Текст книги "Друг государства. Гении и бездарности, изменившие ход истории. Предисловие Дмитрий GOBLIN Пучков"

По Шлиману сходили с ума американцы: он воплотил пресловутую american dream – из грязи поднялся в князи. Его отец, пастор из маленького немецкого городка Анкерсхаген, был еще тот прохвост. Каждое воскресенье он провозглашал с амвона городской церкви слово Божье, а потом отправлялся веселиться с разбитными красотками в ближайший кабак. Моральные качества святого отца были настолько сомнительны, что после скоропостижной смерти его супруги пол-Анкерсхагена принялось строчить кляузы «куда следует» – мол, дело со смертью фрау нечисто. Кого боги хотят погубить, того они лишают разума: уже немолодой Эрнст Шлиман нарочито скоро женился на шестнадцатилетней любовнице, чем подкинул следствию очевидный мотив преступления. Стражи закона копали глубоко: факт женоубийства не доказали, зато выяснили, что в течение многих лет уважаемый пастор слишком вольно обращался с церковными финансами. Эрнста отрешили от должности, но тот был калач тертый: он ограбил собственных детей, забрав деньги, завещанные им матерью. Чтобы отпрыски, не дай бог, не взбунтовались, их отправили восвояси: маленький Генрих уехал в Фюрстенберг учеником одного из тамошних купцов. Разговор об Эрнсте Шлимане нужно закончить одной маленькой деталью: за всю жизнь этот ничтожный тип высек единственную искру, но ей было суждено разгореться в пожар великого открытия – именно он прочел сыну «Илиаду» Гомера.

Лучшими управляющими становятся те, кто прошел все ступени карьерной лестницы. Шлиман был таковым. Сначала заворачивал рыбу, потом стал рассыльным, далее – приказчиком, представителем компании в иностранной державе и, наконец, главой собственной фирмы. Люди его не жаловали, но фортуна преподнесла ему два невиданных подарка.

Во-первых, она сохранила ему жизнь. В восемнадцать лет Генрих решил попытать счастья в Новом Свете и нанялся юнгой на бриг, отплывающий в Венесуэлу. Темная ночь, шквальный ветер, сильнейший шторм, судно терпит крушение, и корабельного салагу смывает волной за борт. Захлебывающегося Шлимана за волосы вытащили из пучины матросы, успевшие спустить шлюпку до того, как корабль затонул.

Во-вторых, фортуна дала старт карьере Генриха. После кораблекрушения неудачливый моряк оказался в Амстердаме, где жил впроголодь в убогой клетушке, снятой на последние деньги. Но тут молодому человеку помогла мать, точнее, память о ней. Бедная, измученная черствостью мужа Луиза Шлиман вряд ли могла предполагать в день своей смерти, что в мире живет бесконечно преданный ей человек. Былой поклонник, добившийся в жизни успеха, отыскал ее сына, снабдил деньгами и рекомендовал на работу в солидный торговый дом.

Ну а дальше Генрих подтвердил истину: везет тому, кто «сам везет». Парень открыл у себя исключительные способности к языкам и превратился в подлинного полиглота: за смехотворно короткий срок он овладел семью европейскими языками. Оказавшись на службе в компании Шредеров, которая начинала торговлю с Петербургом, дальновидный Шлиман принялся за изучение русского. Он покупал в лавках переводные книги, рядом с ними располагал оригиналы и, сличая тексты, пытался проникнуть в смысл русских слов. Он выучил наизусть тяжелейшую «Телемахиду» Василия Тредиаковского и за четыре франка нанял старого еврея, чтобы тот слушал его декламации. Увы, произведения, купленные Шлиманом, отличались архаичной лексикой. Купцы из России поднимали его на смех. Он хохотал вместе с ними, просил поправить и учился, учился, учился… Однажды его вызвали хозяева компании и сообщили: «Генрих, мы полагаем, что ты более всего подходишь на роль представителя нашего торгового дома в столице Российской империи». Какая это была победа!

Россия стала для Генриха полем финансовых чудес. Спустя год он уже владелец собственной компании. В своей педантичности и деловитости этот удивительный немец предвосхитил образ гончаровского Штольца: ни одно его предприятие не потерпело фиаско. В Амстердаме покупали русский хлеб, привезенный Шлиманом, в России у коммерсанта охотно брали индиго и селитру. Параллельно бизнесмен вновь устремил свой взгляд к Новому Свету, где разгоралась золотая лихорадка. Созданный им Калифорнийский банк позволил увеличить и без того немалое состояние почти вдвое. Но рисовать образ Шлимана исключительно белой краской было бы ошибкой. Нам стоит помнить, что в годы Крымской войны русские солдаты сражались в сапогах от Шлимана… на картонной подошве. Желание дельца сэкономить дорого обошлось нашим предкам, защищавшим подступы к Севастополю. Окажись в тот момент Генрих тет-а-тет с адмиралом Нахимовым или хирургом Пироговым, ему, думается, трудно было бы сохранить свою персону в неприкосновенности. Спустя много лет Шлиман, уже известный археолог, попросил въезда в Россию. Император Александр II, для которого поражение в Крыму было постоянным кошмаром, в сердцах сказал приближенным: «Пусть приезжает, повесим». К разоблачениям, раздутым стараниями конкурентов, добавились неприятности в личной жизни. Тридцатилетний Шлиман женился на русской девушке Екатерине Лыжиной, принадлежавшей к богатейшей купеческой семье. Но Катя оказалась далека от немецкого идеала жены. Ее своенравие и суровый характер приводили Генриха в ужас. У Шлиманов родилось трое детей, но назвать счастливым их брак язык вряд ли повернется. И вот захваченный врасплох кризисом среднего возраста Генрих решает все изменить и покидает Петербург.

Шлиман с детства верил в реальность мифа. Недалеко от родительского дома находилась могила зловещего разбойника Хеннинга по прозвищу Брандеркирль. Рассказывали, что злодей заживо сжег одну из своих жертв, а после топтал пепел ногами. За это на него было наложено заклятье: каждый год из захоронения вылезала его нога в шелковом чулке. Маленький Генрих часами просиживал у могильного холмика в ожидании разбойничьей пятки и, отчаявшись, попросил отца сделать раскоп, чтобы посмотреть, куда она запропастилась.

А после у Генриха появилась тайна. С тех пор как отец прочел ему гомеровские строки, Шлиман уверовал в существование Трои. Все говорили «легенда», а он знал: было яблоко раздора. Парис украл Елену, погиб Патрокл, Ахиллес сражался с Гектором, а Одиссей придумал троянского коня. Найти, доказать, оживить древнее предание… По достижении материального благополучия это стало почти манией. Если бы тогда существовал кинематограф, создателям фильма «Троя» не пришлось бы долго искать баснословно щедрого спонсора.

Но, чтобы отыскать легендарный город, одного энтузиазма недостаточно, нужны знания. Генрих – ему уже исполнилось сорок шесть – отправляется за первым в жизни образованием и слушает лекции по археологии в Сорбонне. Получив минимум информации, он тут же организует экспедицию на средиземноморское побережье Турции и начинает раскопки – раскопки Трои. Ему не верят даже те, кто соглашается признать реальность древнего Илиона: считают, что город располагался совсем в другом месте – у поселка Пынарбаши. Но Шлиман был там, сверял местность с описаниями Гомера, которым верил безоговорочно, и убедился: здесь Трои нет. Пынарбаши в трех часах от моря, а осаждавшие подступали к нему по нескольку раз в день, возвращаясь на корабли. Поэт говорит об одном горячем источнике, находящемся во владениях царя Приама, а тут их целых сорок. И разве мог разместиться величественный город с шестьюдесятью двумя зданиями на таком кусочке земли?! Нет, искать Трою надо у холма Хисарлык.

Эксцентричный миллионер с киркой и лопатой походил на слона в посудной лавке. Он и вправду находил массу удивительных артефактов, в чутье ему не откажешь, но не обращал на них внимания, выбрасывал, уничтожал. Постройки, которые не отвечали его представлениям о том, какой была Троя, безжалостно сносились. Возможно, не наткнись Генрих на так называемый «клад Приама», его экспедиция вообще не оставила бы от древнего поселения даже камня. Но вот в одном из домов были найдены полтора килограмма золота – диадемы, перстни, кольца, броши, шестисотграммовая золотая бутыль!!! Все это могло принадлежать только троянскому царю Приаму, безапелляционно заявил Шлиман. Следующая его находка в Микенах, названная «кладом Агамемнона», оказалась еще более внушительной. Археолог-дилетант, вызывавший насмешки профессионалов, начал теперь смотреть на них свысока. Он охотно давал интервью газетчикам и распускал про себя удивительные слухи, а впоследствии даже завел имиджмейкера для создания образа непризнанного гения. Широко освещался, например, тот факт, что детей от второго брака с гречанкой Софьей Энгастроменос Генрих назвал древнегреческими именами – Андромахой и Агамемноном. В итоге в Европе началась мода на Шлимана, и то, что он откопал именно Трою, перестало подвергаться сомнению. Деморализованный научный мир находился в замешательстве и поначалу ничего не мог противопоставить еще вчера неизвестному романтику.

Единственной страной, где Шлиманом восхищаться не спешили, была Турция. Генрих обещал передать часть находок стране, на территории которой вел раскопки. Но когда клады оказались у него в руках, он предпочел позабыть про свои обязательства. Вывоз сокровищ из Османской империи происходил в глубокой тайне, и турки раскусили обман слишком поздно. Впрочем, позже Генрих вернул долг сторицей – перечислил сумму во много раз большую.

Судьба отпустила Шлиману несколько лет безоговорочной всемирной славы. Монархи гордились своим знакомством с ним. Светские львицы пытались заполучить его в свои салоны. Рядом с Генрихом – быстро постаревшим, полысевшим, подслеповатым – находилась пышущая молодостью и здоровьем жена, в которую Шлиман был безумно влюблен. Поговаривали, что она вышла замуж за деньги мужа и откровенно в этом признавалась, но внешне это не проявлялось никак. Софья выказывала себя верной соратницей супруга и тем была полной противоположностью Кате. Но райское житье прекратилось в одночасье. Профессиональные археологи, отошедшие от шока, ревизовали многие «открытия» Шлимана. Найденные им ценности оказались много старше Приама и Агамемнона. В науке возобладало мнение, что подлинную Трою – ее существование было признано – уничтожили фанатичные археологические старания самого Генриха. Это подкосило Шлимана: на склоне лет он начал впадать в депрессию, терять веру в себя, утратил взаимопонимание с подругой жизни. Объективно его находки все равно были бесценны для науки, но престарелому мечтателю стало казаться, что жизнь прожита зря.

Силы Генриха иссякали – он перестал уделять внимание даже своему внешнему виду. В Неаполе на Рождество 1890 года Шлиман рухнул посреди площади Св. Кариты. В больнице одного из знаменитейших людей Европы приняли за простолюдина, но в кармане бедняги нашли адрес его личного врача и перевезли в отель, где для больного освободили половину этажа. Папа римский по телеграфу запросил о состоянии здоровья Шлимана и предложил услуги своего лейб-медика. Послы и посланники каждый час справлялись о здоровье больного. Утром 26 декабря 1890 года им сообщили, что Генрих Шлиман скончался.

Фрейд с человеческим лицом. Зигмунд Фрейд
(1856–1939)

Все, что написано ниже, написано проклятым человеком. Ибо Фрейд проклял всех своих биографов. Стефан Цвейг, Жан-Поль Сартр, Эрнест Джонс, я и еще полмиллиона авторов добровольно составили компанию, которую отец психоанализа априори заклеймил за то, что она «обязуется лгать, утаивать, лицемерить, приукрашивать и скрывать свое собственное недопонимание». Неужели сам старик Зигмунд «недопонимал», что эта фраза равноценна крику: «Забудьте Герострата». Человеку, протестующему против биографий, очевидно, есть что скрывать. А это так интригует…

Понятно, чего Фрейд боялся в действительности. На его биографии можно построить каноническую статью для желтой прессы со смакованием интимных подробностей: тут были бы и секс, и drugs, а вместо рок-н-ролла – музыка гениального Густава Малера, которого харизматичный врач, по слухам, лечил от импотенции. Научные открытия психоаналитика оказались столь же щекотливы, сколь велики, и легко поддавались опошлению. Иные современники с жестоким восторгом делали проекцию идей Фрейда на его же жизнь. Фрейд без скабрезностей, Фрейд без домыслов, умный и временами забавный, несчастный и великий доктор Фрейд не так уж часто появлялся на страницах книг и журналов. Фрейда-человека мы и не знаем.

В 1856 году в многодетной семье пражского торговца сукном появился сын Зигмунд. Отец его был человеком авторитарным: через много лет Фрейд вспоминал, что в детстве он любил родителя и вместе с тем очень его боялся. Часто от отцовского гнева мальчика спасала мать – мягкая и заботливая женщина, которая была на двадцать лет младше своего мужа. Именно это – страх по отношению к отцу и влечение к матери – Фрейд впоследствии назовет эдиповым комплексом. В зрелости доктор сам признавал, что многие аспекты его учения корнями уходили в переживания детства.

Будущий всемирно известный ученый очень рано решил, что ему необходимо сделать блестящую карьеру, и убедил в этом родителей. Те создали сыну все возможности для самореализации: у него – единственного в семье – в комнате стояла дорогая масляная лампа, в то время как все остальные довольствовались свечами. В семнадцать лет, окончив с отличием школу, Фрейд избрал для себя стезю медика. При этом он не собирался заниматься медицинской практикой, а лишь хотел получить ученую степень врача. В Венском университете Зигмунд проучился больше положенного срока – восемь лет, любознательно посещая даже те лекции, которых не было в программе его факультета.

В 1884 году Фрейд публикует свой первый научный труд, который посвящен… кокаину. Это, утверждает он, блестящее обезболивающее, способное помочь при любой болезни, а также лекарство от депрессии, несварения желудка, астмы, венерических заболеваний, алкоголизма и… наркомании. Алкающий славы доктор так уверен в справедливости этой идеи, что прописывает это «чудесное средство» своему другу Эрнсту Флейшлю фон Марксову, который пристрастился к морфию при лечении хронических болей. В итоге Флейшль перестает быть морфинистом, но становится рабом кокаина.

Ошибка Фрейда не только не принесла ему желанной славы, но, естественно, испортила его репутацию. Вскоре, когда Европу и Америку захлестнула эпидемия увлечения кокаином, на доктора обрушились разом все противники с обвинением, что он выпустил «джинна из бутылки». Сам Фрейд старался никогда не упоминать о своих «успехах» на «кокаиновом фронте» и даже не публиковал работы на эту тему. По свидетельствам современников, он и сам стал наркоманом. Это произошло от праздности? От испорченности? Нет, исключительно от фанатичной уверенности в своей правоте и жажды быть первым. Такой вот он был, Фрейд амбициозный.

Финансовые затруднения вынудили Зигмунда все же заняться частной медицинской практикой, и он стал врачом-неврологом. Дожидаться ученой степени, которая принесла бы и финансовое благополучие, у него не было возможности. Тем более что молодой доктор решил жениться.

До встречи с Мартой Бернейс врач был весьма стеснителен в общении с женщинами, а между тем ему было уже за тридцать. Правда, однажды Фрейд влюбился в одну актрису и послал ей цветы, сопроводив их робким признанием, но этой артисткой была гениальная Сара Бернар, получавшая такие письма ежедневно, – она швырнула послание в мусорную корзину. Под впечатлением от этого эпизода была написана работа Фрейда и появился термин «сублимация».

Марта попалась на жизненном пути Фрейда почти случайно, как в романтическом романе: ее коляска чуть не сбила мечтательного врача. Так будущие супруги познакомились и начали встречаться. Марта быстро почувствовала, насколько тяжелый характер у ее избранника. Фрейд дико ревновал девушку, претендовал полностью на ее внимание, не желал отпускать ее в семью даже до брака, когда она еще не была его женой. «Отныне Вы в своей семье не более чем гость… Если же Вы не в состоянии отречься ради меня от семьи, то потеряете меня, погубите всю свою жизнь и никогда не будете иметь счастья в семейной жизни…» – писал он возлюбленной. Свадьба состоялась только через четыре года – когда удалось скопить деньги. Однако оказалось, что теперь сам супруг не может уделять жене время – он много работал, и ее потребность во внимании и ласке раздражала его. «Было более чем очевидно, что отношения между Фрейдом и его женой носят весьма поверхностный характер», – полагал Карл-Густав Юнг. Позже даже возникнут домыслы о связи Фрейда с сестрой жены Минни, которая переживет мнимую беременность и воображаемые роды.

Тем не менее Зигмунд прожил с Мартой почти полвека и воспитал шестерых детей. Такой он был, Фрейд влюбленный.

Следующим после кокаина научным увлечением Фрейда стал гипноз. Сначала он с увлечением последовал за своими учителями в этой области, Брейером и Шарко, однако позже разочаровался в успешности их метода. Наступило время уже собственных открытий и теорий.

Научное портфолио Фрейда можно разложить по полочкам. Первое – «метод свободных ассоциаций» как средство лечения нервных расстройств. Пациент лежит на кушетке и говорит психоаналитику все, что приходит ему в голову. По мнению Фрейда, таким образом на «поверхность» из бессознательного выходит причина невроза. Появление этой формы общения врача с пациентом отчасти было подсказано желанием максимально расслабить больного, отчасти – курьезом: «Я не могу, когда меня рассматривают по восемь часов в день», – ворчливо жаловался Фрейд жене по вечерам.

Второе – идея о сексуальной природе нервных расстройств как основа для всей его теории. Фрейд утверждал, что дети рождаются с сексуальными побуждениями, а в роли первых объектов сексуального влечения выступают их родители. Высокомерная Вена спорила с ним, клеймила позором, обвиняла в извращенности и безнравственности, отношение к его теориям было отрицательным, проникнутым чувством презрения, сострадания или превосходства. При этом сам Фрейд к сексу относился весьма странно: «Сексуальное возбуждение совершенно безразлично для такого человека, как я», – писал он в возрасте 41 года.

Кстати, самым известным пациентом доктора считается русский «человек-волк» – Сергей Панкеев, которого привез на прием к Фрейду молодой одесский психиатр Леонид Дрознес. Свое необычное прозвище Сергей получил благодаря детскому сну, в котором он видел, как окно его дома распахивается, а за ним сидят шесть или семь белых волков. Фрейд придал этому большое значение, так как считал, что именно в снах находится ключ к пониманию причин многих болезней. Сны, по его мнению, не просто безосновательные фантазии, а прекрасный источник информации об эмоциональной жизни пациента. Доктор разработал целую теорию и выпустил книгу «Толкование сновидений», которая и сейчас считается одной из его главных работ.

Многочисленные беседы психоаналитика с Панкеевым позволили предположить, что источник его невроза – подсознательная боязнь кастрации, вызванная массой детских сексуальных переживаний. Лечение длилось четыре года. Наконец, «человек-волк» возвратился на родину, и его мать в честь излечения сына заказала в православной церкви молебен с упоминанием знаменитого венского врача. Правда, в 1918 году у Панкеева случился рецидив, и он вновь вынужден был прибегнуть к услугам Фрейда. В то время семья Сергея эмигрировала из России в Австрию, где влачила жалкое существование. Психоаналитик не только помог Панкееву как врач, но и оказал поддержку как друг. «Нам просто нечем было платить за жилье, – вспоминал Сергей, – если бы не профессор Фрейд, которому время от времени удавалось доставать для нас с помощью пациентов-англичан английские книги для перевода».

Ну и конечно, к знаменитейшим открытиям венского доктора принадлежит «оговорка (описка, очитка) по Фрейду». Ученый утверждал, что в нашей обычной жизни бессознательные идеи очень сильно влияют на наши мысли, поступки и слова. Отрывки из его работ по психоанализу, посвященных этой проблеме, можно читать как юморески: «Самой обычной и в то же время самой поразительной оговоркой является та, когда произносится как раз противоположное тому, что собирался сказать, – писал Фрейд. – Можно привести исторические примеры такого рода: президент нашей палаты депутатов открыл как-то заседание следующими словами: “Господа, я признаю число присутствующих достаточным и объявляю заседание закрытым”».

Долгие годы упорства и роковые ошибки не сломили Фрейда. Наконец он открыл нечто такое, чего не было раньше. Он добился своего, невзирая на общественный остракизм. И его теория надолго пережила его самого. Такой вот он был, Фрейд-ученый.