Текст книги "Пешком по небу"

Глава 4

Четвёртый урок. Русский. Скукота. Сева лениво зажмурился. Солнце лупило прямо в глаза. За окном капало и текло. На карниз шмякнулся кусок подтаявшего снега, и на стекло полетели брызги. От вчерашней метели остались одни ошмётки. Да и те на глазах превращались в грязь. Зима трещала по швам.

«Вот тебе, Миха, и весна», – подумал Сева и поморщился. Нехорошо вышло. Надо помириться с Мишкой. Как-нибудь завтра.

Сева отчаянно зевнул, за что тут же удостоился комментария от Грымзы:

– Никитин, спать дома будешь. А на русском, будь добр, изучай грамматику.

– Да чего там изучать. У меня в ноуте очень даже грамотный ворд стоит, – ухмыльнулся Сева, – и на телефоне редактор тоже ничего.

По классу поползли смешки. Грымза, она же русичка Наталья Викторовна, недобро улыбнулась:

– А ну тихо! Никитин, к доске! Посмотрим, как за тебя ворд синтаксический разбор предложения сделает.

– Про однородные члены не забудь, – заржал Яшка и пихнул Севу в бок, когда тот проходил мимо. Друг называется.

Сева замер у доски. Так. Значит, однородные члены. А ну их! Кому они интересны, когда за окном весна. Сева улыбнулся и начал рисовать круг. Поверх ещё два круга – очки. А в очках ещё пара кругов – вытаращенные глаза. Не забыть про самый большой круг, из которого вылетает визг. Без носа можно и обойтись. А вот без бровей никак. Пусть ползут себе над очками, как две мохнатые гусеницы. Что же ещё? Ах да. Конечно, туфли! Сева изобразил пару шикарных лодочек на каблуках – все девчонки обзавидуются. Вот. Другое дело. Грымза Викторовна как она есть!

Пока Сева рисовал, а Грымза самозабвенно листала учебный план, в классе закипал смех. Тихонько так закипал, под крышкой, чтобы раньше времени не вылететь наружу и не испортить всё дело. Но стоило Севе дорисовать последний каблук, и крышка с грохотом отскочила в потолок. Смех бурлил, клокотал, пузырился! А Сева стоял гордый, как последний из трёхсот спартанцев – знал, что вызовут к директрисе, но дело того стоило.

Грымза развернулась и позеленела. А брови поползли вверх! Точь-в-точь, как на рисунке, вылитые гусеницы.

– Никитин!

Но договорить она не успела. Кто-то резко постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, заглянул в класс.

– Шестой «А»? – спросил завуч Игорь Степанович. – Всеволод Никитин тут?

Сева коротко кивнул. Учителя теперь что, мысли на расстоянии друг другу передают? Обалдеть!

– За мной. К директору.

Было в его тоне что-то неправильное. Он даже на хохочущий класс не обратил внимания. Брови сдвинуты. Лицо каменное. В животе у Севы заворочалось нехорошее предчувствие.

* * *

Когда-то у Севы был страшный секрет. Сева боялся слов. Они были его врагами. Только откроет рот, как вместо лёгкого и простого «привет» выходит «п-п-п-п-прив-в-в-вет». Вот Сева и молчал. Долго и упорно. До первого класса, когда его посадили за одну парту с незнакомым пареньком.

– А ты знаешь, что дельфины спят только наполовину? Вот бы и мне так научиться! Представляешь, можно спать и думать!

– О ч-ч-чём? – спросил Сева. Он любил спать. Когда спишь, разговаривать не надо.

– О всяком, – сосед пожал плечами. – О вечном двигателе или Атлантиде.

– Ч-ч-чего? – сказал Сева и тут же смутился, по щекам поползли красные пятна. Ну, вот сейчас этот паренёк начнёт смеяться. Лучше было молчать.

– Да мало ли о чём! – сосед, казалось, ничего не заметил и продолжал трещать без умолку.

Паренька звали Мишка. Он жил в доме напротив. Вместе в школу, вместе домой. Ходили в гости друг к другу, делали домашку, гуляли. Подружились, в общем.

Мишка никогда не заканчивал предложения за Севу. И слушал его. Но не так, как остальные – внимательно и терпеливо, словно годовалого ребёнка. А по-обычному. Будто Сева рассказывает, как прошёл день, а не завис на «привет».

Скоро Сева обнаружил, что, когда он говорит с Мишкой, слова сами вылетают изо рта. Гладкие и ладные. Будто Севин рот под завязку набили разными словами, а те только и ждут, чтобы выпрыгнуть на волю. И Сева отпускал их. Щедро сыпал словами на уроках. Не жалел другим. Раскидывал вокруг, пускал по ветру. Сеял и не заботился, прорастут или нет.

Через год уже никто и не помнил про Севин страшный секрет. Сева вытянулся, занялся футболом. Стал обычным парнем. Нормальный такой огурец. Крепкий, солёный, шипастый. Такой везде на хорошем счету. Огурец-молодец.

Но сам-то он помнил. И знал, что Мишка помнит. Поэтому, когда друг начал часто болеть, Сева даже обрадовался, что Мишка в школе не появляется. И когда из-за этого Мишку оставили на повторное обучение, тоже обрадовался. Никто теперь не напоминал ему о страшном секрете. Будто его и не было. Будто Сева всегда и был молодцом на хорошем счету.

Но страшный секрет не исчез. Спрятался в засаде, чтобы нанести удар в самый неподходящий момент.

* * *

Игорь Степанович попросил Севу подождать в приёмной, а сам скрылся в кабинете директрисы. Через минуту туда же забежала секретарь Полина Сергеевна, и Сева остался один. Он поёрзал на стуле, пересчитал папки в шкафу, откусил заусенец на большом пальце и слизнул капельку крови. Во рту стало солоно, Севу замутило. Нехорошие предчувствия напомнили о себе с новой силой, и он не выдержал – подошёл к двери в директорский кабинет. Не то чтобы подслушивал… Скорее пытался понять, зачем его вызвали. Услышать какой-то намёк и успокоиться. Но вместо этого услышал нечто страшное, невозможное даже. Не про себя, про Мишку. То, чего не могло случиться, но случилось.

Когда открылась дверь и Севу пригласили в кабинет, у него закружилась голова. Казалось, слова застревают в горле, не успевая добраться до мозга. Мама всегда говорила, что он сначала ляпнет, а потом думает. Именно так Сева и делал. Говорил, пока слова не успели забуксовать во рту, а подумать можно и после. Вот и сейчас ему нужно было это сказать. Назвать, чтобы осознать. Но Сева не мог.

– Ч-ч-ч-ч-что? – запинаясь, переспросил Сева.

– Когда ты последний раз видел Мишу Смирнова? Что он говорил? Как себя вёл? – терпеливо повторил Игорь Степанович в третий раз.

– Сева, ты пойми, это очень важно, – к Севе наклонилась директриса Тамара Викторовна. Маленькая и тонкая, она пахла крепкими духами и железной волей.

Сева кивнул. Он понимал. Мишка пропал. В школу не пришёл. Нет, не так. Что-то во всём этом не так! О чём они только что говорили, пока Сева стоял за дверью?..

– С… с… с… ц… ц…?

Сева пытался. Правда, пытался. Но слова распадались на острые звуки. Они хватали друг друга и рвали, будто стайка хищных пираний. Осколки летели во все стороны, склеивались под неправильными углами и снова разбивались. Во рту появился металлический привкус. Неужели некоторые слова могут ранить по-настоящему?

В директорском кабинете Сева был всего пару раз. Он же не хулиган какой. Правда, первый раз его отчитывали за разбитое окно, а вот второй – хвалили за победу на региональном чемпионате по футболу.

И оба раза этот кабинет казался Севе огромным! Чего один стол для совещаний стоит. Это ж не стол – аэродром! Но сегодня всё было иначе. Взрослых набилась целая толпа, и все они смотрели на Севу. Чего-то от него хотели. На лицах застыло странное выражение. Смесь тревоги и потрясения.

Кроме двоих в форме – мужчина и женщина – полицейские. Оба собраны и сосредоточены. Мужчина делал пометки в блокноте.

– Всеволод, мы не имеем права допрашивать тебя без родителей, – ровным тоном сообщила женщина, – поэтому можешь пока не отвечать. Твоя мама уже едет.

– М-м-м-мама? – выдавил Сева, и на него разом свалилось облегчение. Ну конечно! Мама! Сейчас она придёт и всё объяснит.

Вот окно. Самое обычное. За ним солнце. Совсем уже весеннее, аж лицо печёт. Вот графин с водой. Старая добрая Н₂О. Стул. Не такой удобный, чтобы чувствовать себя как дома, но и на деревянную колодку из кабинета русского не похож. Так, в меру удобный. Вот пятно от ручки на левой ладони, по форме вылитая гусеница. Только без туфелек.

Каких туфелек?

Что-то в мире безвозвратно сломалось. А что – Сева ещё не понял.

Он отчаянно цеплялся за привычные вещи. Может, если ухватиться за стул достаточно крепко, его перестанет уносить в гулкую пустоту? Где только и слышно, как скрежещут и царапают горло «с… с… с…» и «ц… ц… ц…».

– Севушка! – в директорский кабинет влетела мама. Сева схватился за неё, и мир вновь обрёл форму. Мама тут, значит, всё будет хорошо. Нет ничего надёжней мамы!

– Горе-то какое, – мама обняла Севу. – Ох, Севушка. Кто же знал!

– Можно мы зададим Всеволоду несколько вопросов? – спросила полицейская.

– Не видите разве? Ребёнок в шоке! – мама так зыркнула на женщину, что та не посмела возражать. – У него друг… – мама замялась, – погиб!

Мысли заметались в голове, будто рассерженный пчелиный рой – ни одной не поймать, но каждая норовит ужалить. А потом все разом нырнули в живот. Да там и осели тугим тяжёлым шаром. Шар начал подниматься. Грудную клетку сдавило – не вздохнуть и не выдохнуть. Но шару наплевать, он знай себе катится выше и выше. Прямо к горлу. Выталкивает слова наружу. Точнее, слово – одно. Погиб. Нет, не просто погиб.

– С… с… ц…ц… Суицид.

Глава 5

– Никитин! Что встал столбом? – орал тренер. – Принимай подачу!

А? Какую подачу? Сева глянул на размазанный мяч, который катился в его сторону и стремительно приближался.

Тело среагировало само. Нога ударила по мячу, и тот отлетел в стену. В последние дни Севино тело жило собственной жизнью. Куда-то его несло, чем-то питалось, иногда чистило зубы. Кажется, тело даже научилось самостоятельно принимать простейшие решения, потому что иногда кивало или мотало головой, когда к Севе обращались.

Сева просто наблюдал со стороны. Будто его тут нет. Всё вокруг распадалось на куски, и Севе никак не хватало сил хоть что-нибудь собрать. Он так устал от попыток склеить мир заново и отказался от этой затеи. Дни дробились на часы, слова – на звуки. Сева не мог вспомнить, что было вчера, а что – сегодня. Всё смешалось в какую-то дикую какофонию из событий, мыслей, вопросов.

Его постоянно о чём-то спрашивали. Полицейские, учителя, одноклассники. А он ничего не знал. Сева пытался объяснить, что ничего не знает, но не мог. Слова его подвели. Опять. Поэтому Сева просто молчал. Пусть тело само разбирается. Пока у него неплохо получалось.

– Никитин, ты тренироваться пришёл или по сторонам глазеть? – гаркнул тренер без злости. Просто потому, что он тренер и ему положено быть суровым. Смотрел он на Севу ласково и тревожно. На него часто теперь так смотрели.

– Ты это… Всё нормально?

Сева кивнул. Почему его все об этом спрашивают?! Надоело уже! Будто это не Мишка с крыши прыгнул, а он.

Мишка прыгнул с крыши. В смысле насмерть. Сам. Как это вообще? Разве так бывает? Оказалось, бывает. А ведь они с Севой даже не помирились. А что, если?.. Сева помотал головой и направился в раздевалку. Хватит с него на сегодня.

Это «если» сводило Севу с ума. Когда среди раздробленных дней, в мелькании кадров наступала пустота, «если» скреблось и стучалось в голову. Противно и нудно. Даже тело, которое не подводило всё это время, отказывалось справляться дальше. Оно тоже боялось «если».

Вот Сева дома. Лежит на диване. Спит? Нет, не спит. Смотрит, как по карнизу стучит капель. Не капель – капелище. Почти дождь. Через пару дней наступит март. Как Мишка и хотел. Неужели он это и правда из-за весны? Ведь говорил же, что ему нужно позвать весну. Что же это получается? Сатанинское жертвоприношение какое-то? Бред! А что, если…

Вот Сева на похоронах. Мелькают лица с красными глазами. А это что за воробей? Неужели Оглашенция? И не узнать без чёрной подводки. А глаза тоже красные, прячутся за чёлкой. Дядя Ваня, Мишкин папа. Три года его не видно было, а тут приехал. Тётя Лена, перед которой почему-то стыдно. А что, если…

Вот Сева снова дома. Мама что-то говорит. Ласково и осторожно. А глаза тоже красные и влажные. Интересно, у Севы такие же? Вроде нет. Сухие. Что же это он, по другу не плакал? А что, если…

А что, если… Сева виноват?

* * *

Сева глянул на телефон – 14:30. Как и договаривались. Он пришёл. Так почему нельзя уже войти и покончить с этим? Но школьный психолог Алёна Дмитриевна, или Алёнка, как её все называли, сказала подождать.

Можно подумать, это Сева напросился. Сдалась ему эта «беседа»! Просто Алёнка переживает, что такое случилось в её школе. И теперь высматривает у всех учеников «опасные состояния». Особенно у тех, кто общался с Мишей.

– Севушка, ты сходи. Просто поговори с ней, вдруг легче станет, – ласково убеждала мама.

Сева развёл руками. Мол, и ты туда же! Будто это так просто – взять и поговорить. Будто мама не знает, что слова ему враги!

– Ну хотя бы послушай, что она скажет! Севушка, ну ради меня, – сказала мама, а сама посмотрела так внимательно. Будто пыталась угадать, нет ли у Севы «опасного состояния». Вдруг это заразно?

Сева фыркнул, но пошёл. Только ради мамы и пошёл, чтобы оставила его в покое. Пусть все уже оставят его в покое! И он снова будет ходить на тренировки, принимать пасы, рисовать училок, хочешь – с туфельками, хочешь – без! Главное, мир станет прежним. Звенящим, пьянящим, знакомым, надёжным.

Не станет. И Сева это знал.

Он постучал в дверь ещё раз. Долго ему тут торчать?

14:45. Скоро тренировка.

– Минутку, – раздался из-за двери голос Алёнки.

Сева прошёлся по коридору. Ещё раз прошёлся.

15:03.

Нет, это уже ни в какие ворота! Сева занёс кулак, но дверь внезапно открылась. А кулак так и завис в воздухе.

– Ты чего? Совсем офигел?

На Севу уставились голубые глаза из-под сиреневой чёлки. Глаша!

«А глаза как у Мишки. Фу ты, чёрт, они ж не родные!» – пронеслось в голове у Севы. Он опустил кулак и посмотрел на Глашу. Оказывается, Сева её вблизи-то и не видел толком. Тонкое лицо, бледное, голубоватое, как у всех в конце зимы. Но Глаше даже шла эта голубизна. Шла густая чёрная подводка, сиреневая чёлка, тонкое серебряное колечко в носу.

– Ты ж приятель… мелкого? – Глаша запнулась. – Тоже к Алёнке?

Сева кивнул.

– Ну, держись. Сейчас начнёт выпытывать про твоё со-сто-я-ни-е, – она усмехнулась, – пожалуешься на депрессию, и тебя освободят от уроков.

– Сева, это ты? – долетел из кабинета голос Алёны Дмитриевны. – Заходи!

– Ну, пока, – Глаша двинулась к лестнице.

Севу обожгло. Слова, что копились внутри столько дней, забурлили. Звуки, буквы, слоги наскакивали друг на друга. Слепились в колючий, горячий ком и подступили к горлу. Ещё чуть-чуть, и Сева захлебнётся словами, если прямо сейчас не спросит.

– Г-г-г-глаша! – Сева подбежал и схватил её за рукав. – П-п-п-почему? Зачем он так?!

Может, она объяснит?! Вдруг Глаша скажет зачем. Она же его сестра. Сводная, но сестра. Живёт в Мишкиной комнате с обоями, которые Севка клеить помогал! Должна же она хоть что-то в этом понимать.

Но Глаша побагровела. Голубоватое лицо покрылось красными пятнами, а глаза сверкнули холодной злобой. Она схватила Севину руку и сжала, впиваясь ногтями.

– Отвали! – заорала Глаша. – Откуда я знаю! Отвали от меня!

На крик тут же выбежала Алёна Дмитриевна и потащила Севу в кабинет. Она что-то спрашивала и спрашивала, а потом говорила и говорила. Но Сева ничего не понимал. Он поглаживал руку со следами полумесяцев от ногтей и ничего не понимал. А в голове крутилось без остановки: «Вот ведь оглашенная».

Глава 6

Сева уставился на чёрный прямоугольник, как на ядерную бомбу. Руки жжёт, но бросить страшно. Вдруг рванёт?!

Нажал на кнопку пуска. Тишина. Совсем батарейка села. Хорошо, что у Севы такой же, – зарядки подходят. Сева подключил телефон к розетке, руки почему-то тряслись. Но он справился. И снова уставился на чёрный прямоугольник.

Вот лежит себе телефон. Заряжается. А его хозяина больше нет. Прыгнул с крыши.

Сева наткнулся на Мишкин телефон случайно. Весенние ботинки из ящика в диване доставал. А так он бы ещё сто лет в диван не полез. Там же, помимо ботинок, всякое барахло хранится – сломанная папина гитара, детские книжки, старый чемодан, кухонные шторы с пятном, прожжённым утюгом. Диван с удовольствием глотал всё, что относилось к категории «не нужно, но выбросить жалко».

Сева, когда маленький был, даже побаивался этого дивана. Вдруг у него чёрная дыра под подушками? А иначе как объяснить, что гора барахла всё росла и росла, а диван всё глотал и глотал. Должен же он когда-нибудь лопнуть?! Но диван не лопался. Правда, вещи, которые попали в диван, никто и никогда больше не видел. За исключением сезонной обуви.

А ещё в диване была Щель между спинкой и сиденьем. Если неловко плюхнуться, сиденье сдвигалось, и хищное нутро дивана урчало в предвкушении добычи. Иногда туда залетали кубики лего, фантики от конфет, монеты или папины очки.

Но в последний раз диван проглотил Мишкин телефон. Тот, видно, стоял на беззвучном режиме. Хуже не придумаешь. Неудивительно, что Сева его не нашёл. В диване он посмотреть не догадался. А сейчас, спасибо ботинкам, нашёл. Только что толку.

На экране замигала зелёная батарейка. Заряжен. Включить? Или нет? Всё-таки личное. Может, отнести в полицию? А какая теперь разница… Да и что там такого может быть у Мишки? А ведь Сева думал, что знает его, как облупленного. Знал. Так теперь правильно. В прошедшем времени – знал. Нет, не знал. Совсем не знал.

Сева сглотнул и погладил чёрный экран. Что же всё-таки делать?

* * *

Мир свистел, грохотал, звенел и пофыркивал. Будто мокрый пёс, отряхивал прошлогодний снег и с наслаждением потягивал затёкшие лапы. Воздух пропитался влагой – хоть выжимай. Вдохнёшь, и запахнет морем. Где бы ты ни был, в марте всегда немного пахнет морем. А море всегда пахнет надеждой.

У школы, разбрызгивая грязь, носились первоклашки. Им что грязь? Они ж не люди – танки. Сева схватил за капюшон какую-то мелочь, которая окатила его грязью.

– Пусти, – пискнул паренёк.

Но отругать его Сева не успел. В толпе мелькнула сиреневая чёлка. Сева бросился за Глашей.

Мешковатое пальто оверсайз, чёрные джинсы обнимают тонкие ноги. Ну вылитый воробей. Сердитый, нахохлившийся. Рядом шагал Глашин клон. Чёрное пальто оверсайз, чёрные джинсы на худых ногах. Только ноги иксом. Сева бы постеснялся с такими ногами носить джинсы в облипку. Парень? Девчонка? Не разобрать! Глаша что-то сказала, клон басовито рассмеялся. Парень.

Парочка завернула за угол. И Сева за ними. Вот зачем он за ней идёт? Она же ясно сказала отвалить. Но куда ещё ему идти? В полицию. По-хорошему надо в полицию. Там разберутся с телефоном. Но Сева почему-то не мог.

Глаша с Иксом устроились за «кирпичкой». Подсобное помещение на школьной территории. В младшей школе ходили слухи, что под «кирпичкой» есть тайный бункер, где много лет назад жил Красный Дворник. Маньяк, который похищал детей, сдирал с них кожу, набивал соломой и делал кукол. Его уже давно схватили и казнили на электрическом стуле. Но дух Красного Дворника иногда бродит по школьной территории и хватает какого-нибудь ребёнка. Так, городская страшилка. Но Сева с Мишей в первом классе обходили эту «кирпичку» стороной.

На деле же там, скрытые от всевидящего учительского ока, собирались старшеклассники. Пили пиво, лузгали семечки, курили, тусовались. Севе путь за «кирпичку» был заказан, но ему нужно было поговорить с Глашей.

– Опять ты? – Глаша смерила Севу холодным злобным взглядом. – Я же сказала – отвали!

– Глаш, это что за прыщ? – усмехнулся Икс и почесал хилую реденькую бородёнку. И не важно, что «прыщ» с него ростом и в два раза шире. Самоуверенности Иксу не занимать.

– Да так, – скривилась Глаша и поднесла ко рту незажжённую сигарету.

Сева шумно вдохнул. Думать он будет потом. Пока слова не успели забуксовать, нужно вытолкнуть их наружу.

– Глаша, мне нужно с тобой поговорить, – сказал Сева и чуть не лопнул от удивления, как у него это гладко вышло. С того злосчастного дня он и двух слов не мог сказать. Ни полицейским, ни Яшке, ни тренеру, даже маме не получалось. Но когда он видел Глашу, слова сами вылетали изо рта. Гладкие и ладные.

– Он тебя достаёт? – Икс смерил Севу воинственным взглядом.

Но Сева не шелохнулся. Что ему этот Икс бородатый сделает? Да на него дунь, и ветром унесёт.

– Отвали, а? – устало сказала Глаша. – Достали вы все! Можно уже меня оставить в покое?

– Я его телефон нашёл, – выпалил Сева на одном дыхании.

Сева и сам не мог объяснить, почему пошёл к Глаше. Они ведь и не общались никогда. Оглашенция. Так он её прозвал. Вечно цеплялась к Мишке. Вечно не в духе. Вечно от неё проблемы. Заноза, а не сестра.

Но только с ней Сева и мог поговорить. На Глашином лице то и дело мелькало такое же выражение, что Сева видел в зеркале. Растерянность, тоска и… злость. На Мишку. За то, что мир уже никогда не будет прежним.

– Врёшь! – Глаша распахнула глаза, голубые и ясные, как осколки мартовского неба.

– В диване нашёл. Там батарейка села. Я зарядил, но ещё не включал.

– О чём он вообще… – Икс тупо таращился то на Глашу, то на Севу.

– Отвали, Рич, – отмахнулась Глаша. – Покажи.

– Нет, – Сева покачал головой, – телефон дома.

Глаша подскочила к Севе и схватила его за руку. Незажжённая сигарета выпала в лужу и Глаша раздавила её ботинком.

– Эй, ты куда, – запротестовал Рич.

Но Глаша его не слушала. Она тащила Севу за собой.

– Пошли.

– Куда?

– К тебе!

– Зачем?

– За телефоном.

– Может, лучше в полицию?

Глаша остановилась так резко, что Сева в неё врезался.

– Никакой полиции! Запомнил? Или ещё раз повторить? – Глаша судорожно дышала, словно бежала стометровку. Глаза сузились до чёрных щёлок, на мартовское небо набежала тень.

– Почему? – Сева скрестил на груди руки. – Я никуда не пойду, пока не объяснишь.

Глаша глянула на него с такой откровенной злобой, что Сева невольно отступил назад. Да что с ней не так?!

– Потому что! – рявкнула Глаша. – Какая теперь разница?! Мелкий не воскреснет. А вдруг там, на телефоне, что-то есть? Хоть что-то?! Ты хоть представляешь, как я теперь живу? – неожиданно взорвалась Глаша. – Как в могиле! От Лены одна тень осталась. Она же всё сидит на этом чёртовом кресле и смотрит в одну точку. На кухню не зайти. А отец? Пьёт не просыхая. А виноват… – Глаша запнулась, – этот мелкий гадёныш. Виноват… виноват… виноват… Я! Это я виновата!

Сева смотрел, как мартовское небо в её глазах мутнеет. Ещё чуть-чуть – и слёзы хлынут на тротуар. Подхватят Севу и сметут барьер, который он выстроил между собой и горем. А горе – тяжёлая штука. Может и раздавить.

– Не ты. Это я виноват, – выпалил Сева прежде, чем Глаша заплакала. Прежде, чем слова успели прожечь в нём дыру, которую не залатать и не заштопать, сколько ни пытайся.

Она заморгала. Часто-часто, чтобы не заплакать. Но чёрная подводка всё равно размазалась. Но это не страшно. Ей так даже шло.

– Ничего ты не понимаешь. Тоже мне, Капитан Америка, – сказала Глаша и пошла вперёд. А Сева поплёлся следом. Они теперь в одной лодке.