Текст книги "Азия roadbook: Автостопом без гроша"

«Give me money»[34]34
  Дай мне деньги (англ.).


[Закрыть], – раздался хамский голос над ухом. Скосив один глаз в сторону голоса, я увидел омерзительного типа с красными глазами и большой соплей, повисшей на носу. «Go away. No money»[35]35
  Уходи. Нету денег (англ.).


[Закрыть], – сказал ему Степа. Тип держал в одной руке пакет с чем-то мерзким и желтым, другую руку он сложил в кулак и стал делать агрессивные выпады, быстро приближаясь к Степе. «Э, ты чо?» – вставая, спросил Степа специальным голосом. Я на всякий случай начал обходить типа сзади.

Глава шестая, в которой появляется почетный консул Пакистана, а Рэббиту снятся коровы

«Э, ты чо?» – спросил Степа специальным голосом. Я на всякий случай начал обходить типа сзади. В этот момент в середину назревающего мордобоя вклинился Сердар, протягивая типу купюру. Тот, немедленно схватив деньги, отбежал от нас на некоторое расстояние. Сопля упала на грязную футболку. «Это чего? Зачем это такое?» – возмущенно всполошился Степа, пытаясь рассмотреть купюру.

«Понимаете, – сказал Сердар, – эти люди очень опасны, они нюхают клей и ничего не понимают. Он мог достать нож и его в вас вонзить, так как ему наплевать. Поэтому я просто дал ему то, что он хотел».

Внутренний гопник Степы не хотел мириться с моральным поражением и продолжал причитать: «Да это же просто токсикоман, он вообще был один. Да зачем это?» Сердар мудро смотрел на море, не отвечая на глупые вопросы. Так мы получили урок настоящего Дао.

На «прогулке» по набережной наша экскурсионная программа была завершена, так как больше ничего достопримечательного в городе не было, кроме метро, о котором пара слов ниже. Сердар должен был идти в университет, поэтому, с облегчением распрощавшись, мы потащились в какой-то темный и относительно прохладный переулок, где долго отсиживались, дыша паром и восстанавливая температурный баланс. На вторую половину дня было назначено посещение пакистанского почетного консула, который располагался в непонятном районе трущоб за грузовым депо. По пути мы хотели зайти в метро Измира. Да, этот сравнительно небольшой город имеет свою линию метрополитена, недавно запущенную в эксплуатацию. Внутрь, однако, зайти не получилось, так как на каждой станции у турникетов стояли служащие метро и не пускали нас без билета. Вообще возникало ощущение, что они не пускали никого или просто метро построили не там, потому что красивые, отделанные мрамором станции были абсолютно пусты.

«Покатавшись» на метро, мы долго и муторно тащились через одинаковый район одноэтажных гаражей и автосервисов, большинство из которых было закрыто (видимо, уже не первый год). Как здесь вообще может находиться пакистанское консульство? – мучила меня мысль. Это, должно быть, какой-то аферист. На вопросы прохожим и работникам автосервисов, а не встречали ли они здесь пакистанское консульство, большинство смеялось, принимая это за хорошую шутку. Паранойя усиливалась.

В конце концов нас привели в очередной автосервис – во дворе стояли рефрижераторы (для трупов?) и хмурые механики, на земле было разлито машинное масло, а в дверях, улыбаясь, нас встретил почетный консул Пакистана, господин E. Он предложил чай, проводил к себе в кабинет на 2-й этаж и вообще всячески демонстрировал, как он рад нас видеть (к чему бы это?). Господин E. владел автосервисом и почему-то по совместительству представлял интересы Исламской Республики Пакистан в Измире. Каким образом это произошло и кто все эти люди – при взгляде на рефрижераторы эти вопросы задавать не хотелось.

Почетные консулы не могут сами выдавать визы, они, как правило, являются способом сэкономить на содержании полноценного представительства. Почетный консул выбирается из числа достойных граждан страны пребывания и наделяется ограниченным консульским иммунитетом. В реальности его обязанности сводятся к тому, чтобы организовать пару светских приемов для дипкорпуса. Учитывая консульскую неприкосновенность, почетными консулами небогатых стран являются обычно довольно скользкие персонажи, осуществляющие под прикрытием этой неприкосновенности всяческие не вполне легальные операции (например, перевозку трупов в рефрижераторах).

Узнав, что мы есть «Великая Экспедиция» и у нас имеется стопка Важных Бумаг, господин E. без промедления согласился нам помочь. Он позвонил в Стамбул настоящему консулу Пакистана и, поговорив немного о своем последнем визите «в штаты», сказал, что у него тут сидят два молодых человека, которым нужна виза, и не мог бы последний обратить на них внимание. Почему-то из наблюдения за его мимикой и скоростью речи создавалось впечатление, что он говорит в выключенный телефон. Мы уходили из автосервиса с двойственным чувством – с одной стороны, не покидало ощущение, что мы поприсутствовали на каком-то странном противоестественном спектакле, а с другой – хотелось надеяться, что консул на другом конце провода был настоящим, и в худшем случае мы всегда сможем вернуться в Стамбул, заручившись этой протекцией.

Мы шли по обычному жилому району в сторону дома Сердара. Постепенно начинали заполняться «культур-кафе». Это уникально турецкие учреждения для общения, где собираются, как правило, мужчины среднего и старшего возраста, чтобы обсудить последние новости, попить чая, выкурить кальян и прочим образом социализироваться. В том числе с помощью таких культур-кафе формируется соседская общность, благодаря чему уровень взаимной поддержки и в целом взаимовыручки на Ближнем Востоке и в Турции очень высок, то есть, скажем, выкинуть людей по одиночке из своих домов только потому, что кому-то захотелось построить торговый центр на этой территории, не получится. Возможно, в этом и кроется причина неприглядного состояния турецких городов – джентрификация[36]36
  Процесс выдавливания бедного населения на окраины и огламуривания центра.


[Закрыть] невозможна из-за высокого уровня солидарности масс, попадающих под выселение.

Люди шли с работы домой и по пути покупали арбузы. Мы тоже купили арбуз, решив принести его Сердару, чтобы вместе его (арбуз) съесть. Однако есть очень хотелось сейчас, а до Сердара было еще далеко, к тому же арбуз был тяжелый, поэтому мы решили его уполовинить. Поскольку ножа у нас не было, то мы зашли в парикмахерскую и попросили оный. Скучающий без клиентов цирюльник сам порезал арбуз, красиво разложив его на тарелку. Растрогавшись, Степа решил сьесть арбуз вместе с цирюльником, пригласив того поучаствовать в поедании. Цирюльник, в свою очередь, вынес из подсобки хлебные лепешки, сыр, финики, еще какие-то вкусности, накрыв целый стол. Происходило все почти в полном молчании (наш турецкий был еще совсем не совершенен), отчего создавалось ощущение особого взаимопонимания с цирюльником – мы с ним молчали как давно и хорошо знакомые люди. Снаружи темнело, а мы сидели в тускло освещенной измирской парикмахерской, ели арбуз с питой, смотрели на улицу, и все было хорошо.

К Сердару мы добрались, когда стало уже совсем темно. Стыдливо запихав жалкие остатки арбуза в дальний угол холодильника («Вот, угощайтесь…»), мы начали обсуждать планы на вечер, как вдруг с улицы раздалось мощное пыхтение. Казалось, что по дороге несется первый кинопаровоз братьев Люмьер.

Выскочив на балкон, мы увидели большую печку на колесах с кучей труб, выходящих с трех сторон. Из всех труб валил густой черный дым, застилая улицу.

– Что это? – попытался я перекричать грохочущий агрегат. Печка тем временем поравнялась с нашими окнами, и комнату заволокло черной едкой гарью.

– А, это от комаров. Это ДДТ[37]37
  Запрещенный в большинстве стран к бытовому применению химикат, одним из назначений которого в 50-е годы была борьба с насекомыми.


[Закрыть], – улыбаясь, сообщил Сердар.

Зажав рот и пытаясь не дышать, я ринулся внутрь квартиры, ничего не видя, и попытался выбраться наружу. Дверь была заперта на ключ. Я бился в дверь, пытаясь вслепую найти выход на лестничную площадку, но на ощупь и в состоянии аффекта замок оказался непреодолимым препятствием. В конце концов мне пришлось вдохнуть полные легкие дыма. Глаза защипало.

Минут пять спустя, когда гарь рассеялась, я спросил Сердара, который продолжал сидеть в кресле, как будто ничего не произошло:

– А как реагирует местное комьюнити на распыление ДДТ? Люди как-то протестуют против этого?

– Нет, зачем, мы все очень довольны, что у нас нет комаров, – заявил Сердар и переключился на обсуждение планов на вечер.

Вечером он предлагал увидеть ночную жизнь Измира и сходить по барам. С учетом того, что нам вполне хватило дневной, и представив двухзначные цифры в счетах, мы предложили вместо этого тихий семейный вечер у телевизора. Поскольку над Сердаром довлели правила турецкой вежливости, в соответствии с которыми он был должен предложить заплатить за нашу выпивку, а мы, как он уже понял, вполне могли на это согласиться, то он легко принял наше предложение, и мы остались дома.

По телевизору шли новости, в частности внимание привлек большой репортаж о массовых самоубийствах коров на востоке Турции. Коровы искали себе утес повыше и с разбега кидались с него вниз, разбиваясь о камни. Камера показывала остатки коров внизу – кучи кровавых рогов, копыт и прочего. Похоже, жизнь на востоке Турции была настолько интересной, что даже коровы там решали покончить с собой. Из Измира мы направлялись как раз туда. Второй плохой новостью стала очередная активизация вооруженных столкновений между курдами и турецкой армией на том же востоке. Отравленным ДДТ мозгом все эти апокалиптические новости воспринимались очень плохо. Вдобавок к этому оказалось, что сыр фета, которым нас кормил цирюльник, не совместим с арбузом, поэтому ночь прошла в кошмарах на тему Восточной Турции, коров, курдов, боли в животе, самоходной душегубки и смутного будущего.

На следующее утро мы двинулись в сторону Гази-Антепа на восток Турции с тем, чтобы там же перейти границу в Сирию. Изначально план состоял в перемещении на поездах, поэтому мы сели на первый же утренний поезд на восток. Было совершенно удивительное нежаркое утро и прозрачный воздух – мы видели такое в Азии впервые. По пустому поезду гулял теплый средиземноморский сквозняк, распахивая двери между вагонами, которые почему-то не закрывались. Мы прошлись по вагонам, разыскивая контру, чтобы сразу вручить ей нашу бумагу. Контры, однако, тоже не было. В конце концов мы сели в открытый дверной проем последнего вагона, свесив ноги вниз. Внизу мелькали шпалы, справа и слева плыли измирские пригороды, а потом начались поля и пустыри. Вчерашние кошмары развеялись вместе с ДДТ. Отчего-то казалось, что все будет хорошо, несмотря на коров и курдов.

Глава седьмая, в которой герои попадают в турецкую глубинку и встречают соотечественников

Турецкие железные дороги были намного медленнее всего, на чем мы ездили до этого. Ритм их движения был практически медитативным – мы недолго и неторопливо ехали, потом долго стояли на пустых полустанках перед сломанными семафорами, потом снова немного ехали. По трассе нас весело обгоняли забитые людьми автобусы, в то время как наша турецкая «Желтая стрела»[38]38
  «Желтая стрела» – известный роман Пелевина о поезде, с которого нельзя сойти.


[Закрыть] почти без пассажиров так и не смогла разогнаться выше 20 км/ч. Вообще железонодорожные путешествия способствуют впаданию в своеобразный транс – от тебя уже ничего не зависит, тебя тащит поезд с машинистом, а когда и куда ты приедешь – обозначено в расписании. Поэтому активность и энергия куда-то исчезают и становишься как кисель – мысли тяжело и сонно ворочаются, а тело растекается по сиденьям. По крайней мере так происходит обычно при путешествии железными дорогами других стран.

Поначалу мы привычно впали в анабиоз, приготовившись к длинному и скучному переезду. С турецкими железными дорогами такой фокус, однако, не пройдет – когда и куда вы приедете, не знает даже расписание, а скучать в поездке вам точно никто не даст. На седьмом часу созерцания быстроходных «икарусов», обгоняющих поезд по дороге, населенных счастливыми целеустремленными людьми, мы начали понимать, что с турецкими ж/д что-то не так. Открыв карту после очередного заколоченного полустанка, мы уверились в своих подозрениях – за 7 часов поездки мы проехали менее 200 километров. С такой скоростью мы должны были достичь Гази-Антепа через 5 дней. Это нам совсем не подходило, поскольку приближалась осень, а осенью могло быть холодно даже в Турции – а именно в горах на юго-востоке, через которые мы собирались попадать в Иран.

На этот раз поезд остановился посреди картофельного поля, где никаких строений в зоне видимости не было. Мы сошли в поле и зашагали вдоль насыпи в сторону, противоположную заходящему солнцу. Тени становились все длиннее, поезд давно нас обогнал, а мы все шли вперед, надеясь найти пересечение с трассой, чтобы продолжить переезд стопом. Когда уже совсем стемнело, мы добрались до каких-то грязных луж, куч песка и, конечно, решили там заночевать. Это путешествие вообще побило все рекорды по ночевкам в неподходящих для этого местах – мы ночевали в индустриальных зонах, карьерах по добыче песка, на стройках и в заброшенных домах, на кладбищах и даже один раз на трамвайных рельсах.

Утром оказалось, что мы спали на разбитой дороге, ведущей к автомобильной свалке. За ночь палатка сползла в лужу. С другой стороны дороги был сад, внутри которого стоял небольшой домик. Пока мы собирали вещи и пытались вытряхнуть грязь из палатки, наше присутствие обнаружили жильцы домика. Они столпились со своей стороны забора, делая приглашающие жесты. В общем нас опять зазвали на завтрак с сыром фета и помидорами. Поев и рассказав жителям домика, что мы из Русии («О, Путин, Москова, soğuk!»[39]39
  Холодно (тур.).


[Закрыть], «Да, Путин – soğuk» согласились мы), мы расстались довольные друг другом.

Трасса оказалась совсем недалеко, предыдущим днем мы просто шли все время вдоль нее. Вскоре мы уже ехали в BMW с двумя молодыми турками. Те вели машину, как в общем-то и подобает молодым туркам – ничего особенного, но пару маневров я бы делать не стал. Часто встречались кустарно сделанные номера Евросоюза, сверху были прибиты турецкие номера. Более всего ценились номера с буквой «D» – такие мы видели даже на деревянных дощечках. Впрочем, справедливости ради надо отметить, что совсем не все турки пытались таким образом высказать желание соединиться с далеким северным соседом. Многие вполне удовлетворялись стандартным «TR» на синем фоне без заветных звездочек.

На небольшом участке пути нас подвез автобус с русскими туристами, едущими на экскурсию. Мы впросились к турку-водителю на стоянке. Тому было наплевать, и он махнул рукой в глубь салона. Вскоре появившаяся гид, однако, оказалась, видимо, недовольна нашим появлением. Впрочем, женщине в турецком автобусе никто слова не давал, поэтому ее попытки нас выселить остались безрезультатными. Она еще долго со своего места метала на нас уничтожающие взгляды. Русские туристы, сидевшие в автобусе, решили, что мы турки, и немедленно проявили знаменитую русскую непосредственность: «Э, Вань, смотри какое чучело!» – тыкая в меня пальцем, изумленно пробасила полногрудая женщина средних лет мужику в футболке «Россия». «Спасибо, мадам, вы мне тоже очень нравитесь», – мысленно поздоровался я. После такого разрушить чудную атмосферу этого коллектива, рассуждавшего, а какого водитель возит своих знакомых в ИХ автобусе, казалось немыслимым, поэтому мы даже не пытались проявить радость от встречи с соотечественниками («А вы тоже русские?! Вот здорово!») или хотя бы попросить мадам убрать пакет с сиденья, чтобы можно было сесть. Мы просто забились в середину автобуса и встали в проходе – ехать все равно было недолго.

Я жевал мятную жвачку, подаренную предыдущим водителем. Вкус мяты, однако, быстро закончился, поэтому нужно было что-то с жвачкой делать. Я вытащил липкий резиновый комок изо рта и, поскольку деть его было некуда, хотел просто держать комок в руке, пока мы не выйдем. Однако при вытаскивании жвачка зацепилась за кольцо на губе, выскользнула из руки и попала прямо в центр роскошной крашеной шевелюры, сидевшей под нами. Обладательнице прически в стиле Элвиса Пресли с пергидрольным начесом было лет 40, и она была похожа на заведующую продуктовым магазином. Массивное тело покоилось на подлокотниках, румяные щеки пышно раздувались, а глаза, как оптические прицелы, фокусировались вокруг в поисках жертв.

«Черт!» – в панике подумал я. Мужик через 2 сиденья внимательно наблюдал за моими действиями, поэтому речи о том, чтобы все оставить как было, не шло. Нужно было быстро и умело выудить жвачку из копны волос. Затаив дыхание, я завис над теткой, локализуя жвачку. Та провалилась почти в центр начеса. Чувствуя себя хирургом, я нащупал жвачку в волосах, однако липкая дрянь намертво приклеилась к шевелюре и с каждым моим движением запутывалась во все большем количестве волос. Вспотев, я думал, что делать. В числе прочих вариантов рассматривалась возможность достать ножик и незаметно отрезать несколько волос вместе с жвачкой.

Тем временем наша возня вокруг тетки привлекла внимание почти всего автобуса. Туристы с напряжением следили, как я копаюсь в начесе. В отчаянии я дернул несколько волос слишком сильно, и тетка активировалась. Она резко запрокинула голову, посмотрев вверх, и увидела очень близко мое перекошенное лицо. Неизвестно, что она подумала в этот момент, но в следующую секунду она закричала «Что? Что-о?!» и начала хватать себя за голову, густо размазывая жвачку по шевелюре. «АХ ТЫ СУКА-А!» – вскакивая, заорала она, смотря на руки, измазанные в жвачке. Весь автобус неполиткорректно хохотал, но несколько мужиков сзади начали подниматься с серьезными лицами.

Глава восьмая, в которой Степа и Рэббит учатся карма-йоге и наконец попадают в столицу киберпанка

«АХ ТЫ СУКА-А!» – вскакивая, заорала она, смотря на руки, измазанные в жвачке. Весь автобус неполиткорректно хохотал, но несколько мужиков сзади начали подниматься с серьезными лицами. Я могу представить, что происходило у них в головах: две местные чурки, которые ехали в ИХ автобусе, решили поиздеваться над бедной женщиной, намазав ее жвачкой. Зачем? Ну так над русскими туристами везде издеваются, кричат все время что-то на своих чуркоязыках (оскорбления, наверное), жарко к тому же. Надо было наконец поставить местных на место, тем более что для этого представилась такая хорошая возможность – мы вряд ли могли оказать серьезное сопротивление трем страшным лысым дядькам.

Мужики с налитыми кровью глазами, хватаясь за спинки, медленно приближались по качающемуся автобусу. В кадре мелькали их золотые печатки на пальцах и татуировка с восходящим солнцем на тыльной стороне руки одного из них (был ли он как-то связан с Японией?). Мы проворно схватили рюкзаки и кинулись в сторону водителя, крича: «Durak! Durak!» Мы не имели ни малейшего намерения оскорбить еще и водителя (тогда на нашей стороне не осталось бы вообще никого), просто «durak» означает «остановка» по-турецки. Водитель, увидев в зеркало намечающийся конфликт, резко притормозил у обочины, одновременно открывая переднюю дверь – по неясным причинам он чувствовал с нами большую солидарность, чем с людьми в автобусе.

Мы полезли прямо через сиденье гида внизу – вот она, свобода, всего лишь еще один рывок, и печатки были нам уже не страшны. «Тварь», – с ненавистью взвизгнула тетка с испорченной шевелюрой, вцепившись мне в футболку. Полное лицо дышало яростью, на круглом носу явственно обозначились капилляры, казалось, что она клацает зубами, пытаясь с вожделением добраться до глотки. Приближающиеся печатки и экзистенциальный ужас перед состоянием бедной женщины придали мне сил, и я, преодолевая сопротивление китайской материи, рванулся в дверной проем, оставив у нее в руке большой кусок футболки.

Мы бежали с рюкзаками прочь от страшного автобуса, зарекшись иметь дело с русскими туристами. Впрочем, нас никто не преследовал, так что мы просто сбрасывали адреналин, на всякий случай увеличивая дистанцию от автобуса и его приятных пассажиров.

Немного полив себя водой и поменяв футболку, я пришел в себя, и мы продолжили стопить в сторону Гази-Антепа. Последний участок нас провез приятнейший и поэтому мало чем запомнившийся водитель. Он работал в турецкой полиции и ехал в гости к родителям куда-то в Центральную Турцию. Мы поливали руки лимонной водой, которую принято давать гостям (от лимона там, впрочем, осталось только название, по составу эта вода напоминает ДДТ из Измира), и вели спокойные беседы на смеси турецких, английских и международных слов. Прибыв уже на закате в Гази-Антеп, мы сходили в закрывающуюся кафешку и получили по бумаге из полиции какие-то старые, видимо, непроданные бутерброды. Поужинав ими и найдя место на пустыре между домами почти в центре, мы разложили палатку и легли спать, утомившись после насыщенного событиями дня.

Утром мы быстро собрались и двинулись из города. Гази-Антеп запомнился длинным вытянутым выездом в сторону Сирии – в город Килис, где и находился погранпереход в арабскую республику. На окраине города располагался новый микрорайон – живая иллюстрация того, как учение Ататюрка побеждает пустыню и приносит в Турцию стандартизацию. В России такие микрорайоны назвали бы «брежневскими».

Мы планировали на сегодня перейти границу и добраться до сирийского Халеба (Алеппо). Задача казалась несложной, учитывая, что от Гази-Антепа до границы было всего около 40 километров и еще километров 30 до Алеппо. «Ха-ха, да мы уже часа в 2 там будем», – оптимистично думал я, стопя редкие машины в сторону Килиса. Спустя часа полтора остановился синий грузовичок, груженный лопатами и рабочими. Грузовичок мне сразу не понравился злобным оскалом радиаторной решетки.

– Килис? – с тревогой спросил я водителя.

– Килис, Килис, – с энтузиазмом кивал он, тыкая рукой вперед.

– Отомобиль Килис? – настаивал я с подозрением.

– Килис, Килис, – радовался водитель.

В таких диалогах очень важно чувствовать, что имеет в виду собеседник и какую эмоцию он выражает, поскольку осмысленный диалог невозможен из-за языкового барьера. В данном случае водитель выражал горячее желание нам помочь. Очень часто желание помочь со стороны местных входило в противоречие с нашими собственными желаниями и оборачивалось кучей проблем. Тем не менее, устав стоять на одном месте, мы решили довериться водителю, в то же время пытаясь контролировать ситуацию. Как оказалось впоследствии – зря.

Мы залезли в кузов к рабочим и лопатам, и грузовичок двинулся, развив приличную по турецким меркам скорость. Нас кидало по кузову, перемешав с лопатами и цементной пылью, однако мы пытались наблюдать за дорогой. Вскоре грузовичок свернул с трассы на мелкую местную дорогу среди холмов, которая даже не была асфальтирована. Степа начал барабанить по крыше кабины, пытаясь привлечь внимание водителя и остановить машину. Когда это не помогло, мы использовали лопату, чтобы с размаху бить ей по крыше. Внутри должен был достигаться эффект колокола – металлический звук резонировал внутри стенок кабины и возвращался эхом. Не заметить это было невозможно, поэтому вскоре изнутри опять раздалось радостное «Килис-Килис». «Ну и ладно, – успокоились мы, – наверное, он высадит где-то рабочих и поедет дальше». Мы ехали по мелким грунтовым дорогам из мела, поворачивали, останавливались в небольших поселках, отчего рабочих и лопат становилось все меньше, пока не прибыли к перекрестку. Здесь машина остановилась, водитель вышел, показал рукой в сторону узкой колеи и объявил:

– Килис!

– Отомобиль Килис?

– Ноу, отомобиль бурада[40]40
  Здесь (тур.).


[Закрыть]. Килис – туда! – махнул он рукой в красные скалы. Наши худшие подозрения оправдались.

Обижать этого доброго человека не хотелось, поэтому мы всячески его поблагодарили, оставив в заблуждении, что он сделал хорошее дело, и потащились в сторону красных холмов.

Надо сказать, что эта часть Турции была очень неподходящим местом для прогулок – еще с середины 50-х годов после очередных пограничных напряженностей между Сирией и Турцией вся приграничная зона была заминирована. Каждый год на минах рвались пастухи и коровы. Поэтому делать шаги по заросшей жухлой травой грунтовке в неизвестном направлении было неприятно. В голову лезли навязчивые мысли про то, что происходит, когда нога наступает на мину. Вспомнился Сталкер[41]41
  Сталкер – герой одноименного фильма Тарковского, известный киданием гаек.


[Закрыть], кидающий гайки с бинтами. Ни гаек, ни бинтов у нас, однако, не было. В некоторых местах на обочине камни были уложены в ряд, и на некоторых были нарисованы белые полосы, что является обозначением минных полей. Надо сказать, что вокруг были отнюдь не сады, скорее даже наоборот – пейзаж больше подходил для съемок фильма в жанре «постапокалипсис»: пожухлая трава давно кончилась, и вокруг были только раскаленные черные камни на красной земле, солнце нагрело воздух до +40 градусов, а мы, единственные выжившие, шли по выжженной земле в Эдем Килис, где, наверное, находился последний оплот света и знания в наступившие темные времена.

Километров через пять в этой печальной пьесе появились новые действующие лица – овечьи собаки, которых мы сначала услышали, а уже потом увидели метров через триста. Собаки заинтересованно наблюдали за нами с ближайшего холма и, нехорошо улыбаясь, скалились. Вообще добрые турецкие водители предупреждали нас, что главная угроза для пешего путешественника в Турции – это одичавшие собаки, которых когда-то использовали для охраны овечьих отар. Это были мускулистые твари в полчеловеческих роста высотой. И хотя мы взяли по камню в каждую руку для обороны в том случае, если бы они решили нас атаковать, камни пригодились бы только в качестве надгробных. Можно было сказать, что день начался хорошо – собаки, мины, и все это непонятно где. Эти собаки, впрочем, были заняты охраной овец, а поскольку похищение овец было пока для нас не актуальным, они потеряли к нам интерес. Что в этом чистилище делали овцы – было еще менее понятно, но мы решили не забивать себе головы глупыми вопросами, сосредоточившись на собственном спасении.

Спустя еще пять километров грунтовки и разнообразных видов черных камней в различных ракурсах, мы попали на перекресток, где обнаружили мотоциклиста. Обрадовавшись ему как родному, мы рассказали про наши несчастья (гав-гав, БУМ! Килис, у!) и залезли на мотоцикл. Наш водитель был человеком лет 45 с прямой спиной и худым жестким лицом. Чувствовалось, что у него было внутреннее достоинство – он был одним из немногих турок, который общался с нами как с равными, даже скорее как с нижестоящими. У него не было зависти к нашему цвету кожи, предполагаемым фантастическим деньгам, неограниченному доступу к белому женскому телу и прочим вещам, которые обычно фантазируют турки о европейцах.

Мы прибыли в небольшую деревню, где, как оказалось, мотоциклист занимал положение то ли старосты, то ли какого-то другого начальника. Самый большой дом из шлакоблоков в центре деревни принадлежал именно ему. Нас зазвали внутрь и первым делом попросили посмотреть паспорта, так как граница совсем рядом, а там «аскер[42]42
  Солдат (тур.).


[Закрыть], проблем». Почему-то все верили, что мы хотим попасть в Сирию нелегально, и сочувствовали нам. Дав им полистать уже упоминавшийся выше паспорт гражданина мира, мы успокоили их подозрения – с паспортом можно было и нелегально, главное, что он есть.

Мы попали в очень патриархальную турецкую семью – многочисленные дети слушались отца по движению бровей, вся родня стояла по стенке и смотрела в пол, не смея поднять на него глаза, а старший сын принес нам первым делом таз с водой умыться и помыть руки. Там же на полу для нас расстелили скатерть, разложили еду и пригласили собственно за «стол». Было немного неловко, так как ели только мы и глава семьи, а прочие родственники все так же смиренно стояли у дверей, но вскоре мы привыкли. Со стен смотрели черно-белые фотографии несгибаемых предков хозяина дома, которого я мысленно окрестил Самураем. От этого человечищи исходила какая-то сила, изменявшая пространство вокруг и заставлявшая людей подчиняться. Я внезапно тоже вдруг стал понимать, что он точно знает, как будет лучше, поэтому не нужно нервно смотреть на часы, прикидывая, когда закроется погранпереход.

После окончания трапезы наступило время приема жителей деревни, которым нужно было заверить какие-то бумаги. Самурай достал очень старую жестяную коробку, из которой извлек чернильницу с пером и печать. Вполне возможно, что эта должность вместе с прилагающимися аксессуарами передавалась в семье от отца к сыну – я бы не удивился, если бы на печати был герб Османской империи. Он внимательно читал бумаги и ходатайства просителей, после чего, окунув перо в чернильницу, размашисто подписывал их и ставил печать. Все окружающие следили за ним с почтением и огромным уважением. Это была карма-йога в чистом виде – человек на краю мира просто выполнял свой долг и сохранял адекватность, не обращая внимания на цирк клоунов во внешнем мире. Казалось, что если поставить рядом включенный телевизор с MTV или ВВС, то он просто перегорит. Мы сами в своих глупых штанах с карманами и цветных футболках казались себе Бивисами и Бадхедами из мультика, неуместными в мире печальных женщин в черной одежде, серьезных мужчин и старинных фотографий с людьми, имена которых до сих пор помнят.

Наконец до нас тоже дошла очередь, и хозяин дома показал нам на карте, где мы, где Килис, а где Сирия. Сирия оказалась за холмом. Килис, правда, был намного дальше. Постепенно подтянулись другие сельчане, и все вместе решили отправить нас в Килис на маршрутке, которая отправлялась через час. Нас провожала целая толпа людей, состоящая из всех жильцов дома, где мы были, их родственников, посетителей старосты, просто встреченных на улице людей. Я подумал, что события, описанные в Библии, могли происходить только на Ближнем Востоке.

Спустя час мы доехали наконец до нашего Эдема – нас высадили в центре Килиса на базарной площади. Килис поддерживал эстетику постапокалипсиса, с которой начался сегодняшний день. Он вполне мог быть пыльным перекрестком торговых путей, где последние выжившие мутанты пытались обмениваться осколками погибшей цивилизации. На желтого цвета улицах висела серая взвесь из цемента и пыли, а по дорогам ездили безумные экипажи, собранные из инвалидных колясок, швейных машинок, электромоторов, косилок и каких-то треног. На улицах было очень много инвалидов, перемещавшихся с большой скоростью на таких транспортных средствах. Вокруг все время что-то жужжа пролетало, кто-то кричал, потом на нас бежал человек, размахивая железной рукой, а прохожий на вопрос, куда Сирия, загадочно сверкнул стеклянным глазом и отвернулся. Мы себя чувствовали так, как будто попали в фильм «5-й элемент», только спустя лет двести, когда все безнадежно износилось, окислилось и устарело. Килис был определенно столицей киберпанка. Узнав, наконец, где Сирия («Ха-ха, – радовался торговец ржавыми шестеренками на рынке лучшей шутке за день, когда услышал наш вопрос. – Сирия?! Ха-ха-ха! Сирия? Вон там!» – давясь от хохота, показал он рукой), мы шли на границу. Шум удивительных обитателей Килиса постепенно затихал, по пустынной дороге встречались перекати-поле, вокруг темнело. Уже в полной темноте мы дошли до пограничного перехода.