Текст книги "Собрание сочинений. Том 4. Война с Турцией и разрыв с западными державами в 1853 и 1854 годах. Бомбардирование Севастополя"

Глава пятнадцатая

Движение русских войск в Бабадагскую область. – Преследование неприятеля и занятие турецких городов. – Отступление турок сначала в Карасу и Черноводы, а потом к Базарджику, Шумле и Варне. – Стычки казаков с отдельными партиями турок. – Движение неприятеля у Систова и Никополя. – Действия у Силистрии и Калафата. – Приезд в княжества генерал-фельдмаршала князя Паскевича-Варшавского и первоначальные его распоряжения.

Войска наши 12-го марта вступили в Тульчу; егерская бригада 7-й пехотной дивизии заняла город и прилегающие к нему укрепления.

Того же числа казаки Сатуновского отряда, отправленные для одной только демонстрации, беспрепятственно заняли Исакчи. Христианское население городов и деревень повсюду встречало русских с восторгом; целовались как в Светлое Христово Воскресенье; бедные раии, изнемогшие, замершие под вековым гнетом, пробуждались для новой жизни и могли впервые безбоязненно славословить Господа.

Христиане г. Бабадага, узнав о переходе русских через Дунай, прислали к генерал-лейтенанту Ушакову письменное прошение, умоляя освободить и спасти их от зверских поступков турок, которые вымещали на них свое поражение и, оставляя край, предавали огню их имущество и жилища.

Генерал Ушаков немедленно отправил в Бабадаг сотню казаков, которые 15-го марта заняли город. В нем нашли 35 бочонков пороха, 3 ящика с патронами и 300 четвертей ячменя. Комендантом города назначен был подполковник Арцышевский. На следующий день отряд его, усиленный новыми войсками, оставив в Тульче для охранения складов фуража и провианта 1 батальон пехоты и сотню казаков, перешел в Исакчу; гусарский принца Фридриха Гессен-Кассельского полк выдвинут был на дорогу, ведущую в Бабадаг.

После славного перехода через Дунай и первых подвигов на турецкой земле, войска наши не остановились. Отряд генерал-адъютанта Лидерса, оставив в Мачине 2 батальона пехоты, 8 орудий и сотню казаков, двинулся 17-го числа двумя колоннами к Гирсову. Левая колонна, под начальством генерал-лейтенанта Гротенгельма, состоявшая из 9¼ батальонов, 8 эскадронов, 32 орудий и 5 сотен пошла из Мачина и с. Гречи по направлению к Бабадагу и оттуда к месту, на котором некогда стояло селение Гайдар; правая колонна, под начальством генерал-лейтенанта Самарина – из 13½ батальонов, 4 эскадронов, 4 орудий и сотни казаков – направилась через с. Туркай, Печенеги-Молдавские, Ортакиой, Караджеляр и Дояны.

На пути следования, войска наши нигде почти не встречали неприятеля, который с поспешностью продолжал отступление к Карасу; 20-го марта обе колонны сосредоточились в Гирсове.

Мы уже сказали, что отряд полковника Зурова прогнал неприятеля из Гирсова. При появлении наших передовых отрядов, турки оставляли болгарские деревни, и вскоре вся Бабадагская область была очищена. К концу марта они очистили Карасу, где соединились было в значительных силах, а в след за тем Черноводы и отступили по направлению к Базарджику, Шумле и Варне с такой поспешностью, что не успели уничтожить оставленный за собой каменный мост у Карасу.

Жители христиане встречали нас повсюду, как желанных гостей, и безбоязненно приступали к полевым работам, которые совсем было оставили, в уверенности, что плоды трудов их достанутся не им, а туркам.

В конце марта войска, состоявшие под начальством генерал-адъютанта Лидерса, расположились в следующем порядке: 9 батальонов, 6 эскадронов и 24 орудия у с. Гропа-Чапан; 8 батальонов, 24 орудия, сотня казаков и 3 роты саперов у Гирсова; 13 батальонов, 8 эскадронов, 32 орудия и 8 сотен казаков, составлявших авангард, под командой генерал-лейтенанта Гротенгельма, расположились при с. Тополи, по дороге в Черноводы. Казачьи посты были выдвинуты для наблюдения дорог между Дунаем и Черным морем; наши разъезды доходили до Черновод и Карасу. Мосты были устроены: один у Гирсова, несколько ниже того места, где была переправа в 1828 году, и у Исакчи. Находившиеся тут турецкие укрепления обращены в предмостное прикрытие и вооружены батарейными орудиями, как для защиты моста, так и для того, чтобы воспрепятствовать плаванию неприятельских судов. Придвинули также нашу Дунайскую флотилию к разделению рукавов Сулинского и Георгиевского, чтобы неприятельские суда, прорвавшись в Сулине, не могли спуститься в Георгиевское гирло. Мера эта особенно озабочивала командующего войсками, потому что на Сулинском рейде стали часто показываться английские и французские военные корабли и производили продолжительные исследования и промеры.

Небольшие партии казаков, посылаемые иногда по просьбе местных жителей, которых грабили оставшиеся назади и рассыпавшиеся в крае отдельные толпы беглецов, иногда для открытия неприятеля, имели частые стычки с турками.

30-го марта партия казаков, высланная из Сары-Юрта и Кюстенджи, следуя берегом моря, встретила у самого города пеший пикет, выставленный от двух пароходов, английского и французского, стоявших на рейде, близ берега. Пикет, выстрелив, отступил к лодкам, у которых находилось до 60 человек; казаки стремительно бросились на них, но неприятель поспешно отплыл к пароходам, которые открыли огонь по Кюстенджи и в двух местах зажгли его.

Пароходы эти стояли на рейде с 23-го числа и забирали оставленные турками запасы и материалы для отправления их в Варну. Трудности похода в стране пустынной и безводной, трудности, о которых мы подробнее будем говорить, когда коснемся важного предмета продовольствия армии за Дунаем, – отчасти объясняют, почему наши войска не предупредили французские и английские пароходы для овладения запасами Кюстенджи, оставленными турками и жителями. Только казаки, по временам, являлись здесь и, под выстрелами неприятельских пароходов, грузили на подводы и увозили ячмень.

Турки, кажется, в это время еще не составили плана своего отступления и действовали в каком-то колебании и нерешимости. Таким образом 2-го апреля кавалерия их опять устремилась по пути к Черноводам, которые еще недавно оставила без выстрела. Находившийся в Черноводах командир Донского № 22 полка подполковник Валуев, оставив одну сотню для защиты черноводского моста, послал две другие сотни навстречу неприятелю, значительно превосходившему его отряд числительностью. Одна из этих сотен шла дорогой, прямо навстречу неприятеля, а другая скрытно, стороной. Неприятель находился в 18 верстах от Черновод и, после незначительной перестрелки с первой сотней, бросился на нее в шашки. В это время вторая сотня, которой он не заметил, быстро появилась и, сделав залп ружей, ударила в пики во фланг неприятеля. Турки не выдержали удара и в величайшем беспорядке бежали, оставив на месте несколько тел и в руках казаков 17 пленных. Потеря наша в этом деле была ничтожна и состояла в одном убитом и 3 раненых казаках.

После дела 2-го апреля турецкие войска, находившиеся в Махмуд-Койсу, отступили к Базарджику; вскоре затем, как эти, так и другие отряды, разметанные быстрым движением русских войск, направились к Варне и Шумле, которые сильно укрепляли.

По показаниям болгар и пленных, Омер-паша собрал в лагере под Шумлой от 40,000 до 45,000 человек[50]50
  Герен (Guèrin) полагает до 50,000; по присоединении к Омер-паше некоторых бежавших с Нижнего Дуная отрядов, число это, вероятно, даже было больше.


[Закрыть]; в Варне было всего до 3,000 человек, но говорили, что туда ожидают англо-французов; в Базарджик прибыло 2,000 регулярных войск.

Авангард наш, под начальством генерал-лейтенанта Гротенгельма, расположил свои усиленные посты в Черноводах, Докузове, Карасу и Карамурате. В Кюстенджи посылали время от времени отдельные партии, которые видели несколько французских и английских пароходов, постоянно стоявших на рейде, и иногда завязывали перестрелку с высаживавшимися с пароходов матросами и солдатами.

Переход главных сил через Дунай и занятие Бабадагской области имели неизбежное влияние на военные действия на других пунктах.

Турки, без всякого с нашей стороны наступательного действия против Систова и Никополя, оставили занимаемые ими острова Богурескулуй, Белону и Рение и перешли на правый берег Дуная. Таким образом, князь Горчаков имел возможность уменьшить отряд генерал-майора Попова; отделив от него Колыванский егерский и пехотный генерал-фельдмаршала графа Дибича-Забалканского полки, он направил первый в Фратешти, в отряд генерал-лейтенанта Сойманова, а второй присоединил к резервам, расположенным в окрестностях Бухареста.

В Рущуке турки, по-видимому, решились крепко держаться. Они деятельно производили работы укреплений, снабжали город значительными запасами и занимались починкой немногих оставшихся от истребления судов, которые, как мы уже заметили, втащили в р. Лом.

С нашей стороны окончено было укрепление для прикрытия моста, устроенного между городом Журжею и островом Радоманом.

16-го апреля турки, думая воспользоваться уменьшением наших войск, в числе 800 человек переправились было из Никополя на наш берег; не смотря на огонь наших батарей, они засели за валом старых укреплений. Четыре конно-легкие орудия открыли по ним огонь картечью. Чтобы не дать неприятелю времени утвердиться в шанцах до прихода нашей пехоты, полковник Рейсиг, направил на них дивизию улан и 3 сотни казаков, которые выбили турок из шанцев и втоптали их в Дунай; но прибывшие к ним свежие войска, в числе 1,000 человек, принудили наших улан и казаков отступить.

Тем временем, генерал-майор Баумгартен направил против неприятеля по шоссе, ведущему из Турно к Дунаю 2 пеших и 2 конных орудия, расположив на правом фланге, в лесу, батальон Тобольского пехотного полка. Для обстреливания же шанцев и действия по турецким судам поставлены были влево на шоссе, 4 конно-легкие орудия. После артиллерийского огня, командующий Тобольским пехотным полком с 2-мя ротами тобольцев, смело бросился на неприятеля и, несмотря на сильное сопротивление, овладел шанцами. Между тем, к левому берегу приближались три больших суда с подкреплением турок; 4 конно-легкие орудия встретили неприятеля сильным огнем, потопили одно из судов вместе с находившимися в нем людьми, другое, сильно повредив, заставили вернуться назад; только одно достигло берега, и было осыпано картечью. Турки, кидая оружие, просили пощады.

Тут явился один из тех удальцов, которых так много между старыми солдатами Тобольского полка, по имени Сидор Ревек; под градом пуль, кинулся он в воду, прикрепил канат к судну и притащил его к берегу вместе с телами убитых, которых было до 50 и с 30 человеками, сдавшимися в плен; кроме того, на судне было два ящика с патронами и много оружия.

По показанию пленных, на наш берег вышло в этот день до 3,000 турок; из них утонуло, убито и ранено около 800 человек, 123 взято в плен. С нашей стороны потеря заключалась – в убитых 18 человек нижних чинов, раненых 2 обер-офицерах и 58 нижних чинов.

В следующую ночь ретраншементы были срыты; попытки турок переправиться на наш берег надолго были уничтожены блестящим делом 16-го апреля, где наша артиллерия и храбрые Тобольцы явили новый опыт мужества и благоразумного исполнения распоряжений своих начальников.

Против Силистрии, на левом берегу Дуная, устроивались в последних числах марта, под начальством генерал-лейтенанта Хрулева, прикрытые сообщения между батареями на три версты длиной и возведены 14 батарей, с эполементами, для действия против батарей правого берега и против Силистрии, а равно для уничтожения флотилии, стоявшей за островом Гопа. 1-го апреля были заняты нашими охотниками как сам остров Гопа, так и Голый остров. 10-го числа наша артиллерия, под начальством исправляющего должность начальника штаба артиллерии, полковника Крыжановского, метким огнем своим по шедшим из Рущука в Силистрию семимачтовым судам, потопила два из них и одно сильно повредила.

Против Калафата мало-валахский отряд был расположен, во время переправы главных сил через Дунай, при с. Модловите.

В с. Поянах оставлен был летучий отряд из 4 сотен казаков и 2 дивизионов улан под начальством генерал-майора Гастфера. 14-го марта турки выслали всю свою кавалерию из Калафата для нападения на с. Пояны. Но атакованные с фронта генералом Гастфером, вышедшим на встречу им из Поян, и с фланга полковником Желтоножкиным с 2½ сотнями казаков, которых послал генерал-майор Сальков, находившийся в с. Голенцы-Команы, турки были на голову разбиты, потеряли один байрак, 80 человек убитыми и 14 пленными, в том числе одного офицера. С нашей стороны убит один казак, ранены и без вести пропали 7 казаков и два улана, контужен один обер-офицер.

Под Калафатом происходили частые мелкие стычки между аванпостами и турками, выходившими на острова или в близлежащие деревни для рубки дров и фуражировки. Вообще, при первом движении наших отдельных частей, турки быстро удалялись.

9-го апреля генерал-лейтенант Липранди произвел с кавалерией рекогносцировку турецкого укрепленного лагеря. Неприятель, занимавший Чепурчени, был вытеснен из селения и в беспорядке отступил к непроходимым болотным прибрежьям Дуная; тут произошла страшная резня; турки были большей частью изрублены или втоптаны в болота. Высланная на помощь из Калафата кавалерия была опрокинута. Турки в этом деле потеряли два знамени, до 260 человек убитыми и 10 в плен взятыми. С нашей стороны убиты – 1 обер-офицер, 19 человек нижних чинов, ранены и контужены 2 обер-офицера и 22 нижних чинов.

Турки вымещали свои поражения на бедных болгарах; притеснения и жестокости с ними превосходили всякую меру. Несчастные страдальцы присылали депутацию к генералу Липранди, умоляя русских перейти через Дунай и освободить их от ненавистного мусульманского ига.

В начале апреля месяца русские войска узнали о приезде в княжества героя наших войск с Турцией, Персией и Польшей генерал-фельдмаршала князя Варшавского графа Паскевича Эриванского. Кн. Горчаков, поздравляя войска с приездом главнокомандующего, в приказе своем, между прочим, говорит: «переправа через Дунай, совершившаяся современно назначению генерал-фельдмаршала главой армии на Дунае, служит предвестником побед и славы, к которым поведет нас испытанный в боях герой». Приказом от 5-го апреля кн. Варшавский объявил о принятии личного начальства над войсками 3, 4 и 5 пехотных корпусов. Вслед за тем, он сделал распоряжение, чтобы Мало-Валахский отряд, расположенный в окрестностях Калафата, отошел к Краиову; часть войск, состоявшая из Екатеринбургского пехотного полка, одной батарейной и 6 орудий легкой батареи, направились в Бухарест, а Тобольский пехотный полк с 6 орудиями легкой батареи – в г. Турно. Впоследствии времени 1 бригада 12-ой пехотной дивизии с двумя легкими батареями отошла в Текуч, а Бугский уланский полк отправлен в с. Дорешти; так что в Краиове, у генерала Липранди, остались только 2 бригады 12-ой пехотной дивизии с одной батарейной и одной легкой батареями, 2-ая бригада 5-й легкой кавалерийской дивизии и два казачьих полка. На половине же дороги между Краиовом и Слатино, при с. Балате, расположили одну бригаду 12-й пехотной дивизии.

Чтобы вполне понять это движение, надо припомнить, что колеблющаяся политика Австрии все более и более склонялась к западным державам и австрийские войска сосредоточивались в Трансильвании, в тылу Мало-Валахского отряда. Кроме того, фельдмаршал желал стянуть как можно более сил на главном месте наших действий против турок. Вследствие таких соображений, по приезду своему в Бухарест, он приказал войскам, состоявшим под командой генерал-адъютанта Лидерса, двинуться к Черноводам, куда они и прибыли 19-го апреля. Авангард их расположился в Рассевате, а фланговый отряд в Карасу.

Такое быстрое занятие всей области и открывшаяся возможность дальнейшего движения вперед, которому, конечно, не помешал бы укрепленный лагерь Омер-паши, изумили в Европе людей, привыкших читать о беспрерывных победах мушира и его необыкновенных воинских способностях. Мы вообще старались избегать всяких опровержений иностранных писателей, заставляя говорить сами факты, но не можем не привести здесь замечания одного из журналов, конечно не отличающегося своим расположением к нам[51]51
  Revue des deux mondes, 15 Mai et 1 juin 1860, Saint-Priest, duc dʼAlmazan


[Закрыть], чтобы показать тогдашнее направление умов. «В настоящее время положение Турции никого более не обманет, разве только тех, у кого все мысли сбиты и перепутаны исполненными пристрастия вымыслами, наводнявшими Европу во время восточной войны. Поклонники Турции не раскрывали нам ее бессилие и позор… По их словам, турки навели ужас на русскую армию в продолжение первых же шести месяцев на Дунае; они одерживали громкие победы в кровавых битвах, где дрались один против четырех. Европейские журналы подхватывали с восторгом и передавали доверчивым читателям эти и еще многие другие сказки, созданные воображением турок во время войны, и сказки эти незаметно перешли в историю и почти прослыли за истины».

Чтобы убедиться в этом, стоит прочесть истории войн 1853-1856 года – Герена, Евгения Пика (Pick de lʼIsère), Дю-Касса, Клапки, Базанкура и других.

Глава шестнадцатая

Крейсирование нескольких неприятельских пароходов у берегов Одессы. – Средства ее обороны. – Появление союзного флота у Одессы; мнимый повод к тому. – Требование союзных адмиралов выдать суда, находившиеся в гавани и отказ командующего русскими войсками в Одессе. – Бомбардирование Одессы. – Действия Щеголевской батареи против пароходо-фрегатов и артиллерии против отдельных баркасов с десантом. – Последствия бомбардирования. – Потери, понесенные с обеих сторон. – Приготовление к дальнейшей обороне города. – Отплытие флота. – Награды, пожалованные защитникам Одессы.

Следуя хронологическому порядку событий, мы должны оставить на время главные силы наши за Дунаем и перенести читателей на другой театр войны, где действовали отдельные части той же армии, резервные батальоны тех же храбрых полков, которые подвизались на Дунае.

Мы уже видели, что союзный флот вошел в Черное море и покрыл его воды своими многочисленными кораблями. В первых числах апреля неприятельские пароходы крейсировали в виду Одессы или вблизи ее; они захватили несколько купеческих каботажных судов с хлебом, углем и солью, и хотя потом удалились от берегов ее, однако это внезапное появление нескольких пароходов, а еще более разнесшиеся темные слухи и журнальные вести заставляли опасаться более важных действий неприятельского флота. Командовавший войсками в Одессе, барон Остен-Сакен, счел необходимым принять все меры, какие были возможны, по краткости времени, для внутреннего спокойствия города. Часть арестантов была отправлена в Бендеры и стали вывозить вовнутрь России зерновой хлеб, которого находилось очень много в городе.

Одесса, город исключительно торговый, представляла весьма незначительные средства к обороне, которые можно было с успехом противопоставить турецким крейсерам, а не соединенным флотам двух первенствующих морских держав. Беззащитность ее положения, присутствие в ней многих иностранных подданных, в том числе Англии и Франции, склады их товаров, а равно и то, что Одесса доселе служила житницей западных держав и еще недавно спасла их от голода, – по-видимому, эти обстоятельства должны были избавить ее от всякого покушения к нападению; но, к сожалению, эта несчастная война впоследствии показала, что союзники не пренебрегали легкими трофеями; история Балтийской кампании и опустошение тех берегов Азовского моря, где не было никакого противодействия, убедили, что беззащитность местности не спасала ее от разорения. Тут уже союзники не выставляли никакого предлога, а просто жгли, что могли; хотя положительно можно сказать, что постоянным в течение лета бомбардированием наших берегов они нанесли нам менее ущерба, чем себе, потратив бесчисленное количество снарядов, пороха и угля.

Одесса защищена была 6-ю небольшими, наскоро поставленными батареями, расположенными в следующем порядке: батарея № 1 на правом фланге, в 6 двухпудовых мортир и два единорога, устроенная на прибрежном возвышении, при съезде вниз на дачу графини Ланжерон; № 2 в 6 двадцати четырех фунтовых пушек, на купеческом или карантинном моле, за самым входом в него; № 3 в 16 двадцати четырех фунтовых пушек, на оконечности этого мола; № 4 в 8 однопудовых единорогов, внизу бульвара, направо от лестницы; № 5 в 6 двадцати четырех фунтовых пушек левее ее, тылом к саду и дому князя Воронцова; № 6 в 4 двадцати четырех фунтовых пушек, на оконечности практического мола. Прислуга на батареях состояла только частью из полевой и гарнизонной артиллерии, но преимущественно из людей, взятых из пехотных полков и еще не совсем приученных к делу.

К 10-му апреля в Одессу прибыли уже некоторые части войск, ближе к ней расположенные, и в это время в ней находились: 16 резервных и запасных батальонов егерских полков пехоты, две конно-легкие батареи, две резервные батарейные, две резервные легкие батареи, сводная батарея 14-ой полевой артиллерийской бригады; уланские эрц-герцога Карла Фердинанда и графа Никитина полки; две сотни Дунайских казаков и жандармская команда.

8-го апреля, утром, когда рассеялся туман, увидели из Одессы на отдаленном горизонте многочисленный флот союзников; часу в шестом по полудню, он приблизился к городу и стал на якорь, вне выстрелов из наших батарей; на другой день подошло еще несколько судов, так что число их простиралось до 31, – из них 6 линейных трех-дечных, остальные двух-дечные и пароходы-фрегаты. На них находилось 1,900 пушек. Никто не знал положительно были ли на флоте десантные войска.

На другой день, в два часа по полудню, прибыл к Одессе парламентер с письмом от адмиралов Дундаса и Гамелена к генералу барону Остен-Сакену. В письме этом союзные адмиралы требовали выдачи всех находившихся в одесской гавани судов русских, английских и французских, в противном случае угрожали бомбардированием города[52]52
  Приложение 10.


[Закрыть]. Предлогом к такому внезапному требованию они объявили оскорбление, нанесенное, будто бы, их парламентерскому флагу в одесской гавани, недели две тому назад.

Одна из особенностей союзных начальников и особенно англичан состояла в каких-то беспрестанных мелочных придирках и бесполезной полемике; как будто чувствуя всю незаконность войны, они старались оправдать свои действия в глазах Европы и придать хотя наружный вид справедливости своим морским набегам на беззащитные прибрежья. Обстоятельство, послужившее мнимым поводом к нападению на Одессу, на этот раз, состояло в следующем: в конце марта 1854 г. пришел на одесский рейд английский военный пароход «Фюриус» в 500 сил; пароход не подымал флага, пока, наконец, карантинное начальство, двумя холостыми выстрелами, не напомнило ему о международных обязанностях. Остановясь на парах, вне выстрелов наших батарей, «Фюриус» выслал под парламентерским флагом шлюпку к берегу, чтобы узнать, находится ли еще в городе английский консул; получив ответ, что консул за несколько дней перед тем оставил Одессу, шлюпка отошла; она уже приближалась к своему пароходу-фрегату, следовательно, была вне наших выстрелов, когда «Фюриус» двинулся вперед в залив, с явным намерением делать в нем промеры и высмотреть расположение наших батарей, которые в то время не были еще кончены. Начальствующим в Одессе памятно было недавнее поведение английского парового фрегата, который, пользуясь туманом, проник под парламентерским флагом в Севастопольский порт и производил съемку укреплений, пока его не заметили и не остановили выстрелами: тогда только он бросил якорь и предъявил о цели своего прихода. Англичане не только не порицали такого поступка, но восхваляли молодецкую выходку капитана парохода Дрюммона, который, удаляясь уже из порта на указанное ему расстояние, всячески замедлял свой ход различными уловками. Весьма естественно, что командир батареи, находившейся у гавани, не желая допустить неприятеля на близкий выстрел и следуя отданным ему приказаниям, пустил несколько ядер, из которых одно попало в кожух парохода. Не должно упускать из вида, что во все время этих выстрелов, парламентерская шлюпка находилась вне их. «Фюриус», поворотив назад, взял шлюпку и скрылся из виду из Одессы. Так было дело.

Не к чему объяснять – было ли исполнено надменное требование адмиралов русским генералом.

Наступила ночь. Часть пехоты, расположенная на позициях, была распущена для отдыха; только площадь Михайловского монастыря занимали уланы, артиллерия и отряд пехоты. Многие из жителей выбрались за город и в предместье, на Молдаванку, более удаленную от моря: в городе была совершенная тишина; порядок нисколько не нарушался.

10-го апреля, – это была страстная суббота, – утро подымалось тихое и ясное. Звон колоколов, призывавший к заутрене, разносился далеко по морю и достигал, конечно, до неприятеля; море было покойно; но на нем происходила напряженная деятельность; пароходы дымились, лодки реяли и сновали между кораблями; на флоте делались явные приготовления к чему-то необыкновенному. В городе также началось движение войск; на соборной площади войска стали еще до рассвета; Михайловская площадь была занята ими; но богослужение в церквях совершалось обычным порядком. В соборной церкви священнодействовал преосвященный Иннокентий; он уже произнес отпуск и стал снимать мантию, когда раздался первый выстрел. Это было в половине 7-го часа.

Дело началось по данному сигналу: восемь пароходов-фрегатов вышли из своей линии в двух отделениях и, расположившись в боевом порядке против бульвара, между нашими батареями №№ 3 и 6, открыли пальбу; первый выстрел сделан был по батарее № 6, названной впоследствии Щеголевской; в то же время, спущенные с неприятельского флота пять баркасов обстреливали практическую гавань и находившуюся на ней батарею. Пользуясь превосходством калибра своих орудий, особенно 68 и 98 фунтовыми бомбическими пушками, неприятель держался в отдалении, и оттуда громил наши батареи, кидая бомбы и гранаты в город. Только батарея прапорщика Щеголева на нашем левом фланге, на практическом моле, и подпоручика Воломинова, на правом, на карантинном моле, могли отвечать на выстрелы неприятеля. Они действовали калеными ядрами так удачно, что на одном из неприятельских пароходов, именно на Вобане, открылся пожар и пароход этот, на некоторое время, вышел из линии действия. Вскоре, однако, неприятель оставил батарею № 3 и всю силу своего напора обратил на левый фланг, против практического мола и батареи № 6. Заметив это, генерал-адъютант барон Остен-Сакен отправился с начальником своего штаба, генерал-майором Тетеревниковым, на эту батарею, сделал на ней некоторые распоряжения, ободрил людей и потом возвратился на бульвар, чтобы следить за ходом всего дела.

Девять пароходов-фрегатов громили батарею; по временам, когда какой-либо из пароходов, находившихся в постоянном движении, входил в линию ее амбразур, батарея стреляла по нем калеными ядрами. Поднявшийся впоследствии юго-западный ветер нанес много воды из моря в залив, и пароходы, пользуясь полноводьем и руководимые постоянно своими лодками, которые делали промеры впереди их, вошли в глубину залива, которую считали у нас не судоходной, и стали действовать по батарее и на гавань с тылу, со стороны пересыпи, где не было орудий; таким образом, они вышли из-под выстрелов нашей батареи; только одно крайнее левое орудие Щеголевской батареи действовало постоянно по неприятелю. Тем не менее, батарея не прекращала этот неровный бой; неприятельские бомбы, ядра и конгревовы ракеты, градом осыпавшие ее, успели, после часового огня, подбить одно из числа не действовавших орудие, зажечь лавровый лист, сложенный в кучи, шагах в 50 от порохового погреба; потом загорелся сарай пароходной комиссии и присяжная будка, находившиеся также близ порохового погреба; наконец, разбита была калильная печь и орудие стало действовать холодными ядрами, но оно не умолкало. В эту критическую минуту посетил ее исправлявший должность генерал-губернатора Новороссийского и Бессарабского генерал-адъютант Анненков, и, убедившись лично в недостатке зарядов, отправил нарочного за ними. Генерал-адъютант барон Остен-Сакен, получив уже прежде известие об этом через двух смелых студентов Ришельевского лицея, Скоробогатого и Диминистро, послал заряды; но везший их крестьянин, испугавшись града ядер и бомб, летавших отовсюду, убежал с дороги; тогда студент Пуль вскочил на воз и привез их на батарею. Впоследствии подвез снаряды еще прапорщик Дудоров.

Неприятель стрелял залпами. Гром орудий был оглушительный. На конце гавани, у батареи, сделался почти общий пожар; ронгоуты на купеческих судах, стоявших в гавани, и многие из судов были объяты пламенем. Загорелись сами деревянные мерлоны, прикрывавшие артиллерийскую прислугу и орудия; верхние их венцы были сбиты ядрами еще прежде пожара; артиллеристы сталкивали пылавшие бревна в море. Объятая отовсюду пламенем, осыпаемая градом бомб и ядер, батарея все еще держалась и продолжала отстреливаться, нанося вред неприятелю, видимо раздраженному таким упорным сопротивлением и усиливавшему свою канонаду. Наблюдавшие с бульвара, с ужасом глядели на это страшное пожарище, среди которого действовала горсть храбрых и одно орудие против массы орудий 9 пароходов-фрегатов и присоединившегося к ним впоследствии 84-х пушечного винтового линейного корабля. Барон Остен-Сакен, видевший все происходившее и полагая, что часть прислуги на батарее перебита, послал новую и с ней записку прапорщику Щеголеву, в которой вторично благодарил его за стойкость; но прежняя прислуга держалась и выдержала до конца дела.

Было уже в начале второго часа пополудни, когда пожар, усиливавшийся все более и более, доходил до 4-х зарядных ящиков, которых за пламенем, объявшим отовсюду батарею, некуда было вывезти; тогда прапорщик Щеголев приказал оставить батарею. Некоторые солдаты принуждены уже были выскочить через амбразуры и, следуя по закраинам мола под неприятельскими выстрелами, присоединились к своим. Едва Щеголев и его команда сделали шагов 15 от батареи, как взорвало ящики. На союзных пароходах раздались торжественные крики; но, к счастью, взрыв не нанес никакого вреда команде, которая с барабанным боем направлялась, по отданному прежде приказанию, на соседственную батарею. Барон Остен-Сакен приказал ее отозвать на бульвар. Тут, лично благодарил он молодого героя за подвиг, а также команду, и поздравил нескольких нижних чинов кавалерами знака отличия военного ордена.

Во все это время другие батареи оставались вне круга действий: только в начале бомбардирования один линейный корабль обменялся несколькими выстрелами с батареей № 1, расположившись против правого ее фаса.

После взрыва пороховых ящиков, неприятель стал стрелять реже и, наконец, совсем смолк. Тишина продолжалась около часа. В третьем часу опять началась канонада на нашем левом и правом фланге. На левом фланге ничто уже не препятствовало неприятелю громить город, что он и делал с ожесточением. Один отделившийся фрегат снова завязал перестрелку с батареей № 1-го. Начальствующий на ней подпоручик Винокуров, успев во время затишья переместить орудия, на этот раз отвечал с большим успехом: после получасовой пальбы, на корабле была повреждена палуба, а один баркас разбит вдребезги.