Текст книги "Дыхание"

II

Наступило утро. Сквозь щёлочку в шторах светило Солнце, оставляя золотистую полоску на полу. Проснулась, но вставать не хотела, ворочаясь с боку на бок. Я ранняя пташка, и люблю рано просыпаться и долго ворочаться. Я ранняя пташка-лежебока. Протёрла глаза и ещё поворочалась с открытыми глазами, чтоб яснее было. На левом боку выходило получше, с коленями согнутыми. И ещё полежала и попредставляла, как всячески ворочается, и как на животе лежит. И в воображении своём на животе лежала, а наяву – на боку. Наконец, поднялась и раздвинула шторы, залив комнату солнечным светом. Улыбнулась жизнерадостной рябине, подруге своей. Открыла окошко, утру навстречу, вдохнула воздуху всей грудью, чтобы свежестью наполниться. Выглянула наружу: рядом с рябиной разрослись малины – эх, дотянуться бы! Потянулась, всеми руками и силами. Не могу! Она так и выросла, хитрюга, чтобы меня дразнить. Сколько себя помню, всё мечтаю дотянуться до неё, малина-соблазнительница. Сквозь листву берёзы Солнце светило, доброго утра желая – в ответ пожелала, хохотунье. Утреннюю гимнастику сделаю, Солнцу на радость. Пускай полюбуется. Взялась за утреннюю гимнастику. Встала руки на пояс, ноги врозь, как настоящая утренняя гимнастка. Повращала головой, чтобы соображала лучше, как воображала. Взялась за вращения руками и вращала ими по-разному, многими способами – одновременно вращала, попеременно, ещё поочерёдно. И скрестно повращала, и в плечах, и в локтях, и в кистях, и ещё в разных сочетаниях, чтоб они проснулись и к утру повернулись. Затем повращала и туловищем, и похвалила его, и ладонями погладила, и ещё потянулась, встав на самые мысочки. Ещё ногами помахала, махами разными, как старательная улыбчивая Маха. Намахалась вдосталь, и очень была довольна. Наклоняться стала, чтоб поясу приятно было, и подпоясала себя наклонами старательными. Ещё принялась тянуться, прямиком на кровати, и по-всякому тянулась, чтоб на весь день чувствовать себя растянутой и подтянутой. И в качестве последнего упражнения подумала-пораздумывала, и решила чуть-чуть подвигать ушами, сперва правым, а за ним левым, подвигала и попредставляла как они движутся, и очень хорошо. На этом утренняя гимнастика была окончена, и всецело довольная отправилась умываться.

Надела футболку с зайчиками и бриджи, чтоб поспортивней быть. Из ванной выбралась уже переодетая и завтракать желая. Ещё подумала, не устроить ли соревнований, на какой конфорке омлет поскорее сготовится, но не стала, потому что столько не съесть. Омлет вкусный получился, и подпитал молочностями своими, как умел. Завтракала на веранде, три стены окна заполняли, чтобы мир как на ладони был и за завтраком видеть можно было, и света целое море, вместе с омлетом его уплетала, солнечный омлет, называется. Наевшись, и кофе сварила, и чашечку попила, кофеманка спозаранку. Взяла раскладное кресло, сиреневое, расположилась у кустов жасмина, много-много жасмина у забора росло, и там села, отдохнуть. Но не отдохнула и пяти минут, устала отдыхать, и пошла по участку бродить и думы думать. Участок большой был, восемнадцать соток. Деревьев столько было, и берёзы были, и липы, и клёны, и ели троицей росли, и яблонь было, тоже трое, но они поодиночке каждая. Даже дуб один рос, только невысокий, чуть повыше её. Но скоро её обгонит, нам за тобой не угнаться. Тоже любишь тянуться по утрам на самых мысочках, к Солнышку, поскорее меня обогнать. Вот возьму и подстригу тебя, будешь знать! Жёлудями обсыпался и думает, что самый важный. Вот захочу тебя и пересажу! Любишь солнечные омлеты, знаю я тебя. Листьями ты знатный, но пока маркиз. Вот вырастишь, буду тебя герцогом называть. Или эрцгерцогом? Афанасий ты, Афанасий первый. Может, за тобой и второй вырастет, но я не дам. И тебе-то скрепя сердце разрешила, думаешь, легко мне было? От тебя одна тень повсюду. Хорошо, ты ещё маленький, а знаешь, каким будешь? У! Всем дубам на зависть. Ты меня не подведи, смотри! Красивым расти! Я тебя не поливаю, а только разговариваю с тобой, но ты меня слушай. Ты у меня библиотекарем будешь, в глаза любимые смотреть. Как хорошо вчера о библиотекарях сказал, тоже библиотеки любит. Подкрался ко мне, когда я бабочку рисовала, хитрец. Знает, какая я, стоит мне слово доброе сказать да стихотворение красивое на закате прочитать, так я уж и расцеловать готова. А расцеловать было бы хорошо, губы твои вкусные. Ах, какие они хорошие, какие красавицы! В воображении моём можно. Ничего тут такого нет, хочу и целуюсь. Ещё хочу. Да, можно, тебе можно. Давно о таких губах вкусных мечтала, хорошо с вами поутру. Больше ничего не надо, пока всё. Пользуешься моей добротой. Я вот с дубом поцелуюсь, – осторожно поцеловала листочек, в самый краешек. – Всё, больше нам можно не встречаться, у меня теперь твои губы есть сгущёные, а у тебя – мои. Думаешь, сказки мне рассказывать да рисунки воровать? Знаю я. Не дам тебе больше ничего. Слушать тебя буду, а о себе ничего не скажу. Хочу наслушаться сперва, да узнать всё. Какие это мы такие физики? Физики разные бывают. Думаешь, что раз уж физик, то сразу всё. У нас в школе целых двое, и не хуже тебя, наверное. А не хотел мне признаваться, скрытный какой. А я проницательная, я так и думала. Только я думала, математик. Притворился математиком, чтоб бдительность мою обмануть и смутить меня теоремами всякими. А я много теорем знаю: Пифагора теорему знаю, и ещё какую-то раньше знала да позабыла. Бином Ньютона, вот! Там такие буквы, a и b, и квадраты разные, а в квадратах ещё скобки, много там намешано всякого. Ещё кубы помню, и четвёртые степени. Надо ещё проверить, какой ты там физик, я не уверена. Всякий себя физиком может назвать. Спрошу, как звезда устроена? А если не знаешь, то больше не приходи, враль ты и всё. А если знаешь, то всё расскажи, и так чтобы поняла я. Я раньше читала, да позабыла, и не помню уже. И ещё хочу знать, и про бури солнечные, можно ли их предсказать, и про протуберанцы, и ещё про корону. А ты как думал? Я тоже в школе училась, и не просто так туда ходила. И не угомонюсь, пока всё не узнаю, а потом ещё спрошу. Ты таких любопытных ещё не видел, и не увидишь больше. И ребятам моим расскажешь, всё-всё расскажешь. Живёт в нашем городе физик, и виду не подаёт, что физику знает. Дети ночами не спят, мечтают всё узнать, и из первых уст, а он спрятался в парке да на закаты глядит, да о гармониях мечтает. Это вероломство, я бы так назвала, и коварное. И поэтом ещё притворяется, чтобы всех запутать. И меня хочешь запутать. А я не позволю! Я сама тебя запутаю, да так, что не представляешь, всякими воображениями своими вконец замучаю. Думаешь, я молчать буду да в рот тебе смотреть? Все вы, физики, наивные. Но я ещё не решила, я посмотрю…

Ещё уйму дел сделала, времени на всё было. Сарафан, например, погладила – хочу, и надену сарафан. Мало ли что говорят… Девочки молоденькие сарафаны любят, а я такая и есть. У меня покрой изящный, и ему понравится. И рукам в сарафанах хорошо, и плечам тоже. Пусть говорят что хотят, а летом я сарафаны люблю, и никто меня не отучит. Модница я известная, и моды свои люблю. Он в рубашке придёт, и с длинным рукавом, всё я в нём поняла. А я в сарафане буду, и очень мы будем гармонировать. Он об этом и не подумает, дурень. А я подумаю, и за него. Он рубашку светлую наденет, вчера голубая была. У меня тоже сарафан светлый, с цветами витиеватыми, мыслям моим под стать. Я всегда одежду к мыслям своим подбираю, не чета глупышкам всяким, которые к цвету волос. Чтоб сразу было видно, какие мысли у меня, но не все. Я на него посмотрю, и сразу настраиваюсь, мне это всегда помогало, стоит правильно переодеться, и уже готовая к встречам-свиданиям. И его настроить надо, а то одними закатами не обойдёшься, мы и днём встречаться станем, и днём лучше, а то я на закате млею, а ему только того и надо. А не подумает он, что я сарафан выбрала, чтоб плечами своими его побаловать, да открытостями разными, чтоб он видел? Невоспитанно это с его стороны, совсем я не такая. И мыслей не было, это я так подумала. Что же мне теперь, рубашки с рукавами носить? Подумает, что я совсем глупышка, решила ему уподобиться. Хитросплетения какие, а? Какие они все коварные… Всё, сарафан и точка, к тому же уже его и погладила. Вот и время подходит, уже без пятнадцати. Ждать меня заставляет, нет бы, пораньше пришёл. А ещё хотела на четыре назначить, хорошо, что не постеснялась. Можно в другой раз и в одиннадцать встретиться, всё успею. Сколько же ждать, пойду яблоню полью, она у меня плодовитая, умница. Уродилась в этом году, на зависть двум другим. А те поленились, могли бы меня и порадовать. Так уж и быть, вас тоже полью.

Было почти двенадцать, когда появился он, – как раз в кресле сидела, так чтоб всё видно было, и ждала, уже и заскучала. Он подтянулся на заборе и выглянул из-за него, всячески стараясь привлечь к себе внимание. Улыбнулась, и пошла открывать, да вспомнила и вернулась в дом – как раз подготовила одну простыню подходящую – если к речке пойдём или в лес, очень пригодится, да и ему чтоб не испачкаться. Так что в сумку её положила, дверь на ключ заперла, и пошла.

– Какой у Вас участок хороший, – начал он, – я Вам позавидовал, словно родовое поместье. Вы здесь с детства живёте?

– Да, с детства. Мой папа ещё здесь родился, и я родилась. Хорошо жить в доме. И по утрам, и по вечерам хорошо. Я и по ночам иногда гуляю, на звёзды смотрю, – она на него посмотрела, – у меня и птицы по утрам поют, и белки по елям лазают, шишки грызут. Ещё ёж один на участке живёт, могу Вас познакомить, он по вечерам гуляет, а я его молочком пою.

– Счастливый ёж.

– Да, Вы правы. Ему со мной повезло, я щедрая хозяйка. А вот Вас я никогда не встречала. Вы здешний?

– Нет, я не отсюда. Я несколько лет назад проезжал на поезде, и очень мне у Вас понравилось. Хорошее место. Город с историей, красивая природа, речка чистая… Говорят, в ней щуки водятся, это правда?

– Я не знаю, честно. Насчёт щук ничем Вам не могу помочь. Я не встречала. Я если встречу, Вам позвоню.

– Хорошо, договорились.

– Давайте о чём-нибудь всё-таки поговорим?

– Обязательно нужно поговорить. Вы о чём хотите?

– Давайте о книгах поговорим.

– Можно, в такие моменты всегда говорят о книгах.

– Да? А почему?

– Тема нейтральная. И неисчерпаемая к тому же. Вначале говорят о книгах, потом о своём детстве.

– А потом?

– По-разному бывает. Одни на частности переходят, других тянет на обобщения. Здесь всё индивидуально. Зависит от взаимных предпочтений.

– Как Вы, однако, завуалировано говорите. Вас не поймёшь. Что Вы этим хотели сказать?

– Вообще, я всегда замечал, что мужчинам с женщинами трудно разговаривать. Мужчины говорят с мужчинами о женщинах, женщины с женщинами – о мужчинах, а мужчинам с женщинами о чём говорить?

– О мужчинах и женщинах.

Он рассмеялся.

– Не знаю. Хотя Вы верно сказали, обычно ж о знакомых говорят. А если знакомых нет, то нужно либо познакомить с ними, либо найти их среди книг и кинофильмов. Так мы опять возвращаемся к книгам. Давайте о чём-нибудь необычном поговорим из области книг. Скажите, Вы как читаете?

– Хорошая тема, интересная. Я читаю так. Слушайте. Я сажусь в своё любимое кресло у окна, очень уютное и удобное, беру книгу, и начинаю её читать. Читаю понемногу, а затем думаю о том, что прочитала. И картины разные люблю представлять, картины природы, или лица персонажей, и пытаюсь угадать, как та или иная сцена развернётся, и как я бы её описала и написала, и ещё свои штрихи добавляю, по своему вкусу. И я люблю на себя те или иные роли примеривать, и представляю себя главной героиней, или второстепенным персонажем, а может, и нет такого персонажа вовсе, а я себе его представляю, и как он в сценах участвует и всё слушает, и реагирует. И люблю представлять себе прошлое героев, и их будущее, и разные их черты, которые автор позабыл указать, а я подметила и вообразила их, и во всей полноте. И мне кажется, из меня хороший автор получился бы, я маленькие рассказы писала бы, я бываю в таком настроении и люблю что-нибудь написать, я и дневник веду, вернее, раньше вела, и записи там разные делала, ещё с детства. Хотите почитать?

– Хочу.

– Я Вам покажу однажды, если будете себя хорошо вести. И ещё я очень люблю, когда в книгах разные чувства описаны, но не так, когда просто написано, что герой испытал вдруг вдохновение, так я не люблю, а люблю когда я сама испытываю вдохновение, и некоторые авторы так умеют. И я потом уже не читаю, после вдохновения уже трудно становится другие чувства испытывать, и я одну эту сцену перечитаю, а затем отдыхаю, и возможно, в этот день больше читать не буду. Я особенно люблю таких авторов, которые так и пишут: в этот день больше не читайте, отдохните и подумайте, а в другой день уже можно почитать, и я их всегда слушаю. Это как зашифрованное послание, и в нём надо всё расшифровать, помните, как у Жюль Верна, в Детях капитана Гранта? Только там на трёх языках, а в книге обычно больше трёх языков бывает, особенно в хорошей. И если я устаю, и уже вижу, что не понимаю языка, я больше не читаю, и книгу откладываю. Я и детям своим в школе говорю: не читайте по двести страниц за день, ничего вы в них не поймёте, читайте лучше по десять страниц, но зато так, как надо, чтобы всё-всё в них понять и разобрать. Если просто подумать, автор же месяцами книгу пишет, а ты хочешь за один час прочесть, так, наверное, автор не глупее тебя, надо же и уважение к нему проявлять. И ещё я всегда говорю им, спрашивайте себя, зачем автор всё это написал, не просто же так всё пишется, одни авторы любят, чтобы читатель посмеялся, а иные не любят, и хотят читателя припугнуть, или удивить, или обхитрить. Знаете, какие хитроумные авторы бывают? Вы и представить себе не можете… Думаешь, что автор просто так это слово вставил, ан нет, прочитаешь страниц двести, и видишь, что там ему и место, и никуда больше его вставить было нельзя. Я и по себе это замечала, и уроки так строю, но никто почти не замечает, редко кто догадывается, зачем я так поступила… А Вы как книги читаете? Расскажите, мне тоже интересно.

– Давайте, я лучше расскажу, о чём бы я написал?

– О чём?

– Я бы о тактах написал. Я иногда хожу и слушаю, как каблуки такт отбивают, или собака методично лает. Мне кажется, она про себя отсчитывает, раз, два, три, гав, раз, два, три, гав. А у самых тактичных и тактика такая.

– Это всё?

– Да.

– Забавно. Мне понравилось. Знаете, Вы меня на одну мысль навели. Я в школе детям после каникул задаю сочинение на тему Как я провёл лето. И обыкновенно они пишут сами понимаете как, описывают, как в деревню ездили, или в лагерь детский, или на море. Но бывают сочинения, одно или два, когда ребёнок описывает как он рыбачил или как лез на липу спасать котёнка, и вот он на нескольких страницах описывает, как он лез, какие мысли ему в голову приходили, как он за ветку держался и проверял, не сломается ли, как котёнок залезал всё выше и выше, а он всё равно за ним лез, как дети за ними с земли наблюдали и советы советовали. Удивительные сочинения бывают, я с большим удовольствием читаю. И ведь всё это он просто-напросто выдумал, сел за стол и выдумал, и никакого котёнка он никогда не спасал, видел один раз как спасали, и всё! Представляете, какая фантазия бывает? Но у Вас, я думаю, не хуже. А вот расскажите, Вы как сочинения в школе писали?

– Пафосно писал. Учителя всегда злились, не нравилась им моя манера. Писал в таких, возвышенных тонах. И всегда мне с трудом эти страницы давались, никак не понимал, как можно мыслями целую страницу исписать. И сколько себя помню, никак не понимал, почему считается, что писатель в каждой строчке и в каждом поступке какую-то глубокую мысль отражает – мне всегда казалось, что всё это совершенно спонтанно получается, почесался у него правый бок – он и написал, что у героя правый бок почесался, и нет в этом никакой глубокой мысли, что ты мне ни говори, – он глянул на неё – она слушала с улыбкой. – Мне в школе эссе удавались, особенно на свободную тему. Например, про метаморфозы. Тоже пафосно звучит, да? А Вы как писали?

– О, как я писала… Вы что, меня было не остановить, могла страниц пятнадцать написать вместо пяти. Я очень любила описания, предположения, детали подмечать старалась, незаметные на первый взгляд. Очень плавно писала, меня хвалили учителя. А манера у меня была лиричная, очень для русской литературы подходящая, любила разные переходы прописывать, скажем, от основной части сочинения к заключению, чтобы резкости не было, и на первый взгляд догадаться нельзя было, что это уже и заключение началось. Очень любила про лирического героя писать, какие я чувствую в нём черты, что за человек может за ним скрываться, что за характер, портреты его пыталась рисовать. Я очень любила выдуманных лирических героев, которые сами выступают как персонажи книги и не имеют с автором ничего общего, это, мне кажется, всего изящнее, и большого требует мастерства. Скажем, когда от лица сердитого человека описан человек меланхолический, это меня в восторг приводило. Или наоборот, от лица меланхоличного – сердитый. Я так не смогла бы. Зато, мне кажется, я могла бы от лица мужчины написать, и от лица ребёнка. От лица ребёнка лучше, сколько я детских сочинений прочла… А разве это не удивительно, мы все были детьми, а мыслить как ребёнок уже не умеем, и удивляемся детям. А ведь недавно такие же были, помню, маленькая, любила себя рисовать, и теперь смотрю на свои рисунки, и поверить не могу, что это я. И сколько было мыслей разных, и сколько всего хотелось узнать и увидеть, а нынче смотрим на детей, и любуемся какие они чудесные и на нас непохожие, а ведь и сами такие были. Я знаете как люблю с ними поиграть в слова разные, иногда целыми уроками играю, и сколько они всяких детских слов знают, которые я уж и позабыла, и совсем им всё не таким кажется как нам, и мне кажется, что у них и вернее взгляд. И чувства у них очень искренние, и любовь детская, и дружба, они очень живые, очень верные. А как они друг за друга заступаются и поддерживают друг друга в трудную минуту… Чистые они. И доверчивые очень. Знаете, как в сочинениях душу открывают? Они уже и забыли, а я помню, и очень они мне этим дороги. Ко мне некоторые ребята в гости заходят, и я им всегда рада, девочка одна на каникулах приходила, мы с ней немножко вдвоём поиграли. Мы с ней в аллегории играли, вместе их искали. И знаете, как она мне сказала? Доверчивость – это когда ты улыбки своей с человеком не стесняешься, и слёз не стыдишься. Представляете, какая она в душе красивая?

Видите, там вдали роща берёзовая? Пойдёмте туда, я люблю берёзы. Знаете, я тут с самого раннего детства живу и почти никогда на лето не уезжаю, мне кажется, нет лучше места для отдыха, чем свой дом и наша природа. Я вчера вечером у окна стояла и любовалась, небо в звёздах, и всюду чёрные силуэты деревьев, и ветер листьями шевелит… И тишина такая – удивительная, один раз увидишь, и уже чувствуешь, что отдохнула, и силы новые рождаются. И вправду живёт в человеке что-то от дерева, мы летом соками Солнца напитаемся, чтобы к осени приготовиться, и на природе этих соков больше всего бывает, особенно среди своей, родной природы. Вы замечали, что когда долго на природе находишься, совсем иначе себя начинаешь чувствовать – и мысли другие приходят, и видишь больше, и многое начинаешь замечать вокруг, хотя бы среди цветов в поле. И слышишь лучше, и как будто дышишь глубже. Я об этом раньше не задумывалась, я же тут выросла, и мне казалось, что так у всех, а потом я поняла, что совсем не так. Я по людям сужу – они приезжают на лето к нам, на дачи, и чувствуют себя совсем другими людьми, словно мир для себя открыли. И они часто об этом говорят, и я их поняла. Вот в лес когда приходишь, сразу же тише становишься и осторожнее, и говоришь чуть ли не шёпотом. А почему так? В лесу людей нет, и на тебя эта тишина обрушивается, и словно боишься кого-то вспугнуть, а кроме тебя на всю округу и нет никого. На природе и усталости почти не чувствуешь, мне кажется, я и рисую на природе лучше, а может, это и обман, и просто настроение такое. Вы знаете, я влюблена в нашу природу, настолько она чудесная. Знаете нашу речку? Я прихожу на берег и вспоминаю, как с родителями купалась, маленькая, и как меня папа плавать учил, и тепло внутри становится… А мама боялась, вода-то холодная, она на берегу сидела и на нас смотрела, и на Солнышке загорала, а я ложилась, и мы с ней рядом загорали, и очень это любили… И всюду так, скажем, в том лесу, – она указала на еловый лес вдали, – мы с родителями землянику собирали, и соревновались, кто больше наберёт, и мама всегда выигрывала. А я изо всех сил старалась, и никак не могла столько же собрать, хотя везде заглядывала. Мы вместе с папой вдвоём столько не могли собрать, сколько она одна, знаете, какая мастерица, – она нагнулась и сорвала фиолетовый клевер, провела им по губам, вдохнула и передала ему, – попробуйте почувствовать, как он хорош. – Он поднёс к губам и тоже вдохнул, и ему даже что-то показалось в этом цветке. – Видите? Разве человек может такое создать? И никакой художник не создаст, сколько бы ни старался. А вообразить себе клевер можете? Я могу широкое-широкое поле клеверов вообразить, и бродить среди него, и ни одного похожего цветка не будет, верите? Я ещё с детства этим увлекалась, нагуляюсь с родителями, приду домой и воображаю, как я ещё гуляю, и в рощу берёзовую захожу, и на берег речки. Знаете, какое удовольствие получала? Одна из моих любимых игр была. И небо представляла, как облака по нему плывут – лежу на кровати, а вокруг облака плывут, и бабочки со шмелями летают, и птицы поют. И с мамой мы играли, картины загадывали, и рядышком лежали и воображали, или местами менялись, и я как мама воображала, а мама как я, и мы друг другу помогали. А папа рядом присаживался, и всегда смеялся, и говорил, что мы обманщицы. Закройте глаза. Можете представить себе хоровод из девушек деревенских, как они вокруг Вас водят и песни поют? Дайте Вашу руку, никуда Вы не упадёте. Стойте, я буду вокруг Вас хоровод водить. Как на наши именины принесли нам каравай, каравай, каравай, кого хочешь выбирай… Понравилось?

Он открыл глаза.

– Спасибо, Ирина.

– Можете меня Ирой звать, мы теперь совсем близко познакомились.

– Ира, Вы чудесная.

– Спасибо, я знаю. Пойдёмте, роща уже недалеко.

* * *

– А вот Вы знаете, сколько чертей помещается на кончике иглы?

– В каком это смысле?

– А в каком угодно.

– Не знаю. Один?

– Неправильно.

– Два?

– Опять неправильно.

– Прекратите, – растерялась даже. Потом нашлась. – Это же не Вы, наверное, придумали?

– Да, не я. Это средневековые схоласты. Там была ещё одна задача, про буриданова осла. Рассказать?

– Давайте, – уже взяла себя в руки и была готова играть.

– Задача такая. Есть две абсолютно одинаковые охапки сена и буриданов осёл. Вопрос: как он поступит с ними?

– По-моему, здесь всё просто. Он выберет одну из них, – больше не боялась подвоха, ответ был ясен.

– Но какую, они же одинаковые?

– Любую.

– Обычно считается, что осёл умрёт с голода, в бессилии сделать выбор.

– Да что Вы?

– Да.

– Я не согласна. Я в своей жизни видела довольно много ослов, и ни один из них не затруднял себя философскими вопросами настолько сильно.

Смотрела победоносно. Он улыбался.

– Думаю, Вы и правы. Видимо, так и есть… Я по этому поводу расскажу Вам ещё одну историю. Сижу я в аудитории…

Они шли сейчас по Парковой улице, по направлению от парка, и проходили как раз мимо тех трёхэтажных жёлтых домов. Сейчас как раз открылись его любимые вишни, и он направился к ним, за ягодами. Она стояла на дорожке, и идти не решалась.

– Пойдёмте, что Вы?

– Вы за вишнями?

– Да. Пойдёмте, их на всех хватит. Всего несколько вишенок съедим.

– Но ведь это же чьи-то. Может, не стоит?

– Всего пару вишен. А потом уже поздно будет, всё червячки съедят. Их же никто не собирает, сами видите… Пойдёмте.

Она наконец решилась.

– Вы меня этими вишнями соблазняете… Вы искуситель.

Он сорвал несколько вишен и протянул все ей. Вишни были кислые, она по кусочкам откусывала, по рукам потёк сок.

– Вкусные?

– Очень. Всё, больше не стоит.

В окне появилась бабушка. Она стояла к ней спиной и не видела её, а он зорко следил. Бабушка готовилась рассвирепеть.

– Пойдёмте, надо идти. Мы в опасности, – он спешно пошёл к дорожке, она пошла за ним.

– Что случилось?

– Да ничего, нас просто могли заметить.

– Опять надо мной смеётесь! Обижусь на Вас и больше никуда не пойду. Искусили меня и радуетесь… – он смеялся, она тоже. Пошли дальше. – Вы заметили, что мы одинаковые слова употребляем? Слово пойдёмте – моё.

– Я у Вас украл. Теперь моё.

– Это ещё не всё. Слово под сенью – тоже моё.

– Неправда, я его и до Вас употреблял. А вот слово крошки от серёжек Вы у меня утащили, и наверняка раньше не знали.

– Признаю. Это ещё ни о чём не говорит. Я на чужие слова спокойно никогда смотреть не могла. Слово напрасно мне хорошо известно, как и слово простыня. Вы же не претендуете, что они Вам одному известны?

– Не претендую.

– Дальше пойдёмте. Слово нелепо мне тоже известно, как и слово коромысло.

– Вы употребляли их в ином смысле.

– Ни один человек не догадается использовать понятие коромысло мыслей. Это лингвистическая анархия. Вы издеваетесь над языком, а придумали его, чтобы пощекотать меня. Только ненормальный может утверждать, что слово коромысло имеет корень мысль. Это противоречит всему, чему меня когда-либо учили.

– Вы ещё не слышали, как я с собой разговариваю.

– Уже слышала, с меня хватило. Я сегодня не засну после Ваших рассказов. Вы меня запутали полностью. Я не понимаю половины из того, что Вы говорите, – она чихнула.

– Будьте здоровы.

– Спасибо, – она чихнула ещё раз.

– Будьте здоровы.

– Спасибо.

– Вы когда чихаете, у Вас очень счастливый вид.

– Получше комплимента не смогли подобрать?

* * *

Вернулась домой и успокоиться не могла, всё вспоминала этот день, все дорожки на участке исходила. Наконец, пошла в дом, на веранде сидела в кресле-качалке, качалась легонько, словно в песне себя чувствовала, казалось, эти дни никогда не пройдут, и целая жизнь таких дней будет. А если летом такое счастье – что же будет весной? Как синичка маленькая буду, светом засвечусь. Хочу по губам научиться читать, сегодня родилось. Он слегка губами шевелит, и мне кажется, это слова. Шутит, конечно. Думала, сегодня расцелую, когда мы прощались. Как же он красиво сказал, Господи! “А Вы знаете, что Утренняя Звезда и Вечерняя Звезда – это одна и та же звезда?” Какие слова прелестные… А какая я смешливая – и уже понял это, стоит мне увидеть, как он улыбается, и сразу смеяться хочется. Думала, не выберусь из этого смеха, еле собралась, чтоб серьёзней быть. Какие же у него искорки в глазах бывают – я не могу… А ещё думала, что очень серьёзный человек, в первый день так и казалось, и в голову не приходило, что такой весельчак. До упаду хохотала… И так просто говорит, так свободно, словно оттолкнулся от земли и летит, как прыгун в длину умелый, и в воздухе шаги делает, и меня с собой зовёт. Хвалю его без конца, сдержаться не могу. Совсем голову потеряла и радуюсь. Но я его чувствую, ему интересно как я говорю, он про часы внимательно слушал, неспроста меня навёл. Мысли мои выведываешь, как на мир смотрю хочешь знать. Красиво смотрю, и ещё открою. Словно сто лет друг друга знаем, а ничего ещё и не знаем, о себе почти не говорили. И не хочется, лишь бы смеяться да о часах и стихах говорить, да о словечках разных. Почувствовал моя слабость, игру мою. Обобрал меня до нитки словами своими, вся в щекотке его, синонимов подыскать не могла. И говорит неторопливо, а ощущение, будто паровоз на всех парах мчится и темами дымит, не задерживается. И помнит каждое слово моё, или кажется только, просто впечатления такие? Словно с неба свалился, сорокаум целый. И всё мне “Вы” да “Вы”, не понимаю, зачем. Нравится будто, и не знаю, как понять. Шутит по-своему… Какие же дни сумасшедшие, завтра опять встречаемся, неужели весь август будем? Завёл меня в свои фантазии, выбраться не могу, как катавасия себя чувствую, словно воду мне в ладони нальёт и скажет: Ира, несите бережно, – и буду нести и стараться, и до дома донесу. Ещё и обратно на следующий день принесу, поить из своих ладоней стану. Кажется, завтра предложит в мешках по улице бежать, и побегу, и выиграю ещё. Всё, рисовать, не могу так сидеть. Так и нарисую, Бег в мешках, назову. Себя ещё с веткой сливы. А его с решетом на голове. У меня на участке можно было б. И мешки большие есть…

Рисовала четверть часа. Сама получилась, а он не удался. Кто бы мог подумать? Привыкла себя рисовать, а других и не могу. Что за руки такие? Не такие они, сама знаю. Но я же не видела, он всё в рубашке. Оправдания одни. Не сумела, и всё. А ещё художник. Подумала, и добавила ещё двоих детей в мешках, мальчика и девочку, учеников своих. Дети хорошо получились, все получились кроме него. Недаром на уроках рисую, набила руку. А я и мужчин хорошо рисовала, почему не получился? Давид у меня красавец был, и Аполлон не хуже. И Марат получался… Надо попросить попозировать, в мешке, лучше выйдет. Специально рук не даёт посмотреть, чтоб терзать меня. Сколько сегодня представляла, и всё не то. Нарисовать бы… Как Давида… Попробуем…

III

Наступил новый день. Сквозь щёлочку в шторах светило Солнце, оставляя золотистую полоску на полу. Сегодня предпоследний день, когда купаться можно. Завтра Илья-пророк, после него уже всё. А сегодня можно, августу навстречу. И не встану, пока не захочу. Птицы поют, умницы мои. Августовские песни самые лучшие. Птица напелась, лето всё украсила, и уже только для радости поёт, август порадовать хочет, и меня впридачу. А я в щёлочку подглядываю, мне всё видно. Я всегда такую щёлочку оставляю, чтоб утро в гости мне заглянуло, песни свои петь. Завтра и вместе споём, а сегодня не хочу. Сегодня купаниям черёд, к речке пойду. Солнышку покажусь в купальнике своём, оно меня уже видело, а радоваться будет. Буду с ним купаться, сил набираться. Вода – ух какая! – знаю её. И не боюсь, пускай меня закалит, сильная буду! Буду всесильная, как речка тихая, зато глубокая и течением извилистая. Я с неё примеры свои беру, какою быть, она учительница моя. А я ученица старательная, слушать уроки её люблю, в неё сильная войдёшь, а выйдешь ещё сильнее, сил девичьих, молодых наберёшься, радостей речных искупаешься. И на Солнышке припечёшься, высушит насухо полотенцем махровым. Любит оно меня вытирать, до самой капельки, нравлюсь я ему, знаю. Ирка, – говорит, – перевернись, я тебя с другой стороны вытирать стану, а я не спешу, терпение люблю. А оно Солнышко молодое, ретивое, раннее. Пойду с ним купаться, умоюсь только.