Текст книги "Собрание сочинений. Том 3. Путешествие в Китай в 2-х частях"

Глава XI

Калган; разительный переход от холода к теплу, от лишений к изобилию. – Торг на перевозку тяжестей от Калгана в Пекин и все проделки китайцев. – Встреча с христианами. – Христианская вера в Китае. – Выезд из Калгана. – Китайская благотворительность. – Китайские трактиры и обеды. – Сянь-хуа-фу.

В Нордяне мы оставили снег, покрывавший землю, и стужу, проникавшую до костей; в Калгане застали прекрасный, теплый осенний день и видели поля, покрытые зеленью. Калган показался нам Капуой. Казаки с жадностью накинулись на фрукты, из которых большей части никогда и не видали; персиков, винограда, яблок, груш, фиг, арбузов – здесь изобилие; всякой живности много и она дешева; разнообразие огородных овощей удивительное: мы часто становились в тупик, рассматривая какое-нибудь невиданное дотоле огородное растение; хлебное вино, хлебная водка – нипочем, но последняя очень крепка и неприятна на запах.

Калган довольно большой город: в нем, по словам чиновников, посещавших нас, около 37,000 жителей. Он составляет пограничную крепость, в которой живет начальник корпуса Чахаров. Ряд домиков, расположенных недалеко от нашей гостиницы, служит казармой для маньчжурских солдат. Кроме того, в Калгане таможня для всех товаров, отправляемых в Кяхту, и особый обширный двор, с лавками для склада русских товаров и чаев, отправляемых в Россию; сам курс серебра здесь не тот, что в Пекине, а сообразен с существующим в Кяхте и Урге; словно, Калган продолжение и дополнение этих мест. Здесь, как и там, те же купцы, Шан-сийцы, те же нескончаемые толки о выдаваемых из трибунала билетах на пропуск чаев, о ценах на верверет и мизирицкие сукна. Есть много купцов, говорящих по-русски, зато таким наречием, которое может понимать только живший долго в Кяхте. Здесь, наконец, я видел воочию, в лицах столь прославившихся в России Маюкона и комп., Мауфына и других, не менее известных чайных знаменитостей.

Халга – слово монгольское, означает ворота, заставу; мы переняли это слово от монголов, переиначив его в Калган; по-китайски он называется Цзян-цзя-кеу. – Город разделяется на две части – верхнюю и нижнюю: последняя имеет свою особенную крепостцу, в которой живет Фу-ду-тун, помощник чахарского корпусного командира.

В самый день приезда нашего в Калган явился к нам Сю, подрядчик для перевозки тяжестей и нас самих, присланный из Пекина от начальника миссии. Он кинулся к о. архимандриту, которого знал еще в Пекине, с выражением живейшего восторга. Слушая его, можно было подумать, что он выехал к нам на встречу просто по влечению дружбы, а не для коммерческой сделки. Когда я стал спрашивать его о ценах за перевозку, он отвечал, что об этом и говорить не стоит, что он поставит нам верблюдов и лошадей, по чем я сам назначу, хоть даром, если хочу, что для него важнее всего на свете доверенность русских, а радость видеть нас, благополучно прибывших из таких далеких стран, превыше всякой корысти, о которой он вовсе не думает; в заключение всего, припомнил, что и его отец несколько раз перевозил уже русские миссии и не явился теперь в Калган, потому что стар и слаб. Я хорошо знал азиатских купцов и довольно-таки понаслышался о китайских; но Сю говорил так убедительно, с таким беспечным и веселым видом отзывался о торге, о барышах, что я, действительно, был поражен его бескорыстием, и тем охотнее верил ему, что он христианин (католич. испов.); хотя, правда, он не принадлежал к тому старому поколению христиан, которые некогда обращены были в католическую веру и воспитаны пекинскими иезуитами, и отличались, при всем своем фанатизме и нетерпимости, строгой нравственностью; однако я не думал, чтобы дети их так далеко отстали от отцов, и чтобы семена, посеянные ревностными духовными пахарями, так скоро заглохли и поросли сорными травами на этой ниве, которая все перерабатывает: оставьте ее на время во власти китайцев, и вы не узнаете ее потом.

Каково же было удивление мое, когда, при заключении контракта, Сю заломил неслыханные цены! Напрасно мы призывали калганских возчиков: все действовали заодно; напрасно прибегнули бы мы к нашему китайскому приставу или к защите местной власти: каждый рассчитывал, как бы извлечь из нас побольше выгоды для себя, и потому предоставлял другим пользоваться сколько угодно, лишь бы не мешали ему: это общая система взяточничества в Китае, от высшего к низшему и обратно. К счастью, я удержал в Калгане своих верблюдов, как ни дорого было содержание их здесь, и объявил, что решаюсь продолжать путь на своем скоте. Я очень хорошо знал, каким обманам и плутовствам подвергаемся мы на каждом привале от Калгана до Пекина и, признаюсь, употребил это средство, как угрозу, которую с трудом решился бы привести в исполнение. Как бы то ни было, но мои слова и приготовления к отъезду сильно подействовали на подрядчика: он сбавил цены более, чем на половину, и, именно, взял с пуда по 50 к. сер. на наши деньги, с каждой верховой лошади по 3 руб. 50 коп. и с большой телеги по 5 руб., от Калгана до Пекина: цены, судя по расстоянию, довольно умеренные.

Рис. 2. Тип китайского купца. (Литограф. А. Иованович в Виене, печат. Бекер).

Все эти торги и мытарства при заключении контракта поставили нас в сношение с разными лицами, и мы невольно столкнулись с несколькими христианами, которых довольно по деревням в окрестностях Калгана. Теперь, по последнему трактату, заключенному французским уполномоченным с Китаем, миссионеры римско-католической веры, в случае, если попадутся внутри Китая, только высылаются китайским правительством в один из пяти портов, открытых для европейцев, и выдаются европейскому консулу, а потому они стали появляться довольно часто, хотя, конечно, тайно в Китае. Из Калгана, или, правильнее, из деревень, лежащих между Сянь-хуа-фу и Калганом, пробираются они в Монголию, Маньчжурию, Корею, а иные проникают до Тибета; только в Пекине и некоторых других больших городах, они пока не смеют показываться.

Христианская вера введена в Китай в XVII веке. Правда, иезуиты доказывали, что она существовала здесь с древних времен, и вот что подало повод к такому заключению: в 1626 г. открыли в Чанняне (что нынче Си-янь-фу), древней столице Китая, надпись, которой снимок, посланный миссионерами в парижскую королевскую библиотеку, возбудил многие толки о том, что христианская вера существовала с древних времен в Китае.

Из надписи этой[16]16
  L'Histoire universelle de la Chine de p. Alvarez Semedo; Lyon, 1667, ст. 230.


[Закрыть] видно, что некто О-ло-пен, будто бы служитель христианской веры, прибыв в Китай в числе буддийских проповедников в правление императора Тай-чжуна (царствовавшего от 627 до 650 года нашей эры), представил ему истину христианской религии и получил торжественное разрешение не только проповедовать ее, но даже выстроить храм и при нем содержать двадцать одного священнослужителя.

В надписи этой, весьма длинной, переведенной Веделу[17]17
  Supplement à la bibliothèque universelle d'Herbelot, par le p. Visdelou, стр. 375 и след.


[Закрыть], нигде не упомянуто название веры христианской, но с некоторой натяжкой можно вывести заключение, что речь идет именно о ней, а не о другой религии. В истории китайской, современной той эпохе, к которой относится эта надпись, как и сами иезуиты[18]18
  О. Гобиль: Abrégé de l'histoire de la dynastie des Tangs.


[Закрыть] говорят, нигде не упоминается о вере христианской, хотя в подробности перечислены все религии, введенные в то время в Китай терпимостью императора, оставившего по себе славное имя в истории; других подтверждений или памятников, которые бы свидетельствовали об этом важном событии христианской истории также не находится. Напротив того, исследователи буддийского учения утверждают, что в чаннянской надписи говорится о буддийской вере, бывшей под особенным покровительством Тай-чжуна. – Вообще этот предмет остался довольно темным, как бы ни была доказана подлинность самой надписи.

Впрочем, если опровергающие дело и уверяют, что О-ло-пен не мог приехать в Китай из Европы, Та-тсаки, как называли китайцы в то время греков и римлян, потому что подобное событие не могло остаться не занесенным в историю Китая и не отмеченным в нашей христианской истории; то, заметим, что он мог проникнуть туда из Туркестана или других западных, нынче магометанских владений Китая, где, как известно, в то время были христиане.

Трудно определить число христиан в Китае; вообще, по изгнании иезуитов и ниспровержении епископства и католических церквей в Пекине, оно значительно уменьшилось, и не везде поддерживается в той строгой форме, какую умели ему придать первые католические миссионеры. Приблизительно можно положить число христиан до четырех миллионов.

Калган в прекрасном местоположении; быстрая речка, следовавшая за нами на пути, вторгается в сам город и с шумом катит по нем свои чистые воды, освежая окрестности и орошая множество огородов. Квартира наша была очень удобна; но мы все-таки рады были, когда покончили с подрядчиком, и, после четырехдневного пребывания, отправились в дальнейший путь.

Мы ехали версты две городом, потом, переехав через мост, вступили в довольно обширную долину. Надо удивляться, как на этих зыбучих, глубоких песках китайцы сумели что-нибудь вырастить, а между тем, тут повсюду ивы, сдерживающие песчаные насыпи, и местами поля, уже убранные.

Нельзя не упомянуть здесь об одном прекрасном обычае китайцев: помнится мне, я его встречал уже где-то на Востоке; во всяком случае, он чисто в духе Востока, где покровительство нищих, уважение к старикам и любовь к детям составляют отличительные и лучшие черты народного характера. Этот обычай состоит в том, что при уборке поля, всегда оставляют часть колосьев помятых, надломленных или недозрелых в пользу нищих, стариков и увечных своей деревни, которые всегда собираются при полевых работах и, по мере сил, услуживают работающим.

Вот еще одно преимущество в пользу нищих. Известно, что при погребальной процессии, особенно богатых людей, в Китае, участвует множество народа: иные идут у гроба с факелами, другие несут знамена и разные регалии, третьи – любимые вещи покойника и т. д.; иногда бывает до ста человек носильщиков разного рода, и все эти люди – нищие; они пользуются исключительным на то правом. Их одевают в траурное платье, кормят, поят, дают условленную плату, таким образом, тщеславие людей богатых выкупается добрым делом, и последняя память о покойнике сопровождается искренней благодарностью людей, которые, может быть, двое суток до того ничего не ели.

На пол-пути между Калганом и Сянь-хуа-фу, мы остановились в дрянном трактире, чтобы дать немного отдохнуть лошадям и что-нибудь перекусить самим. На первых порах мы с большим подозрением поглядывали на откормленных собачонок, бродивших или привязанных около трактиров, и часто справлялись не из падшего ли верблюда или кошки было приготовлено какое-нибудь блюдо; но потом менее стали обращать внимание на эти вещи, и узнавали о них только тогда, когда чистоплотные сибирские казаки с ужасом рассказывали, что они своими глазами видели, как китайский повар резал собаку. Впрочем, в Китае есть лавки, – в Пекине целый ряд лавок, где мясо падшего скота, а равно животных, несъедобных у нас, продается, заведомо, бедному классу людей; а потому только в случае подлога, который, впрочем, здесь встречается чаще, чем где-либо, вы рискуете купить мясо одного животного вместо другого.

Верстах в пяти от трактира, мы поднялись на голую, скалистую гору и продолжали путь почти до самого Сянь-хуа-фу бесплодной, каменистой, дикой страной, которую сами китайцы не могут возделать; только у города природа улыбнулась: прекрасная ивовая роща, возле которой протекает один из рукавов Ян-хе, как бы осеняет город. По широким, довольно чистым улицам Сянь-хуа достигли мы гостиницы, которую отвели нам в предместье; помещение чистое, даже роскошное. По приезде нашем, в комнаты внесли казенное красное сукно, которым застлали столы и диваны, – это делалось почти везде, где мы останавливались в частных домах; в казенных же – красное сукно неизбежная и всегдашняя принадлежность.

Глава XII

Значение Сянь-хуа-фу в настоящее и прежнее время. – Поражающая путешественника населенность Китая. – Разделение на области или губернии. – Число жителей. – Ошибочность показаний. – Несоразмерность народонаселения с количеством земли. – Название Китая.

Сянь-хуа-фу, основанный за тысячу лет до нашего времени, главный город в области; он велик: около 12 верст в окружности, и обнесен высокими стенами и бойницами. Во время частых в старину нападений монголов на Китай, здесь были сосредоточены главные военные силы, а теперь стены его до того занесены песками, особенно с северной стороны, что через них преспокойно переходят пешком; огромная плотина из обломков гранита, служащая щитом от напора песков, не сдерживает их. В город ведут семь ворот, которые, после выстрела вестовой пушки, запираются, и тогда уже никто не может выходить из дома, кроме лекаря и повивальной бабки, – особенно последняя везде и во всякое время имеет свободный пропуск.

Сянь-хуа-фу по-монгольски называется Баин-суме, богатые капища. Монголы еще в Калгане с особенной нежностью говорили о Баин-суме, и надо сознаться, что не капища и кумирни манили их сюда, но войлоки! – Там китайцы делают такие войлоки, говорил нам монгол, что самому богдохану не стыдно нежиться на них, и чего не делает этот хитрый народ из верблюжьей шерсти: только каши не варит! Действительно, если у нас в последнее время войлочные изделия приняли такое развитие и разнообразие; то в Китае, и по преимуществу в Сянь-хуа-фу, оно далеко оставило за собой наши: мягкость, нежность и цвет войлока замечательны, словно шелк, а не верблюжья шерсть. Подобно тому, как у нас где-нибудь в Торжке, например, предлагают вам на самой станции, вместо обеда, спальные сапоги, так и здесь всюду суют вам в руки войлочные шапки различного вида и цвета, и по цене очень дешевой.

На другой день нам нелегко было оторвать наших монголов от предмета их нежностей, войлоков, которые покупали они или только созерцали, за неимением денег.

Населенность Китая поражает путешественника; здесь вы никогда не теряете из виду человека, его жилища и его могилу; деревни не прерываются. Весь Китай, кажется, составляет один город с его форштатами, загородными домами, кладбищами, нивами и садами. Дерево сберегается, как драгоценность, и каждая деревенька, каждый колодец осенен прекрасными ивами или тополями, а над могилами вы увидите роскошный белокорый кедр, кипарис и можжевельник.

Народонаселение Китая составляет вопрос спорный в Европе. О. Иакинф, Био, Клапрот и впоследствии Захаров рассматривали этот предмет критически и опровергали один другого. Дело в том, что народные переписи, которые ведутся в Китае с незапамятных времен, так резко отличаются между собой в различные периоды истории Китая, что наводят невольное сомнение в точности их. Таким образом, по первой известной переписи, во 2-м году по Р. Х., было 59.594,978, а в 220-242 г. всего 7.632,881; в 703 году по Р. Х. значилось уже 37.140,000, а в 764 г. 16.900,009 жителей. – Положим, войны могли иметь влияние на уменьшение числа жителей, но, конечно, не в такой несоразмерной пропорции. В 1381 году, при минской (китайской) династии, по падении ее, в течение 200 лет несмотря на частые и кровопролитные войны, голод и наводнения, населенность Китая, по нескольким изданным в различное время перечням, держалась довольно близко около одного и того же числа, именно около 60 миллионов. Но со времени вступления на престол маньчжурской династии, она начала возрастать чрезвычайно быстро. Правда, это было время мира, тишины и даже благосостояния, сравнительно с предшествовавшим временем; но все-таки, мы не можем дать полной веры такому не соразмерному приумножению народа, по причинам, которые изложим ниже.

В 1749 году в Китае уже считалось 177.493,339 жителей, а в последнеизданной в 1842 г. народной переписи 361.693,179!.. Г. Захаров достал, частным образом, сведение за последнее время из Финансовой Палаты, где сосредотачиваются ежегодно списки, составляемые о числе жителей в Китае. По этим сведениям оказывается, что в 18 губерниях или вице-королевствах, как называли прежде, и в Маньчжурии было в 1842 г. следующее число жителей:

Напомним читателям, что весь Китай заключается между 18 и 40 северной широты и между 7° и 23° долготы по пекинскому меридиану, и на этом пространстве считают 414.686,994 жителей!

Бывший в Китае английский посланник Макартней, со слов состоявших при нем китайских чиновников, полагал населенность его в 330.000,000; но в то время (1792 г.), число это признали преувеличенным. Католические миссионеры считали 200.000,000; а они, конечно, могли судить об этом предмете правильнее, чем кто-либо из европейцев, потому что не только имели под рукой все переписи китайского народонаселения, но обращались между народом и некоторые из них были приняты при дворе; если это число было верно около полутораста лет тому назад, когда впервые появилось в письмах иезуитов, то в настоящее время, после продолжительного покоя и тишины в Китае, оно по всем вероятиям должно было возрасти на половину, если не более. Откуда же почерпал свои сведения Клапрот, утверждавший, что в Китае число жителей не простирается выше 146 миллионов? – Из китайского гражданского календаря, источника верного и положительного! – Но дело в том, что по словам нашего синолога, о. Иакинфа, он взял без разбора цифры, заключающиеся в этой книге: в ней были помещены сведения, как получались от генерал-губернаторов, из которых иные обозначали только число душ, платящих подати; другие – всех без исключения, мужского и женского пола, детей и стариков; от этого, например, в губернии Шань-дун оказалось 25 миллионов жителей, а в губернии Чжи-ли, смежной с ней и еще более населенной, всего 3 миллиона жителей.

Хотя нынешние народные переписи производятся, по-видимому, точно и основательно; однако им также нельзя вполне доверять. Обыкновенно десятники, сотники и деревенские старшины составляют ежегодно списки жителей, в их ведении находящихся, и доставляют их для поверки в Окружное Правление, а оттуда они поступают на рассмотрение в Областное Правление. Все эти ведомости сосредоточиваются, наконец, в Пекинской Палате Финансов, которая и представляет богдохану краткий отчет о ежегодной прибыли и убыли людей, для донесения Небу. Но при этом заметим, что все казенные повинности выполняются в Китае, только тем числом жителей, которое определено ревизией 1711 года, т. е. 24.621,334 душами. Все приращение народонаселения последующих лет изъято от налогов и податей, и эта правительственная мера, определена однажды навсегда. Кажется, основанием ей послужило то, что остальное население, по количеству земли, едва может пропитывать себя, не только помогать правительству своим избытком. – Следовательно, местным властям нет необходимости слишком строго поверять списки о народонаселении вверенных им стран; а между тем, по духу китайского учения, уменьшение народа доказывает дурное управление, а увеличение – его благосостояние, и в последнем случае, местные власти получают похвальные отметки в своих формулярах и даже более важные награды. Сам богдохан, в отчете своем Небу, выставляет, как свидетельство мудрого управления, значительное ежегодное приращение народа. В древние времена, китайские государи всячески покровительствовали многочисленные семейства и поощряли браки: таким образом, некогда существовал закон, чтобы всякой женщине, носящей подвязку в последней степени беременности, выдавать из казны по три мешка крупы, а мужа ее избавлять на один год от казенной повинности. Нынче нередко случается, что одно и то же лицо показывается в списках того ведомства, где имеет дом или другую оседлость, и там, где застает его последняя перепись; а китайцы, торгующие и промышленные, очень часто переменяют свое место, и потому один человек может быть показан несколько раз.

О. Иакинф, основываясь на изданной в 1812 году народной переписи и прибавляя ежегодно гадательное приращение народа, вычислил, что в 1842 году население Китая состояло из 400 мил. душ. Предположение его оказалось довольно близким с последним показанием китайского правительства. Но, по моему мнению, необходимо сбавить несколько процентов на те ошибки, умышленные и неумышленные, которые мы выставили выше, на которые само китайское правительство несколько раз указывало своим чиновникам; а потому, если мы определим число жителей в Китае в 350 мил., как обыкновенно отзывались нам многие ученые китайцы, то, может быть, будем довольно близки к истине; но и тогда покажется непонятным, как и где может поместиться такое несообразное с количеством земли народонаселение!

Китай в настоящее время имеет пахотных земель 792.037,852 му, следовательно, на каждого человека приходится около двух му; каждый му, при хорошем урожае, даст два мешка риса, а другого хлеба гораздо меньше; в мешке пуда 4; и так, на каждого человека придется около 8 пуд риса в год, и это при благоприятных условиях! Привоз хлеба с островов и из-за границы – самый ничтожный. Правда, за то и нищета в Китае поразительная: народ ест все, что ни попало! Почки и листья некоторых деревьев, как напр. вяза, считаются самим правительством средством народного продовольствия. – Не должно еще забывать, что китаец живет везде, и значительное число жителей помещается на воде!

В Китае, как увидим ниже, существует обыкновение придавать особое название каждому правлению своего государя; государство же свое китайцы называют Чжунь-го, Серединное государство, и Хань-го, по имении династии Хань, царствовавшей за два века до Р. Х. Маньчжуры называют его Никань-гурун, монголы – Китат-улус, туркестанцы – Хытай. Жителям его очень не нравится, когда мы называем их китайцами.