Текст книги "Кагуляры"

Здесь я должен отклониться от темы и признаться, что в своё время оказался слишком легковерным, потому что весьма серьёзно воспринял слова Люсьена Ребате и Пьера Дрие Ла Рошеля о том, что французские компании якобы передали Секретному комитету революционного национального действия около ста миллионов франков. Когда я узнал о кагулярах чуть больше, то понял, что Люсьен Ребате – большой сказочник, хоть и серьёзный фашист, а Пьер (я это и раньше говорил) вообще был чокнутый. Верить в россказни про сто миллионов мне не следовало, а следовало здраво поразмыслить. Вот и теперь я думаю – окажись у кагуляров такая сумма, стали бы они суетиться из-за ста пистолетов-пулемётов? Стали бы принимать подачки от дуче? На сто миллионов франков можно было приобрести куда больше оружия или столько взрывчатки, чтобы взорвать всех евреев в Париже, однако кагуляры предпочитали очень простые, незатратные способы убийств, а также занимались убийствами в обмен на оружие. Из этого я заключаю, что больших денег у ордена не было, несмотря на покровительство Эжена Шуллера.

Так вот, по моему мнению, убийство Навашина, как и убийство братьев Росселли, стало для кагуляров способом заработать. За Навашина Секретному комитету наверняка что-то перепало (возможно, опять в виде пистолетов-пулемётов «Беретта»), но даже мысль об этом меня совсем не радует.

Казалось бы, объединение сил французских и итальянских фашистов следует приветствовать, но я держусь иного мнения. Пусть оружия у кагуляров стало больше, но грядущая победа над гниющей демократией отошла на второй план. Да, кагуляры оказались очень даже покупаемыми. Это скоро стало известно (ведь слухи всегда просачиваются даже из самых закрытых организаций), и многие в нашей фашистской среде испытали отвращение посильнее, чем при виде кровавых дел ордена. Получалось, что фашисты-кагуляры лишь исполняют чужие поручения вместо того, чтобы идти собственным путём. Для растущего, только-только поднимающегося движения это было не совсем то, что нужно. А затем появились ещё и немцы, которые за определённые услуги передавали в распоряжение Секретного комитета пулеметы «Шмайссер» (это помимо денег!) В общем, кагуляры своей деятельностью дискредитировали не только фашистское движение, но и самих себя.

Я так считал и продолжаю считать, будучи при этом убежденным, нераскаявшимся фашистом… но ни в коей мере не нацистом. Прошу запомнить и не передергивать! Кагуляры для меня ничуть не лучше, чем гестапо. Я против насилия, которое стоит над законом. Я – за европейский порядок!

Однако я опять увлёкся, а ведь мне надо хоть немного поспать, чтобы на свежую голову приступить к рассказу о другой кагулярской казни, оказавшейся совсем не громкой – казнью местного значения, если можно так выразиться – но обойти её никак нельзя.

Жертвой новой казни стал Морис Жюиф, молодой парижанин двадцати двух лет. Он умер в феврале 1937 года. Как можно видеть, это произошло почти сразу после убийства Навашина, которого кагуляры прикончили в конце января.

Морис Жюиф не был ни евреем, ни коммунистом. Кагуляры же по некоторым причинам считали его предателем, но и предателем он, возможно, не был.

За полгода до смерти Жюиф вступил в орден кагуляров по протекции своего приятеля Франсуа Миттерана, а затем Миттеран, случайно оказавшись на набережной Ювелиров, будто бы увидел, как Морис Жюиф входил в здание полицейской префектуры.

Обознался Миттеран или нет, так до сих пор и не ясно, поскольку он не потрудился удостовериться в том, что видел именно Жюифа. Сам Жюиф, разумеется, всё отрицал, однако комитетским руководством был сделан вывод, что оснований, чтобы приговорить молодого человека к казни за сотрудничество с полицией, вполне достаточно. Сам Жюиф выслушал свой приговор менее чем за минуту перед исполнением. (Об этом мне доверительно сообщил Филиоль).

В результате 12 февраля 1937 года Жюиф был найден мертвым в своей квартирке на рю Микеланджело, 26. В шее его торчал короткий штык с приделанной рукояткой – Филиоль преднамеренно оставил свой фирменный знак, чтобы в этот раз никто не сомневался, что за убийством стоят именно кагуляры.

Если я ничего не путаю, вместе с Филиолем последний визит Жюифу нанесла уже известная нам троица, те самые подмастерья, участвовавшие в покушении на Блюма и в убийстве Навашина, а к ним присоединился ещё один приятель Миттерана – Габриель Жеанте. Он был казначей кагуляров, но ему тоже очень хотелось перенять высочайшее мастерство Филиоля.

Между прочим, в начале 1940-х годов, когда пришли немцы, этот Габриель Жеанте начал издавать в Виши правительственную и, соответственно, профашистскую газету «Государственное обозрение». Сами можете видеть, что среди кагуляров это была фигура важная, но 12 февраля 1937 года в компании молодчиков, пришедших разделаться с Жюифом, оказалась фигура и поважнее. Я имею в виду Жозефа Дарнана.

Начиная свой путь кагуляра, Дарнан был не юнцом, а взрослым, солидным человеком, профессиональным журналистом, печатавшимся в «Аксьон Франсез». Однако этот журналист тоже вдохновился лозунгом перехода от слов к действию и впоследствии поднялся даже выше Филиоля, став его шефом – не в ордене кагуляров, разгромленном в 1938 году, а уже в другой организации.

Несмотря на то, что Дарнан так и не научился метать штык или кинжал прямиком в шею своей жертве, это был убийца божьей милостью, если мне будет позволено так выразиться – самый настоящий срам для нашего фашистского движения. В 1940 году, когда пришли немцы, Дарнан основал и возглавил Легион французских бойцов («Légion française des combattants»), а затем, в 1942-м – Легион службы порядка, сделавшись генеральным секретарём этой службы. В начале января 1943 года Легион был переименован в Национальную милицию, а 30 января – во Французскую милицию, которая, как можно догадаться, развернула бурную деятельность, ну а летом 1943 года из особо отличившихся представителей этой милиции сформировалось элитное подразделение – Франкская гвардия.

Филиоль служил в этой милиции под началом Дарнана, однако имел вполне самостоятельную позицию – был командиром отделения в Лиможе, а точнее, командовал батальоном Франкской гвардии, дислоцированном в Лиможе, и натворил там такого, что те, кто остались в живых, ещё долго будут его помнить и проклинать. Кроме того, Филиоль состоял в руководстве особой школы агентов, которую Дарнан создал при своей милиции.

Пусть орден кагуляров был разгромлен в 1938 году, но настоящего разгрома всё же не случилось, и вот вам доказательство – Филиоль и Дарнан лишь ненадолго прервали свою деятельность, а с приходом немцев орден, по сути, возродился, но уже под новым названием. Основным костяком всех формирований Дарнана являлись бывшие кагуляры – главным образом те, которые прошли у него муштру в Ницце в 1936–1937 годах. Тогда это были юнцы, ездившие на мотоциклах и щеголявшие в черных кожанках, а к 1940 году это были уже вполне сформировавшиеся звери, готовые разорвать любого еврея, коммуниста или иного врага.

Фактически милиция Дарнана творила то, что Делонкль и Шуллер в свое время не успели или не решились осуществить. А этим уже было море по колено. Море крови, разумеется, а больше всех её пролил Филилоль, которого Дарнан привлек в ряды милиции как легендарного и образцового бойца.

Между прочим, генерал СС Карл Оберг полагал, что милиция Дарнана мало в чём уступает СС (это была чрезвычайно высокая оценка!), и намеревался заменить людьми Дарнана французскую полицию, становившуюся все менее надежной по мере ухудшения известий с Восточного фронта.

Уже в 1943 году Дарнан, будучи директором милиции, стал генеральным секретарём французской полиции и начал вливать туда эту самую милицию, уже расширившую свои ряды до тридцати тысяч человек. В это же время немецкими властями были отданы под управление Дарнана все французские тюрьмы. Вы только подумайте, сколько власти имел Дарнан в 1943–1944 годах, но кончилось всё очень быстро и плачевно. Явились союзнички, и новым кагулярам пришлось уходить в подполье.

Дарнан скрыться не успел и сейчас сидит в форте Шатийон, подобно мне ожидая дня, когда придётся встать к стенке. То, что Дарнана расстреляют, совершенно очевидно, и пусть мы с ним товарищи по несчастью, но у меня всё же есть претензии и к нему, и к его людям.

Я вовсе не порицаю их за то, что они уничтожили огромное количество евреев, участников Сопротивления и так называемых «сочувствующих», но уж слишком грязно работали. Слишком грязно.

Не вызывает сомнений, что в 1936–1937 годах, во времена существования кагулярского ордена, Филиоль оказал на Дарнана сильнейшее влияние. Не пройди Дарнан эту «школу», разве смог бы он так страшно, кошмарно развернуться, как он развернулся при немцах, так что Филиоль в ответе не только за свои дела, но и за дела своего лучшего ученика.

Думаю, им обоим – и учителю, и ученику – никак не светит выжить в нынешней Франции. И Филиоль, и Дарнан здесь слишком известны в отличие от некоторых других бывших кагуляров и франкских гвардейцев. Даже если Дарнану каким-то чудом удастся сбежать, ему никак не удастся раствориться в толпе. Это совершенно исключено и для Филиоля, так что даже если он ещё не пойман, они оба обречены.

* * *

Примечание публикатора

Как и предсказывал Робер Бразильяк, к расстрелу приговорили и Дарнана, и Филиоля. Однако Филиоль, несмотря на смертный приговор, всё-таки сумел выжить. Этому убийце помог спастись и устроиться за пределами Франции покровитель ордена кагуляров Эжен Шуллер.

* * *

После слова «обречены» хотел приписать «увы», но затем передумал, ведь идеи этих двоих мне во многом близки. Я лишь против крови, против методов, используемых Филиолем и Дарнаном, но в то же время убежден, что Франция должна избавиться от евреев и что для французов это вопрос национального выживания. Мне искренне жаль, что Жозеф Дарнан в какой-то момент стал просто неприличен, если не сказать «непотребен». Этот человек превратился в одиозную личность, не могущую вызывать у нас никаких других чувств, кроме омерзения и страха. Этот бывший журналист, которого в прежние времена я мог отнести к французам болтающим, превратился во француза действующего – в самое настоящее чудовище, дикое и кровожадное существо.

Дарнан у очень многих вызывает страх или брезгливость – даже у убеждённых фашистов, и здесь нет никакого противоречия, ведь быть фашистом ещё не означает быть преступником.

Я уже не раз говорил, что настоящий фашизм может быть только честным и что правоверный фашист, действительно разделяющий наши святые идеи, не способен стать торгашом или коррупционером. Настоящий фашист даже евреев никогда не станет уничтожать ради собственной выгоды или из личной мести. Истинный фашист уничтожает их лишь для общего блага – надеюсь, это ясно. А теперь я должен сделать ещё одно очень важное добавление – истинный фашист действует неизменно по правилам, в соответствии с инструкциями и распоряжениями, которые получает, а не произвольно. Так вот Дарнан в 1940–1944 годах очень часто действовал по своему усмотрению, и для Дарнана не может служить оправданием то, что он в итоге поднялся так высоко, что мог сам себе давать распоряжения и инструкции. Вы же прекрасно понимаете, что это только отговорка, жалкая увёртка! Дарнан потерял ориентиры и творил, что хотел.

Я не могу сказать, что он научился этому у Филиоля. Филиоль ведь никогда не действовал самочинно и даже не мог помыслить о таком. Казалось бы, ничто не мешало Филиолю развернуть бурную деятельность ещё тогда, когда он состоял в «Аксьон Франсез». Он мог бы начать орудовать своим штыком без чьей-либо санкции. Однако Филиоль поступил иначе! Ему потребовалось выйти из лиги «Аксьон Франсез», вступить в орден кануляров, получить от руководства ордена соответствующее задание и только после этого начать действовать.

Получается, Филиоль являлся настоящим фашистом, так как не переступил черту. Вернее, он её почти переступил, потому что получал от выполнения поручений истинное удовольствие. Правоверный фашист не должен позволять себе проявления чувств в подобных ситуациях, и вот он результат – Дарнан, перенимая у Филиоля опыт, сделал неправильные выводы. Ученик уже явно переступил ту черту, которую почти переступил учитель.

Вот потому-то мне и неприятно называть Филиоля фашистом. Он был бешеный, яростный, по-зверски яростный и убивал с невыразимым наслаждением. Это нельзя охарактеризовать как точное исполнение полученных приказаний. Точность предполагает холодную рассудочность, а Филиоль, когда приступал к казни, уже почти не понимал, что с ним происходит, слишком уж входил в раж. Я в первую очередь ощущал в Филиоле не столько фашиста, сколько садиста. Ненасытность, кровожадное удовольствие, нездоровый азарт – вот что смущало меня в его работе, ведь настоящий фашист – это законник, чьё поведение определяют не эмоции, а строжайшее подчинение правилам.

Кто-то может возразить, что наша латинская раса по природе своей сумбурная, хаотичная, взрывная, но я отвечу, что это чисто внешнее проявление, а в основе нашего характера лежат рациональность, точность и мера. Никакого разгула! А если он и есть, то тончайше просчитанный.

Все наши эмоциональные бури происходят лишь оттого, что галльская душа совершенно нетерпима к любому нарушению меры. Мы ни перед чем не остановимся, чтобы восстановить нарушенное равновесие, и можем даже разнести в щепки весь устоявшийся порядок, но делаем лишь с целью установления другого порядка, более совершенного, рационального, разумного. А своеволие отдельных представителей нашей расы, игривости всякие – это лишь пена, и не более того. Главное в нас – неудержимая страсть к порядку.

Так что фашизм на самом-то деле в высшей степени наше учение, французское по духу. Мы, галлы, очень склонны к фашизму и по сути своей все фашисты. Фашизм – наиболее естественное проявление нашего национального существа, как и у германцев, с той лишь разницей, что у них всё это гораздо очевиднее и, я бы даже сказал, проще и примитивнее. Германцы тяготеют именно к внешнему порядку, ко всяким мелочам, в то время как мы, при внешней безалаберности, тяготеем к порядку внутреннему, к внутренней гармонии, которой германцам с их показушным порядком порой не хватает.

В этом смысле мы намного выше и совершенней хваленых германцев. Настоящие, подлинные фашисты – это именно мы, так что даже если партия, исповедующая очень правые взгляды, не возьмет у нас власть (как не взяла до сих пор), для нас ничего принципиально не изменится. Мы, галлы, всё равно останемся фашистами, потому что глубоко внутри нас сидит идея внутреннего порядка, проявляющаяся в нашей латинской сухости и расчетливости, в строжайшей мерности нашего бытия.

Мы были бы обречены на успех, если б не угроза, идущая от евреев. Вот что нам мешает и создает опасность для всего нашего существования! Проблема серьезнейшая и теперь уже, при новых властях, неразрешимая. Нашей нации все время надо бояться евреев и постоянно ждать подвоха с их стороны. Если же успокоиться, не обращать внимания на их противную возню, то когда-нибудь мы можем потерять нашу фашистскую идентичность.

Гнусные, вероломные, самоуверенные донельзя евреи не зря придумали сказку о волшебном черве, называвшемся Шамир. Малюсенький, с ячменное зернышко червячок, с виду невзрачный, но могущий очень многое – это ведь и есть народ Израиля, по их, евреев, хвастливому представлению о самих себе.

Шамир был способен расколоть любой камень, даже самый твёрдый, и именно эту способность червя Шамира использовал царь Соломон, чтобы построить первый храм в Иерусалиме. Для нас же, французов, такой еврейский червячок смертельно опасен, ведь он способен расколоть, разломать на кусочки нашу прочнейшую внутреннюю основу.

Думаю, что еврейскую сказку о Шамире каждому французу следует и правильно понимать, ведь по еврейскому представлению именно мы (все, кто не еврей) – это каменные плиты, которые еврейство разломает и из разломанных плит будет построен новый храм. Не допустим этого!!! Не позволим гнилому еврейскому червячку разломать, раскрошить нас на кусочки!!! Пусть сам сдохнет, а мы целенькими останемся!

К сожалению, мы не сумели извести этого червя, не сумели вышвырнуть его, хотя в ходе прошедшей войны усилия в этом направлении предпринимались колоссальные. Наш опаснейший враг так и не уничтожен, но будем же помнить, что представляют собой евреи, с виду трусливые и слабые. Это мой завет нежно любимой Франции – держитесь до последнего и берегите, и лелейте наш родной фашизм, фашизм галлов. Мы должны любой ценой сохранить его, уберечь от раскола и очистить от грязи (в том числе и от кагулярской). Иначе нашей нации придёт конец.

16 марта 1937 года Секретный комитет революционного национального действия устроил нечто очень серьёзное и значительное. Попадания штыком в сонную артерию уже не было, потому что оно и не планировалось, но без нескольких смертных случаев всё-таки не обошлось.

Рассказывая об этом, следует напомнить, что после неудачного выступления фашистов 6 февраля 1934 года лига «Боевые кресты» была запрещена, но граф де ля Рок выкрутился. Он зарегистрировал её снова, переименовав в Социальную партию, которая продолжила свою привычную деятельность, а 16 марта 1937 года руководство партии устроило для ветеранов войны показ фильма Николая Фаркаша и Виктора Туржанского «Битва».

Фильм был снят в 1933 году. Премьера состоялась 5 января 1934-го. Я был на ней и могу сказать, что эта картина для наших ветеранов вполне подходила, выбор удачный. Я, между прочим, неплохо знаю и самого Туржанского. Это довольно серьезный мастер, а вот жена его – актриса Кованько – хоть и смазлива, но абсолютно бездарна, но это не так уж важно, а вот действительно любопытно, пожалуй, вот что: фильмы Туржанского любил сам Адольф Гитлер.

Фюрер многократного приглашал этого Туржанского к себе, вел с ним долгие, проникновенные беседы, после чего Туржанский переехал на жительство в Германию, стал гражданином Третьего рейха и начал снимать нацистские фильмы (например, «Тайный знак ЛБ 17»). О, сколько же яростных завистников у этого режиссёра сразу появилось! И особенно среди русских киношников. Туржанского даже называли «русский режиссер фюрера». Однако для меня важнее то, что Туржанский сделал для Франции, и не подумайте, что речь идёт о неких заслугах. Это можно назвать заслугами лишь с иронией, ведь он причинил столько зла нашей французской культуре.

Именно Туржанский (русский!) открыл для нашего кино Симону Синьоре, эту евреечку, сняв её сначала в «Неизвестном певце», а потом в картине «Очи чёрные». Впрочем, позднее Туржанский реабилитировался, когда, уже живя в Германии, снял фильм «Чернобурка» с «нацистской Гретой Гарбо» Царой Леандер. Этот фильм поистине чудесен. Я всегда им восхищался.

Фюрер же выше всего, как я слышал, ценил другой фильм Туржанского – «Враги», живописующий, как немецкие жители Польши страдали от притеснений этнических поляков накануне последней войны.

Фильм был сделан весьма убедительно, хоть и отличался прямолинейностью как любое пропагандистское кино. Он должен был оправдать зверства гестапо и СС на территории Польши, так что по фильму получалось, что эти зверства стали всего лишь ответной реакцией на то, какие безобразия вытворяли с немцами поляки. Разумеется, фюреру фильм очень понравился! «Враги» – это был со стороны режиссера абсолютно беспроигрышный ход. Гитлер называл эту картину очень нужной для Третьего рейха и для победы.

Увы, теперь фильм «Враги» не нужен никому и, похоже, никогда больше никому не понадобится. Нацистское пропагандистское кино кануло в историю, но Туржанскому-то что! Он такой человек, что с легкостью приспосабливается к любым изменениям и, на кого бы ни работал, делает это со страстью, преданно. Я уверен, что он извернётся и на этот раз, станет истово работать на евреев, чего я, к своему счастью, уже не увижу. Меня, как я уверен, уже в самые ближайшие дни уничтожат.

Ясно, что мой приговор уже не будет отменён – мне уготовили роль жертвенного барашка – но если вдруг выживет наш кинокритик и правоверный фашист Люсьен Ребате, то гибель нашего кино окажется отсрочена. Хоть бы Люсьен выжил! А ещё я очень желаю, чтобы не тронули нашего утонченного киномастера Марселя Лербье, создавшего при немцах Высшую школу кинообразования. Тогда искусство Франции получит серьёзную поддержку в противовес еврейскому гнёту. Хоть бы Лербье не тронули!!! А еще пусть не трогают Анри-Жоржа Клузо, сделавшего своего гениального «Ворона» на созданной Геббельсом киностудии «Континентал Филмс». Дай-то бог! О, как бы я хотел оказаться единственной жертвой расправы, которая, как я опасаюсь, постигнет тех, кто имеет отношение к фашистскому киноискусству во Франции!

Однако вернёмся из нынешнего гадкого 1945 года в 1937-й, когда для меня всё было совсем не так безнадёжно. Именно 1937 году – в конце июня – я с огромным воодушевлением приступил к редактированию «Я везде» («Je Suis Partout»), в итоге сделав это издание по-настоящему фашистским, чем горжусь до сих пор. Однако те события, о которых я хочу рассказать сейчас, имели место в начале весны, поэтому я следил за ними не как главный редактор профашистского издания, а как рядовой наблюдатель.

Итак, 16 марта 1937 года граф де ля Рок устроил для ветеранов просмотр фильма «Битва», для чего в Клиши был арендован зал «Олимпия». Собралось примерно пятьсот ветеранов, которым, как следовало ожидать, спокойно посмотреть фильм не дали, ведь Клиши – это вонючее гнездо социалистов.

Мэр Клиши, тоже социалист, привёл к кинотеатру своих сторонников, причём в большом количестве. «Олимпию» окружило никак не менее пяти тысяч демонстрантов. Обстановка стала резко накаляться, но ветераны не хотели начинать драку, ведь расклад сил был не в их пользу – десять на одного.

И всё же побоище состоялось, потому что в Секретном комитете заранее знали как о планах де ля Рока, так и о планах мэра Клиши. 16 марта в толпу ветеранов затесался отряд кагуляров во главе с Филиолем. Именно они-то и спровоцировали начало драки, пырнув ножом одного из социалистов, а как только брызнула первая кровь, началась дикая свара. Крики. Рев. Стоны. Ругательства. Пришлось вмешаться фликам, которые пробовали растаскивать дерущихся, а на деле получалось, что лупили и тех, и других.

Как впоследствии выяснилось, около зала «Олимпия» оказалось убито семь человек, и очень многие были ранены. Разумеется, такой трагический исход драки, которую не хотели начинать ветераны, во многом являлся заслугой Филиоля, но никто об этом не знал. Социалисты обвиняли ветеранов, а ветераны, в свою очередь, – социалистов.

Разразился грандиознейший всефранцузский скандал, нанесший серьёзный ущерб репутации социалистов, которые тогда играли первую скрипку в правительстве под управлением Леона Блюма.

Провокация, устроенная Филиолем и его ребятами, сработала на славу. Мало того, что социалисты, выглядели мерзавцами, которые пятитысячной толпой пришли бить полтысячи своих противников, но ещё и газеты подлили масла в огонь. Многие издания вышли с заголовками: «Полиция “Народного фронта” стреляет в народ!»

Премьер Леон Блюм, страшно напуганный, примчался в больницу, куда свезли всех раненых. Он прибежал прямо из театра, во фраке, и начал лично приносить извинения пострадавшим, а кагуляры просто растворились в толпе демонстрантов, исчезли.

То, что именно кагуляры устроили потасовку, мне рассказывал сам Филиоль. Он всегда был безудержно хвастлив и при этом отнюдь не лжив, но даже если бы я не доверял ему, то всё равно оказался бы вынужден признать, что скандал, разразившийся из-за событий 16 марта 1937 года, был кагулярам на руку. Он вовсю обсуждался в прессе, где социалистов честили по-страшному. Члены бывшей лиги «Боевые кресты» на их фоне выглядели ягнятами, да и сам фашизм многим обывателям начал казаться симпатичным и благородным. Делонкль, Шуллер и вся их компания должны были остаться довольны.

Жаль только, что «Битва» Туржанского и Фаркаша в таких обстоятельствах вряд ли запомнилась своим зрителям-ветеранам. Им запомнилась совсем другая битва – страсти-то перед кинотеатром кипели нешуточные, не сравнимые ни с одной кинобаталией. Филиоль уж постарался.

* * *

Я повторял и ещё раз повторю, что методов Секретного комитета революционного национального действия отнюдь не одобряю, считая их грязными, но виртуозность работы Филиоля в этот раз вызвала у меня невольное восхищение. Красота исполнения была такова, что этические соображения просто отступили в сторону. Я ничего не мог с собой поделать. Я повторял себе, что Филиоль – самый настоящий безумец, но его профессионализм, а также исключительная сила ненависти к евреям и коммунистам импонировали мне и импонируют даже теперь.

Я точно знаю, что и меня многие в нынешней Франции (особенно левые) принимают за безумца. Ну и что с того? Пусть болтают! Меня это совсем не удивляет и не огорчает. Может, я ещё с ними и соглашусь… если успею, конечно, ведь меня могут расстрелять уже завтра, не дожидаясь 6 февраля.

Может, я и безумец, но у кого сейчас всё в порядке с головой? Взять, к примеру, генерала де Голля, который убежден, что я, не заложивший ни одного еврейчика, а нескольких даже спасший (да, было, каюсь), несу ответственность за массовые казни сыновей и дочерей Израиля. Если де Голль уверен, что я несу за это ответственность, у него всё в порядке с головой? А ещё он явно считает себя новоявленным Наполеоном Бонапартом. Это уже попахивает манией величия. Так что же? У него всё в порядке с головой?

Если уж зашла речь о безумии, то не будем выискивать отдельных безумцев в толпе безумцев и признаем – в нынешней войне большинство из нас проявили себя как помешанные, уничтожая друг друга с таким остервенением, которое обычно наблюдается у буйных сумасшедших. Нормальных людей у нас почти нет. А я, если и безумец, то тихий.

Конечно, есть то, что приводит в бешенство даже меня – еврейская наглость и пронырливость. Я этого на дух не переношу, но людей, которые остаются тихими всегда, в принципе не бывает. Так уж Господь решил, когда над Адамом колдовал и Лилит мастерил.

Говорю же я сейчас обо всём этом только потому, что абсолютно уверен – разные идиоты и прохвосты непременно попытаются представить меня безумцем, как только я покину наш наигнуснейший мир. Хе-хе… Пусть болтают! Но пока что возвращаемся к Филиолю, персонажу жутковатому и одновременно весьма любопытному.

Весна 1937 года выдалась для кагуляра Жана Филиоля не менее плодотворной, чем зима. Его криминальные «подвиги» множились, да и вообще деятельность Комитета набирала обороты.

КАГУЛЯРЫ – таково в 1937 году было самое употребляемое и даже модное слово во Франции. Началось всё именно с весны, когда произошло очередное убийство, о котором расскажу чуть позже, а сейчас мне важно отметить, что после этого убийства французское общество наконец увидело нешуточный размах деятельности кагуляров и стало по-настоящему бояться. Вот почему сами кагуляры называли это своё преступление «несомненной и великой удачей».

Согласитесь, как-то стыдно называть удачей преступление, но они его называли именно так. Делонкль даже посмеивался и повторял: «Какие же мы страшные, очень страшные!» Он повторял свои слова и впоследствии после каждого нового преступления кагуляров, когда Париж, обнаружив очередной труп, кричал, содрогаясь от ужаса, а затем этот крик эхом слышался во всей Франции.

Страха добавляло и то, что о кагулярах почти никто ничего не зал точно. Слава их не сияла подобно солнцу, а покрывала их, как ночная темнота. Чем известнее были кагуляры, там таинственнее становились. О них говорили всегда шёпотом, при этом бросая на собеседника многозначительные взгляды – дескать, сам должен всё понимать – а ведь никто ничего толком не понимал. Говорили, что есть организация, называющая себя Секретным комитетом революционного национального действия, и что комитетчики собираются на таинственные совещания, скрывая друг от друга лица. Иногда упоминали даже офис фирмы Шуллера как место собраний, но тут же оговаривались, что всё это фикция, а настоящее место сборищ находится совсем не там.

Также очень многие пытались предугадать, кто станет следующей жертвой – женщина или мужчина, бедняк или человек состоятельный, еврей или социалист. Догадки эти редко оказывались верными, а непредсказуемость казней создавала ещё больше страха перед кагулярами.

Больше всех паниковали левые, но оказалось потрясено и столичное общество в целом. Даже для нас, фашиствующих писателей, радости во всём этом было крайне мало. Мы видели в происшедшем лишь позор для нашего движения.

Делонкль, Шуллер, маршал д’Эспере и другие члены Секретного комитета, думаю, гордились созданной ими организацией. Ну а Филиоль и его подмастерья (Гросувр, Жеанте, Миттеран, Бетанкур и Дарнан) просто блаженствовали и ощущали себя героями. Ещё бы!

А теперь хватит общих рассуждений. Пора перейти к сути, но о «великой удаче» кагуляров я поведаю завтра, если, конечно, за мной не придут, чтобы вести на расстрел.