он заведует кустом! Я хотел вам это все сразу открыть! Но вы предавались воспоминаниям! Вы слушали, как всегда, только себя!.. Надеюсь, не надо пояснять, почему я не могу нести любовное письмо к жене своего хозяина?

Д. Ж. Как интересно, значит, ты тоже экспериментатор: ты решил в этом веке служить сразу обоим: и Дон Жуану, и Командору.

Лепорелло (строго). Ивану Иванычу.

Д. Ж. Какой ты умный, Лепорелло, однако.

Дон Жуан подходит к нему и протягивает ему руку. Лепорелло с чувством ее пожимает. И тогда Дон Жуан молча притягивает его к себе и начинает бить сосредоточенно и страшно. Стоны Лепорелло ужасны.

Лепорелло. Ой, больно… ой, не надо!

Д. Ж. Нет, это еще только твой жир почувствовал, а вот косточки в самой глубине… (Продолжает бить.)

Лепорелло (избитый, поднимаясь с пола, стирает кровь со счастливой улыбкой). Сударь, вот теперь я узнал вас. Хозяин! Вернулся!

Д. Ж. А насчет…

Лепорелло. Что вы! Есть одно солнце на небе! И только настоящий хозяин может так тебе врезать!

Оплеуха.

О!

Д. Ж. Для профилактики.

Лепорелло. Вот именно! А этого чертова Командора мы в гробу видали в белых тапочках! (Распаляясь.) Охламон! Заграбастать Прекрасную Анну! Не по чину берет! Выродок! Несу письмо! (Подпрыгнул.) Уж когда я служу… (Вопит.) Люблю служить! (Услужливо.) Но обычно с письмом вы всегда посылали цветы.

Но Дон Жуан не слышит его. Он стоит, постепенно погружаясь в свою страшную задумчивость, и выражение горя и добра снова на его лице. В тишине за окном становится слышен гам, гул голосов.

(Бросаясь к окну, грозно.) Что за шум, когда хозяин мыслит? (Замеру окна.) Там – тысячи! Боже мой!

Д. Ж. (вяло). Пришли…

Лепорелло. Сударь, улица запружена! Милиция! Мы погибли!

Рев сирены.

Д. Ж. (бормочет). Как я старался себя завести… А все равно… Скучно… видимо, возраст, сорок семь уже все-таки.

Лепорелло (заорал). Вы что стоите, сударь?

Д. Ж. Прекрати визжать.

Раздаются глухие удары в дверь и крики: «Откройте, откройте немедленно!»

Лепорелло. Все! Не уйти! Хана!

Д. Ж. Старый козел! Мы никогда не уходили в дверь в присутствии женщины! Подбери свой живот и… (Он распахивает окно.)

Лепорелло (в ужасе). Как?!

Д. Ж. (выталкивая его в окно). Вперед! По крышам! И только посмей мне разбиться! С таким письмом!

Лепорелло (лезет на крышу). А деньги на цветы?

Д. Ж. Болван! Цветы у нее! Стоят на столе! Я послал ей мысленно сто шестьдесят роз!

Лепорелло (уже с крыши). Как… вы остаетесь?

Д. Ж. (глядит вниз с любовью и нежностью). Увидеть их всех…

Удары в дверь. Под мощными ударами дверь распахивается, и вбегает человек.

Человек. Попрошу документы.

Д. Ж. (не оборачиваясь, глядя в окно). Нету.

Человек. То есть… как?

Д. Ж. Потерял, пока летел. Ветром унесло. Душа ведь нараспашку.

Человек (ласково). А чем здесь заниматься изволите?

Д. Ж. Двойное фото: я молодой, веселый, здороваюсь с собой – пожилым и печальным и пальцем себе грожу, а вы мне мешаете!.. Некорректно. Ну, я пошел.

Человек (усмехаясь). Не понял.

Д. Ж. А чего же тут не понимать. Я ведь русским языком говорю. (Рявкнул.) Ушел я. (И Дон Жуан, раздвинув стену, исчезает.)

Человек бросается за ним, судорожно шарит по стене и вытирает пот со лба.

В квартире Командора. Осторожно входит Лепорелло. Он снял туфли и проходит в носках, чтобы не испачкать пола.

Лепорелло. Побеспокоить позволите?

Командор (мрачно). Сам пришел? Ну, рассказывай, бедолага.

Лепорелло (развалясь в кресле). Не понял? О чем?

Командор. Ну и нахал ты, папочка! Мало того что безобразие учинил – меня вон в главк вызывают. (Глотает валидол.)

Лепорелло. Опять ничегошеньки не понимаю. О каком безобразии речь?

Командор (даже поперхнулся). Да ты… (Еще проглотил валидол.) Сегодня в пятнадцать пятнадцать около вашей фотографии толпилась очередь. По протоколу в очереди стояло сто двадцать тысяч двести восемь клиенток.

Лепорелло. Ах… ах…

Командор. А в это время, несмотря на рабочий час, на дверях красовался замок! Замок, Леппо Карлович, – в пятнадцать пятнадцать!.. А сто двадцать тысяч клиенток стояли за фотами! Транспорт остановился, милицию вызывали!

Лепорелло. Так вы об этом? (Совсем легко.) Но это все не так: злые языки, Иван Иваныч.

Командор (глотает таблетку). А как?! Как было?! Второй валидол – умру я с тобою!

Лепорелло. Ну, во-первых, фота была закрыта потому, что в главке совещание по багету устроили, а сто двадцать тысяч двести восемь женщин стояли совсем не к нам!

Командор. А куда же?!

Лепорелло. Не выяснено: сами не помнят. Женщины – что с них взять! Твердят, будто дома сидели, обед готовили и вдруг – будто ветром их сдунуло.

Командор. Чем?

Лепорелло. Ветром… А после ветра им сразу показалось, что они в Севилье…

Командор. Где?!

Лепорелло. Вот и я тоже спросил: «Где?» – «В Севилье», – говорят! А некоторые, страшно сказать, про Рим упомянули… А другие – про Трою какую-то… Ужас! Ну а потом все вместе они такое загнули – про Дон Жуана!

Командор. Про кого?

Лепорелло. Про Дон Жуана… Ну, дежурный старшина только за голову схватился: протокол в корзину, всех отпустил, а сам быстрее на бюллетень и в дурдом слег.

Командор. Третий валидол глотаю… Ты мне русским языком скажи: что они тебе в жалобную книгу записали?

Лепорелло. Не пойму я вас. Я про Дон Жуана толкую, а вы мне про жалобную книгу… Чепуха какая-то! Чиста у меня жалобная книга, как белые ручки вашей супруги, раскрасавицы Анны… Как ее здоровье, поинтересуюсь?

Командор. Значит, выкрутился, прохвост?

Лепорелло (мрачно). А прохвоста, Иван Иваныч, отметаю.

Командор. Да что с тобой сегодня, Карлыч?

Лепорелло. А вы мне не тыкайте. И вообще, я вас о здоровье раскрасавицы спросил, а вы мне опять не ответили! Некорректно!

И вот тут из другой комнаты раздался голос Анны.

Голос Анны. Боже мой! Какая прелесть! Откуда? (И появилась Анна с букетом роз.) Ванюша, это ты?! (Протягивае трозы.)

Командор. Что… я?..

Анна. Ну, розы, вся комната моя в розах!

Командор, проглотив таблетку валидола, молча рванулся в соседнюю комнату.

Лепорелло (встав за Командором). «Ну и розы! А какие крупные, как мухи в жару!»

Командор (вернувшись, мрачно Анне). Откуда розы?

Анна. Я сама не знаю. Я вхожу в комнату и вижу…

Командор (кричит). Откуда розы, я спрашиваю?!

Анна. Перестань сейчас же так со мной разговаривать! Я объясняю: вошла и стоят розы. Что еще?

Лепорелло. Не понимаю, чего расстраиваться! Это же розы стоят, а не червяки.

Командор (не слушая, яростно). Откуда розы?

Анна. Перестань кричать! (Ушла, хлопнув дверью.)

Лепорелло. Беспокоитесь? Еще бы! Такая раскрасавица!.. Но, Иван Иваныч, хочу обратить внимание – там их двадцать связок. Я подсчитал – по восемь штук в связке. Значит – сто шестьдесят роз… Так что и не беспокойтесь – ухажер больше трех розочек…

Командор (щедро). Ну, шести!

Лепорелло. И то… если грузин! Нет, это не ухажер. А может, это организация?!

Командор (только рукой махнул). Ну откуда они взялись? Не в милицию же звонить?!

Лепорелло. Ни за что! Зачем грубая сила, когда у нас есть разум. Значит, факт налицо: сто шестьдесят штук. Ишь, как пахнут! (Заговорщически.) Короче, Шекспир – у него и ответ есть.

Командор. Не понял.

Лепорелло. Еще бы! Такой плохонький был, бабы его не любили, ну ни в какую не любили! Хозяин у него одну, ну, в час отбил!..

Командор. У кого?

Лепорелло. У Шекспира. А гляди, кем он оказался… Но мы отвлеклись… Значит, у Вильяма Шекспира есть такая фраза. (Визгливо.) Пошла фраза: «Есть многое на свете, друг Горацио, чего не снилось нашим мудрецам». Мысль понятна? Интеллигент, он всегда должен допускать возможность чудесного. Ты же интеллигент, папочка, у тебя образование высшее, ты вон в теннис играешь. Короче, в мысли на расстоянии можешь поверить? (Кричит.) Не задумывайся! Можешь или нет?